Текст книги "Воин под Андреевским флагом"

Тут встретилось новое препятствие: сам хан уехал из города, а подозрительные его жители, узнав о назначенном освобождении, окружили жилище пленников и грозились не выпустить их; к счастью, один из преданных старшин успел укрыть их в своем доме, дал лошадей и проводника и тайком выпроводил из города. За полтора дня проскакали они 86 верст, разделяющих город Сари от пристани, и 2 января радостно встретились со своими, уже не чаявшими их увидеть живыми, – Войнович схватил сильнейшую горячку.

Не имея возможности уведомить правительство о своем приключении ранее марта месяца, когда очищаются ото льда устья Волги, Войнович отошел с эскадрой под северный берег залива, к острову Евгений (впоследствии Ашур-Аде), и стал ожидать, какие ему последуют повеления. Между тем Ага-Мохаммед-хан, раскаиваясь ли, что так дешево отпустил пленных, или в самом деле одумавшись, что наша дружба ему полезнее вражды, снова стал выказывать Войновичу свое расположение, проявлял готовность к уступкам, даже предлагал ему по-прежнему строить крепость на материке.

«Но я уже не хотел иметь никакого дела с сим вероломным человеком», – доносил Войнович князю Потемкину. Наконец хан снарядил посланника к нашему Двору, с извинениями и обещаниями, – а Войнович, получив соответствующие повеления, 8 июля со всей эскадрой покинул Астрабадский залив, оставив там бот для отвоза ханского посланника в российские пределы.

По пути в Астрахань Войнович осмотрел Балханский и Красноводский заливы, входящие один в другой. Карл Габлиц повествовал: «Почва, вокруг их находящаяся, по большей части песщана, на коей ни лесу, ни кустарника нигде не попадается, и в летние месяцы выгорает даже и трава вся на оной. Но, несмотря на то, разные трухменские поколения имеют тут кочевья свои, и число их кибиток до 2000 простирается, кои питаются единственно скотоводством, и содержат у себя множество лошадей, верблюдов, овец и коз, с коими они в летнее время, по недостатку тут корма, на два и на три дня езды от берега в степь уходят для отыскания лучших мест, а потом под осень опять туда возвращаются. Все недостающие им вещи, как для одеяния, так и для прокормления, они получают по большей части из Хивы, которая отстоит от них не более 10 дней езды верблюдами и куда они свои продукты на продажу отвозят.

Однако ж иногда пристают к ним и российские суда, кои за тюленьим промыслом ходят и привозят к ним пшеничную муку, чугунные котлы, деревянную посуду и разные мелочи, которые на войлоки, масло, овчинки и другие меха меняются. В Астрабад и другие персидские провинции они поныне только изредка ездят, потому что никаких морских судов не имеют; а когда им случится для какой-нибудь надобности туда ехать, то берут они в наем киржимов (28) у жителей Нефтяного острова. Во время осмотра Красноводского залива все первостатейные старшины помянутых трухменцев приезжали к командующему с разными предложениями, к пользе российской с Хивою и Бухариею торговли служащими, за что всячески от него угощены и подарены были. И они взялись препроводить от командующего нарочного в Хиву и Бухарию с письмами к тамошним владельцам, который им в то же время и препоручен был. Також привезено было от их подчиненных довольное число баранов на продажу, и вся эскадренная команда довольствована была оными.

От бывшей на Красноводском мысе или полуострове российской крепости в 16-м году нынешнего столетия во время несщастной экспедиции в Хиву князя Бековича заложенной, ныне уже никаких следов там не видно и, по уверению трухменцев, она так же, как и прочие две, из коих одна у Александрбайского залива, а другая у Тюк-Караганского мыса находилась, потоплена водою; из чего явствует, что с того времени, как все три оные крепости построены были, стремление Каспийского моря клонилось по большей части на весь восточный берег оного».

Помимо устройства фактории, защиты и покровительства русского купечества, Войновичу было дано распоряжение «описывать все места, где с эскадрою будет находиться, делать физические и другие наблюдения, к приращению познаний о Каспийском море служить могущие, и вести обо всем оном и о плавании эскадры исторический журнал». Поэтому его люди занимались гидрографическими работами: была составлена карта Бакинского залива и юго-восточного побережья Каспия (29), определены места для якорных стоянок (материалы экспедиции впоследствии были использованы при составлении Генеральной карты Каспийского моря, изданной в 1796 году, и карты, составленной Л.И. Голенищевым-Кутузовым «с последних описей и карт», изданной в 1807 году).

