Электронная библиотека » Павел Вишняков » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 4 апреля 2022, 18:40


Автор книги: Павел Вишняков


Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Павел Вишняков
Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998)

© Павел Георгиевич Вишняков

© Фотография на обложке Виталия Мамонтова – «Ара губа – пункт базирования кораблей 130 брплк в эпоху её расцвета».

Адмирал Русаков

Сергей Викторович Русаков стал адмиралом, пройдя долгий и трудный путь. Сын офицера, он пришел в училище со срочной службы, и, по воспоминаниям его одноклассников, отличался от сокурсников серьезностью в отношении к будущей профессии.

На Северном флоте свою службу он начал в 130 бригаде противолодочных кораблей, штурманом скр пр.159, и с первых дней заявил о себе как о будущем командире. Быстро прошел он должность командира БЧ, помощника, затем классы – и вернулся в Ара-губу командиром. Тут я, молодой лейтенант-штурман, с ним и познакомился – благодаря тому качеству, которое доминировало в нем, определяло многие его действия – неравнодушию к людям. Мне он помог в трудный момент жизни – и забыл об этом. А я – нет, и долгие годы нашей совместной службы, а потом и дружбы всегда помнил его участие в моей судьбе.

Это качество никогда не выпирало на фоне целого ряда других свойств его натуры, сформировавших судьбу вице-адмирала – любовь к службе, любовь к кораблям, готовность к неожиданным поворотам в обстановке, морское чувство, стремление к новому, – но именно оно и отличало его от многих и многих командиров и начальников.

Сергей Викторович очень много времени уделял будущему своих офицеров – определял их перспективы, планировал судьбы: этому на специальные классы, а этот пойдет на командные, но попозже… Свои прогнозы он с жаром отстаивал у начальников, умело привлекая для их убеждения политработников и партийные органы.

При том, что внешне он был грубоват, за словом в карман не лез – но и зря не обижал, и через какое-то время испуганный первым выходом в море молодой лейтенант понимал, что не все так плохо, что экзамен не кончился, что нужно постоянно быть готовым к вопросам… Тем более, что чувство юмора Сергея Викторовича никогда не покидало – даже в самых тяжелых ситуациях он умел разрядить обстановку.

Его интерес к судьбам людей, с ним служивших, не пропадал после их ухода на другие должности – он всегда интересовался всеми перипетиями карьер своих подчиненных. Многие, кто служил под его началом, могут вспомнить его телефонный звонок: «Я слышал, что ты там-то напортачил… Значит так, послезавтра будь у меня в штабе бригады…», а потом – в штабе дивизии, штабе флота, флотилии…

Пройдя всю линейку командных должностей на плавающих соединениях Северного флота, послужив активно и очень продуктивно начальником Оргмобуправления штаба СФ, Сергей Викторович вернулся на Кольскую флотилию – сначала начальником штаба, а затем и Командующим. Вернулся в очень тяжелое время – это была низшая точка падения корабельного объединения: в дисциплине личного состава, в технической готовности кораблей и судов, в боевой подготовке соединений… На кораблях царил пессимизм, офицеры утрачивали командные качества, постепенно терялся сам смысл службы, заслонявшийся бытовыми трудностями, нежеланием руководства военного ведомства и страны заниматься вооруженными силами.

Он вспоминал в разговоре со мной, что очень трудно ему было возвратить доверие людей к командованию – но он выбрал правильный путь. Русаков сделал все, чтобы вернуть корабли флотилии в море, и не ошибся: выполнение задач боевой подготовки, а потом боевых служб вернуло уверенность экипажам, офицерам, командирам.

Мне он всегда адмирала Макарова напоминал, девиз «Помни войну» был для него руководством к действию. Он ходил на все выходы в море, причем не на кораблях 1-2 ранга, а на тральщиках, мпк и мрк. Гонял молодых офицеров, учил командиров отходить от причалов и швартоваться, лазил в артустановки для проверки правильности действий при осечках, сидел в постах торпедистов, вымокал насквозь на юте при постановке мин…

И добился своего – ему поверили, в него поверили, ему доверились. Флотилия постепенно «встала на ровный киль», чему способствовало еще и его личное участие в решении вопросов берегового обеспечения, проще говоря – бил он воров по рукам.

Огромное хозяйство – посты на побережье, склады, базы, интенданты, причалы, – здесь была плановая работа, без кавалерийских налетов и расстрельных тачанок.

