Текст книги "Пираты Новой Испании. 1575–1742"

Насколько нам известно, порт с тех пор оставался заброшенным, но его изредка посещали случайные рыбаки и небольшие суда, курсирующие вдоль побережья Центральной Америки, а некоторые источники, дошедшие до наших дней, сообщают, что после 1616 года Гуатулько использовался для транспортировки китайских контрабандных товаров в Перу. Несколько пиратских экспедиций в поисках убежища и с целью пополнения запасов воды наведывались в Гуатулько. Когда в 1685 году английские капитаны Сван и Тоунлей вошли в порт, он был уже покинут и они не нашли никаких следов прежнего города, кроме небольшой часовни, стоящей среди деревьев, приблизительно в 200 шагах от моря. В 1959 году на берегах залива проживало только одно семейство, занимавшееся рыбной ловлей.

Пуэрто-де-Лос-Анджелес, или Пуэрто-Анхель, что западнее Гуатулько, практически не использовался испанцами, но зато довольно часто навещался пиратами.

Акапулько, единственный на протяжении большей части времени всего колониального периода развитой морской порт Мексики на Тихом океане, был открыт испанцами в 1521 году и, возможно, заселен впервые приблизительно в 1530 году. Возможно, там и до этого времени находилась судовая верфь. Здесь прекрасно защищенная, самая просторная и, безусловно, самая лучшая на всем мексиканском побережье южнее Нижней Калифорнии гавань, имеющая удобный проход. Еще одно дополнительное ее преимущество – относительная близость к Мехико (280 миль).

Однако чрезвычайно труднопроходимый характер местности, пролегающей между Мехико и Акапулько, составлял серьезную проблему для сообщения между двумя этими пунктами в XVI столетии. В то время от Куэрнаваки в южном направлении шла хорошая тропа, но далее горы и большое количество рек, пересекавших местность, делали продвижение на лошадях или мулах невозможным. Путешествие пешком занимало приблизительно месяц, и вся поклажа переносилась на спинах тамеме – индейских грузчиков. Поэтому на заре колонизации Центральной Америки испанскими конкистадорами Акапулько использовался только случайными судами, курсирующими вдоль побережья с целью его исследования. Вся торговля между Центральной Америкой и Перу сначала велась через более доступный порт Гуатулько. И только в конце 1560-х годов из Мехико в Акапулько была проложена тропа, но даже тогда из-за отсутствия мостов через многочисленные реки, встречающиеся на ее пути, более предпочтительным было использование порта Гуатулько.

Когда король приказывал открыть торговый путь между Новой Испанией и восточными странами, он поручил руководство этой экспедиции священнику-навигатору Андресу де Урданета. Урданета, отплыв из Навидада в ноябре 1564 года, проследовал к Филиппинским островам и в октябре следующего года возвратился в Акапулько, который, по его рекомендации, должен был стать конечным пунктом торговли с восточными странами через Тихий океан. Полчища индейцев были согнаны, чтобы, расширив тропу из Мехико, сделать ее проходимой для животных. Когда в 1573 году первый галеон с китайскими товарами прибыл в Акапулько, один из важных мостов, находящийся на пути от порта к столице, еще не был готов к эксплуатации, что заставляло совершать длительный обход и довольно опасную переправу через реку вброд. Возведение моста было завершено в течение следующего года, и время, которое необходимо было затрачивать на преодоление пути до столицы, сократилось почти вдвое. Неясно только, через какую реку был переброшен этот «важный» мост. Две самые большие реки, которые лежали на пути прохождения этой тропы – Бальзас и Папагэйо, – в 1698-м и 1804 годах приходилось преодолевать на плотах. Со слов Алессио Роблеса, тропа, проложенная по приказу вице-короля Д. Луиса де Веласко в 1592 году, должна была быть пригодной для продвижения на мулах. Теперь путь от Акапулько до Мехико можно было преодолеть за 6—10 дней, хотя королевские курьеры, скакавшие и днем и ночью, обычно преодолевали этот путь за 3—4 дня. Однако транспортировка объемных грузов все еще оставалась проблематичной, и, к примеру, тяжелые орудия обычно доставлялись окольным путем через перешеек Теуантепек. Но для колесного транспорта дорога между Акапулько и Мехико оставалась непроходимой вплоть до 1927 года.

