Текст книги "Золушка съела мою дочь. Как объяснить дочери, что быть собой лучше, чем пытаться стать принцессой"

– Возьмем, к примеру, язык, – сказала она. – Младенцы рождаются готовыми к восприятию звуков, грамматики и интонаций любого языка, но затем мозг настраивается на восприятие и воспроизведение только одного конкретного. После полового созревания можно выучить другой язык, но будет гораздо сложнее. Я воспринимаю гендерные различия аналогичным образом: те, что существуют, усиливаются двумя разными культурами, в которые мальчики и девочки погружаются с рождения. Это способствует тому, как развиваются их эмоциональные и когнитивные связи.

Среда, в которой воспитываются дети, влияет на их поведение и способности. Мальчики из более эгалитарных семей, к примеру, более заботливо относятся к младенцам, чем другие мальчики, и более гибко подходят к выбору игрушек. Между тем в исследовании, задействовавшем более пяти тысяч трехлетних детей, девочки, у которых были старшие братья, обладали более развитыми навыками ориентации в пространстве, чем другие девочки и мальчики, имеющие старших сестер; мальчики со старшими сестрами также оказались не такими жестокими во время игр по сравнению со сверстниками. (Самое интересное – эффект братьев и сестер работал только в одном направлении, младшие не оказывали никакого влияния на гендерное поведение старшего, как и разнополые близнецы не влияли друг на друга.) Аналогичным образом – родителям на заметку – в 2005 году исследователи обнаружили, что девочки с математическим складом ума, чьи отцы считали, что женщины «не созданы» для этого предмета, были менее заинтересованы в изучении этого предмета.

Более позднее исследование, проведенное в 2021 году в Германии, показало, что, хотя сегодня гендерные различия в успеваемости по математике практически исчезли, девушки по-прежнему склонны считать себя менее компетентными в математике, чем их сверстники-мужчины. Стереотипы в отношении «женских профессий» сохраняются и в России. Исследование, проведенное аналитическим центром НАФИ, показало, что родители в 3 раза чаще готовы порекомендовать карьеру IT-специалиста сыновьям, чем дочерям. Таким образом, к подростковому возрасту всего 7 % девушек говорят о том, что хотели бы связать свою жизнь с технологиями против 14 % юношей. Такая тенденция сохраняется и среди взрослых: 10 % среди мужчин против 5 % среди женщин.

Даже трагический случай Дэвида/Бренды – мальчика с неудачным обрезанием, который покончил с собой, будучи воспитанным девочкой, – не является доказательством того, что биология превалирует над культурой. Дэвиду было около двух, когда ему хирургически сменили пол на женский, – этого, по словам Элиот, достаточно, чтобы его мозг успел многое понять о своем гендере; у него также был однояйцевый близнец, который остался мужчиной – постоянное напоминание о том, как все могло бы быть. Более того, проведенный в 2005 году обзор подобных кейсов выявил, что лишь семнадцать из семидесяти семи мальчиков, чей пол был изменен, предпочли вернуться к мужскому. Остальные шестьдесят прожили свою жизнь, будучи женщинами.

Значит, гормоны, гены и хромосомы не так уж и сильны, как мы традиционно считаем. И это влияет на то, как мы воспитываем и обучаем детей. «Если вы верите, что ничего не поменяется, какой тогда вред в том, чтобы поместить девочек в розовый мир или отвратить мальчиков от занятий пением, рисованием и прочими делами, которые нравились им, пока не стали ассоциироваться с девчонками? – спрашивает Элиот. – Но если вы считаете, что эти различия во взрослом возрасте формируются развитием и опытом… – Она сделала небольшую паузу. – Тогда можно сделать предположение, что вы видите ценность в раскрытии полного спектра эмоциональных и когнитивных способностей любого человека».

* * *

Финикс, штат Аризона. Одним жарким утром я стояла за односторонним зеркалом – вроде тех, которыми пользуются полицейские в сериалах, когда наблюдают за ведением допроса. Но «подозреваемые» по другую сторону были не преступниками, а просто группой дошкольников, готовящихся к «прогулке». Маленький мальчик с веснушками и прической в стиле Денниса-мучителя подошел прямо к своему отражению, прижался к стеклу лицом и высунул язык. Женщина, стоявшая рядом со мной, рассмеялась.

