Текст книги "Арбалет"

Павел Верещагин
Арбалет

– А яичница, между прочим, опять была пересолена, – заметил Бурцев жене после завтрака и поднялся из-за стола. – Ведь это же так просто: лучше не досоли! Не соли вообще и все! Каждый сам посолит по вкусу!

Жена удивленно посмотрела на Бурцева и ничего не сказала.

Бурцев дернул ворот рубашки, так будто ему было трудно дышать, с тоской оглядел стены, выкрашенные во время недавнего ремонта в апельсиновый цвет, и подошел к окну.

За окном неохотно разгорался пасмурный декабрьский денек. Во дворе было пустынно. Снег, выпавший накануне на теплую землю, уже успел превратиться под ногами и колесами в грязную кашу. Два потерянных подростка зябко курили, сидя на спинке скамейки с выломанными досками. На них с ветки, склонив голову, неодобрительно смотрела мокрая сердитая ворона. Посреди двора громоздился старый холодильник с отломанной дверцей, который кто-то из соседей тащил-тащил на помойку, да так и не дотащил, бросил.

– Ё-мое, ну что за люди! – прокомментировал Бурцев.

Жена некоторое время молчала. Потом спросила:

– А что такое?

Бурцев кивнул головой в окно.

– Помойка в двух шагах, пройдись ты еще немного! Так нет! Нужно бросить старье посреди дороги! Чтобы весь двор любовался твоим барахлом. Чтобы никому ни пройти и ни проехать!

Жена внимательно посмотрела на Бурцева и опять ничего не сказала.

Позднюю осень Бурцев не любил. В конце ноября, когда день то и дело угасал, так и не успев начаться, он прямо-таки заболевал. Начинал тосковать и раздражаться. Причем заранее знал, что с ним такое будет, и заранее этого времени боялся.

А с другой стороны, кто, собственно, эту самую осень любит? Кто в это время может похвастаться оптимизмом и отличным самочувствием? То есть, конечно, где-нибудь на юге Италии или, скажем, в Арабских Эмиратах и в начале декабря не жизнь, а сплошной мармелад, но в нашей зоне рискованного земледелия, на севере Нечерноземной полосы, нормальному человеку в конце ноября зачастую хочется просто удавиться…

– А вообще, – в сердцах заключил Бурцев, – все зло от телевизора! Моя бы воля, я бы все телевизоры – на помойку! Смотрим целыми днями всякую дурь! Позволяем ловким идиотам вешать нам лапшу на уши! Раньше хотя бы во время еды отдыхали. А теперь пялимся на экран круглые сутки!

Недавно Бурцевы купили очередной телевизор специально для кухни, и теперь телевизоров в квартире было целых четыре: один, самый большой и новый, – в гостиной, второй у дочки в комнате, третий, маленький, на кухне, а старый из гостиной – в спальне.

Теперь все находились под гипнозом семь дней в неделю и двадцать четыре часа в сутки. Даже в субботу за завтраком. Раньше субботние завтраки, когда никто никуда не спешит и можно наконец насладиться семейным уютом, Бурцев любил больше всего на свете. Но теперь и от них было мало радости.

Сегодня, например. Сначала во время завтрака все трое, зевая, наблюдали за одной из бесчисленных юмористических передач – глупой и несмешной. Потом переключились на кулинарную передачу, в которой два дядьки с потрепанными мордами учили молодых смущавшихся девушек кухонному уму-разуму. Потом дочка Бурцева, которая полчаса ковырялась вилкой в тарелке и так ничего и не съела, поплелась в свою комнату смотреть музыкальный канал для молодежи. А жена включила передачу путевых заметок, где немолодой журналист, который уже много лет без остановок ездил на курорты по всему миру, жил в дорогих гостиницах, посещал достопримечательности, как на работу ходил в увеселительные заведения и рестораны, – пробовал перед камерой чьи-то диковинные местные блюда и напитки. На этот раз вид у журналиста был почему-то уставший, и казалось, что он с трудом изображает на загорелом бородатом лице оживление и энтузиазм.

– Ну, елки-палки! – с тоской проговорил Бурцев. – Каждую субботу одно и то же! Поверьте на слово, отменный вкус. И великолепный запах!

Жена вздохнула и встала, чтобы убрать со стола посуду.

– Бурцев! Не заводись, – предупредила она.