Торговля с Китаем имела огромное значение для экономики Испании и ее американских колоний. Предметы роскоши, завозимые с Востока, пользовались большим спросом в Новой Испании, а в Перу, в свою очередь, за те же товары можно было выручить еще большую цену. Каждый год в течение двух с половиной столетий огромные неуклюжие галеоны, груженные сокровищами и деньгами, пересекали Тихий океан, тратя запасы американского серебра в обмен на шелка, фарфоровую посуду, воск, специи, духи, ювелирные изделия и всевозможную одежду и наряды. И все это несмотря на многократные королевские указы, налагающие ограничения и направленные на то, чтобы взять эту торговлю под монарший контроль.

Несмотря на существовавший лимит, ограничивающий число рейсов манильских судов до одного-двух в год, иногда в течение одного года Тихий океан пересекали три или четыре манильских исполина. Бывало, что из-за происков врага или вследствие кораблекрушения это торговое сообщение прерывалось на год и более. Стоимость груза, направляемого в Манилу (преимущественно это было серебро), обычно варьировала от 200 тысяч до миллиона песо, при этом стоимость товаров, прибывающих в Новую Испанию и Перу, была в 2—3 раза больше, а контрабандный товар увеличивал эту сумму более чем на 10 миллионов песо. Сведения об этом находим в книге Вильяма Литтела Шерза «Манильский галеон», весьма познавательной и раскрывающей читателю многие подробности, связанные с историей развития торговли испанских колоний в Америке с Китаем.

С открытием этого чрезвычайно выгодного морского торгового пути в Китай Акапулько на время пребывания в его порту манильских кораблей превращался в бурлящий жизнью город. Здесь обосновывалась большая колония ремесленников и разного рода мастеровых людей: плотников, конопатчиков, кузнецов и изготовителей корабельных парусов. В нем строились склады для хранения корабельной оснастки и продовольствия, которое приходилось завозить из отдаленных внутренних районов страны. Большую же часть года, из-за тяжелых климатических условий, Акапулько оставался пустынным и покинутым местом, если не считать небольшого поселения негров, мулатов и китайцев. Среди людей, постоянно проживающих в Акапулько, не было ни одного индейца. Это было грязное, малопривлекательное поселение, где соседствовали землянки и жилища, сколоченные из досок, крытых соломой и кишащих всевозможными паразитами, назойливыми москитами, которые способствовали распространению всевозможных тропических болезней.

Манильские галеоны, как их называли английские писатели, после длительного рейса с Филиппин, в среднем длившегося около пяти с половиной месяцев, обычно прибывали в порт Акапулько в период с конца ноября по январь. (Средняя продолжительность тридцати семи зарегистрированных плаваний в восточном направлении с 1565-го по 1758 год составляла 170 дней.) Во время столь длительного перехода на борту манильских судов было много случаев заболевания цингой с летальным исходом, те же, кому удавалось благополучно завершить длительный вояж, по прибытии в Акапулько выглядели крайне изможденными и грязными. Их состояние еще более усугублялось из-за антисанитарных условий и той нездоровой атмосферы, которая царила в поселении. В Акапулько не было создано никаких бытовых условий для путешественников, и к 1698 году в поселении не существовало ни одной гостиницы или постоялого двора.

Пассажиры, прибывающие на галеонах, если они не собирались сразу пускаться в тяжелый путь по труднопроходимой дороге на Мехико, должны были конкурировать с сотнями торговцев, стараясь заполучить место на ночлег в грязной лачуге либо в одном из женских монастырей. Во время праздников, которые устраивались в Акапулько после прибытия каждого манильского судна обычно в январе или феврале, город наводняли приезжие люди, и стоимость проживания в нем неимоверно возрастала – положение, которое, по всей видимости, сохраняется вплоть до наших дней. Некий путешественник в 1698 году жаловался: для того чтобы нормально питаться, человеку необходимо тратить не менее песо в день, что по тем временам составляло баснословно большую сумму.

