Текст книги "Общество для Генри"

3

Пока они усаживались и поезд набирал скорость, Билл думал: вот она, живая иллюстрация того, что Провидение не оставляет добрые дела без награды. У него не было ни малейшего желания ехать в Лондон жарким и душным утром, обещавшим перейти в жаркий и душный день. Он поехал, чтобы сделать приятное Алджи, точно зная, что напрасно теряет время. Адвокат растолковал этот пункт завещания так, что понял бы и тупица, и бессмысленно ехать в Лондон, чтобы услышать все по второму разу. Билл предпринял утомительное путешествие ради проблеска радости на лице Алджи, и наверху должным образом оценили его самоотверженность. Вот он в уютном купе, на противоположном сиденье – Джейн, и впереди у них – по меньшей мере часть с четвертью. Когда надо вознаградить достойного, те, от кого это зависит, не скупятся.

Джейн тоже не обижалась на такой поворот судьбы. Если она и не ликовала, как Билл, то, всяком случае, радовалась попутчику и с удовольствием предвкушала долгую интересную беседу. С прошлых встреч у нее осталось самое приятное впечатление об этом милом молодом человеке. С ним было хорошо и легко. Удивительно, думала Джейн, что они с самого начала почувствовали родство душ, хотя вообще-то она всегда тяжело сходилась с незнакомыми. И странно, что ей так хочется больше про него узнать, так хочется рассказывать ему о себе. Молодые люди ее круга, дай им малейший повод, принимались излагать подробную историю своей жизни, так что первым порывом Джейн при встрече с представителями противоположного пола было ограничить их автобиографическое рвение. Однако поезд не проехал и полумили, как она попросила: «Расскажите мне…». В то же мгновение Билл сказал: «Алджи…», и наступила пауза.

– Простите, – сказал Билл. – Вы говорили…

– Нет, продолжайте. Что Алджи?

– Да собственно ничего. Я просто хотел сказать, что он объявился сегодня утром.

– Как, здесь?

– Приехал ко мне в гостиницу.

– И поселился там за ваш счет?

– Ну, наверное.

– Каркнул ворон!

– Простите?

– Домашняя шутка. Мой дядя убежден, что Алджи питают вОроны, как кого-то там в Ветхом Завете. Вы, я вижу, ворон с хорошим стажем.

– Не могу же я бросить его на произвол судьбы.

– А что? Ему бы это было только на пользу. Конечно, для Алджи единственное спасение – жениться. На славной девушке с независимым доходом и железной волей, которая ходила бы с палкой и заставляла его работать.

– Вроде леди Макбет?

– Леди Макбет пришлась бы в самый раз.

– Посоветую ему, когда вернусь. Вы что-то начали говорить?

– Когда?

– Перед тем, как речь зашла об Алджи, вы начали: «Расскажите мне…»

– Ах да. Я просто хотела попросить, чтобы вы рассказали о себе.

– Лучше вы о себе. Пока мне известно только, что вы – сестра Алджи.

– А больше и рассказывать почти нечего. Я – самая обыкновенная.

– Обыкновенная! – ужаснулся Билл, словно викарий, услышавший от мальчика-хориста непечатное словцо.

– Не знаю, как еще меня назвать. Я – просто одна из тех работающих девушек, которых, по словам моей приятельницы, хранят Небеса. Родилась в Лондоне, училась в Челтенхеме, работаю в еженедельной газете. В свободное время играю в гольф и в теннис, если могу себе позволить, и пытаюсь сподвигнуть Алджи на честный труд. А вы? Пока я знаю только, что вы прекрасно лазаете за кошками, но ведь это наверняка не все. Школа? Я знаю, что вы учились в школе, потому что вы были там вместе с Алджи. А потом? Оксфорд? Кембридж?

– Увы, ни то, ни другое. Мой дядя был против университетов. Сам в шестнадцать лет занялся бизнесом и считал все остальное пустой тратой времени.

– А почему это он решал?

– Он был моим опекуном. Родители умерли, когда мне было лет восемь.

– И он хотел, чтобы вы занялись бизнесом?

– Да. Экспортно-импортными операциями, если вам это что-нибудь говорит.

– Ничего.

– Мне тоже ничего не говорило, а узнавать больше я не хотел. Только, наверное, вам скучно про это слушать.