– Они привыкли, что мы приходим и наблюдаем, – объяснила она, – и думают, что тут наверняка кто-нибудь есть. Оказавшись на площадке, дети начали носиться по губчатой поверхности, делясь подобно амебам, разбиваясь на группы снова и снова. Постепенно в этом хаосе появилась некоторая закономерность: девочки и мальчики могли притормозить рядом друг с другом, но вскоре уносились прочь, возвращаясь к себе подобным.

И в этом нет ничего особенного, так ведь? Девочки играют с девочками; мальчики играют с мальчиками. Это можно увидеть в любом детском саду, что тут такого. Но для женщины, ради встречи с которой я и приехала сюда, Кэрол Мартин – профессора по детскому развитию в Университете штата Аризона и одного из ведущих экспертов страны по вопросам гендерного развития, – это было крайне важно. Мартин и ее коллега Ричард Фейбс являются соруководителями программы Sanford Harmony – «Гармония» – это многомиллионное частное исследование, охватывающее (на данный момент) дошкольников, детсадовцев и учеников средней школы. Ее цель – постепенно улучшить отношение мальчиков и девочек к представителям противоположного пола в классе, на детской площадке и в любых других местах; не допустить того, чтобы незначительные поведенческие и когнитивные различия превратились в непреодолимую пропасть.

Мартин, обладательница копны белоснежных волос и необычайно голубых глаз, провела три десятилетия, изучая то, как дети формируют представления о мужественности и женственности, а также долгосрочные последствия этих убеждений. В дополнение к программе Сэнфорда, она изучала «пацанок». Что нашлось среди ее выводов: треть опрошенных ею девочек в возрасте от семи до одиннадцати лет идентифицируют себя с этим термином. В то же время в ранее проведенных исследованиях до трех четвертых взрослых женщин утверждали, что в детстве они были «пацанками». Это меня заинтересовало: вероятно, большинство просто ошибаются в воспоминаниях, но почему?

Почему воспоминания о себе как о менее конвенционально женственной особе кажутся более притягательными? Может быть, потому, что «пацанки» воспринимаются бунтарями; их считают независимыми, авантюрными, смелыми – это те черты характера, которые женщины больше ценят во взрослом возрасте, чем в детстве.

Возможно, оглядываясь в прошлое, они чувствуют себя загнанными в ловушку атрибутов девичества сильнее, чем в то время, их ценность более противоречива. Возможно, как и я, они просто сравнивают свой опыт с тем, что видят вокруг себя сегодня – взрыв розового шлака, – и думают: «Ну уж такого со мной точно не было».

Мы с Мартин вышли из детского сада, находящегося в кампусе Университета штата Аризона, и отправились в корпус социальных наук, чтобы присоединиться к Фейбсу, некоторым другим преподавателям и группе аспирантов в конференц-зале. Эта команда часами наблюдала за детьми, кропотливо отмечая их поведение: одиночная игра, параллельная игра, однополая игра, разнополая игра (один мальчик и одна девочка), смешанная игра. Фейбс открыл ноутбук и в качестве примера вывел на экран ролик. Перед глазами всплыло то же помещение, которое мы только-только покинули, но дети были другие. Группа мальчиков столпилась вокруг стола, болтая и играя (было неясно, во что именно), а группа девочек совместно строила крепость из блоков. Темный экран. Во втором ролике мальчик и девочка стояли рядом друг с другом, поливая растения.

– Упущенная возможность, – прокомментировал Фейбс, указывая на экран. – Не понимаю, почему учителя не видят этого.

Я уставилась на него. Мне казалось, что все в порядке: мальчик и девочка счастливо играют вместе. Что не так?

– Они не играют вместе, – поправил он. – Они играют рядом друг с другом. Это не одно и то же. Люди видят девочек и мальчиков, играющих бок о бок, и считают это взаимодействием, но это не так.

Как правило, в детстве именно девочки становятся инициаторами отделения «церкви от государства», примерно в возрасте двух с половиной лет отдаляясь от мальчиков, которые ведут себя слишком грубо или буйно. Вскоре после этого мальчики отвечают взаимностью, избегая девочек еще более настойчиво. К концу первого года в дошкольном учреждении дети проводят большую часть своего времени – при возможности выбора, – играя с другими представителями своего пола. А заводя дружеские отношения с противоположным полом, они, как правило, не признаются в этом публично – и отношения уходят в подполье. Как бы история про Икс ни заставляла нас думать иначе, эта самосегрегация, как и выбор игрушек, является универсальной и кросс-культурной – по словам Мартин, она может быть врожденной. Угроза того, что девочки и мальчики будут с неприязнью относиться друг к другу – при том что они живут в своих собственных мирах, – на протяжении всей начальной школы и до средней, когда дети осознают, что в противоположном поле все-таки что-то есть.

Все клише, которые я так упорно опровергала, проявляются в детстве в группах малышей одного пола: девочки собираются в пары или тройки, болтают друг с другом больше мальчиков, они более близки и настроены на сотрудничество во время игр, а также чаще настаивают на гармонии. Они играют ближе к учителям и чаще, чем мальчики, выбирают игрушки и занятия, организованные взрослыми. Мальчики же играют стайками. Их игры более активные, грубые, соревновательные и иерархичные, чем у девочек. Они стараются играть как можно дальше от глаз взрослых.

Мартин и Фейбс четко дают понять, что они не продвигают нейтралитет 1970-х в стиле Икс. Они не хотят препятствовать или преуменьшать роль раздельных игр.

– Мы всего лишь хотим компенсировать их ограничения, – объясняет Мартин. – Маленькая девочка, которая играет только с девочками и учится гендерному поведению и взаимодействию маленьких девочек… то, чем они занимаются, ограничивает их. То же самое касается и мальчиков.

Однополые группы детей одного возраста усиливают в них предубеждения, и со временем, как отметила Лиз Элиот, это изменяет их мозг, потенциально определяя их способности и возможности. К четырем годам девочки – имеющие небольшое врожденное преимущество в вербальных и социальных навыках – опережают мальчиков в этих областях. Примерно в это же время мальчики, имеющие небольшое природное преимущество в умении ориентироваться в пространстве, начинают вырываться вперед по этому признаку.

Это разделение культур, как помнит каждый, кто когда-либо был ребенком, также способствует формированию менталитета «мы против них» между мужчинами и женщинами. Это не только закладывает основу для водопада шуток от третьесортных стендап-комиков, но и, как считают Фейбс и Мартин, подрывает нашу личную жизнь. Годы игр с детьми своего же пола приводят к тому, что мы меньше соотносим себя с противоположным – и на этой почве может зародиться враждебное отношение и взаимодействия в подростковом и взрослом возрасте.

– Это проблема здоровья населения, – заявил Фейбс. – То, что мальчики и девочки не умеют разговаривать друг с другом, пагубно для отношений, психологического здоровья и благополучия. Подобное расхождение в поведении и навыках общения в детстве становится фундаментом для последующих проблем. Отчасти поэтому мы наблюдаем такой процент разводов, случаев домашнего насилия, насилия на свиданиях, преследований, харассмента – это из-за того, что мужчины и женщины не научились коммуницировать.

Может, для программы дошкольного образования искоренение разводов или домашнего насилия и звучит как чрезмерно амбициозный план, но он не лишен логики: те дети, у которых есть друзья противоположного пола, более спокойно переходят к свиданиям в подростковом возрасте и способны лучше поддерживать свои романтические отношения. Но как можно изменить поведение, которое стало не просто укоренившимся, но как будто даже врожденным? Иногда, объясняет Мартин, это даже проще, чем нам кажется. Возьмем случай с мальчиком и девочкой, поливающими растения: внимательному учителю стоит просто упомянуть, что дети помогают друг другу: «Когда педагог комментирует смешанные или разнополые игры, вероятность того, что это явление повторится, увеличивается. Учителя перестали комментировать – дети перестали играть. Им нужно подкрепление». Несмотря на то что учебный план находится на самых ранних стадиях разработки, Мартин говорит, что он будет направлен на создание «более высокого чувства единения» класса, а не девочек и мальчиков, – к примеру, они смогут вместе выбрать свой талисман. Учителя получат рекомендации не делить детей по половому признаку, когда те выстраиваются на улице; можно организовать «приятельские дни» и другие возможности совместного обучения, когда мальчики и девочки работают вместе. В занятия можно также включить обсуждения касательно сходств («Многие дети любят пиццу: некоторые из них – девочки, а некоторые – мальчики»). Также будет проведена серия уроков об инклюзивности с участием Зет – бесполого мультяшного инопланетянина, который пытается понять наш мир. Мартин признала, что в основном дети будут придерживаться своего пола – и это нормально, но, возможно, они также начнут больше играть вместе.

Сознательное поощрение игр, вовлекающих детей разного пола, явно противоречит целям маркетологов, занимающихся игрушками. Как и новой тенденции в реформе образования: исследования мозга используются для обоснования открытия классов с детьми одного пола в государственных школах.

Сторонники этой идеи – например, Леонард Сакс, автор книги «Почему гендер имеет значение»[8]8
   Why Gender Matters: What Parents and Teachers Need to Know about the Emerging Science of Sex Differences, Leonard Sax M.D. (Прим. перев.)


[Закрыть] и президент Национальной ассоциации «За раздельное обучение» – утверждают, что различия между мальчиками и девочками настолько глубокие, определяющие и неизменные, что совместное обучение на самом деле наносит детям вред. Среди аргументов: мальчики слышат хуже, чем девочки (и поэтому нуждаются в более громких учителях), лучше видят действия и проявляют наибольшую внимательность, учась стоя в прохладном помещении. Девочки, напротив, любят погорячее – у них в классе должно быть около 25 градусов и его лучше оформить в теплых цветах; также они предпочитают сидеть в кругу и лучше различают оттенки. Даже если бы все это было правдой (что сомнительно: многочисленные исследования показали, к примеру, что половые различия в контексте слуха и зрения столь минимальны, что не имеют практического значения), сегрегация лишь усугубит эти различия, увеличивая пропасть между мальчиками и девочками и превращая их в чужаков.

В России к идее гендерного разделения в школах относятся неоднозначно. Во времена Российской империи гендерную сегрегацию практиковали почти все учебные заведения, потому что перед выпускниками и выпускницами стояли разные задачи в зависимости от их пола. С 1918 года ввели обязательное смешанное обучение, которое продолжило традицию обучения уже в современной России. Сегодня в России среди сорока тысяч школ насчитывается несколько сотен с гендерным разделением. Каждый год к эксперименту присоединяется все больше учебных заведений. Есть два вида школ с раздельным обучением: традиционные (кадетские и религиозные) и экспериментальные. Классы с раздельным обучением формируются, как правило, с согласия родителей. Под их же давлением могут расформировываться.

В любом случае, гендер – довольно слабый метод расчета потенциальных способностей или проблем ребенка; различия между представителями одного пола в любой сфере (включая математику и вербальные навыки), как правило, намного больше, чем разных. Джей Гидд, руководитель отделения визуализации мозга в детском подразделении Национального института психического здоровья, в интервью The New York Times заявил, что распределение детей по классам на основании гендерных различий равносильно распределению детей по раздевалкам на основании роста. Поскольку представители мужского пола, как правило, крупнее, вы бы отправили половину самых высоких детей в раздевалку для мальчиков, а половину самых низких – в раздевалку для девочек. Может, и получится результат, в лучшую сторону отличающийся от случайного, но не критично: из этого правила слишком много исключений. Тем не менее количество государственных школ и классов, практикующих раздельное образование, резко возросло с середины 1990-х годов, в основном благодаря влиянию Сакса и его коллег. Это заставило меня переосмыслить комментарий Лиз Элиот о ее работе – презумпция того, что мы, как общество, хотим максимально полно раскрыть потенциал всех наших детей. Какой родитель не согласится с этим? И все же мы часто не желаем анализировать предположения и действия, которые усиливают гендерные различия, даже если это означает, что мы создаем самоисполняющееся пророчество.

Я не против раздельного обучения в частной сфере (как только эти программы перестанут оправдывать свое существование поверхностными «исследованиями мозга»), но уж лучше Дейзи и ее одногруппники, мальчики и девочки, приняли участие в чем-то вроде программы Сэнфорда. Я надеюсь, что Мартин и Фейбс правы и их работа сможет улучшить отношения между полами – как в карьере, так и в доме (как минимум, пошутил Фейбс, «мы гарантируем, что никто из наших испытуемых не разведется в ближайшие пять лет»). Надеюсь, что это вдохновит детей на более эффективную совместную работу вне зависимости от различий в рамках одного пола и между ними – научит их ценить все шероховатости площадки, а не пытаться сразу все уравнять. Но пройдут годы, прежде чем исследователи все выяснят наверняка, прежде чем учебная программа будет полноценно принята в работу, прежде чем они поймут, как оценить ее долгосрочную эффективность.

Я уехала из Финикса, чувствуя себя уже не столь обеспокоенно по поводу того, что Дейзи вдруг «включила женщину», – теперь все это казалось неизбежным и совершенно нормальным.

Если ранний опыт смешанных игр оказывает пожизненное положительное влияние на поведение, способности и взаимоотношения детей, то сегментация всевозможных предметов из детства по половому признаку вызывает еще больше беспокойства, чем мне казалось изначально, – и по совершенно иным причинам.

Отправляясь домой, я чувствовала себя более образованной, лучше опиралась на теоретическую базу, но совершенно не приблизилась к пониманию того, как применить эти знания на практике, в воспитании дочери. Где тот рубеж, за которым исследование женственности превращается в ее эксплуатацию, где грань между легкомысленным весельем и историей Джонбенет[9]9
   Джонбенет Рэмси – ребенок-модель и победительница нескольких конкурсов красоты в США, убитая в возрасте шести лет в 1996 году. (Прим. перев.)


[Закрыть]? Может быть, для того чтобы очертить границы этой золотой середины, нужно было изучить крайности.

Глава 5
Сияй, малышка!

В одну из летних суббот в шесть часов утра, находясь в Остине, штат Техас, Таралин Эшбергер уже готовилась сиять. Она сидела на стуле в зале отеля Radisson. В ее голубых глазах еще виднелись остатки сна, а визажистка суетилась, вытаскивая из ее волос бигуди, начесывая и растрепывая кудри, чтобы дополнить их шиньоном, чей рыжеватый блонд идеально сочетался с натуральным цветом волос Таралин. Затем, чтобы подчеркнуть черты лица, она нанесла румяна, конфетно-розовую помаду и лазурные тени, подвела глаза и подкрасила их тушью; дальше пришел черед накладных ногтей, имитирующих френч. Визажистка взяла в руки зеркало, и Таралин довольно кивнула. Немного бронзатора на ноги, чтобы выровнять тон автозагара (благодаря ему она не будет выглядеть слишком бледной под яркими лучами софитов), и она будет готова соревноваться за две тысячи долларов – главный приз на конкурсе красоты штата Техас Universal Royalty Texas State Beauty Pageant.

Я ведь уже сказала, что Таралин пять лет?

Мама Таралин по имени Трейси – бывшая танцовщица, ставшая медицинским торговым представителем, – с улыбкой наблюдала за происходящим с расстояния в пару метров. Она и сама могла бы быть королевой красоты: высокая и стройная блондинка с высокой грудью, сверкающими белыми зубами и идеальным макияжем – даже в такую рань. Она показала мне наряд, в котором Таралин должна была участвовать в конкурсе: состоящее из двух частей бирюзовое платье с открытыми плечами, кристаллами Swarovski на лифе, пышной многоярусной юбкой-пачкой и съемным ожерельем-чокером. Серьезные претенденты вроде Эшбергеров могут отдать до трех тысяч долларов за подобные «платья-торты» ручной работы, но швея, которая сшила это платье, «просто обожает Таралин» и использует девочку в качестве модели, так что Трейси приобрела это платье по себестоимости. Но даже в этом случае шестнадцать тысяч долларов, которые Таралин выиграла за год, и близко не покрывают все расходы: хореограф, визажист, домашняя студия загара, профессиональные снимки, экстравагантные платья и купальники, не говоря уже о вступительных взносах (которые могут доходить до суммы в тысячу долларов), проезде, проживании и питании для участия в тридцати конкурсах штатов Флорида, Теннесси, Кентукки и Техас. Если вы столько вкладываете, сказала Трейси, стоит быть на высоте, быть всегда подготовленной. Вы должны уделять внимание каждой мельчайшей детали. Но прически и макияж – это еще не все: девочки, находящиеся на стадии потери зубов, носят еще и специально изготовленные протезы, которые закрывают возникающие дырки и являют миру идеальную улыбку. У Таралин был такой, но она редко им пользовалась.

– Если судьи сидят далеко от сцены, улыбка визуально и правда кажется шире, – сказала Трейси. – Но смотрится неестественно. Не похоже на нее. Мне нравится ее милая улыбка.

Таралин спрыгнула со стула и стала ждать одобрения Трейси.

– Ты прямо как принцесса! – воскликнула женщина, а дочь улыбнулась.

Я вспомнила портреты европейских принцесс восемнадцатого века, которые видела в музеях. Маленькие девочки в платьях с глубокими вырезами, волосы собраны в высокую прическу, щеки и губы густо накрашены для привлечения потенциальных мужей – обычно мужчин среднего возраста, которые могли укрепить политическое или финансовое положение семьи.

«Вообще да, – подумала я, – наверное, она и правда похожа на принцессу».

Любая здравомыслящая мать сочтет мир конкурсов ужасным, разве нет? Она, как и я, почувствует приступ тошноты, услышав, что женщина дает своему шестилетнему ребенку совет: «Один из судей – мужчина, обязательно подмигни ему!» Что отец говорит телерепортерам, какая это отличная возможность – получить примерное представление о том, как будет выглядеть твоя четырехлетняя дочь в шестнадцать. Было бы очень легко охаять родителей, которые напомаживают своих девочек в надежде выиграть пару сотен баксов и позолоченный трофей из пластмассы; которые учат их по сигналу трясти перьями, посылать судьям воздушные поцелуйчики и жеманно направлять указательные пальцы к ямочкам на щеках.

Но какой в этом смысл? Эта история уже рассказана, причем с большим успехом и приличной прибылью. Реалити-шоу «Коронованные детки», демонстрирующее жизнь одной семьи во время одного конкурса, стало суперхитом канала TLC; чем злее и невежественнее «мамстры», которых оно показывает, тем лучше. Сама Трейси однажды засветилась, когда схватила Таралин за руку и отчитала ее за то, что та не справилась с заданием. («Они отсняли два дня положительных эмоций, – сказала мне Трейси, – а для эфира выбрали именно это. Глупо, что мы повелись. Очень глупо».) MTV, HBO, The Tyra Banks Show, Good Morning America, Nightline и даже английская компания BBC – все они показали, сколько споров вызывает концепт детей – королев красоты. Все шли по единой формуле – в равной степени умной и безотказной: парад дошкольниц, наряженных подобно танцовщицам Лас-Вегаса, перемежается комментариями психологов, которые (вполне обоснованно) связывают самообъективацию и сексуализацию с многочисленными проявлениями зла – это расстройства пищевого поведения, депрессия, низкая самооценка, ухудшение успеваемости. Мамы защищают свои действия, психологи парируют, мамам предоставляется последнее слово, девочки снова выходят на сцену – на этом шоу заканчивается. Подобные передачи претендуют на звание разоблачений, но в действительности они ничего не разоблачают, ничего не меняют, ничего не оспаривают. Они лишь дают зрителям право под предлогом неодобрения насладиться просмотром, предаться запретному плоду вуайеризма. Кроме того, они убеждают родителей в собственном превосходстве, самодовольно игнорируя более трудные вопросы: даже если согласиться с тем, что мамы конкурсанток переходят границы в вопросе сексуализации маленьких девочек – серьезно переходят, – где, собственно, пролегает эта черта, кто и как ее очерчивает? Что эти маленькие принцессы могут рассказать о том, как мы, остальные, вроде как более просвещенные родители, воспитываем своих собственных дочерей?

* * *

За сценой бального зала отеля Radisson висел голубой занавес. Перед ним занял свое почетное место ряд сверкающих тиар и украшенных стягами трофеев – некоторые достигали полутора метров в высоту. Стол сбоку был завален трофеями поменьше, огромными плюшевыми медведями и «подарочными рюкзачками», набитыми конфетами и игрушками. Каждая участница конкурса Universal уходит с призом; за подобную привилегию нужно заплатить обязательный вступительный взнос в размере 295 долларов (в эту стоимость включен конкурс «Торжественный выход»), а также 125 долларов за DVD-диск, купить входной билет за 15 долларов, а также доплатить от 50 до 100 долларов за дополнительные активности вроде конкурса купальников, «Мини-Красоток» (за который полагается денежный приз в 200 долларов), талантов, причесок и макияжей. Легко понять, как детские конкурсы – самый быстрорастущий сегмент рынка конкурсов красоты – стали многомиллиардной индустрией.

Компания Universal Royalty уже трижды появлялась на шоу «Коронованные детки». Это крупнейшая и самая гламурная в стране организация, занимающаяся детскими конкурсами. По словам ее владелицы Аннет Хилл, она сама была маленькой «Мисс Королева Красоты», и две ее взрослые дочери прошли через немалое количество выступлений. Высокая афроамериканка, одетая в простое черное платье, с волосами, уложенными в прическу-«ракушку», «Мисс Аннет» была также церемониймейстером конкурса: она стояла за пюпитром и представляла конкурсанток в каждой из категорий, от младенцев до детей постарше. Ее безостановочная речь на сцене включала имена детей, их любимые блюда (пицца у старшеньких, «огромная тарелка бананового пюре» у малышей), телевизионные шоу («Ханна Монтана», конечно же!), хобби («плавание, разговоры по телефону и шопинг, шопинг, шопинг!»), а также подробное описание каждого наряда. Девочки поочередно прохаживались по сцене, делая паузы, чтобы помахать судьям или попозировать, положив подбородок на сложенные руки, покачивая головами, словно только что ожившие куклы. Удивительно, но лишь немногие из них были в классическом понимании этого слова красивы, а некоторые были пухленькими, как и многие дети; без всего этого марафета я бы в жизни не признала в них королев конкурса красоты. Но оценивали, собственно, и не совсем красоту.

Котировалось скорее то, насколько хорошо девочки следовали условностям конкурса: походка, поведение на сцене, неугасающая улыбка, движения нимфетки и, конечно же, яркие наряды и вульгарный макияж. Судьи и родители называли это «полным комплектом».

Таралин была одной из фавориток в «ядре» конкурса, категории от четырех до шести лет, где шла самая ожесточенная конкуренция. Ее главной соперницей была Иден Вуд – пухлощекая, светловолосая девочка четырех лет из Тейлора, штат Арканзас (население 566 человек), которая участвовала в конкурсах с первого года своей жизни. Мать Иден, Микки, – которая, как и многие другие мамы, сама когда-то была участницей аналогичных конкурсов, – была печально известна своими бесконечными наставлениями. Большинство мам использовали жесты – вроде тех, которые можно наблюдать на элитных выставках собак, – чтобы напомнить своим дочерям, где нужно пройтись, когда остановиться, когда крутиться. Микки расположилась в паре метров от судей, вне зоны их видимости, но так, чтобы ее видела дочь, и с энтузиазмом исполняла номер вместе с девочкой. Микки была крупной, грудастой женщиной, но ей было что показать. Завораживающее зрелище – мать и дочь вместе сгибали руки в локтях, поворачивали их ладонями вверх и кружились. Вместе они посылали судьям воздушные поцелуи, вместе соблазняли публику и махали им, вместе наклонялись и трясли плечами. Их движения были настолько синхронизированы, что казалось, будто это марионетка и кукловод, связанные невидимой нитью. Периодически Микки разбавляла танец ободряющими криками «И-и!», «Давай, детка!» и «Хорошо, девочка!». Мисс Аннет тем временем отмечала, что Иден стремится «править миром».

Родители, отправляющие своих малышей на подобные конкурсы, конечно, не единственные, кого можно обвинить в том, что они таким образом проживают жизнь через своих детей.

Вспомним о гимнастике, фигурном катании, балете, профессиональном чирлидинге, актерском мастерстве, футболе, языковых конкурсах, музыкальных концертах, олимпиадах по математике. Некоторые из них, хотя и требуют особых навыков, могут быть такими же потенциально объективирующими для девочек, как и детские конкурсы красоты.

И в каждом из этих случаев, готова поспорить, вы услышите те же оправдания, которые я слышала от всех мам девочек-конкурсанток, с которыми разговаривала, словно они воспроизводят слова из сценария. Мол, конкурсы красоты укрепляют уверенность ребенка в себе, придают самообладание, которое наверняка пригодится на собеседованиях и профессиональных презентациях. Их дочери делают много всего, не имеющего ничего общего с красотой или манипуляциями над телом (в Арканзасе Иден Вуд водит миниатюрный розовый внедорожник 4х4). Конкурсы – это старый добрый гламур в голливудском стиле, а не сексуализация, а если вы считаете, что пятилетний ребенок выглядит сексуально, то это вы больной человек. Более того, их девочки сами принимают решение участвовать в конкурсах. «Если бы она не хотела этого делать, я бы в жизни ее не заставила, – неоднократно уверяли меня, добавляя: – Как только она скажет, что больше не хочет, мы сразу прекратим». Эти фразочки напомнили мне классическую защиту маркетологов: «Мы дали девочкам то, что они хотели». Но снова возникают вопросы: где заканчивается желание и начинается принуждение? Когда «привилегия» превращается в «обязанность»? Не уверена, что родители, которые настолько серьезно заинтересованы в успехе своих детей, смогут ответить. И если любовь хоть сколько-нибудь кажется обусловленной успеваемостью – будь то на игровом поле, в классе или на сцене, – как ребенок сможет отказать?