Особой заботой он окружил в годы своего командования флотилией молодых лейтенантов – не этими дешевыми разговорами «о службе морской, о дружбе большой», а заботой об их становлении. Эта забота выражалась, в том числе, в организации штурманских походов вдоль Мурманского берега – под его командованием и личным руководством проводились астрономические тревоги, изучался театр, приобретались навыки несения вахт… А потом объяснялся с Командующим флотом за потраченное топливо и моторесурс…

Доставалось от него командирам, но перед высшими начальниками он горой за них стоял, отправлял в Академию, жилье выбивал, отпуска организовывал…

Да, вечно он кому-то помогал – квартиру получить в средней полосе, ребенка устроить в Нахимовское… Звонили ему до самого последнего дня: «Товарищ Командующий! С праздником! Помните меня? Помогите, не к кому обратиться…» И он, уже будучи гражданским, шел в военные коридоры, просил, а за себя ни разу не попросил.

Вспоминая адмирала Русакова, можно с уверенностью сказать про его жизнь – долгий и трудный путь в конце концов стал славным путем!

О присяге

День защитника Отечества – день мужчин? Почему этот праздник превращается в День Дарения Носков И Гелей Для Бритья всякому существу мужского пола? Кого надо поздравлять?

Чем отличается защитник Отечества от незащитника? А вот чем – Присягой. Не торжественным обещанием в ЗАГСе, не подпиской о неразглашении или об ответственности за ложные показания, а присягой – публичной клятвой перед строем твоих товарищей, держа оружие в непривычных к нему руках.

Произнеся слова присяги, ты отдаешь свою жизнь своей стране – она заберет ее у тебя, когда это будет необходимо. У тебя все впереди: отслужишь год, два или три – в зависимости от степени тоталитарности твоей страны, – уволишься в запас, женишься, нарожаешь детей, но наступит момент, и Отечество позовет тебя. И ты пойдешь – потому что присягал, и этот жаркий день на плацу снова всплывет в твоей памяти – обнимешь жену и детей, и пойдешь навстречу своей смерти – геройской или не очень, от шальной пули, от глупости командиров, но пойдешь. Потому что присяга, верность ей – долг и слава, забыть про нее, не исполнить – позор и проклятие в памяти поколений.

Поэтому и Власов не может быть героем сопротивления кровавому сталинскому режиму, поэтому и Пеньковский с Гордиевским не борцы, а предатели…

Потому что присяга…

Развенчав былую славу, опошлив подвиги отцов и дедов, рассказывая небылицы про Матросова и молодогвардейцев, загнав праздник Победы в рамки, привычные узколобым мыслителям из Единой России, мы воспитали поколения, которым непонятен смысл очевидных вещей – Боевого знамени части или Андреевского флага,» да разве можно отдать жизнь за кусок цветной материи?!» Можно, ребята, и нужно…

Так и с присягой – принявший её раз, уже не может принять другую, а примет – так грош цена обеим! Присяга как грозовые облака на далеком горизонте летнего ясного дня – ты должен, не забудь!

Из текста современной присяги ушел этот смысл – самопожертвование, нет сейчас и служителя культа рядом – священника с Евангелием, но сакральный смысл присяги, её не повседневная сущность должна быть сохранена.

Принявший присягу – всегда защитник Отечества, а не с 09.00 до 17.00, как предполагает ныне действующий президент. И командир имеет право вызвать тебя на службу даже сегодня, и в отпуск ты будешь ездить поздней осенью – после окончания главных мероприятий боевой подготовки, и на боевых службах ты будешь торчать по 5-6 месяцев, стоя на якоре в заливе Саллум, глядя на опостылевшую египетскую пустыню на горизонте…

Потому что присяга…

Древние греки:

«Я не оскверню этого священного оружия и не покину в рядах моего товарища. Я буду защищать не только то, что свято, но и то, что не свято, как один, так и вместе с другими. Я передам потомкам отечество не униженным или уменьшенным, но возросшим и в положении улучшенном сравнительно с тем, в каком я его наследовал. Я буду почитать решения мудрых. Я буду повиноваться законам, которые были или будут народом приняты, и если кто вздумает нарушить их, я не должен того допускать, и стану защищать их, все равно придется ли мне делать это одному или будут со мною другие. Я буду чтить верования» – Клятва эфеба.

Поздравим принявших присягу! С праздником, защитники Отечества!