– Напротив, – сказала Джейн, сама удивляясь, насколько ей интересно. – Я ловлю каждое слово. Так что вы?

– Отказался.

– Здорово. Но ему это, наверное, не понравилось?

– Не очень.

– И он от вас отрекся?

– Вроде того.

– И вы убежали в море?

– Звучит банально, но именно так я и поступил.

– Простым матросом?

– Так высоко я не продвинулся. Работал на камбузе, помогал коку.

– А потом?

– Занимался чем придется.

– Чем именно?

– Ну, я много чего перепробовал. Лимоны собирал, например.

– Я так и знала! В первый миг, когда я вас увидела, я сказала себе: «Этот человек собирал лимоны». А где?

– В Чула-Виста, Калифорния.

– Там есть лимоны?

– Встречаются.

– И вы карабкались за ними на деревья? Тогда понятно, где вы так натренировались лазить за кошками. Вам нравилось?

– Не очень.

– Все равно, наверное, лучше, чем заниматься экспортно-импортными операциями.

– О да. Очень здоровая жизнь. Но я расстался с ней без сожаления.

– На что же вы ее променяли?

– На разные работы.

Джейн пришла в голову внезапная мысль.

– А вы никогда не рассказывали Алджи свою сагу?

– Было однажды.

– Он устыдился?

– Ничуть. Он сказал, что ему тошно при одной мысли о такой работе, и мой рассказ лишь укрепил его всегдашнюю убежденность, что мне не следовало давать волю.

– Кто-нибудь должен что-нибудь сделать с моим братом, – возмутилась Джейн. – Все эти ваши работы были в Калифорнии?

– Все, кроме последней. Я скопил на билет до Нью-Йорка и там мне наконец повезло. Человек, который руководил «Мулдуном» на Лонг-Айленде взял меня к себе в помощники.

– «Мулдун» – это что?

– Санаторий для усталых бизнесменов. Первый такой основал человек по фамилии Мулдун, теперь их в Америке множество. Простая жизнь, свежий воздух, занятия спортом. Моей обязанностью было боксировать с отдыхающими, ездить с ними на конные прогулки и все такое. Мне нравилось.

– Вы умеете боксировать?

– Немного. Вообще-то я считаю себя профессионалом, потому что выиграл двадцать пять долларов в поединке со сборщиком лимонов из конкурирующей фирмы в Чула-Виста. Эта деньги стали для меня трамплином. На них я купил билет до Нью-Йорка, где и попал в «Мулдун».

Джейн взглянула на него с уважением. Ей нравились деятельные мужчины, но ее немногочисленные знакомые отличались скорее умением строить планы. Она внезапно рассмеялась.

– Воображаю, как бы Алджи боксировал в Чула-Виста за двадцать пять долларов, – ответила Джейн на удивленный взгляд Билла, а про себя подумала мстительно: «Или Лайонел Грин».

– А почему вы не остались в «Мулдуне»? – спросила она.

– У хозяина начались семейные неурядицы. Вообще-то он мне не говорил, но, думаю, у него несколько бывших жен, и все требовали денег. Он решил, что дешевле будет перебраться в Англию и основать здесь нечто подобное. Так он и сделал, с большим успехом. Меня он взял с собой, и я проработал у него года два. В Хемпшире, под Портсмутом.

– И вам по-прежнему нравилось?

– Да. Замечательная была жизнь. А потом дядя все-таки уговорил меня пойти в бизнес.

– Я думала, вы рассорились навсегда.

– Я тоже так думал, а потом как-то приехал в Лондон на выходные, мы случайно встретились и помирились. Я рассказал, чем занимаюсь, а он заявил, справедливо, наверное, что это бесперспективно, и так уговаривал, что у меня не хватило духу отказать. Вот так я застрял в ненавистной конторе. Это продолжалось года два, потом дядя умер и оставил мне свои деньги.

– А теперь вы будете жить в деревне и писать триллеры. Замыслы есть?

– Целая куча.

– Значит, у вас все в порядке.

– Пока да.

– Работать на себя, самому сбывать продукцию – что может быть лучше?

– Ну, во всяком случае, я буду жить за городом.

– Да. Завидую. Хотела бы я жить за городом, но вряд ли удастся. Человек, за которого я выхожу замуж, совладелец антикварного магазина и накрепко привязан к Лондону. Ужасно обидно.

4

Уже вечерело, когда Билл вернулся из Лондона. Историк, глядя на его поникшие плечи, непременно вспомнил бы отступление Наполеона из-под Москвы. Билл нередко встречал пращи и стрелы яростной судьбы, и, как правило, переносил их стоически, но ужасные слова Джейн на подъезде к вокзалу Виктория пробили его доспех. В «Жука и Клен» он вступил в самом мрачном расположении духа, которое ничуть не улучшилось при виде Алджи, подкреплявшего себя виски с содовой. Бывают минуты, когда даже встреча со старым школьным приятелем не столько взбадривает, сколько наводит тошноту.

Алджи, напротив, заметно повеселел с их последнего разговора. Ему пришла в голову мысль, от которой печать заботы почти исчезла с его чела. Он понял, что даже если адвокат Билла откажется пролить бальзам на душу, не все потеряно. Алджи приветствовал друга веселым взмахом руки и спросил, каков приговор.

У Билла не было ни сил, ни настроения смягчать удар. Он сказал все напрямую.

Алджи кивнул. Он предвидел такой исход.

– Никак не обойти параграф восемнадцатый пункта десятого? Жаль. Я очень тронут, что ты так переживаешь и ценю твое молчаливое сочувствие. Однако я тебя обрадую: удар, пусть и сокрушительный, не сбил меня с ног, отчасти потому, что я его ожидал, отчасти потому, что я много думал и понял, как довести дело до счастливой развязки. То, что представлялось тупиком, по здравом размышлении оказалось лишь небольшой заминкой. Собственно, мне нужен богатый человек с хорошей деловой хваткой, который охотно ссудит деньги на предприятие, обещающее большую и быструю прибыль. Найти такого – пара пустяков. Ты долго работал в Сити. У тебя десятки знакомых бизнесменов. Назови мне несколько фамилий и адресов.

Вся эта болтовня крайне раздражала человека, мечтавшего об одном: остаться наедине со своими мрачными мыслями, однако Билл не мог бросить друга в нужде. Он сказал, что не знает никого из лондонских воротил, и почему бы Алджи не обратиться к своему дяде. В следующие несколько минут слышался только кашель Алджи, который, рассмеявшись в неподходящий момент, подавился виски с содовой.

– К Генри? – выговорил он, оправившись. – Да он почти такой же нищий, как я. Придумай кого-нибудь еще.

Билл задумался. Как всякий влюбленный, он бережно хранил в памяти каждое слово своей милой. Ему вспомнилось, что сказала Джейн, когда покупала шоколад.

– У твоего дяди гостит американский миллионер.

Алджи встрепенулся. Библейский конь, который при трубном звуке издает голос «гу! гу!» и тот не проявил бы подобной прыти.

– Правда?

– Некий Стикни.

– Кто тебе сказал?

– Твоя сестра.

– Так ты видел пигалицу? – с любопытством спросил Алджи. – Я хочу сказать, здесь.

– Да, я ее видел.

– И она сообщила тебе – официально – что есть готовый к употреблению миллионер. Отлично. Буду окучивать его, пока не принесет плоды. Дай Бог, чтобы Генри еще не выдоил из него все свободные средства. Однако неожиданное препятствие поднимает свою уродливую голову. По каким-то извращенным мотивам Генри не пускает меня в дом, значит, там должен поселиться ты. Итак, решено. Я звоню Джейн и говорю, чтобы она пригласила тебя погостить у Генри. Ты завязываешь дружбу со Стикни и зовешь его в гостиницу пропустить по кружечке пива. Я жду, изготовившись к прыжку. Ты нас знакомишь, дальше дело за мной. Промашки быть не может. Иду звонить Джейн.

– Нет!

– Ты сказал: «Нет»?

– Да!

– Надо же. Мне показалось, что ты сказал: «Нет».

– Сказал. Я на выстрел не подойду к Эшби-холлу.

– Почему?

– Потому что не хочу.

– Почему не хочешь?

Билл, припертый к стенке, не мог больше молчать.