Много внимания во время плавания уделялось месторождениям полезных ископаемых и особенно изобильным источникам нефти (около Баку, на острове Челекен и на туркменском берегу), употреблявшейся тогда для освещения. Описывались также чрезвычайно разнообразный животный и растительный мир, геологические породы и даже климатические явления во всех местах пребывания. По пути Войнович устраивал для команд на всех эскадренных судах пушечные и ружейные «экзерцизии».

«…22-го числа эскадра торжествовала тезоименитство Ее Императорского Величества Благоверной Государыни великой Княгини Марии Федоровны, с должными обрядами».

Двигаясь вдоль берега на север – гряда барханов становилась все выше, – эскадра подошла к узкому проливу Кара-Бугаз («Черная пасть»), ведущему в труднодоступный и почти не исследованный залив.

Бурный и шумный Кара-Бугаз, как мифическая Харибда, стремительно засасывал в себя массы воды; жирные тюлени и огромные, длиной в две сажени белуги бороздили неспокойное море у самого жерла, привлеченные густыми стаями мелких рыбешек.

Над барханами, кое-где поросшими верблюжьей колючкой и тамариском, висел купол багровой мглы, напоминавший дым тихого пожара, пылавшего над пустыней.

О скрытом за этой мглой заливе ходили страшные слухи: рассказывали, например, будто на дне его находится дыра, ведущая в неведомую пропасть, куда гигантской воронкой и уходит вода моря.

«Командующему весьма желательно было предпринять исследование и Кара-Бугазского залива, который, по всем имеющимся о нем доселе недостаточным известиям, заслуживает точнейшего изыскания; ибо ни один мореплаватель не отважился еще до сего времени войти во внутренность оного по причине великих опасностей, с коими вход туда сопряжен. Но по недостатку таких судов, с коими бы туда покуситься возможно было, и по неимению столько времени, сколько на исследование оного залива необходимо нужным казалось, он принужден был оставить сие вместе с осмотром прочих на восточном берегу Каспийского моря недовольно еще известных мест до другого удобнейшего случая; ныне же разные порученные ему в Баке дела требовали, чтоб скорее туда поспешать, дабы потом прежде наступления осени со всею эскадрою мог он возвратиться в Астрахань…» (К. Габлиц)

Марко Войнович отправился на западный берег моря, в Баку, где предстояло провести переговоры с могущественным властителем Северного Азербайджана дербентским Фетх-Али-ханом, стеснявшим наше купечество там и в Дербенте. Эскадра была встречена салютом русскому флагу из крепостных орудий. Прибытие наших кораблей вызвало переполох в городе, где было уже известно о происшедшем в Астрабаде. Опасались карательных мер со стороны русских.

С трудом вытянутый на переговоры, Фетх-Али-хан сначала уклонялся от требований Войновича вернуть незаконно взятые с наших купцов пошлинные деньги и товары, но после нескольких встреч все-таки согласился и дал письменное от себя обязательство – впредь препятствий русской торговле не чинить. (Хан потом послал в Петербург жалобу на персидском языке, где объяснял, что явился на переговоры немедленно и оказал графу ласковый прием и приветствие, но тот без всякой причины «наисквернейшее учинил нам поношение и ругание» и даже грозился подвергнуть город обстрелу.)

Получив удовлетворение своих требований, Войнович с эскадрой двинулся 27 августа в Астрахань, направив перед собой бот с посланником Ага-Мохаммед-хана. На море уже бушевал осенний шторм, и только 9 сентября суда добрались до устья Волги.

«Наконец 16 Сентября эскадра прибыла благополучно, после пятнадцатимесячной кампании на море, на тамошнюю рейду, и, отсалютовав Адмиралтейской флаге семью пушками, легла на якорь», – заканчивает свой рассказ Габлиц.