Из училищных воспоминаний

После сдачи вступительных экзаменов нас сформировали во взвода и роты – начался курс молодого бойца, который должен был закончиться присягой. Шесть часов занятий ежедневно – уставы, строевая поготовка…

Новенькая роба через некоторое время просолилась до каменного состояния, бакинское солнце жарило нестерпимо. Мы пользовались любой возможностью передохнуть, а уж штатные перерывы в занятиях использовали на все 100: собирались в курилках на аллеях и врали друг другу всякие разности, нагоняя себе социальный авторитет. Естественно, покуривая и поплёвывая – через 5-10 минут в центре курилок наплёвывалась огромная лужа тошнотворного, надо сказать, вида.

Сами же её и убирали – в училище курсантов кроме нас не было и приборка на территории системы была целиком нашим почётным долгом.

И вот – позади присяга, начались занятия… С особым, так сказать, трепетом я ждал физо – никогда я не дружил с конями-козлами, брусьями и турниками. Но я был не одинок: группка будущих олимпийцев столпилась в курилке и уныло обсуждала весьма вероятные перспективы не поехать в зимний отпуск из-за несданного зачёта по физо. Разумеется, покуривая и поплёвывая. В это время в курилку зашёл небольшого роста пружинистый человек в спортивном костюме: «Товарищи курсанты, у воспитанного человека нет слюны…»

Это был Яков Погосович Антонов, преподаватель физо, именно он и гонял последующие четыре годы нас по всяким снарядам, бассейнам, рингам и гирям – почти всё забылось. Но его первая фраза врезалась в память навсегда. Так с тех пор и не плююсь.

Варшавский договор

Сразу за забором училища была маслиновая роща. Звали мы её «пампасы». Выгоравшая уже к середине мая трава, колючки, раскалённые камни – и овцы… Неподалёку располагался пивзавод, на котором за пару яловых ботинок можно было получить ведро пива. Бычки в томате, плавленые сырки, несколько бутылок Агдама/Доляра, гитары – и праздник укомплектован!

Выбирались мы туда группами и/или по одиночке – конспирация. Группа на пивзавод, группа – на обустройство бивуака и костра, группа – к дяде Боре за Агдамом, группа – на охрану и оборону. Всё это дело обставлялось как выход для занятий лошадиным спортом по пересечённой местности – спортивная форма, кеды.

Пойманные на этом самоходе не то, чтобы, очень страдали, но репрессировались в рамках дисциплинарного устава. А командир роты Вржижевский ум имел ехидный и добавлял к нарядам и выговорам некоторые обидные и смешные поручения, которые надолго были пищей для остроумия однокашников и младших командиров. Так что, старались не попадаться…

Капитан 1 ранга Варганов, замначфака по политчасти, участник войны, грузный, с красной мордой, потевший на бакинском солнце непрерывно, был постоянным участником этих маёвок – он неутомимо выходил на поиски нарушителей дисциплины и распорядка дня. Бедный старик! – неужели ему было невдомёк, что хруст кустов, сквозь которые он продирался словно танк, и громкое дыхание с кашлем, отфыркиванием и чуфыкиванием сообщали о его приближении лучше любой сирены.

Иногда, впрочем, ему удавалось приблизиться на дистанцию уверенного опознавания: «Атас!» – и курсанты не разбирая дороги несутся кто куда. «Стоять! Стоять!» – куда там, попробуй догони… Однажды в одной из таких компаний он разглядел своего внучатого племянника, носившего ту же фамилию, и его вопль: «Варганов! Стой, подлец, я тебя узнал!», вошёл в анналы.

Ну, вот так или очень похоже и начинала свой отдых в «пампасах» команда, состоявшая из членов клуба интернациональной дружбы – курсантов 14Б роты и гдр-овских немцев, обучавшихся военному делу на третьем факультете. Перед немцами в грязь лицом падать не хотелось, поэтому напряглись, и Доляр заменили водкой, да и колбаски подкупили, на костре пожарить. О музыкальном сопровождении не парились – немцы постоянно привозили в систему все музыкальные новости, вот и сейчас на кассетничке голосила группа «Чингисхан», вошедшая в моду совсем недавно и заполонившая все дискотеки.

Пока разжигали костёр, раскладывали на газетке харчи – пропустили по первой, а уже через часок-полтора озабоченный Володя Ребрунов начал осматриваться: где бы взять ещё… Проблема заключалась в том, что на календаре было 9 мая, и Зых был заполонён патрулями – в магазин не проскочить. Оставался пивзавод – и туда немедля были высланы гонцы, среди которых был и я.