– Потому что не могу быть рядом с Джейн… слышать ее голос…

Алджи удивился. С раннего детства он, как всякий брат, следил, чтобы Джейн знала свое место и не задирала нос, однако отталкивающей ее никогда не считал. Да, он называл сестру кнопкой и пигалицей, но всегда воспринимал ее как миловидную кнопку и очень даже симпатичную пигалицу.

– Не понимаю, – сказал он, – чем тебе не угодил ее голос. По мне так вполне ничего. Она тебе не нравится?

– Конечно, она мне нравится.

– И все же ты не желаешь ее видеть. Не понимаю. Твой мыслительный процесс… Чтоб мне треснуть! – воскликнул Алджи, осененный внезапной догадкой. – Ты что, в нее влюбился?

– Да, – отвечал Билл, – и она обручена с другим. Теперь ты понимаешь, почему я не хочу подходить к Эшби-холлу.

Алджи задумчиво нахмурился. Он видел, что пришло время призвать на помощь все свое красноречие и первым делом убедить раскисшего друга, что в несчастной помолвке нет ничего окончательного или непоправимого.

– Обручена с другим, да, – признал он, – но всего лишь с Лайонелом Грином.

Билл ответил, что ему неважно, как зовут человека, за которого выходит Джейн, важен сам факт, что она выходит замуж. Алджи возразил, что, напротив, в этом самая суть, потому что ни одна девушка не может всерьез помышлять о браке с Лайонелом Грином, даже если обручилась с ним в минуту умственного помрачения. Безумие схлынет, и девушка будет свободна рассматривать новые кандидатуры. Господи, сказал Алджи, неужели Билл никогда не слышал о разорванных помолвках?

Билл явно не разделял его оптимизма.

– Почему ты думаешь, что она захочет разорвать помолвку? – спросил он. Алджи в нетерпении прищелкнул языком. Ничто так не раздражает, как необходимость повторять свои доводы тугодуму.

– Я же сказал. Она обручена с Лайонелом Грином.

Билл тоже начал терять терпение.

– Кто такой Лайонел Грин? Ты так говоришь, будто я его знаю.

– Разве нет?

– Впервые о нем слышу. А что такое? Он прокаженный?

– Хуже. Он художник по интерьерам и торгует антикварной мебелью. И ведь мы всегда знали, что он чем-нибудь таким кончит. На нем с самого начала было это клеймо. А! – вскричал Алджи, прозревая. – Я понял, в чем промашка. Я называю его Лайонел Грин, а у тебя в памяти ничего не всплывает. Мне надо было сказать: «Л.П.Грин». Не мог же ты забыть Л.П.Грина? Напряги мозги. Школа. Л.П.Грин.

Билл ойкнул. Он вспомнил, и это стало последней каплей. Его мысленному взору предстал Л.П.Грин, юноша, чье стройное сложение и точеное (хоть и в прыщах) лицо, заранее говорили: это будет мужчина, перед которым не устоит ни одна женщина. Допуская, разумеется, что прыщи он вывел. О каком разрыве болтает Алджи? Девушка, обрученная с Л.П.Грином (который вывел прыщи), ни за что не расстанется с таким сокровищем. Пусть нравственно он далек от идеала, если не сильно изменился со школы, но что это значит в сравнении с внешней привлекательностью?

Билл резко встал.

– Пойду приму ванну, – сказал он к разочарованию Алджи, предвкушавшего долгую и плодотворную беседу об Л.П.Грине.

Глава восьмая

Джейн повезло. Вернее, ей повезло дважды – по крупному и по мелочи. Мелким везением было то, что ее подбросили на машине, избавив от необходимости трястись в душном вагоне. Крупное везенье было связано с Лайонелом Грином. В итоге она вернулась в Эшби-холл с чувством, что все повернулось как нельзя лучше.

Подвез ее коллега, тот самый книжный обозреватель, который снабжал ее триллерами. Джейн встретила его по дороге на вокзал. Узнав, что она едет в Эшби Параден, обозреватель сказал ей запрыгивать в машину, потому что едет в Брайтон, а Эшби Параден – по дороге. Он довез ее до ворот, и Джейн двинулась по аллее в крепнущем убеждении, что мир прекрасен. Она одобряла все, что этот мир ей предлагал. Солнце сияло, и Джейн нравилось, как оно сияет. Небо голубело, и Джейн не желала ему другого оттенка. Лупоглазый кролик выглянул из куста и уставился на нее с тем же завороженным выражением, что и любой кролик в мире, и Джейн подумала, что еще никогда не видела такого симпатичного кролика. Эшби-холл, представший ее взгляду, утратил восемьдесят пять процентов своего безобразия и даже обрел некую странноватую красу. Еще немного, и Джейн бы запела.

