Текст книги "Наши не придут"

Павел Токаренко
Наши не придут

Дорога упёрлась в КПП, окружённый чёрными деревьями, тянущими к небу голые ветви. Будка, шлагбаум, часовой в плащ-палатке. Нависают серые тучи, еще чуть-чуть, и коснутся тускло блестящей стали штыка над плечом часового. Над рекой туман; противоположного берега не видно. Мост за КПП тонет в белой пелене.

Срываясь на бег, Воронина обогнал какой-то гражданский.

– Товарищ, пропустите, мне очень, очень надо! Мне давно пора туда, меня там ждут! Я осознал, я искупил! Я карантин прошёл… почти. Товарищ! Я…

Умоляющую скороговорку прервал глухой голос часового, поставил на мольбах жирную точку:

– Не положено.

Гражданский поник, отступил и растворился в тумане. Воронин шагнул вперед. Часовой повернул голову:

– Пропуск.

Воронин выдержал взгляд сверлящей тьмы из пустых глазниц. Твёрдым офицерским голосом сказал:

– Старший майор госбезопасности Воронин, по делу особой государственной важности.

Пропуска у него не было. Слишком долго получать, слишком трудно – а время не ждёт. Это там, за рекой, дней не считают. У Воронина каждая секунда на счету.

Два ромба в малиновых петлицах и синяя тулья фуражки часового не проняли: он и не такое видал.

– Не положено.

Воронину захотелось отойти от моста, раствориться, сгинуть среди теней. Словно пудовую гирю, он достал из кармана талисман. В неверном свете сумерек звезда на ладони казалась чёрной. Приказал, как приказывал солдатам в горящем городе с грозным названием:

– Пропустить!

Под будёновкой полыхнули угли. Звезда ответила багровым светом. Незримые ладони, отталкивавшие Воронина от моста, исчезли. Часовой отступил в сторону, взлетела к козырьку костлявая ладонь. Заскрипел, поднимаясь, шлагбаум. Воронин надвинул фуражку до бровей и ступил на мост, вбивая каблуки в потемневшие доски. Талисман оттягивал карман; приходилось придерживать. Другой рукой вёл по ржавым, облупившимся перилам. Голова кружилась, и Воронин боялся, что не дойдёт.

Где-то внизу, у опор, булькало и чавкало, будто огромная рыба билась в киселе. От чёрной воды поднимался пар. Воронин подошел к стене тумана, помедлил. Он знал – оглядываться нельзя, но всё-таки обернулся. Часовой стоял спиной – плащ-палатка, шишак будёновки, винтовка на плече – больше ничего не успел рассмотреть. В глаза точно молоком плеснули. Когда пелена спала, вокруг клубилась белёсая мгла.

Несколько шагов в никуда, и он на другой стороне. Короткий путь, хотя мост казался длинным, да и теперь Воронин не взялся бы судить, каков он на самом деле. Оставалось принять как факт – он на противоположном берегу. С виду никаких отличий, только у КПП ни души, и шлагбаум поднят.

За рекой дорога уходила круто вверх. Воронин поднялся на пригорок, не запыхавшись. Усталость вместе с жаждой и голодом осталась за рекой.

Сверху всё было как на ладони. Безжизненная равнина в тусклых оттенках заката. Чёрные скелеты деревьев, подпирающие затянутое тучами небо. Воздух точно застыл – ни дуновения. Дорога серой лентой убегала куда-то вдаль. На границе земли и неба что-то темнело. Куриная слепота мешала разглядеть детали, но Воронин почувствовал: там город. Звезда в кармане дёрнулась, подтверждая – туда. Воронин зашагал вперёд. Перед ним и за ним по дороге тянулись неясные тени, размазанные кляксами силуэты людей. Ватную тишину пронизывал шёпот, но слов было не разобрать.

Воронин и сам не заметил, как оказался в городе. Вроде бы ещё мгновение назад он шагал по дороге, до города идти и идти. Защипало в глазах, потекли слёзы. Он остановился протереть.

Когда зрение вернулось, вокруг возвышались дома. Тёмные многоэтажные громады нависали, подавляли. Небо всё так же мрачно, сумрак клубится между домами, по разбитым тротуарам снуют тени. Кто-то толкнул в плечо, выругался, не оглядываясь, и нырнул в пасть подъезда. Воронин пожал плечами и зашагал вперёд.