Еще до того как прибывший галеон успевали разгрузить в порту, приготовления к его снаряжению в обратный путь на Филиппины уже шли полным ходом. Солдаты, преступники, высылаемые на Филиппины, и пассажиры прибывали в город из Мехико; на судне затыкали паклей и заливали смолой швы, а в трюмы загружали продовольственные запасы и серебро. При благоприятном стечении обстоятельств время, которое манильский галеон затрачивал на путь до Филиппин, было несколько меньше, чем время, затрачиваемое на обратную дорогу, и составляло немногим менее четырех месяцев. Январь или февраль были самыми благоприятными месяцами для отплытия манильского судна в восточном направлении, поскольку в случае задержки возникала опасность его встречи с инверсными ветрами, либо прибытие на Филиппины приходилось на разгар сезона тайфунов. Но, невзирая на возможные трудности, отплытие судна зачастую откладывалось на конец марта или даже апрель, в результате чего манильские гиганты не раз терпели кораблекрушения, унося с собой жизни людей, находившихся на борту. (Из 148 зарегистрированных рейсов из Акапулько с 1566-го по 1784 год 2 галеона вышли в море в декабре, 5 – в январе, 11 – в феврале, 87 – в марте, 42 – в апреле, и 1 галеон покинул Акапулько в мае. Эти задержки были преднамеренно организованы мексиканскими торговцами, которые решили сбить цену на китайский товар, сговорившись не скупать его до тех пор, пока продавцы не вынуждены будут пуститься в обратное плавание. Вице-короли понимали, что галеоны, запоздавшие с выходом в океан, подвергались серьезной опасности, поэтому обычно отдавали приказ, согласно которому манильские суда должны были покинуть порт до определенной даты.)

Продолжением маршрута манильских судов был путь от Акапулько до Перу. За восточные товары в Лиме платили гораздо больше, чем в Мексике. С самого начала король и его советники поняли, что подобная торговля поглощала часть их доходов от добычи перуанского серебра и нарушала монопольное право Испании на торговлю в этом регионе. Королевские указы, запрещающие подобные торговые вояжи, включая использование Акапулько как транзитного пункта, достигнув берегов Америки, не возымели должного действия, так как их умело обходили все заинтересованные лица, включая самого вице-короля. Указ, вступивший в силу в 1589 году, был встречен без особого энтузиазма и явился отправной точкой для процветания контрабандной торговли, поощряя взяточничество и обогащая королевских чиновников, призванных блюсти его исполнение. Китайские товары перегружались с галеонов на другие суда, ожидавшие их прибытия в небольшой бухте Пуэрто-Маркес или даже непосредственно в самой гавани Акапулько, и далее транспортировались в Перу. Другим распространенным видом доставки контрабандных товаров была его выгрузка с галеонов в пустынных портах еще до их прибытия в Акапулько.

Порт Акапулько, 1625 г.

Торговля с Китаем процветала в течение пятидесяти лет, прежде чем были предприняты шаги для защиты Акапулько от врагов Испании. В 1579 году Дрейк даже не пытался взять курс к берегам Акапулько, зная, что манильское судно покинет порт по крайней мере за месяц до того, как он сможет туда добраться. А в 1587 году Кавендиш, курсировавший в пределах видимости города, также понял, что галеон давно покинул порт, и даже если взять его штурмом, там будет мало чем поживиться. Во время плавания Кавендиша 30 октября 1587 года вице-король писал: «У вашего величества нет ни единого орудия (на всем побережье Новой Испании)». Однако из соображений экономии средств никаких шагов для укрепления Акапулько предпринято не было.

Когда в конце 1614 года весть о грядущем появлении голландского пирата Спеилбергена достигла Мексики, там были предприняты лихорадочные попытки построить импровизированный форт для защиты города. Солдат и «добровольцев» согнали со всего королевства на спешное рытье траншей и возведение орудийных платформ на холме Эль-Морро, что в северной части гавани Акапулько. Численность гарнизона, обычно насчитывающего 40 солдат, была увеличена до 400 человек. Четырнадцать орудий, с большим трудом доставленные из Мехико, были как раз вовремя установлены на новых огневых позициях. Когда Спеилберген подошел к Акапулько, все работы по укреплению порта были завершены. Увидев защищенный порт, голландец счел более целесообразным испросить перемирия для обмена пленных испанцев на продовольственные запасы, нежели штурмовать город.

В 1616 году в Акапулько пришло письмо от короля (так называемая цедула), предписывающее властям Новой Испании построить фортификационные сооружения, и уже к концу того же года строительство укреплений шло полным ходом. Инженером, отвечающим за проектирование и строительство форта, был голландец Адриан Бут. Укрепленная башня, находившаяся на холме и используемая для временной защиты города при недавнем визите Спеилбергена, получила название Сан-Диего-де-Акапулько.