Это была не моя компания, ребята на два года старше нас, в нашей роте они исполняли старшинские должности, но Ребрунов и Русаков были мои земляки, кураторы, так сказать, вот и позвали с собой…

Вернувшись с пивом, мы были встречены радостными возгласами заждавшихся страждущих. Разлили пива, чокнулись, отхлебнули, и тут один немец, скривившись, сплюнул в сторону. «Что случилось?» – участливо потянулись к нему собутыльники. Он, усмехнувшись, кивнул в сторону кассетника, из которого бодренько звучало: «Москау! Москау!», и что-то сказал по немецки. Немцы заулыбались, и кто-то из них озвучил: «Пиво-то могло быть и получше!» …

Участников драки с обеих сторон было примерно равное количество – человек по 8-10. Политес соблюдался – ни ножей, ни камней, ни нунчаков, очень популярных тогда. Немцы пытались сформировать каре, но Вова Ребрунов всё время оказывался в самой середине их боевого порядка, и им приходилось драться атомарно…

Мне достался брат по оружию настоящего прусского типа – высокий, горбоносый, светловолосый и сероглазый, надо сказать, что перепало мне от него основательно, рёбра болели месяца полтора. Я, правда, тоже в долгу не остался – с неделю он встречался мне на училищных аллеях с подозрительно большим распухшим ухом и бланшем под глазом.

Через какое-то время всё кончилось – уставшие, в крови, мы старались отдышаться, не глядя друг на друга, у Русакова на месте носа быстро расла красно-синяя гуля, Ребрунов недоверчиво глядел на выбитый зуб, держа его на ладони, двое немцев махали майкой перед лицом лежащего навзничь рыжего ганса, того самого, глупо пошутившего.

«Эх вы, суки, – сказал Ребрунов, – сегодня ж 9 мая, у меня дед на фронте погиб… Пошли, ребята».

Такие дела.

О страхе

Недавно Россия2 показала фильм о легководолазной подготовке в ВМФ. Я вспомнил свой училищный опыт в этом чрезвычайно романтичном деле.

Полигон был расположен неподалёку от УК-1 – главного корпуса системы, – и включал в себя колокол, закрепленный в нижней части башни для всплытия, имевшей высоту 9 метров, а в маленьком здании неподалёку располагались торпедные аппараты, из которых осуществлялся выход в небольшой бассейн.

Вся подготовка свелась, в-общем-то, к освоению ИСП-60 и ИДА-59. Ничего из того, что сейчас называют дайвингом, не было, хотя мичмана, обеспечивающие всплытие из-под колокола были в аквалангах.

Шёл второй курс, и ЛВД был настоящим морским предметом, возвращавшим самоуважение – после опостылевших лекций по матану безумно умного Бубутейшвили, зубодробительных ОРЭ и ОЭТ, – и по своей значимости для нас шёл наравне с навигацией и мореходной астрономией. Мне – недавнему ботану-отличнику, как бы теперь сказали, – было очень приятно чувствовать себя равным в этом деле со своими однокашниками, и я с удовольствием залезал в резиновый комбинезон, заворачивал фартук, накручивал марку из резинового жгута… Мы передавали друг другу ценные советы, например: чтобы стёкла не запотевали, надо натереть их мылом, запоминали сигналы перестукивания, смеялись, когда при первом погружении большинство из нас забыли открыть клапаны для стравливания воздуха, костюмы надулись и вынесли на поверхность раздутых оранжевых снеговиков.

Выход из колокола и свободное всплытие прошли ровно. Встречавший нас на площадке мичман ловко ловил всплывавшего сильным хлопком ладонью по башке, тормозя стремительное движение наверх, которое в противном случае могло привести с слишком сильному выныриванию, заваливанию набок и удару головой о бортик.

Первые опыты успешны, и мы начали относиться к этим занятиям без пиетета, теряя чувство нового. Очередным этапом был выход из торпедных аппаратов – это были штатные 533-мм ТА, снабжённые иллюминаторами для наблюдения за подопытными. В него помещаются три человека, снабженные металлическими кольцами для подачи сигналов о самочувствии и готовности к работе.