Генри сидел на лужайке в любимом шезлонге, и девушка устремилась к нему, как на крыльях. Вот кому она сообщит свои новости!

– Генри, – сказала Джейн, – хочешь длинный и очень смешной анекдот?

Генри спросонок задумался над вопросом. Его разморило на солнышке, и он задремал.

– Если это не надолго. Я жду викария.

– Ладно, постараюсь покороче, но жалко выпускать лучшие места. Полный восторг от начала и до конца.

– Если это про жену священника и пьяного матроса, то Уэйд-Пиготт мне вчера уже рассказал.

– Нет. Его еще пока не рассказывают. Он про Лайонела. Если ты помнишь, я позвонила ему и попросила пригласить меня на ланч.

– Моя память еще не настолько ослабла от старости. И как?

– Ланч? Ланча мне не досталось. Я съела булочку в чайной.

– Размолвка влюбленных?

– Не совсем так.

– А что же?

– Сейчас начнется смешное. Я пришла в этот мерзкий клуб, но Лайонела там не было.

Генри заморгал, окончательно просыпаясь. Рассказ его захватил.

– Он не пришел?

– Да.

– Хотя договорился с тобой о встрече?

– Да, хотя договорился о встрече.

– Он рехнулся?

– Ничуть, как ты скоро узнаешь, если перестанешь меня перебивать. Он не пришел, но выставил вместо себя запасного игрока, Орло Тарвина. Помнишь? С бородой.

– Он заболел?

– Тарвин?

– Лайонел.

– А, Лайонел… Не думаю. Насколько я знаю, здоровехонек.

– Тогда почему он не пришел?

– В этом вся соль анекдота, и я вижу, что он получится не таким уж длинным. Ты знаешь, что Лайонел ездил в Америку украшать дом какому-то миллионеру. Так вот, по ходу дела он обручился с миллионерской дочкой, а Тарвина отправил сообщить мне роковую новость. Вероятно Лайонел счел, что сам с этим не справится.

Многие люди, помимо Алджи, в разное время нелестно высказывались об Л.П.Грине, но мало кто достигал такой выразительности. Генри говорил секунд тридцать, прежде чем Джейн смогла продолжить рассказ.

– Тарвин был ужасно добр. Он бесконечно долго меня утешал, и мне не хватило духу сказать, как я рада.

Генри вытаращил глаза.

– Рада?

– Вне себя от радости и облегчения. Я ехала в Лондон с намерением по совету Алджи разорвать помолвку за кофе, и немножко побаивалась, как это пройдет.

Генри совсем оторопел. Он не одобрял планы Джейн на замужество, поскольку, как многие другие, считал, что Лайонел Грин – первостатейная гнида, однако всегда полагал, что ее саму эти планы устраивают.

– Ну, это, конечно… неожиданно.

– Я так и думала, что ты подпрыгнешь.

– Утром ты мне ничего не говорила.

– Утром я сама не знала. Мысль пришла мне в поезде. Бывают такие озарения. Передо мной забрезжило, что в Лайонеле нет ничего, кроме профиля и знойных глаз. Видимо, они и вскружили мне голову. Перед тобой девушка из тех, что сходят с ума по актерам, и будь я акробаткой, я бы себя лягнула. Ах, Генри, как жаль, что ты такой красавец! Это единственный твой изъян. Толпились ли девушки у задних дверей, когда ты выходил после спектакля?

– Не помню ни одной, но, может быть, я плохо смотрел. Значит, все хорошо.

– Лучше не бывает. Только я не понимаю, что было у меня с головой, когда я вообразила, будто его люблю. Я страшно рада, что вовремя разобралась в себе. Теперь буду присматривать человека неказистого, но честного. Наверное, страсть к профилям и знойным глазам – что-то вроде скарлатины, которой мы, бедные глупые девушки, должны переболеть, и чем скорее это кончится, тем лучше. Ну вот, Генри, ты услышал анекдот про Джейн Мартин, и я закончила как раз вовремя, потому что, если ты поглядишь влево, то увидишь приближающегося викария. Развлекай его сам.