Еще на пути в Астрахань, 29 августа, Войнович получил от князя Потемкина повеление приехать в Санкт-Петербург для принятия наставлений в дальнейших действиях. Марко Иванович явился к Потемкину 19 декабря и был принят хорошо, а 25 января пожалован от государыни бриллиантовым перстнем. Посланец Ага-Мохаммед-хана прибыл в Петербург незадолго до приезда в столицу графа Войновича, но не был допущен на аудиенцию и, прождав 4 месяца, получил 11 апреля ноту следующего содержания: «Как Высочайший Императорский Всероссийский Двор не может признавать Агу-Магомета-Хана, управляющего в Астрабаде и Мазандеране, законным того края обладателем, то и не почитает обязанностью входить в какие-либо сношения с находящимся здесь поверенным его. Недостойный поступок сего Аги против флотского Российского начальника умножает сие неудобство и самую при том опасность строгого ему возмездия, буде опытами совершенного усердия не потщится, как он, Ага-Магомет-Хан, так и прочие владельцы, загладить дерзновенный свой поступок».

Все суда эскадры Войновича (через один год службы их и через четыре от постройки!) оказались практически сгнившими. По крайней мере, Войнович, тотчас же по возвращении его в Астрахань, вероятно получив новые приказания, хотел послать в Астрабад два фрегата и два бота, но за неспособностью судов не мог этого сделать, и едва могли снарядить туда один фрегат с двумя ботами из остававшихся в Астрахани. Капитан-лейтенант Баскаков был послан для продолжения переговоров об устройстве фактории; по журналам видно, что в течение зимы к нему часто приезжали туркменские и персидские старшины. Вследствие этих переговоров цель экспедиции была все-таки достигнута: фактория в Астрабадском заливе через год возобновилась – уже весной 1783 года сюда прибыли 50 русских купцов, и сам Ага-Мохаммед-хан принял участие личным капиталом в организованной русско-персидской торговой компании. (Фактория успешно действовала вплоть до 1921 года, когда ее передали Персии уже советские власти, «не желая пользоваться плодами захватной политики бывшего Царского Правительства России».)

С этой поры на Каспийском море, при устье Волги, уже постоянно содержалась значительная эскадра «для покровительства нашей коммерции и содержания в обузданности Ханов, коих владения лежат на берегу Каспийского моря» (Инструкция князя Потемкина Главнокомандующему на Кавказе генералу графу Гудовичу). Одно из судов эскадры, фрегат обыкновенно, и при нем бот занимали постоянный пост в Астрабадском заливе, а в Энзели была основана русская колония.

Итоги экспедиции были положительно оценены Екатериной Второй и Потемкиным (30) – карьера Марко Войновича по возвращении из Персии продолжилась весьма успешно. Были отмечены и другие участники похода: например, Карл Габлиц, прибывший в Петербург вместе с Войновичем, за труды, понесенные им во время экспедиции, пожалован в надворные советники, а поручик Ламброс Качиони в 1786 году «за заслуги в Персидской экспедиции» произведен президентом Военной коллегии князем Потемкиным в чин капитана (армейского).

Почти через 40 лет после экспедиции другой русский путешественник в этих краях упоминал о ней: «В описании обратного пути Эскадры Графа Войновича острова сии довольно подробно и верно описаны, также и на карте хорошо означены: бывший тогда остров Дервиш, лежавший на Юго-Западной оконечности Нефтяного, или Челекени, 15 лет тому назад соединился с сим последним от сильных землятрясений… Некоторые из жителей острова помнят еще Графа Войновича, которого называют Граф Ханом. Один из них имеет даже от него бумагу (вероятно, охранный лист, которым воспрещается прибывающим Астраханским промышленникам обижать жителей. Они обещались нам принести лист сей в Красноводск)». (Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах гвардейского генерального штаба капитана Николая Муравьева, посланного в сии страны для переговоров)

Еще позже, в 1836 году, эту бумагу видел капитан И.Ф. Бларамберг: «…Ночью лошади и верблюды сами переплыли Актам. Здесь, на левом берегу, к нам явился некий Хаджи-Нефес и показал бумагу, которую хранил в выдвижном ящичке. Это было благодарственное письмо, которое получил его отец в 1781 г. от графа Войновича и которое засвидетельствовал потом в 1821 г. полковник Муравьев». Есть также свидетельство, что в 1859 году это письмо Войновича еще хранилось жителями Челекена «тщательно».

В 1796 году усилившийся Ага-Мохаммед разграбил Тбилиси, столицу союзной России Грузии. Тогда же он занял шахский престол, а Екатерина объявила ему войну, подписав манифест «О вступлении Российских войск в пределы Персии против похитителя власти в сем Государстве Аги Магомед Хана». Излагая в нем причины, побудившие ее к войне, императрица упомянула и «оскорбления Графа Войновича».