Что ж, пошли – я оказался средним, а торпедный аппарат узким и неудобным, кольцевые ребра жёсткости тормозили движение вперёд, которое и так было небыстрым. Локти согнутых рук прижаты к корпусу, ползёшь в час по чайной ложке, жарко, глаза заливает пот, дыхание всё громче – и вот я уже ничего не слышу, кроме своих вдох-выдохов, и не вижу – глаза слезятся… Упёрся головой в подошвы первого, когда же начнём, пора!

Но нет, аппарат не заполнен водой, а у меня уже затекла шея, руки, в правой ладони кольцо, частая дробь по корпусу – сигнал тревоги, я задыхаюсь, кажется, а правильно ли я всё сделал, а маховик повернул? нет, не повернул, он у меня на атмосферу! сейчас пойдёт вода, заполнит аппарат, я задохнусь, ведь я же средний, сразу выскочить не удастся, первому и третьему хорошо – у них крышки рядом, кремальеры повернут и вытащат, а я здесь пока враскоряку буду торчать сто раз захлебнусь…

Паника, в которую превратился маленький страх, захватывала всё моё существо – я снова почувствовал себя школьником, идущим через тёмный ликинский лес. Понадобилось серьёзное усилие воли, чтобы сбросить с себя липкую пелену страха – маховик у меня повёрнут правильно! мичман-инструктор меня осмотрел! и Паша Шамрай тоже осмотрел! и по плечу похлопал! Лежи и не дёргайся, сраму не оберёшься…

Страх ещё скулил где-то в глубине души, давая о себе знать холодком в животе, но паника пропала – и я услышал стуки-команды. Рука на автомате отстучала ответ, вокруг заструилась вода – когда она дошла до стёкол маски, снова поднялась волна позорного ужаса, но тут же улеглась, а тут впереди забрезжил свет. Это отдраили переднюю крышку, а дальше всё прошло по плану – всплытие в объятия инструктора, подъём по трапу, переодевание, перекур в курилке – без травли и лишних слов…

Но этот опыт не стал привычкой – и ещё много раз мне приходилось бороться со страхом, с этой волной животного ужаса, отшибающего мозги, и каждый раз преодолевать его в самый последний момент.

Романтика

Помню, как к третьему курсу всё пропало – и первое возбуждение от занятий ТУЖК, и мечтания о будущей службе, и радости от того, что потолок – это подволок, а пол – палуба… – всё пропало.

Учёба превратилась в рутину – навигация стала называться математическим обеспечением навигационных измерений, навигационные приборы и системы с шаманскими плясками у дефлектора Колонга плавно перетекли в изучение фазовых и импульсно-фазовых РНС с зубодробительными схемами приёмоиндикаторов, позади были курс легководолазного дела, морская практика – предметы, которые, как я сейчас понимаю, должны изучаться и повторяться все пять лет обучения…

Грин со своими Зурбаганами-Лиссами не вдохновлял, Платов навяз в зубах, после двух практик на кораблях песня «Экипаж – одна семья» вызывала идиосинкразию – будущая служба представлялась работой санитаром в дурдоме с ненормированным рабочим днём, негарантированными выходными и отпуском в месяце июбре…

Что я здесь делаю? – этот вопрос всё чаще стал звучать в моей голове, – учился бы сейчас в Москве, вот, если уволиться под зиму, то к июлю-августу уже дома окажешься…

И вдруг в один прекрасный день над дверями в училищные корпуса появились добротно изготовленные вывески. До сих пор помню – синего цвета, а на них написанные жёлтой краской, аккуратным шрифтом, древние выражения о море и моряках.

Там были (по латыни и по русски): «Navigare est vivare» – «Плавать – значит жить», «Navigāre necesse est, vivere non est necesse» – «Плавать по морю необходимо, жить не необходимо», там была и знаменитая геродотовская – о живых, о мёртвых и о тех, кто в море…

Их было много, их не снимали, они бросались в глаза, на фоне призывов крепить обороноспособность, учиться военному делу, ходить походами, изучать решения и претворять их в жизнь они были явно чужеродными, не из этого времени. Но никто их не снимал.

От них повеяло Арго и Одиссеем, Магелланом и Колумбом, Дрейком и Ушаковым – романтика вернулась в наши ротные помещения и учебные корпуса!

Чья это была идея – до сих пор не знаю. Но этот человек был великий педагог.

Романтика моря с тех пор не покидала меня – иногда скрывалась в служебной рутине, но не пропадала никогда, возвращаясь криком чайки, видом тропического звёздного неба, красотой полярного сияния, белой совой на РБУ, невесть откуда взявшейся в центре Баренцева моря…


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации