Текст книги "Большое шоу. Вторая мировая глазами французского летчика"

Шарикоподшипниковый завод и бомбардировщики «летающая крепость»

Когда пришел ежемесячный прогноз погоды, директора, отвечающие за планирование американского личного состава, решили использовать в своих интересах последние хорошие деньки года и разбомбить Швайнфурт. Там, на юго-востоке Бремена, в сердце Германии, раскинулся огромный шарикоподшипниковый завод, самый большой в Западной Европе. Это была цель первоочередной важности.

Если бы 8-е подразделение ВВС не атаковало 13 октября, то до наступления благоприятных погодных условий пришлось бы ждать, как минимум, еще четыре длинных зимних месяца. За это время завод выпустил бы шариковые подшипники для тысячи авиационных двигателей люфтваффе.

Это была необычайная погоня за временем. Всю операцию нужно было организовать за сорок восемь часов. Обеспечение абсолютной секретности на сотне аэродромов, чтобы мобилизовать почти 1300 британских и американских истребителей для бомбардирования сотен «Летающих крепостей», и подготовка патронташей длиной в 10 ярдов для каждой тысячи пулеметов – нелегкая задача.

Тогда «спитфайры» впервые собирались лететь через Германию. Так как самолеты должны лететь над территорией врага на протяжении долгих четырех часов, мы предвидели грозную реакцию со стороны вражеских истребителей. Между Бельгией и Данией люфтваффе имело в распоряжении около 3000 «мессершмитов» и «фокке-вульфов». Американские ВВС считали, что у «тандерболтов» и «мустангов» будет много дел и слишком мало боеприпасов и горючего, чтобы справиться самим, поэтому попросили подкрепления у ВВС Великобритании.

Но «спитфайры» – быстрые истребители-перехватчики – не были приспособлены для функции прикрытия на дальнее расстояние, поэтому должны были нести специальные дополнительные баки для увеличения такого далекого радиуса действия, как Германия.

За три дня, не часом больше, ватфордский завод обязался изготовить 800 баков объемом в 90 галлонов. Около тысячи рабочих трудились день и ночь, и на рассвете 13 октября истребители ВВС Великобритании прикрепили их к «брюху» «спитфайров».

В последнюю минуту, когда все уже было готово, сообщили об отмене приказа: час H перенесли на следующий день на 12 часов.

14 октября 1943 года. В 8 часов утра тяжело нагруженные «Летающие крепости» и «либерейторы» начали взлетать с 37 аэродромов. В течение часа они кружили над Халлом, выстраиваясь в четыре безукоризненные «коробки» по 70 машин в каждой так, что конец крыла одного самолета примыкал к концу крыла другого.

В 10.40 отправились в путь 19 эскадрилий «тандерболтов» (15 из 9-го подразделения ВВС и 4 из 8-го), чтобы присоединиться к армаде и занять позиции прикрытия, а в это время «спитфайры» повернули на 180°.

В 11.15 во время последнего прямого захода на посадку к объекту 20 эскадрилий «лайтнингов» и «мустангов» отправились защищать большие машины с четырехактивными двигателями.

Перевооруженные и дозаправленные «спитфайры» были готовы снова взлететь где-то в 12 часов, чтобы прикрывать возвращение всех задействованных сил; сбор был назначен на 13.15 у северной германо-голландской границы.

10 эскадрилий «спитфайров», зарезервированных для операции, сосредоточились на четырех аэродромах в Норфолке – точке, ближайшей к нашей цели. Первый взлет в 9 часов утра был неуклюжим, так как летчики не привыкли к лишнему весу на своих машинах. Разбились два «спитфайра». У нескольких разорвались шины, некоторые имели проблемы с баками, вызванные воздушными пробками.

Мы с Жаком были в числе пострадавших. Приземление на наши непрочные шины с 90 галлонами горючего под «брюхом» и еще с 130 галлонами на крыльях и фюзеляже было рискованно – словно приземление на яйца, как выразился Жак. Кипя от бешенства, мы наблюдали за исчезновением в утренней мгле тучи «спитфайров» в направлении Германии.