Позволим себе процитировать начало манифеста:

«Божиею поспешествующею милостью, Мы, Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская и проч., и проч., и проч.

Объявляем всем и каждому, кому о том ведать надлежит, вообще всем независимым владетелям и подданным народам их… и всем жителям во всем пространстве Государства Персидского Нашу Императорского Величества милость и благоволение.

Намерение и желание Российской Империи пребывать в тишине и добром согласии с соседственными ей владетелями в Государстве Персидском, издавно пред светом доказаны великодушием и добровольною уступкою знатных областей, завоеванных праведным и победоносным оружием вечной славы достойного Императора Петра Великого. Со вступления Нашего на Престол, Мы не в ином виде обращали внимание Наше на сей край пределов Наших, как для соблюдения мира и спокойствия, и для укоренения и приращения там равно в обе стороны выгодной и полезной торговли между обоюдными подданными, основанной на договорах торжественных и ничем неизпровергаемых. Не редко в сем похвальном и благом предмете Нашего попечения, встречали Мы противность и нарушения, со стороны руководствуемых корыстью и другими пристрастиями, некоторых частных Персидских Начальников в тех местах, куда Наши подданные для промыслов своих приезжали, и где различными образами угнетаемы и обижаемы были. Но по сродному Нам великодушию всегда старались Мы пресекать и не допускать сии неприятности до дальних следствий, довольствуясь удовлетворениями, иногда не вовсе соразмерными обиде, а особливо могуществу способов, от Бога Нам дарованных, к одержанию оного по неограниченному Нашему произволению. Таковое снисхождение испытал в Нас и сам Ага Магомед Хан, ныне коварностию и свирепством своим властвующий беззаконно во многих областях Персидских, когда будучи Ханом Астрабадским, дерзнул вопреки народного права и доброй веры задержать насильственно зашедший Наш туда фрегат, причинив начальствующему оным флота Нашего Капитану Графу Войновичу разные обиды и оскорбления. Не поколебались бы Мы и ныне в сих Наших кротких и миролюбивых расположениях, если бы помянутый хищник Ага Магомед, движимый необузданным своим властолюбием, не распространил наконец насильствия и лютости свои в оскорбление прав и достоинства Нашей Империи…»

Екатерина поставила во главе армии молодого генерала Валериана Зубова (брата своего фаворита Платона Зубова). Удачливый Зубов почти без потерь занял Дербент, Шемаху и Баку, но тут Екатерина умерла, а император Павел Первый прекратил войну и отозвал войска.

Основание Черноморского флота

Получив базы для флота в Азовском море, Россия поспешила усилить военное присутствие в Черноморье. Однако турки не пропускали наши военные суда из Средиземного моря через Проливы. Оставалось строить корабли на месте. Эта задача затруднялась мелководностью Дона и его притоков, где располагались верфи.

Для постройки линейных кораблей более или менее годился только Днепровский лиман, где в 1778 году и заложили новый порт Херсон со стапелями.

В конце 1782 года Потемкин представил Екатерине план присоединения к России Крыма: «…Естли же не захватите ныне, то будет время, когда все то, что ныне получим даром, станем доставать дорогою ценою…» Общее командование флотом и армией на юге Светлейший князь предлагал взять на себя. Императрица согласилась со всеми пунктами.

8 апреля 1783 года Екатерина II ввиду постоянных нарушений Турцией условий договора подписала манифест «О принятии полуострова Крымского, острова Тамань и всей Кубанской стороны под Российскую державу».

Вместе с Крымом Россия приобрела твердые позиции в Причерноморье и весьма выгодные морские торговые пути, экономика юга страны получила новые возможности для развития. Но обеспечить в полной мере стратегические позиции империи на юге мог только сильный военный флот. Создание Черноморского флота требовалось всемерно ускорить.

Заводимому на Черном море флоту была необходима хорошая, удобная во всех отношениях база. Таковой естественным образом стала Ахтиарская бухта в юго-западной оконечности Крыма. Командовавший русскими войсками на полуострове Александр Васильевич Суворов отмечал: «Подобной гавани не только у здешнего полуострова, но и на всем Черном море другой не найдется, где бы флот лучше сохранен и служащие на оном удобнее и спокойнее помещены быть могли». Императрица в одном из рескриптов писала: «Присоединение сея гавани поставляем Мы выше всякого сомнения или спора с чьей бы то стороны не было».

Еще в ноябре 1782 года в Ахтиарскую бухту вошли фрегаты «Храбрый» и «Осторожный», прибывшие из Херсона.

Берега бухты были пустынны, «все место было дико и покрыто мелким дровяным лесом и кустарником». О старожилах этих мест – греках, выведенных с полуострова за четыре года до этого, – напоминали лишь остатки небольшого селения, находившегося вблизи средневековой крепости в Инкермане, и пришедшие в запустение пещерные церкви Вознесения Господня, Cв. Георгия, Cв. Троицы, располагавшиеся возле небольших, уютных балок по берегам бухты.

На северном берегу бухты находилась татарская деревушка Ак-яр («Белый овраг») из 9 мазанок, жители которой разбежались при появлении русских. Фрегаты стали на якоря близ этого места, а в оставленных домах временно разместились их экипажи. Матросы построили для себя небольшую казарму, вырыли четыре колодца. В соседней балке провели килевание фрегатов – наклонили их на борт для очистки днища и киля от наросших ракушек и водорослей. В течение зимы экипажи кораблей промерили глубины бухты, составили ее описание и карту. Теперь, после проведенных обследований, сюда можно было перебазировать боевое ядро флота.

11 января 1783 года Екатерина II подписала рескрипт о введении должности командующего Черноморским флотом. Таким образом, этот день – 22 января по новому стилю – явился днем рождения Черноморского флота. Первый командующий флотом вице-адмирал Федот Алексеевич Клокачев проявил себя в Чесменском сражении, в чине капитана 1-го ранга командуя линейным кораблем «Европа», 7 лет возглавлял Азовскую флотилию. Он отличался личной храбростью и был не только опытным моряком, но и хорошим организатором.

Командующему необходимы были помощники. «Мы не преминем назначить и прочих флагманов в команду его», – говорилось в указе Екатерины. Поэтому сначала под команду Федота Клокачева отправились контр-адмиралы Томас Меккензи и Роберт Дугдаль, а следом за ними, по повелению Екатерины и решению Адмиралтейств-коллегии от 6 апреля, – капитан 2-го ранга Марко Войнович и его соратник по Архипелагу капитан 1-го ранга Панаиоти Алексиано.

В начале мая Клокачев получил ордер с предписанием принять под свое командование не только флот, но и Херсонские верфи, оказавшиеся в запущенном состоянии. Увиденную им в Херсоне картину Клокачев ярко живописал вице-президенту Адмиралтейств-коллегии графу И.Г. Чернышеву: «…корабли нашел в малом построении, паче что еще и недостаточно к строению всякого звания лесов… В проезд же мой довольно количество видел лесов, разбросанных при речках в воде, из которых от давнего лежания без бережения много совершенно сгнило. Был я во всех магазинах, чтобы видеть припасы, материалы, однако неожиданно сыскал почти порожние… словом сказать, сей порт нашел и в бедном, и в беспорядочном состоянии». Потемкин писал Екатерине, что один мастер корабельный – честный человек, прочие все были воры.

Императрица предписывала к началу 1783 года закончить постройку семи линейных кораблей, но на стапелях в Херсоне находились всего лишь два (31). Заложенный еще в 1778 году херсонский первенец, 60-пушечный линейный корабль «Святая Екатерина», из-за затянувшихся сроков строительства сгнил и был, в конце концов, разобран прямо на стапеле.

Другой корабль (названный потом «Слава Екатерины»), заложенный 26 мая 1779 года, стоял с наполовину прогнившей обшивкой. Руководил строительством талантливый корабельный мастер С.И. Афанасьев, но из-за плохой организации работ выпуск корабля затянули на целых 4 года (32). «Доношу, что первый корабль спустится «Слава Екатерины», – восторженно сообщал Потемкин Екатерине 1 июня из Херсона, – позвольте мне дать сие наименование, которое я берусь оправдать и в случае действительном».

Командиром Херсонского порта Потемкин временно назначил только что произведенного в капитаны 1-го ранга Марко Ивановича Войновича, «известного храбростью и честностью, командира строившегося корабля «Слава Екатерины» (историк А. Соколов).