– Постараюсь отделаться от него как можно скорее. Ой, совсем забыл. Я же обещал ему книгу.

– «Кровавый Бредли» Томаса Харди, он же Билл Харди, он же Адела Бристоу. Очень интересный тип, Генри. В ранней юности собирал лимоны. Где его книга?

– В картинной галерее.

– Я принесу.

Беседа Генри с викарием была непродолжительной. Последний хотел узнать, согласен ли Генри, как теннисоновский сэр Уолтер Вивиан, порою летней на целый день до самого заката в свои луга пустить народ окрестный. Окрестный народ в данном случае означал школьников и мальчиков из Церковной Бригады. Генри выразил согласие, на чем эта часть разговора закончилась. Когда вернулась Джейн, они уже весело обсуждали шансы сассекской команды на победу в чемпионате графства по крикету. Викарий ушел с «Бредли» под мышкой, и Генри, подняв глаза на Джейн, с удивлением увидел, что веселье ее куда-то улетучилось, сменившись мрачной озабоченностью. Казалось, за это короткое время она пережила какое-то потрясение.

Генри не пришлось долго томиться в неведении. Подобно Келли, Джейн предпочитала действовать напрямик.

– Генри, – сказала она, – этот твой Стикни украл пресс-папье Красавчика.

2

Если Джейн полагала, что известие ошеломит аудиторию, то она не обманулась в своих ожиданиях. Она думала, что Генри вздрогнет, и, разумеется, он вздрогнул так, будто шило, проткнув шезлонг, вошло в его мягкие ткани на дюйм с четвертью.

Генри с горечью думал, как странно, что три вполне разумных человека – он, Уэнделл и Келли – составили план, который (пользуясь терминологией Алджи) считали совершенно железным, и не заметили изъяна, который должен был бросаться в глаза, как костюм-тройка на матче Итон-Хэрроу.

Теперь он видел, какое это было безумие: запускать операцию, пока в доме Джейн. Надо было подождать, пока закончится ее отпуск. Она не страдала чрезмерным любопытством, но в галерею заходила часто – Генри с болью вспомнил, что сам ее туда и отправил. Любой букмекер принимал бы ставки на то, что рано или поздно она обнаружит исчезновение пресс-папье, в соотношении десять к одному.

Теперь надо было придумывать, как выкрутиться. Разумеется, он предпочел бы сказать правду – это всегда приятно, если уверен, что не будешь потом жалеть – но все же сдержался. До сих пор Джейн обнаруживала похвальную широту взглядов, но вполне вероятно, что легкий душок бесчестности в деле Стикни-Параден вызовет ее возмущение. Короче, она может наложить вето на всю сделку, а уж если Джейн наложила вето, его не отменишь – она существо упрямое и давно усвоила, что женщина, которая не умолкает, всегда добьется своего.

Если же возобладает широта взглядов, и Джейн скрепит предприятие своим одобрением, опасно давать ей в распоряжение факты. Даже самые лучшие девушки при всем желании сохранить тайну не выдерживают, и сведения, не подлежащие разглашению, по секрету выбалтываются лучшей подруге. А всем известно, что такое лучшие подруги. Сказать им что-нибудь по секрету – все равно что сразу объявить это в дневной программе Би-Би-Си.

Итак, Генри пребывал в раздвоенье острого ума. Решив наконец, что предпочтительно утаить тайну, он довольно правдоподобно ахнул, и Джейн продолжила рассказ.

– Я зашла в галерею за книгой и случайно взглянула на витрину с фамильными ценностями. Пресс-папье там нет. И не спрашивай, уверена ли я, потому что уверена на все сто.

Здесь, конечно, Генри мог бы сказать, что отправил пресс-папье в химчистку, но такая простая уловка не пришла ему в голову, и Джейн продолжала.

– И очевидно, украсть его мог только мистер Стикни.

– Да ладно тебе! – слабым голосом выговорил Генри. Как он ни старался, вышло не убедительно. Джейн только отмахнулась от его жалкого блеянья.