Одинаковые улицы сменяли друг друга. На перекрёстках в бочках горел огонь. Рядом толпились люди, опускали руки в глубину костра. Воронин подошёл, встал в круг, чуть коснулся багровых искр – но жара не почувствовал. Смело подался вперёд, глядя, как ладонь обтекает пламя. Больно не было – только лёгкое, приятное покалывание. Люди разговаривали каждый о своём, не глядя друг на друга, пляска огня скрывала лица.

– …в ложку и на переплавку… Сольют, пфф – и нету…

– …на строительство набирают, а там – год за два…

– …а если жил как дерево, баобабом будешь тыщу лет…

– …не те времена, раньше, говорят, за особые заслуги очередь быстрее двигалась…

Воронин тронул соседа за плечо:

– Извините, не подскажете – транспорт здесь ходит?

Чутьё подсказывало ему, что до цели ещё далеко, а времени не оставалось. На тёмных улицах не было ни машин, ни повозок – но вдруг где-то ходят поезда или там дилижансы?

Сосед загоготал:

– Ты уже приехал, красавец!

– Отвечать! – рявкнул Воронин.

Талисман в кармане налился злой тяжестью.

– Слышь, ты чё, ты воще? Совсем охмурел?

Сосед не закончил фразу. До этого он смотрел в огонь, но резкий, как удар хлыста, окрик Воронина заставил его повернуть голову. Взгляд мазнул по фуражке, сполз ниже, на нарукавный шеврон, – щит и меч. Рот широко распахнулся, округляясь для крика. Воронин коротко, без замаха, ткнул соседа кулаком в солнечное сплетение. Тот будто сдулся, стал плоским и сложился пополам.

Разговоры стихли, из мрака уставилось несколько пар глаз, в которых плясали отсветы огня.

– На окраине есть остановка, – нарушил молчание старик в драном пальто.

– Ты куда человека посылаешь? – охнул женский голос. – Не ходи туда!

– Человека?! – Старик расхохотался.

Воронин не стал слушать, чем закончится перебранка. Отступил, слился с сумерками. Перекрёсток остался позади.

Остановка была как остановка, будто её из-за реки перенесло. Бетонный козырёк, ржавая табличка на столбе. Даже аляповатое граффити присутствовало: «…ой жив!» Воронин усмехнулся: старомодно, нынче так не пишут. Над остановкой ровным светом горел фонарь, первый электрический фонарь, который Воронин увидел за рекой. Редкие прохожие обходили жёлтое пятно по широкой дуге. Стоило Воронину пересечь прочерченную на растрескавшемся асфальте линию терминатора, выйти на свет, как улица точно вымерла: ни души.

Долго скучать не пришлось. Автобус будто поджидал за углом – едва Воронин сел на лавочку, из-за поворота раздался шум. Надсадно завывая мотором, к остановке подкатил странный агрегат. Чадящий допотопный автобус, переделанный из грузовика. Левая фара светит ярче, лобовое стекло с правой стороны в паутине трещин. Скрипнули тормоза.

Воронин встал, отряхнул галифе, поправил ремень. Подошёл к автобусу. С непривычки завозился – не сразу сообразил, как открыть дверь. Взялся за ручку, нажал на кнопку, потянул на себя. Дверь со скрежетом распахнулась. Воронин открыл рот, чтобы спросить водителя, куда идет автобус, но слова замерли на губах: на водительском месте никого не было.

– Шо застыл, мов скеля непорушный? Лизь! – хохотнул кто-то из глубины салона.

Дважды приглашать не понадобилось. Пути назад не было, и Воронин одним прыжком взлетел в салон. Со стуком захлопнул за собой дверь. Пришлось дважды хлопнуть, пока щёлкнул замок – как в старом холодильнике.

Воронин повернулся лицом к салону. Под потолком горела тусклая лампочка в круглом плафоне. Но света хватило, чтобы разглядеть попутчиков. Двое в пиджаках. Один, с широкой, похожей на пельмень рожей запойного алкоголика и маленькими поросячьими глазками. Другой, с хитрой ухмылкой, под пиджаком – ворот вышиванки. Кроме них в автобусе были ещё люди. Тип в мантии, похожей на судейскую. Священник в расшитом золотом одеянии и с увенчанной крестом шапкой на голове. Невзрачный человек в кепке, с худоща

...

конец ознакомительного фрагмента