Канцелярская работа в конторе Марко Ивановичу, боевому офицеру, была тягостна, он даже слегка посетовал на свою участь в письме графу Чернышеву: «Вашему Сиятельству небезызвестно, что я определен командиром на корабль «Слава Екатерины», который однако ж еще на берегу; сверх того сижу здесь и за красным сукном подписываю указы, определения, промемории и кладу резолюции, да и разные подряды делаю; и хотя я никогда не думал матросскую свою любезную должность мешать с приказными хлопотами, но вижу, хотя и скучно, но не дурно знать, как поворачивать нашею братиею. Однако ж, со всем тем с нетерпеливостью ожидаю своего приемника капитана над портом, чтоб паки о любезном своем ремесле думать, к коему привык и которое для меня столь лестно».

На счастье Марко Ивановича, в конце июля его в Херсонском порту сменил прибывший по именному указу императрицы капитан 1-го ранга А.П. Муромцев. Войнович вернулся на прежнюю должность и принял участие в спешной достройке своего корабля – и 16 (27 по новому стилю) сентября в торжественной обстановке 66/68-пушечная «Слава Екатерины» была спущена на воду.

Но еще в начале месяца в городе стала распространяться чума. Интенсивность эпидемии в Херсоне была пока незначительной, но вице-адмирал Клокачев уже не решался отправлять корабль «Слава Екатерины», дабы исключить возможность занесения чумы в Севастополь.

В городе и на верфях был установлен карантин. Начали проводиться примитивные профилактические мероприятия. Эпидемия усиливалась. Несмотря на сложную военно-политическую обстановку, требовавшую продолжения строительства кораблей, Клокачев в октябре дал указание полностью прекратить работы и все силы бросить на борьбу с чумой. Однако вскоре после этого он сам скончался от болезни.

С прекращением работ все команды были выведены в степь. При катастрофической нехватке лекарей их функции принимали на себя командиры.

Доктор Э.В. Дримпельман ярко живописал картину происходившего: «Команда наша, пробыв в дороге целых два месяца и пройдя от Петербурга 1800 верст, прибыла наконец в Херсон. Уже за несколько верст до самого города дым и пар, застилавший на большое пространство небосклон, не предвещали ничего хорошего. Чем дальше мы подвигались, тем грознее становилось зрелище. Повсюду нагроможденные кучи всякого мусора, который надо было поддерживать в постоянном горении, чтобы посредством дыма и пара сколько-нибудь отнять у зараженной атмосферы злокачественную силу. Но все это нисколько не помогало: чума продолжала свирепствовать среди несчастного населения Херсона.

Мои спутники – команда моряков и рекрут – вступили в город. Был зделан смотр, и солдат разместили по квартирам. Меня назначили в устроенный в двух верстах от Херсона и определенный для приема зараженных карантин, в котором уже погибло несколько врачей.

Здесь увидел я страдание, отчаяние и уныние среди нескольких сот людей, положение которых настоятельно требовало сочувствия того, кто едва был в состоянии подать им помощь. Им нельзя было и помочь, так как болезнь уже слишком развилась.

Мои молодцы-рекруты, хотя большинство их прибыло в Херсон здраво и невредимо, все почти перемерли. Прибытие их совпало как раз с тем временем, когда поспевают арбузы, дыни, огурцы и другие произведения полуденной России; они продаются на Херсонском базаре в бесчисленном множестве и по невероятно низкой цене. Прелесть новизны и приятный вкус этих продуктов соблазняли новичков. У них началась диарея, которая в соединении с постигшею их чумою неминуемо должна была приводить к совершенному истощению».

Наконец, когда бедствие оставшихся в городе жителей достигло высшей степени от совершенного прекращения подвоза съестных припасов, Господь послал на помощь несчастным ангела-хранителя. К концу года чума начала отступать.

Вскоре карантин был окончательно снят. Все оставшиеся в живых люди выпущены из него и отправились по домам. Перед возвращением на место жительства все обмывались уксусом, а все платье было предано огню, чтобы снова не вызвать только что прекратившейся болезни.

Жизнь в Херсоне продолжилась, и можно было уже безбоязненно общаться. Офицеры переехали жить в город. Возобновились обеды и балы. А на квартирах Марко Ивановича Войновича и генерал-лейтенанта Ивана Васильевича Гудовича (впоследствии генерал-фельдмаршала) офицеры устраивали даже театрализованные представления.

За успешную деятельность в борьбе с эпидемией Марко Войнович в следующем году получил свою вторую орденскую награду – Св. Владимира IV степени. При этом он не забывал отмечать и своих подчиненных. В частности, объявил благодарность капитану Федору Ушакову:

Приказ командующего флотской дивизией Капитана 1 ранга М.И. Войновича с объявлением благодарности Ф.Ф. Ушакову за успешные мероприятия по борьбе с чумой.