– А кто еще? Если в доме одновременно находятся ценное французское пресс-папье восемнадцатого века и страстный собиратель таких пресс-папье, и в один прекрасный день оно исчезает, на кого первым делом падет подозрение? И не говори мне, что Стикни – порядочный американский джентльмен, воспитанный в уважении к чужой собственности. Он – коллекционер, а всем известно, что одержимость коллекционеров не знает границ. Единственный способ уберечь приглянувшуюся им вещь – приколотить ее гвоздями, хотя и это не дает стопроцентной гарантии.

Генри ничего не мог противопоставить этой безжалостной логике. Перри Мэйсон, без сомнения, нашел бы аргументы защиты, но Генри принадлежал скорее к типу Гамильтона Бергера. Он признал, что улики и впрямь указывают на Стикни.

– Удивительно, – сказал он, утирая выступивший на лбу пот.

– Что удивительно?

– Что Стикни мог такое сделать.

– Ничего удивительного, – отвечала жестокая племянница. – Готова поклясться, это не первая его кража. Может, он все свои пресс-папье попер из домов, в которых гостил. Вот почему он может жить на Парк-авеню – коллекция не стоит ему ни цента. Ну, какие шаги ты намерен предпринять?

Генри сморгнул. Слова Джейн напомнили ему про Даффа и Троттера. Он ответил, что не видит никаких возможных шагов. Не будь Джейн такой хорошенькой, можно было бы сказать, что она фыркнула.

– Неужели ты спустишь этому жулику?

– Пожалуйста, не называй его жуликом.

– А как прикажешь его величать? Ворюгой? Домушником? Крысой преступного мира? Надо немедленно вывести его на чистую воду. Эркюль Пуаро раскусил бы его с первого взгляда. И знаешь, как бы он поступил, узнав об исчезновении пресс-папье? Пошел бы к Стикни и сказал: «У вас есть две минуты, чтобы вернуть похищенное, иначе я вызову полицию». Так мы и должны сделать.

– Я не могу. Господи, нет, я не могу.

– Тогда скажу я.

Эти ужасные слова подействовали на Генри, как новый укол шилом. Мысль, что племянница заговорит с несчастным, измученным совестью Стикни об украденном пресс-папье, парализовала его члены. Товарищ по заговору и без того настолько издерган, что ему за каждым кустом мерещатся частные сыщики. Слова Джейн его доконают. Генри явственно представил, как мистер Стикни в приступе истерии хватается за горло и сдавленно хрипит. Разыгравшееся воображение уже рисовало, как поспешно вызванный доктор убирает стетоскоп и с трагическим выражением констатирует смерть.

– Нет, нет, НЕТ! – закричал он. – Не смей этого делать!

– Почему?

На Генри снизошло озарение. Наконец-то он вспомнил решающий аргумент, который должен был предъявить в самом начале. Его голос, звучавший в продолжение разговора как блеянье особо робкой овцы, внезапно окреп и стал звонким, как горн.

– Потому что он собирается купить дом, вот почему. Я сказал, что приглашаю его сюда в надежде сбыть с рук этого мерзкого белого слона. Все висит на волоске. Разумеется, меньше всего на свете я хочу с ним ссориться, и если ты думаешь, что я позволю обвинять его в краже всяких там пресс-папье, ты глубоко заблуждаешься. Он в две минуты соберет вещи и поминай, как звали. Так что, сама видишь, ни о каких разоблачениях не может быть и речи. Мне все равно, как поступил бы Эркюль Пуаро, я так поступать не собираюсь, а если ты это сделаешь, юная Джейн, я освежую тебя тупым ножом и окуну в кипящее масло. Пусть оставит себе это чертово пресс-папье, мы его спишем на деловые издержки. А теперь мне пора. Надо написать письма, кучу деловых писем. Я уже и так с ними запоздал.

После его ухода Джейн несколько минут сидела неподвижно, злясь, как может злиться только упрямая девушка, получив внезапный отпор. Потом она встала. Было ясно, что в одиночку тут не справиться и нужно искать советчика. Быть может, новый человек придумает что-нибудь ценное. Первым делом она вспомнила про Билла Харди. Они были знакомы совсем недолго, но Джейн успела составить о нем самое благоприятное мнение. Билл представлялся ей разумным, рассудительным и практичным.

Она подумала, что, наверное, он уже вернулся, и, в таком случае, искать его надо в «Жуке и Клене». Туда она и направилась без промедления.