– А кто заводится? – резко развернулся в ее сторону Бурцев. – Я?! Я совсем и не завожусь!

Жена пожала плечами и промолчала.

В юности жена Бурцева была бойкой девчонкой. Водилась с хулиганистой компанией у себя во дворе… Поножовщина и милицейские облавы были для нее привычным делом. В свое время Бурцев терпением и лаской не один месяц отваживал ее от прежних дружков. Теперь, конечно, глядя на ее спокойное красивое лицо, трудно было вспомнить прежнее время. Но Бурцев знал, что его жена с тех пор – человек невозмутимый и бесстрашный. И что ее не так-то просто чем-нибудь смутить.

– Между прочим, Таиланд показывают, – заметила она. – Сам же говорил как-то, что там интересно.

– Так интересно самому побывать! А не слушать рассказы о том, какого вкуса там вино и как пахнет цветущий бамбук! – рассердился Бурцев.

Жена хотела было что-то возразить, но, подумав, промолчала, чтобы не подливать масла в огонь.

– Что? – с вызовом обернулся к ней Бурцев.

– Ничего, – ответила жена.

Она стала к раковине и пустила воду на стопку посуды.

– Эх, ну что за жизнь!… – с чувством проговорил Бурцев и стукнул по раме кулаком.

Потом он махнул рукой и направился прочь из кухни.

– Ты куда? – бросила вслед ему жена.

– Туда!

Бурцев прошел вглубь коридора и толкнул дверь в комнату дочери.

В комнате у пятнадцатилетней дочери работал свой маленький телевизор. На экране нервный диджей с оранжевым хохлом на голове самоуверенно молол в камеру что-то на сленге и в такт словам потряхивал перед лицом растопыренными пальцами.

Дочь, очень похожая на мать, такая же невозмутимая и красивая, рассеянно, в полглаза наблюдала за диджеем и красила ногти – каждый ноготь в свой цвет.

– Та-ак! – сказал Бурцев. – И эта тоже с утра пораньше у телевизора.

Дочь подняла на Бурцева неглупые спокойные глаза. В этих глазах стояло задумчивое твердое выражение, так знакомое Бурцеву по глазам жены.

– А что еще делать? – рассеянно спросила дочь.

– Уроки делай.

Дочка удивленно уставилась на отца, потом потянулась и сказала со снисходительной улыбкой:

– Ты что, Бурцев, заболел? Какие в субботу с утра могут быть уроки?

Бурцев и сам понял, что сказал глупость. Суббота есть суббота, выходной день. Только ненормальный с утра пораньше садится за уроки.

Он нахмурился.

– Сходи куда-нибудь… Зачем торчать дома целыми днями?

Дочка лениво посмотрела в окно, на хмурый неприглядный денек.

– Куда сейчас пойдешь… – справедливо заметила она.

– Как куда! Мало ли хороших мест! В театр, например… Или, там, в музей…

Дочка весело посмотрела на сердитого отца.

– Издеваешься, Бурцев? Кто же в наше время ходит в музеи? Одни ботаны.

– Какие еще ботаны? – строго спросил Бурцев, хотя и сам знал, что дочка и ее приятели ботанами или ботаниками зовут сверстников, которые усердно учатся, слушаются взрослых, читают книжки и не принимают участия в общих развлечениях.

– Ботаны – это те, у кого шансов нет, – пояснила дочь.

– На что нет шансов?

– Ни на что! Они целыми днями сидят за книжками и уроками, и нормальные люди их избегают.

– Нормальные люди – это те, у кого шансы есть, – догадался Бурцев.

– Да.

– А у тебя, конечно, шансы есть?

– Конечно есть!

Дочка с демонстративной небрежностью пожала плечом и опять уставилась на экран.

– Бурцев, не заводись, – предупредила она.

Бурцев, почувствовал, что закипает.

– Ты как с отцом разговариваешь! – возмутился он. – И вообще, какой я тебе Бурцев! Что за манера звать отца по фамилии!

Не отрывая глаз от телевизора, дочка расплылась в нахальной улыбке.

– А как тебя еще называть? – снисходительно спросила она. – Папочка? Папуля? Это тебе не идет. Ты у нас – Бурцев!

Бурцев почувствовал, как за его плечом встала жена, привлеченная разговором на высоких тонах.

– А почему мать у тебя в кармане сигареты нашла? – спросил он.

– Я же говорила, это не мои.