17 декабря 1783 г.

По 6 пункту приписуемую от Господина Главнокомандующего за совершенное Господином Капитаном Ушаковым пресечение всекрайним и неусыпным его старанием по команде своей между служителями заразительной болезни искреннюю благодарность, похвалу. Что донесется и к главной команде с должною рекомендациею. О чем ему, Господину Ушакову, чрез сие и объявляется.

Марк Войнович

P.S. Установленный Господином Ушаковым по порученной ему команде к сбережению от заразы служителей порядок действительно состоит и употребляемые во всем означенном, как в описании изъяснено, к прекращению оной, способы производились; и ныне тож соблюдаются, в чем я и свидетельствую.

Марк Войнович

Вследствие этого рапорта указом от 22 сентября 1785 года Ушаков был награжден, как и Войнович, Св. Владимиром IV степени – это был его первый орден. Награждение дало заметный толчок дальнейшей карьере Федора Ушакова в Черноморском флоте.

Весной 1784 года, со сходом льда, капитан Войнович повел свой корабль «Слава Екатерины» из Херсона к морю. Два месяца потребовалось, чтобы провести корабль по мелководному фарватеру Днепра в Лиман. По Днепру могли пройти суда с осадкой не более 8 футов (2,4 м), но даже без артиллерии и оснастки «Слава Екатерины» имел осадку 16 футов (4,8 м), поэтому недостроенное судно на камеях (плотах), соединенных попарно канатами для подводки под днище корабля в целях его приподнятия, перевезли в Глубокую пристань под охрану Кинбурнской крепости. Здесь его дооснастили (наряду с традиционными прямыми парусами поставили новомодные косые) и установили вооружение: вместо полагавшихся по штату 30-фунтовых пушек посчитали возможным обойтись имевшимися в наличии 24-фунтовыми, которые «столь малую имеют разность, что с таковою же пользою в действии употребляемы быть могут».

В конце августа корабль «Слава Екатерины» в сопровождении фрегата «Херсон» появился перед турецким Очаковом в устье Днепра. Турки были поражены – они никак не ожидали, что на речной верфи возможно построить и затем провести по мелководью трехпалубное судно. Но времена были еще мирные, и очаковский комендант через своих обер-офицеров поздравил командира Марко Войновича с первым выходом в море столь блестящего корабля и даже разрешил нашим морякам отовариться в лавках крепости.

В последний день лета корабль вместе с фрегатом «Херсон» вышел в море и направился к берегам Крыма.

А 14 сентября «Славу Екатерины» с восторгом встречали жители Севастополя. Став на рейде, корабль гулко палил из пушек, на что ему радостно отвечали стоявшие в бухте фрегаты и береговые батареи. Горожане высыпали к деревянному причалу на Николаевском мысу (где вскоре появится пристань, которую назовут со временем в честь графа Войновича). Пристав на шлюпке к берегу, Марко Иванович поднялся по лестнице на площадку (будущую Екатерининскую площадь, ныне Нахимова) и торжественно рапортовал о прибытии командиру Севастопольского порта контр-адмиралу Фоме Фомичу Мекензи (33) – своему старому боевому товарищу по Архипелагу.

Началась непростая служба на Черном море. Постоянное ожидание нападения турок на Крым заставляло держать все наличные суда в боевой готовности и в крейсерствах. Плохое состояние кораблей, сильные штормы на море, недостаток в снабжении, отсутствие оборудованных баз, периодически вспыхивающие эпидемии чумы – все это требовало неусыпных забот и внимания.

Но были и светлые стороны. О житье-бытье в ту пору в Севастополе рассказывает Дмитрий Николаевич Сенявин (будущий знаменитый адмирал), бывший тогда адъютантом контр-адмирала Мекензи: «Зиму провели мы довольно весело. Адмирал назначил для благородного собрания большую пустую магазейну, все и скоро мы в ней к тому приготовили, музыка своя, угощение зделали дешевое, и мы три раза в неделю бывали все вместе.

В свободное время занимались разными охотами, имели хороших борзых собак… итак, день в поле, другой с ружьем за дичью или ловили рыбу неводом, удили наметом и острогою. На последние два средства потребна ловкость и искусство, а так как Севастополь издавна не был никем обитаем, то заливы его зделались убежищем рыбам и плавающим птицам, которых мы нашли в невероятном множестве.