Механики немедленно приступили к работе, опустошая и проверяя баки, пока мы спали под крыльями, готовясь ко второму вылету.

В 11.45 авиазвенья «спитфайров» вернулись, и орды механиков взгромоздились на теплозаправщики, чтобы пополнить запасы горючего за рекордное время, пока летчики, пошатываясь на своих онемевших ногах, ели сандвичи и запивали чашкой чая. Они были суровы и не склонны к разговорам.

Все шло хорошо – довольно много зенитного огня, но до того времени, пока они не исчерпали все свои догрузки (то есть в 10.30), не появился ни один немецкий истребитель.

До 12 часов оставалось несколько минут, мы только уселись в наши кабины, как начали орать громкоговорители:

– Алло, алло, начальник авиационной базы на связи со всеми летчиками. Значительно превосходящие силы вражеских истребителей открыли сокрушительный огонь по большим парням над Германией. Эскадрильи должны срочно взлетать, чтобы обеспечить настоящее прикрытие. Должно быть сделано все возможное, чтобы привести парней «Летающих крепостей» домой в целости и сохранности. Сегодня они выполняют важную работу. Поторапливайтесь и удачи всем!

В 12.04 с залива Брадвелл взлетели 132-я, 602-я, 411-я и 453-я эскадрильи. Мы с Жаком летели в возглавляемом Сатерлендом отделении Еллоу-4 и Еллоу-3.

13.15.

– Внимание, Кло-Кло, 12 немцев сверху, 5 часов!

Макси быстро призвал Жака к порядку за французскую речь:

– Заткнись к черту со своим французским!

У всех нервы были на пределе. Уже почти полтора часа мы летали на высоте 30 000 футов при арктическом холоде. Циферблаты всех приборов в беспорядке плясали перед моими уставшими глазами: альтиметр, искусственный горизонт, индикаторы воздушной скорости и «поворота и крена», радиатор, масляный и цилиндрический термометры, манометры, сигнальные огни – в смеси цифр и стрелок.

Я постоянно думал о баке, висящем под моим «спитфайром». Если верить часам, теоретически моей жидкости хватит еще на семь минут до его сбрасывания. Спина болела, пальцы ног замерзли, глаза слезились, из носа текло – в целом я чувствовал себя отвратительно и все воспринималось как полная путаница.

Погода, которая была такой прекрасной до полудня, ухудшилась, и гряды облаков с туманом вертикально поднимались от земли, словно крепостные валы. Проходя сквозь одно из этих больших кучевых облаков, мы с Жаком потеряли связь с остальной эскадрильей. Сейчас мы заблудились в аду и теснее прижались друг к другу, пытаясь добраться до места сбора.

В действительности мы, должно быть, пролетели то проклятое место сбора, а иначе как, черт возьми, можно было понять хоть что-нибудь в этом дьявольском шабаше из самолетов и облаков? Было совсем невозможно точно определить наше местонахождение. Ниже, у нас слева, были очертания последних Фризских островов – они казались желтыми и бесплодными на фоне серого моря. Где-то справа под туманом должен быть Эмдэн и богатые, окаймленные каналом пастбища Северной Голландии. Уже далеко позади нас находился залив Зейдер-Зе. Высоко в небе был кошмар. Я никогда не видел ничего подобного. Пучки зенитного огня появились из пустоты и бесшумно повисли с боков облаков. Пространство родило полчища немецких истребителей – тревожный пример спонтанного размножения. Мы прошли мимо «лайтнингов» и «мустангов», спешащих домой с пустыми магазинами, их летчики вымотались и виляли между облаками, пытаясь избежать столкновения.

Наконец бомбардировщики!

Сцена ужасной паники. Впервые скоординированными усилиями зенитной артиллерии и лавин «Юнкерсов-88» и «Мессершмитов-410», вооруженных реактивными снарядами, коробки «крепостей» были разбиты, дислоцированы, почти полностью уничтожены. Большие бомбардировщики были рассеяны по всему небу, тщетно пытаясь объединиться в тройки или четверки, чтобы форсировать огонь. «Фокке-вульфы» стремительно неслись за добычей. Как же много их там было! Они появлялись отовсюду, словно из преисподней, с голландских аэродромов, другие готовились взлетать.