– А чьи?

– Машки Булкиной.

– А почему у тебя в кармане лежат сигареты Машки Булкиной?

– Она специально мне отдает, чтобы ее предки не нашли. Потому что ее предки – сильно злые!

– А мы, значит, добрые?

– Вы – добрые! – расплылась в улыбке дочь.

Бурцев обернулся к жене.

– Вот!

– Что?

– Вот оно – твое воспитание!

Жена не ответила.

– А что это за стриженый тип, с которым ты вчера до полночи сидела на лестнице? – Бурцев опять обернулся к дочери.

Дочка насторожилась.

– Так… Один парень… – сквозь зубы процедила она.

– Ну и тип! Зона по нему плачет. Сколько ему лет? Двадцать пять?

Дочка помедлила. И на ее лице начало проступать знакомое выражение материнского упрямства.

– Восемнадцать, – отозвалась она.

– А тебе всего пятнадцать!

Бурцев почувствовал, что задел дочь за живое.

– А зачем же водиться с малолетками… – нахально взглянув ему в глаза, спросила дочь. – Они еще ничего не умеют…

– А что они должны уметь?

– Как – что? То самое… Ты что, Бурцев, маленький? Не знаешь, откуда дети берутся?

Бурцев почувствовал, что начинает задыхаться.

– Бурцев, пойдем! Поможешь мне шторы повесить, – из-за его плеча вступила в разговор жена.

– Какие шторы! Какие там шторы!

Бурцев посмотрел мимо них в сероватое зимнее окно.

– Ну разве так можно жить! – с чувством сказал он. – Как растение, вяло и без смысла! Жизнь дана человеку один раз! Нужно прожить ее ярко, со страстью! А вы!

Бурцев запустил пятерню в волосы.

– Жить нужно с удовольствием! – добавил он. – К чему-то стремиться, чего-то добиваться изо всех сил! Чтобы в каждой минуте – смысл!

Его слова наконец-то задели дочь за живое.

– А ты сам-то, – ядовито заметила она, – со смыслом живешь? Или твой друг Айвазовский – со смыслом? Только и знаете, что баню да бильярд!

– Мы – другое дело! Что ты нас равняешь! Наша жизнь уже позади!

– А у меня что, все впереди?

– Да!

Дочь хмыкнула.

– Бурцев, ты что на нее наезжаешь с утра пораньше? – вмешалась из-за его спины жена. – Выходной же… Пусть делает что хочет…

Бурцев развернулся к жене.

– Вот-вот! Что ты прикопался к человеку… – поддержала дочь. – Делать нечего? Позвони Айвазовскому! Сходите с ним пиво попейте.

Бурцев чуть было не задохнулся от негодования.

Но как раз в это время на столике в прихожей зазвонил забытый Бурцевым мобильный телефон.

Бурцев вышел в коридор и взял телефонную трубку.

– Алло, это штрафбат? – раздался в трубке деревянный голос лучшего друга Айвазовского. – Ефрейтора Бурцева к аппарату.

– А, это ты… – вяло отозвался Бурцев. – Как жизнь?

– Как всегда! – бодро рапортовал Айвазовский. – То мы их, то они нас!

И почему это, интересно, Айвазовский, как Буратино, всегда с самого утра в отличном настроении?

– Слышал анекдот? – не сбавлял оборотов Айвазовский. – «Сидит парень в маршруте, жует жвачку. Напротив – старушка божий одуванчик. Смотрела, смотрела на парня и говорит:»Зря ты, милок, мне все это рассказываешь! Я уже десять лет как ничего не слышу».

Не дожидаясь реакции Бурцева, Айвазовский рассмеялся громким раскатистым смехом.

– Это я уже слышал, – кисло проговорил Бурцев.

– Тогда другой. Очень короткий. «Больно?» – «Да!» – «Вынимать?» – «Нет!!»

– И этот с бородой, – поморщился Бурцев. – А что это ты с утра такой веселый?

– А что грустить? Как сказал поэт: «Жизнь коротка! А так много нужно успеть съесть и выпить!»

Айвазовского Бурцев знал еще с армии. Не один пуд соли сжевали вместе при разных обстоятельствах. И в драках вместе были, и на попойках. Вообще-то на Айвазовского можно положиться. Но то, что он всегда пребывает в отличном настроении, иногда раздражает.

– А ты что такой мрачный? – поинтересовался Айвазовский.