«Спитфайры» и бомбардировщики были слишком сильно рассредоточены, чтобы осуществить организованный план защиты. Каждый был брошен на произвол судьбы – спасайся кто может. Голос оператора в радиосвязи стал таким далеким, что был едва слышен; без него, без его поддержки и совета, мы ощущали себя отрезанными от мира, одинокими, беззащитными, безоружными.

Было чудом, что нас еще не сбили! Переворачиваясь и уворачиваясь, паля из орудий, нам удалось подняться довольно высоко над основной стычкой. Я израсходовал половину своих боеприпасов. Я должен был найти кого-то, с кем отправиться домой.

Неожиданно Жак заметил в середине неба, усеянного парашютами и горящими самолетами, десятка четыре «фокке-вульфов», налетевших на 4 «крепости», которые медленно тащились сзади, пытаясь защитить «либерейтора», один из двигателей которого горел.

Что мы могли сделать? В этой дьявольской давке было невозможно кричать о помощи. Все «спитфайры», насколько мог видеть глаз, кружили вокруг в воздушном бою и, казалось, врезались в облака и снова отскакивали, словно боксеры от канатов ринга. Я посмотрел на мой бензиномер. Осталось только две минуты. Ничего, израсходую немного.

– Алло, Жак, бросаю своего ребенка!

Я устремился вниз и сильно дернул сброс, а Жак в это время наблюдал за мной. Освободившись от груза, мой «спитфайр» срикошетировал вперед.

– Давай, Жак, твоя очередь!

Бак Жака затрепетал внизу в ливне горючего.

– Атакуй!

Включив прицелы, с пальцем на кнопке пуска, мы вместе неслись на спине и пикировали на «фокке-вульфы», кружащиеся вокруг бомбардировщиков. Во время пикирования я сохранял бдительность и попытался выбрать одного. Они атаковали с каждой стороны – спереди, сбоку, сзади. Один из самолетов – это была «крепость» – вышел медленно в штопор. Другой неожиданно взорвался, словно гигантский артиллерийский снаряд, и взрыв оторвал ему правое крыло. Расплылся большой черный гриб, из которого падали раскаленные обломки. Сейчас асимметричное очертание «крепости» уменьшалось и ослабевало, падая, как мертвый лист. Словно сияющие новые гвозди на стене – один, два, четыре, шесть парашютов неожиданно усеяли небо.

Я прошел в нескольких ярдах от покалеченного «фокке-вульфа», оставлявшего черную вуаль, – боеприпасы потрачены не зря, он получил свое.

У меня было ощущение, что я пикировал в аквариум, кишащий помешавшимися рыбами! Ничего, кроме радиальных двигателей, желтых «брюх», черных крестов и укороченных крыльев, бьющих по воздуху, словно плавниками. Воздух был испещрен разноцветными дымотрассирующими пулями, и я инстинктивно моргал.

Вот они мы! Я напряг мышцы живота, нажал ногой на верхнюю педаль руля управления, чтобы противостоять центробежной силе, напряженно проглотил слюну, чтобы избавиться от горького привкуса во рту, и резко вышел из пикирования. До того как у меня появилось время пристреляться по реперу, мой палец инстинктивно нажал на кнопку пуска. Очередь огня по «фокке-вульфу», который на секунду заслонил мое ветровое стекло. Промахнулся! Изумленный, он остановился и ушел прочь. Жак стрелял по нему и тоже промахнулся, но серый «мессершмит» с крыльями, обрамленными орудийным огнем, преследовал его. Я закричал:

– Осторожно, Жак! Бей по правому флангу!

Я всем своим весом быстро навалился на органы управления, земля завертелась по кругу – но слишком поздно, «мессершмит» был вне досягаемости. Я весь пропитался потом.