– Да так… – неохотно сказал Бурцев. – Дочку воспитываю.

Айвазовский опять рассмеялся.

– Молодец! – одобрил он. – Так держать! Яйца курицу дисциплинируют!

– Чего-то настроение… хуже некуда, – вдруг пожаловался Бурцев. – Да еще погода… Пойдем, может быть, шары погоняем? Или пивка?

– Не могу, – строго сказал Айвазовский. – Сегодня не до пустяков!

– Почему это? – Бурцев даже немного обиделся.

Айвазовский выдержал паузу опытного конферансье.

– Еду из арбалета стрелять.

– Из чего? – изумился Бурцев.

– Из арбалета.

Бурцев попытался по голосу определить, шутит его друг или не нет. И почему-то понял, что не шутит.

– А где ты арбалет возьмешь? – спросил он.

– А у меня теперь свой есть!

– Как это?

– Купил сегодня утром.

– Зачем?

– Что – зачем?

– Зачем купил?

– Как зачем? Стрелять!

Бурцев некоторое время переваривал услышанную информацию. Потом торопливо сказал:

– Айвазовский! Стой на месте! Никуда не уходи. Я сейчас буду – одна нога здесь, другая там.

Он накинул куртку и вышел из квартиры.

* * *

«Нет, с чего это вдруг этот жулик купил себе арбалет? – думал Бурцев. – Это неспроста. Айвазовский у нас ничего просто так не делает».

Но подумать как следует на эту тему он не успел. Потому что возле лифта стояла соседка Зина.

Бурцев нахмурился. Нельзя сказать, чтобы Бурцев не любил Зину, но он, совершенно точно, ее недолюбливал. Кроме того, он относился к ней с опаской. Потому что женщиной Зина была решительной, языкастой и напористой.

– Ты что – специально? – строго спросил ее Бурцев. – Как ни выйду на лестницу – так ты!

Зина фыркнула – вот еще не хватало! Делать ей больше нечего, как специально поджидать Бурцева на лестнице. Что он – Роман Абрамович, что ли?

Открылись двери лифта, и Зина вошла внутрь, обдав Бурцева крепким ароматом сделанных в Турции французских духов. Бурцев зашел вслед за ней.

Зина нажала на кнопку первого этажа и печально вздохнула.

– А вообще-то, Бурцев, ты прав! Есть такое дело… В собственном доме – жизни нет! Только на улице и отдыхаю!

Бурцев вопросительно посмотрел в ее тщательно накрашенное, расстроенное лицо.

– Алка, из дома напротив, – пожаловалась Зина. – Связалась я с ней, Бурцев, в недобрый час!

– Что такое?

– Уговорила меня, зараза, совместный бизнес вести. «Ты, – говорит, – одна в однокомнатной квартире, и я – в однокомнатной. Давай одну сдадим, а в другой будем вместе жить. Во-первых, денег с тобой заработаем. А во-вторых, вдвоем проще и веселее! Мы ж, – говорит, – обе с тобой товарищи по борьбе. Мы не то, что некоторые, которые раз и навсегда устроены за мужскими спинами. Мы свой кусок хлеба добываем в каждодневной схватке!»

Бурцев нахмурился. Вот за такие взгляды на жизнь Бурцев и относился с опаской к Зине.

– Ну, идея, в общем, правильная, – мрачно сказал он. – А что же тебе теперь дома жизни нет?

– А то! Достала эта Алка, мочи нет! – сердито сказала Зина, и глаза ее потемнели. – Целыми днями, зараза, ничего не делает – только ногти красит и с мужиками по телефону треплется. Посуда вечно не мыта. К пылесосу она не знает даже, с какой стороны подходить. В ванне по три часа в день лежит – мне в сортир надо, а она там плещется. А самое главное – она квартиру за триста баксов сдала, а мне всего сто двадцать платит.

– Это почему же так? – удивился Бурцев.

– Потому что у нее в квартире кухня большая, санузел раздельный, балкон и на полу ламинат новый. Она вроде как дороже в аренде.

Бурцев некоторое время соображал, вникая в женскую логику, а потом удивился – ловко!

Лифт остановился на первом этаже, Бурцев с Зиной вышли на улицу и остановились на крыльце.

– Такая зараза хитрая! – пожаловалась Зина. – Страсть! К тому же раз в неделю она у нас в квартире кавалера принимает. Так я в это время должна болтаться черт знает где, ждать, пока она мне на мобильник условный знак не подаст! Вот я и шатаюсь до полночи по киношкам да по кафе, на одно кофе, посчитай, сколько денег уходит. А этот кавалер, сволочь, торчит у нее до полночи. Наврет дома жене, что у него переговоры, и хоть трава не расти!

Бурцев ничего не сказал.

Странный человек эта Зина. Вроде бы все верно она говорит и о жизни рассуждает складно… А после разговора с ней Бурцев как-то… Короче, после разговора с ней у Бурцева всегда портилось настроение.

– И ведь самое обидное, что ее квартира в это время пустая стоит! – в сердцах сказал Зина. – Абсолютно пустая. И ко всему готовая. Водила бы мужика к себе и гужевались бы с ним там, пока у обоих рожи не потрескаются! Если потихоньку, так никто бы и не узнал! Как считаешь?

Бурцев никак не считал.

– А почему ее квартира пустая стоит? – спросил он.

– А ты что, не знаешь? Ну ты, Бурцев, даешь! Весь двор об этом говорит. Алкину квартиру парочка сладкая сняла для интимных встреч. Заезжают, голубки, время от времени… Проведут там пару часиков – и будь здоров – уедут! Так что квартира занята бывает максимум два часа и не каждый день. А кровь мне Алка портит круглые сутки семь дней в неделю!

Бурцев нахмурился. Ему вообще не нравился этот разговор.

То есть, с одной стороны, Бурцев все может понять. Не у всех складывается нормальная личная жизнь, чтобы там семья и все прочее, и очень часто человек в этом бывает не виноват – просто так получается. И что человеку в таком случае остается? Или рвать на себе волосы и есть себя поедом или сделать вид, что такая твоя жизнь – результат твоих убеждений, что если бы ты захотел – запросто мог бы устроиться как все, но тебе это не нужно, потому что это не соответствует твоим взглядам.

И дело даже не в самой Зине. В конце концов, твои взгляды – это твое личное дело. Но зачем же так активно их на каждом углу пропагандировать? Это, считал Бурцев, может быть опасно для подрастающего поколения. Рядом, в соседних квартирах, между прочим, невесты подрастают.

Зина между тем с интересом посмотрела на Бурцева и толкнула его локтем в бок.

– А ты что, правда, ничего не знаешь? У нас все разговоры только о них! Это то еще кино, Бурцев!

Хотя вокруг никого не было, Зина приблизилась лицо к уху Бурцева и понизила голос.

– Квартиру-то Алкину мадам сняла. Новая русская. Чтобы там встречаться с молодым любовником!

Зина посмотрела на Бурцева, желая оценить произведенный эффект.

– Ну и что? – мрачно спросил Бурцев.

– Как что! Ей уже за сорок, а ему только двадцать семь! Представляешь?

Бурцев пожал плечами: чего только в жизни не бывает. Зина даже махнула на него рукой: хватит, Бурцев, придуриваться, сам понимаешь, что это ни в какие ворота не лезет!

– Да ты ее, может быть, видел! Такая в шубке из стриженой норки. В джипе приезжает. Похожа на Аллу Пугачеву. Бизнес свой имеет… Йогуртами оптом торгует. Офис снимает в центре города – сотрудники, охрана, все дела… Мужиков в подчинении два десятка. Крутит ими как хочет! А одного вообще… К этому делу пристроила!…

Зина с удовольствием рассмеялась, как будто это не дама в норковой шубке, а она сама крутила двумя десятками мужиков, а одного вообще использовала на любовной почве.

Бурцев почувствовал, что ему захотелось стукнуть Зину чем-нибудь по голове.

– Но сама, между прочим, ничего… Незаносчивая… Алка пожаловалась, что осенью ходить не в чем, так та ей свое старое пальто отдала. А оно такое старое, что таких новых у Алки вообще никогда не было. Только на рукаве немного запачкано. Так это любая химчистка выведет. Представляешь?

– Он сам ее на джипе и привозит. Неужели не видел? У нас за ними все из-за занавесок наблюдают. Он такой красавец! На Тома Круза, артиста, похож. Небритый… волосы длинные… глаза горят. Короче, тот еще кобель… А Алка у мадам кое-что выведала. Этот красавец к ней вроде как шофером устроился, а уж потом…

Зина хихикнула.

– Тебе куда? – мрачно спросил Бурцев.

– Мне все равно куда! Моей барыньке опять кавалер звонил. Едет.

Они спустились с крыльца и направились к припаркованной у помойки машине Бурцева.

– Вот ты на ведре ржавом ездишь, – заметила Зина. – А мадам, между прочим, своему хахалю джип подарила! Ну тот, на котором они приезжают. Джип вроде как на нее был оформлен, а теперь на него… Понял? Так с вами теперь поступают! Захотела – джип подарила! Захотела – на фиг послала! – и Зина посмотрела на Бурцева свысока.

Бурцев промолчал.

– А вообще-то, джип, это она, конечно, зря! С вашим братом нужно строго: пришел, сделал свое дело и гуляй! Церемониться нечего. – Зина на некоторое время задумалась. – А джип – это она, видать, потому, что влюбилась… Как пить дать! – Зина неодобрительно покачала головой. – А вот это она зря! От этого добра не жди!

Бурцев подошел к своей машине и достал из кармана ключи.

– Не любишь ты мужиков, Зина… – заметил он.

– А за что вас любить?

– От нас, между прочим, тоже кое-какая польза есть, – хмыкнул Бурцев. – Например, дети от нас заводятся… И вообще. Без нас вам бы тоже… скучновато было…

– Не волнуйся! Не было бы!

Зина тряхнула головой и гордо направилась по двору в сторону проспекта.

«Почему после разговора с Зиной всегда такое ощущение, будто дерьма наелся, – думал Бурцев, выруливая с парковки. – Ну да Бог с ней, с Зиной.

* * *

Бурцев застал Айвазовского одного. Лучший друг стоял посреди комнаты, – круглолицый высокий и кудрявый, как композитор Бетховен, и держал в руках ружье не ружье, лук не лук – короче, этот самый арбалет.

У Бурцева даже что-то внутри екнуло при виде арбалета. Он оказался небольшим, сантиметров семьдесят. С лакированным прикладом из дорогого дерева, с зубчатым механизмом для натягивания тетивы, стальной пластиной и самой тетивой толщиной в мизинец. А главное, было в нем что-то такое… Трудно даже выразить… Веяло от него чем-то романтическим и веселым, чем-то из детства, из романов Дюма – мушкетерами, шпагами, дуэлями, храбрыми друзьями, преданными слугами и графиней де Монсоро.

Айвазовский, довольный произведенным эффектом, повертел в руках новую игрушку.

– Что скажешь? Вещь? – гордо сказал Айвазовский.

– Вещь, – согласился Бурцев.

Айвазовский тронул большим пальцем желтоватую тетиву.

– Бычьи жилы, – важно заметил Айвазовский. – Синтетика не держит нужное натяжение.

Бурцев кивнул. Игрушка игрушкой, но сразу видно, что нешуточное оружие. Из такого засветишь кому-нибудь между глаз – мало не покажется.

– А стрелы из кедра. Со специальной балансировкой, – добавил Айвазовский.

Он переложил арбалет в левую руку, упер его луком в пол, а правой начал крутить маленькую ручку сбоку. Застрекотал латунный храповичок, миниатюрный червяк двинул встроенную в ложе рейку, и тетива, зацепленная специальным крючком, начала постепенно натягиваться. Не вкладывая стрелу, Айвазовский нажал на спуск, и тетива со страшным звуком выстрелила.

Бурцев осторожно вынул из рук друга опасную покупку. Повертел ее в руках. Приложил к плечу… Повернулся к свету, чтобы получше разглядеть инкрустацию, украшающую приклад.

– Чувствуешь? – из-за его плеча спросил довольный Айвазовский.

– Что?

– Греющую мужское сердце тяжесть! Оттого, что держишь в руках настоящее оружие! А не какую-нибудь пукалку с газом.

– Чувствую, – сердито ответил Бурцев.

Вообще-то, Айвазовский этим отличается. Любит он из ерунды сделать представление. Вот ты, например, купил новую кофеварку – и ничего. Купил и купил. А у Айвазовского всегда получается, что его кофеварка – самая лучшая в мире. Сама мелет, сама варит, сама пенку взбивает. Плюс ко всему, купил он ее за три копейки, а не за двести баксов, как все. А если приобрел он, скажем, дротики для метания, или, по-русски, дартс, то тут же окажется, что дартс – самая полезная в мире игра: она развивает глазомер, ловкость, дальнозоркость и к тому же способствует правильной работе кишечника.

То есть Айвазовский – тот еще жук. А с другой стороны, арбалет – и в самом деле стоящая штука.

– Вещь! – подытожил между тем Айвазовский.

– Вещь, – согласился Бурцев.

Он еще раз взглянул на арбалет с расстояния вытянутой руки и спросил:

– И почем, интересно, такая красота?

Айвазовский небрежно махнул рукой.

– Четыреста баксов, – сообщил он.

– Сколько?! – изумился Бурцев. Он еще раз, новыми глазами, оглядел приклад, пружину и тетиву.

– Не дешево, конечно… – философски заметил Айвазовский. – Но что деньги?… Дым! Все равно бы пропили.

– Четыреста баксов! – покачал головой Бурцев. – За четыреста баксов люди «Жигули» покупают.

– За четыреста покупают ведро с гайками. А тут… Боевое оружие. С такими арбалетами эти… как их… ну, в средние века…

Айвазовский сделал несколько шагов к стене и приложил арбалет к висящему ковру.

– Хочешь – стреляй, хочешь – на стену вешай! За такую красоту никаких денег не жалко! – назидательно сказал он. – Ну-ка, подержи. Я со стороны посмотрю.

Бурцев занял его место, перехватил арбалет и прижал его к ковру, пока Айвазовский, отойдя на середину комнаты и откинув голову, любовался со стороны получившейся композицией.

Бурцев неодобрительно за ним наблюдал.

– Ты что, пьяный был, когда покупал? – спросил он.

– Почему обязательно пьяный? – удивился Айвазовский.

– Потому что с пьяных глаз все что угодно можно купить. Сам знаю.

Айвазовский ничего не ответил. Он подошел к Бурцеву и забрал у него из рук арбалет, как в детском саду обиженный ребенок отбирает у приятеля-насмешника любимую игрушку.

Смех, да и только!

– Между прочим – это лазерная копия с настоящего арбалета семнадцатого века, – сказал Айвазовский.

Бурцев кивнул: ну конечно. А как же еще!

– А убойная сила – почти как у калашникова. Миллиметровую сталь пробивает, – продолжил друг.

Бурцев почувствовал, что начинает сердиться.

– Зачем? – спросил он.

– Что – зачем?

– Зачем пробивает?

Айвазовский посмотрел недоуменно и пожал плечами.

– Охотиться можно. Лося, например, с одного выстрела наповал!

– Ага. А хомяка – в клочья, – съязвил Бурцев. Айвазовский пожал плечами и ничего не ответил. Бурцев почувствовал, что его настроение совсем испортилось. Даже непонятно почему.

Казалось бы, купил человек себе игрушку за четыреста долларов – ну и пусть! Его дело. Каждый сходит с ума по-своему. Тем более, что Айвазовский – человек коммерческий. Купит какую-нибудь дрянь, скажем, за тысячу, – кажется, дурака свалял, выбросил деньги на ветер! Так ведь нет. Смотришь – через некоторое время он эту самую дрянь за полторы тыщи кому-нибудь продал. И человек радостно убежал с ней под мышкой, считая, что совершил выгодную сделку! Так что в этом смысле за Айвазовского переживать не надо.

Отчего же тогда настроение испортилось?

Бурцев нахмурился.

– Ты что это, на мне тренируешься? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – удивился друг.

– То самое! Расхваливаешь свой арбалет, как будто собираешься кому-то его впарить… А я у тебя вроде как тренажер…

Айвазовский фыркнул и презрительно дернул плечом: вот еще, чего не хватало!

Он прошелся взад и вперед по комнате.

– А недавно я вообще… – продолжал он, – передачу по телевизору смотрел. Про французов. У них есть общество любителей арбалетной стрельбы. Они каждые выходные одеваются как в средневековье и где-нибудь в лесу разыгрывают типа войну с арбалетами. Понял! Все по чесноку. Только стрелы с резиновыми наконечниками. Чтобы не покалечить друг друга. Вот так! Это тебе не пейнтбол на стадионе.

– Так мы же не во Франции, – напомнил ему Бурцев. Он, кажется, тоже видел эту передачу.

Айвазовский пожал плечами:

– А какая разница? Накупили все наши арбалетов – вот вам и общество.

– Ага! Щас! – Бурцев сердито подумал о том, что не хватает только, чтобы нашлись еще такие же дураки среди наших.

Бурцев некоторое время молчал, а потом рассмеялся.

– Ты что? – спросил Айвазовский.

– Представил себе наших. Оделись мы, значит, в кольчуги и латы, бегаем по лесу, прячемся друг от друга за деревьями – и из арбалетов, из арбалетов!… Колян, Патрикеич, Мухомор… Один знаменем размахивает, другой в медный рог трубит. Красота! А вокруг зайцы валяются, со смеху за животики держатся!

Бурцев рассмеялся, представив эту картинку.

Айвазовский обиделся.

Когда Айвазовский обижается, он становится очень потешным. Губки сжаты, волосики, свитые в проволочные кудряшки, подрагивают, глаза узенькие и злые-презлые.

Бурцев опять рассмеялся.

– Ладно. Не обижайся. Это я любя. Классная вещь твой арбалет. – Он посмотрел в окно. – Пойдем, может, шары погоняем? Или пивка?

– Нет, – упрямо сказал Айвазовский, не глядя на друга. – Я поеду в лес. Арбалет в деле пробовать. Хочу посмотреть, как он стреляет.

– Так ты что, пиво теперь вообще пить не будешь?

Айвазовский пожал плечами. Кто его знает, как дальше пойдет. Тут уж как масть ляжет. Может быть, и не будет. Потому что целыми днями будет из арбалета стрелять.

Друзья помолчали.

– Там, между прочим, еще были, – сказал Айвазовский. – Было б сейчас два, поехали бы, постреляли…

– Нет, браток. Ты уж как-нибудь один…

Они опять помолчали.

– А вообще-то пострелять и из одного можно… – Айвазовский оживился. – Поехали бы сейчас за город… Сделали бы мишень из пенопласта…

Бурцев почему-то рассердился.

– Э, нет! Тут, братан, сытый пешему не конный. У меня обувка не та, чтобы по грязи ползать!

Айвазовский пожал плечами: как хочешь.

Бурцев пошел к дверям.

– Ты с арбалетом на амура похож, – сердито заметил он напоследок. – Тоже кудрявый… Только крыльев нет и рожа наглая.

* * *

На обратном пути Бурцев ни с того ни с сего попал в пробку.

Черт их знает, откуда они берутся эти пробки! Ведь и день-то выходной, и машин на улицах не так много! Но двое «жигулей» зацепились бамперами – пока водители разбирались, кто из них больше козел, возникла очередь из нескольких троллейбусов. Проезжать перекресток стало труднее, кто-то не успел повернуть по зеленому сигналу и повернул по красному, и пошло-поехало! Через пару минут никто уже не обращал внимания на светофор, каждый старался прошмыгнуть в первый образовавшийся просвет, а в этот же просвет уже втирался водитель с поперечного направления, а сзади подпирали новые нетерпеливые… Короче, буквально на глазах перекресток заполнился машинами, стоящими, как паркет, елочкой, со всех четырех сторон пробку подперли вновь подъехавшие, самые нетерпеливые заняли позиции для атаки на встречных полосах, и все замерло.

«Ну все! – понял Бурцев. – Теперь не меньше чем на час».

Он выключил двигатель и, зная по опыту, что нервничать все равно бесполезно, приготовился терпеливо ждать.

Сытый холеный гаишник и два молодых голодных дружинника, заметив образовавшуюся пробку, пошушукались о чем-то, потом сели в свою машину и укатили. «А и правда! – мысленно воскликнул Бурцев. – Чем они виноваты, что у нас в машинах сидят не люди, а бараны! Зачем им полчаса париться и трепать нервы, разруливая пробку, когда в другом месте их ждет почетное и приятное занятие – сбор штрафов с населения!»

«И чего это народу дома не сидится! – с раздражением думал Бурцев. – Погода – облом. Не видно ни фига. А все куда-то тащатся. Коптят небо! А техосмотры, между прочим, у всех купленные! И двигатели, которые дымят, как паровозы, никто не регулировал со времен царя Гороха!»

«Народ, наверняка, по магазинам двинулся, – понял Бурцев. – Всю неделю люди занимались так называемым бизнесом, то есть „втирали“ окружающим разнообразную дрянь. Наварили на этом за неделю денег, теперь едут эти деньги тратить… То есть скупать по магазинам все подряд…»