Напротив меня два «фокке-вульфа» сходились в одну точку, чтобы атаковать «крепость», дрейфующую словно обломки самолета. Взгляд в зеркало: Жак был там. Красные нити моего прицела опоясали зелено-желтый «фокке-вульф» – Иисусе, как близко он был! Крылья моего «спита» задрожали от сокрушительных ударов двух моих пушек… Три вспышки, извержение пламени, и серый хвост показался в его мутной струе!

Затем я увидел стену огня сбоку облака, прямо там, где в тот момент был самолет Жака. Мое сердце замерло… но именно его торжествующий голос кричал в радио:

– Ты видел это, Пьер? Я сбил его!

Слава богу, это был «фокке-вульф», а не самолет Жака, и уголком глаза я видел его «спит», качавшийся в 50 ярдах. Вдруг неожиданный порыв, обжигающий лицо. Мои барабанные перепонки пронзил оглушающий свист воздуха сквозь дыру, проделанную снарядом в моем ветровом стекле. Сильный удар! Еще… Я рванулся неистово, немец был так близко, что огни его орудий заставили меня закрыть глаза. Но Жак был там, и «фокке-вульф» поспешно ушел. На время я полностью потерял представление о том, что происходило. В течение десяти минут я слепо следовал инструкциям Жака по радио; когда я снова понял суть происходящего, мы были на середине Северного моря. С правого фланга у меня была «крепость», продырявленная как решето, но по-прежнему летающая, а по левому флангу – красноносый «мустанг», с трудом плетущийся в одиночестве.

Наконец-то Англия. Лишь внутри страны я смог различить 4 разбитые «крепости» на аэродромах.

Мы приземлились в Манстоне после «крепости», измученные, выжатые. Нас поставил на стоянку «мустанг». Знакомства. Летчиком был знаменитый майор Бисон, командир 7-й эскадрильи «мустангов». Это было его последнее задание, так как через неделю его должны были репатриировать в Штаты.

– Да, – сказал он, оглушительно хохоча, – я надеюсь, мне дадут отпуск, быстро, против японцев!

Швайнфуртский завод сровняли с землей, но из 280 «крепостей» лишь около 50 были пригодны к полету. Мы потеряли более 100 экипажей; было сбито 197 немецких истребителей и 51 наших.

Обнаружение «V-1»

1 декабря 1943 года. У меня было ощущение, что ВВС Великобритании имели комплекс самолет-снаряд. Несколькими неделями раньше немцы, во главе с Гитлером, начали свою операцию с секретным оружием, и независимая пресса наперебой писала об ужасных историях с гигантским реактивным снарядом, управляемым через радиосвязь и способным перенести три тонны взрывчатого вещества на расстояние в 150 миль, и т. д. и т. д.

Мы читали газеты и пожимали плечами. Но в один прекрасный день всех летчиков позвали в Интеллидженс рум. Вилли Хиксон мрачно открыл крупномасштабную карту Северной Франции, усыпанную маленькими пронумерованными флажками.

– Господа, ситуация серьезная! – И он начал отнюдь не утешительную речь, в которой подчеркнул следующие факты: – Либо, с одной стороны, немец пытается запугать нас или, с другой стороны, ему действительно удалось создать это изобретение, и вполне возможно, что однажды утром мы узнаем, что половина Лондона разгромлена. Мы все же думаем, что это блеф. Но министерство авиации относится к этому серьезно и говорит о необходимости предпринять бомбардировочные атаки против всех этих точек, отмеченных на карте.

Два месяца назад организация «Тодт» начала оборудование почти 200 таких мест. Нельзя допустить, чтобы хоть одно из них было завершено. Вы видите 18 точек, отмеченных красными флажками, – это там, где сделано больше всего в этом направлении, их завтра будут бомбить 1300 самолетов. Мы будем продолжать, пока не будут уничтожены все. Сейчас последнее предупреждение: на первого из вас, кто упомянет об этих фактах хоть кому-нибудь, будет наложено самое серьезное взыскание. Народу нельзя дать ни единого шанса для паники.

«Незасчитанные мячи» – кодовое название, данное этим местам, размножающимся как грибы; чем больше их уничтожали, тем больше их появлялось снова. Если это действительно блеф, немцы, должно быть, хорошо посмеялись.

Постепенно мобилизовали каждый тип самолета и направили против «реактивного побережья», как окрестили это место от Булони до Шербура. Вскоре послали в драку 184-ю эскадрилью с ее старыми «ураганами». Несчастные машины с их четырьмя реактивными снарядами в 60 футов тащились со скоростью 200 миль в час. Необходимы были исключительные нервы, чтобы при такой скорости сражаться с немецкой зенитной артиллерией на уровне земли.

С детским легкомыслием и неприязнью мы насмехались над летчиками и их предчувствиями дурного. Все стало гораздо серьезней. Немцы начали получать новые «тайфуны», и действительно было сложнее сбить такой самолет, так что предчувствия наших летчиков почти сбылись.

Поэтому мы недолго над ними смеялись. Как только 4 декабря 8 «ураганов» пересекли французское побережье, их атаковали 10 «Мессершмитов-1090». Эскадрилья 184-я во главе с командиром Розом защищала себя не на жизнь, а на смерть. Гнувшиеся под тяжестью бомб и имея всего лишь 7,7-миллиметровые снаряды против немецких 20-и 13-миллиметровых, шансы «ураганов» прорваться были очень малы. Шестерых сбили, а другие два разбились при посадке, оба их летчика были серьезно ранены вражескими пулями. Мы неожиданно перешли от смеха к слезам, когда было решено, что в будущем «ураганы» будут прикрывать снизу, на уровне земли, «спитфайры».

15 декабря 1943 года. Стояла мгла, и сырые облака касались верхушек деревьев. Наконец-то мы могли немного отдохнуть.

Я завтракал в столовой, сидя за яичницей с беконом и с несколькими кусочками тостов, отлично прожаренных и пропитанных сливочным маслом, и в то же время планировал программу на день. Конечно же будет «широкий прокат», я приму горячую ванну, затем после ленча мы с Жаком поедем в Мейдстон, если его машина не развалилась на части. После фильма мы поужинаем в «Звезде», а после хорошей выпивки вернемся и ляжем спать.

– Алло! Алло!

Черт! Снова этот проклятый громкоговоритель.

– Операционные штабы на связи. Следующим летчикам 602-й эскадрильи срочно явиться с докладом в Интеллидженс!

Я кипел от ярости, услышав свое имя среди восьми названных. Проглотил чашку кофе, намазал двойным слоем джема последний кусок тоста и убежал. В Интеллидженс я оказался последним из явившихся. Все остальные были уже там и, как я скоро заметил, смотрели друг на друга с мрачными лицами.

Конечно, те типы из ГЦУ (группы Центрального управления) не могут ожидать, что мы полетим в такой день!

Я заметил, что все восемь летчиков были из 184-й. Все теперь стало понятно. Одно из тех прикрытий, о котором мы слышали. Восхитительно!

Хиксон объяснил нашу задачу по карте. «„Незасчитанные мячи-79“ должны были атаковать „ураганы“ реактивными снарядами» на юго-востоке Хесдина. Так как наши «спиты» могли развивать скорость до 350 миль в час, а они делали лишь 200 миль в час, о прикрытии в обычном его понимании не могло быть и речи. Они должны пересечь французское побережье в 10.12 и лететь к своей цели. В это время 4 «спита» из звеньев «В» и «А» должны будут барражировать над Хесдином и Абвилем, готовые перехватить любую реакцию немецких истребителей.

На бумаге это выглядело достаточно безопасно. Но на практике…

В 9.40 «спитфайры» взлетели и окунулись во мглу в направлении Данджнесса. На середине Канала, как предсказал прогноз, видимость улучшилась и базис облаков поднялся до 1000 футов. Тем утром Канал был отвратительным. Его короткие, украшенные пенистым гребнем волны были холодными, грязными и серовато-голубыми. Так как мы летели над уровнем моря, нам приходилось следить за чайками, которые имеют дурную привычку при полете на полной скорости биться о радиаторы или разбиваться о ветровое стекло и забрызгивать его кровью и перьями.

Звено «В» покинуло нас, направляясь в Пойнт-о-Блан, ближе к северо-востоку. Вскоре, немного по правому флангу, скалы Ле-Трепор показали свои глыбы светлого мела. Мы повернули к низине, и 4 «спитфайра», казалось, заскользили от одного гребня волны к другому. Неожиданно мы миновали устье Соммы с ее песчаными наносами и топями. Берег промелькнул внизу под моими крыльями, и я слегка уменьшил скорость «спита» на воздушных ямах в углублениях, летя как можно ниже. Мы держали курс по Сомме до Абвиля. Вначале все было тихо, не было зенитного огня, все казалось пустынным и спящим.

Неожиданно начался фейерверк. С обеих берегов легкая зенитная артиллерия открыла огонь. Все небо тут же усыпали длинные сверкающие хвосты красных и зеленых 20-миллиметровых снарядов. Эти перекрещивающиеся хвосты создавали неприятное впечатление неизбежного удара между глаз, а затем, в последний момент, поворачивали в сторону.

Из тщательно замаскированных мест появились скопления светящихся шариков, проносившихся над нашими головами или бьющих рикошетом в реку. Вскоре вступили 37-миллиметровые орудия и вокруг начали возникать клубы ядовитого черного дыма. Несмотря на наши резкие повороты между деревьев и даже за оградами как прикрытием, нас неумолимо преследовала легкая зенитная артиллерия. Едва мы вышли за пределы досягаемости одной оборудованной огневой позиции, как оказались под орудийным огнем другой.

Мы повернули влево на 90°, чтобы сохранить линейное построение в ряду на полной скорости. Неожиданно я увидел Кена, идущего прямо на меня, и я во избежание столкновения потянул ручку управления на себя. На мгновение я оказался незащищенным от близости к земле. Тут же в нескольких ярдах от меня взорвались три снаряда, один из них прямо над моим крылом, и я слышал, как фрагменты снаряда громко падали на него, словно град на лист железа.

Прямо передо мной между двух стогов сена я увидел несколько мешков с песком и торчащие из них стволы орудий с множественными прицелами. Повсюду безумно бегали нечеткие серые тени. Я нажал на кнопку, и мои снаряды разрушили непрочный парапет, а пули моего пулемета разрыли землю вокруг. Один из стогов загорелся, и я абсолютно отчетливо увидел, как упал один из заряжающих, сбитый градом пуль.

Когда я летел, уходя от препятствий и избегая проводов высокого напряжения, которые натянули свои смертельные ловушки в 30 футах над землей, я внимательно следил за Жаком, летящим в 200 ярдах от меня по правому борту.

Он был определенно в форме. Несколько раз я видел, как он прорывался между двух деревьев, вместо того чтобы идти над ними. Зная его, я понимал, что он, должно быть, получал от этого удовольствие, в то время как я предпочел бы лежать в постели или в крайнем случае стремительно уничтожать противника на истребителе на высоте 20 000 футов.

Сложность низкого полета со скоростью 350 миль в час состоит в том, что очень ограничено поле зрения. Есть время только для того, чтобы оценить препятствие или изменить цель, при этом в распоряжении пилота лишь доли секунды, чтобы прицелиться, и вот цель уже промелькнула под вашими крыльями.

Все посты легкой зенитной артиллерии, вероятно, были подняты по тревоге, так как трассирующие снаряды летели со всех сторон. Через несколько минут начинаешь привыкать к этому. Неожиданно я увидел первые признаки большого луга. Это был аэродром!

Я летел по периметру, а Жак ниже, прямо посередине! Он, должно быть, почувствовал опасность одновременно со мной. Повсюду вокруг него поднялась плотная стена огня зенитной артиллерии. В любую минуту я ожидал увидеть его сбитым. Но он был слишком занят, чтобы замечать то, что называл «маленькими деталями». Он только что уловил в углу мелькание трех «Мессершмитов-109», находящихся под маскировочными сетками. Отчаянно он пытался навести на них свои прицелы. Уже не беспокоясь за свою жизнь, он дросселировал назад и попытался сделать резкий поворот, его крыло практически коснулось земли. Не вышло. Он шел слишком быстро. Потеряв всякую надежду, он открыл огонь, но лишь забрызгал грязью пограничную стену. С другой стороны, благодаря своему маневру, он внезапно оказался напротив диспетчерской вышки аэродрома – двухэтажного деревянного строения с широкими окнами с выступами. Эффект от его стрельбы из двух пушек и пулеметов по такой цели был страшным. Окна разлетелись на кусочки, а пули разрушили все внутри. Я увидел фигуры, выскакивающие из дверей и даже окон. Держа палец на кнопке, Жак позволил им это сделать и продолжал стрелять прямой наводкой, вовремя уклоняясь от орудийного огня. Два немца, наблюдавшие за происходящим на крыше, увидев «спитфайр», идущий прямо на них и извергающий огонь, не мешкая просто прыгнули вниз. Все произошло в один миг, словно сон. Я слышал торжествующий голос Жака в радио:

– Алло, Пьер, это сработало!

Еще в течение долгих десяти минут мы продолжали наше барражирование, и было облегчением, что мы вернулись домой неповрежденные, не считая нескольких ран у «спитов».

Пропитанные потом, клянясь, что нас никогда на этом уже не поймают, мы сели в Детлинге при проливном дожде и густом тумане.

Дом, милый дом.

«Дорогая Франция», наводненная немцами, была все менее и менее желанной!

20 декабря 1943 года. Уголком глаза я видел «ураганы», готовые вступить в атаку. Цель, тщательно замаскированная от вертикального фотографирования, была видима в деталях с этого угла: кабели под высоким напряжением трансформатора, бетонный блок диспетчерской будки с ее необычными антеннами, откуда управляют самолетом-снарядом. В подлеске были ловко спрятаны причудливая низкая конструкция, чья функция до сих пор озадачивала сержантов технических войск ВВС Великобритании и офицеров разведки, несмотря на все известные им хитрости, и пусковая установка длиной в 45 ярдов, направленная прямо в сердце Англии. На изгороди помещался зловещий цилиндр длиной около 20 футов, с двумя зародышами крыльев.

Дела, похоже, значительно продвинулись! Повсюду вокруг «незасчитанного мяча» протянулось проволочное заграждение шириной в 20 ярдов и было создано 15 постов легкой зенитной артиллерии в радиусе 800 метров, согласно расшифровке последних фотографий, сделанных фоторазведкой «мустангов». Каждый пост был оборудован сложной счетверенной малокалиберной зенитной артиллерийской установкой, а на крыше управляющего блока стояли два 37-миллиметровых орудия.

«Ураганы» начали свое пикирование, нарвавшись на пули пулемета. Дымотрассирующие пули образовали вокруг цели стальную стену.

Неизбежное произошло. Беспомощный, я наблюдал за трагедией. Как только капитан авиации Рафхед произвел бомбовый залп реактивных снарядов, он был мгновенно убит. Его поврежденный «ураган» ценой невероятных усилий вышел из штопора и стремительно вертикально поднялся вверх, но винт не вращался. На самом верху траектории одно крыло наклонилось, самолет повис неподвижно, словно висящая в невесомости нитка, а затем снова вошел в штопор.

Словно в кошмаре, я увидел «ураган» уоррант-офицера Пирса, буквально скошенный очередью огня 37-миллиметрового орудия. Хвост оторвало, машина рухнула в лес, кося деревья и разбрасывая струйки горящего бензина.

Двух других «ураганов» атаковали одновременно. Пораженная прямым попаданием, машина сержанта Клива взорвалась и вскоре превратилась в бесформенную пламенеющую массу, оставляющую длинный след черного дыма.

Австралиец Буш чудом оказался счастливее; ему удалось не только разместить свои восемь реактивных снарядов в диспетчерской, но даже уйти от заградительного огня зенитной артиллерии, несмотря на огромную пробоину в его фюзеляже, не говоря уже о двух пулях в бедре и боку.

Я сидел оцепеневший, летая машинально. Все произошло за доли секунды.

Находясь все еще вне предела досягаемости огня легкой зенитной артиллерии, мы завершили наш облет и приготовились взять курс домой. Я слышал, как Кен направлял Жака и Дэнни прикрывать Буша и кричал мне в радио:

– Алло, Биэр-2, атакуй чертово отродье!

У меня кровь застыла в венах. Кен, должно быть, совсем спятил. Если он хочет совершить самоубийство, он должен сделать это один. Я чувствовал себя совсем не хорошо, когда Кен после длительной ложной атаки в соседней низине привел меня снова к цели.

– Выстраивайся в одну линию, иди! Атакуй!

Мы зарядили орудия, летя низко, в 10–12 футах от земли. Зенитная артиллерия оказалась вне досягаемости еще до того, как мы заняли позицию. Меткость была дьявольской. Я попал под перекрестный огонь сразу же пяти артиллерийских установок. С колотящимся сердцем я попытался вывести их орудия из строя, с силой ударив ногой по панели управления, чтобы заставить свою машину скользить на крыле. Ничего не вышло. В меня было три прямых попадания, которые прошли прямо сквозь мою основную несущую поверхность, не взорвавшись.

Об атаке не могло идти и речи. Все, на что я мог надеяться, – это спасти свою собственную шкуру. К тому времени в районе нашего нахождения все посты зенитной артиллерии были подняты по тревоге. Ослепленный градом трассирующих снарядов, я сжался и инстинктивно вертел головой, как если бы старался укрыться от пуль. Я понимал, что меня могут сбить в любую секунду, и безнадежно грохотал, словно «ураганы». Я отчаянно опрокинул свою машину. Положившись на судьбу, я набросился на панель управления, неистово нанося отвлекающие удары то на правый фланг, то на левый. Слишком поздно я увидел препятствие – ряд тополей вдоль Канала. Я инстинктивно накренился, со всей силы надавив на левый руль. С ужасающим грохотом и ударом, почти вырвавшим ручку управления из моих рук, мое крыло с правого борта зацепило верхушки деревьев. Лишь инерция моего 4-тонного самолета, падающего со скоростью 340 миль в час, спасла меня от возможности врезаться в противоположный берег.

Оцепеневший от шока, парализованный страхом, тем ужасным физическим страхом, который скручивает кишки и наполняет рот желчью, я ощущал, что мои мышцы превратились в жидкость. Я был на волосок от кабеля высокого напряжения, промелькнув, словно вспышка, под сверкающим стальным проводом.

Мое сердце замерло. Потеряв голову, я потянул на себя ручку управления, ища защиты у облаков, мрачно и угрюмо плывущих почти в 2500 футах от меня. Земля уже не защищала меня, и за несколько секунд, в течение которых продолжался мой подъем, в меня попали пять раз: один снаряд пробил левый элерон, три пули – руль высоты и еще один снаряд – одну из лопастей винта. Никогда не была столь желанной прохлада полых, сырых, наполненных дождем облаков. Около минуты у меня ушло на то, чтобы пройти сквозь слой облаков, и я неожиданно оказался залит солнечным светом, обливаясь потом, словно при пробуждении от ночного кошмара. Голубое небо, солнце отражались в море облаков, проходящих подо мной, – наконец-то я вернулся в прекрасный и утешительный мир.

Я осторожно проверил органы управления. У элерона были расколоты петли, и он держался лишь на нитке алюминия. Покрытие верхней поверхности крыльев сморщилось, словно кусок папиросной бумаги, и сквозь трещины краски был виден сверкающий металл.

Сдавленный хвост-триммер висел на ручке управления.

Вернувшись в Детлинг, я выполнил поистине сенсационную посадку – два или три сильнейших подскока, которые мне пришлось испытать во всей силе. Несколькими минутами раньше уже приземлился Кен, полностью использовав свой самолет в процессе операции; его шасси, вдавленные пулей, не смогли выйти, и ему пришлось приземлиться на «пузо». Позднее, когда мы произвели «посмертное вскрытие» наших самолетов, Кен обнаружил, что невзорвавшийся снаряд раздробил один из его магнето на осколки и прошел сквозь одну из выхлопных труб.