Это укрепление представляло собой строение неправильной формы с пятью бастионами по периметру. Строительные работы по сооружению фортификационных укреплений города были завершены 15 апреля 1617 года. В период с 1617-го по 1742 год в замке Сан-Диего было установлено от тридцати до пятидесяти орудий. Немногим позднее на берегах южной стороны гавани также были установлены орудия, так что враг на подходе к городу оказывался под перекрестным пушечным огнем. По всей вероятности, новый форт производил устрашающее воздействие на пиратов и, возможно, в 1624 году, во время «визита» Шапенама, спас Акапулько от разграбления. Насколько нам известно, больше ни одна из пиратских экспедиций не подходила к городу, хотя Тоунлей (1685 год) и Ансон (1742 год) с разведывательной целью посылали свои лодки в порт Акапулько, после чего каждый из них предпочитал ожидать прихода манильских судов в более безопасном и менее защищенном месте. В 1776 году во время землетрясения форт Сан-Диего был разрушен, но на том же самом месте построили новый замок, возведение которого завершилось в 1783 году.

Как и в Гуатулько, те немногие испанцы, проживающие в городе, среди которых были государственные чиновники и ремесленники, большую часть года проводили вне Акапулько, приезжая в порт лишь на период с ноября по апрель. Наивысшим должностным лицом был представитель короля Испании в Акапулько. Он также имел титул генерал-лейтенант побережья Южного моря и нес персональную ответственность за все части и подразделения военно-морского флота Испании на всем тихоокеанском побережье. Личный состав гарнизона, постоянно расквартированного в порту, варьировал от сорока до ста солдат с двумя или тремя офицерами. Во время же прибытия и нахождения в порту манильских судов численность гарнизона увеличивалась до двухсот или более солдат. В начале XVIII столетия в городе также действовала гражданская милиция, которую набирали из негров, мулатов и китайцев крепкого телосложения и по расовым признакам делили на группы.

Порт Зихуатенейо, также известный как Чекетан – хорошо защищенная гавань к западу от Акапулько, – совсем не использовался испанцами. И в колониальный период здесь не было никаких поселений. Это обстоятельство позволило пиратам превратить гавань в удобное место для кренгования своих судов, пополнения запасов воды и древесины, а также ожидания прибытия манильских судов. (Фаннелл в «Вояже вокруг света» говорит о поселении в Зихуатенейо, состоящем из сорока домов, но к тому времени, когда Ансон посетил это место в 1742 году, поселения там уже не было.)

Следующим, находящимся недалеко от устья реки Бальзас (или реки Мекскала), был порт Закатула. В 1522 году Кортес построил там судовую верфь, вокруг которой начало расти испанское поселение, но несколько лет спустя люди покинули его. Это место было малопригодным для якорной стоянки судов, поэтому они редко заходили в него. Между Закатулой и Колимой была расположена область Мотинес, которая обезлюдела после раннего периода добычи золота с 1523-го по 1535 год.

Порты-близнецы Сантьяго и Салагуа находятся в северной части залива, который сейчас носит название Мансанильо. Поселение, возможно основанное в Салагуа до 1527 года, вскоре было покинуто людьми, тем не менее, две просторные и хорошо защищенные гавани активно использовались испанскими исследователями и ловцами жемчуга. На берегах залива Салагуа имелся ручей с пресной водой, и там же брали свое начало дороги, ведущие к городам Гвадалахара и Колима, а в северо-западном направлении – к порту Навидад. Обе гавани зачастую служили убежищем для манильских галеонов. А к середине XVII столетия манильские суда, плывущие с востока в Акапулько, стали регулярно заходить в Салагуа, хотя позднее предпочтение стали отдавать порту Навидад. Алькальд-мэр Колимы держал там сторожевой пост, который постоянно снабжался свежими фруктами для людей, пораженных цингой и сошедших на берег после нескольких месяцев утомительного плавания. Если не считать наблюдательного поста и случайных рыбаков, заходивших в залив, берега Салагуа в течение всего колониального периода были необитаемы, но они довольно активно использовались манильскими галеонами для доставки и разгрузки контрабандных товаров, ввозимых с Востока. Современный порт Мансанильо начал развиваться лишь с середины XIX столетия. Колима была основным центром по производству какао.

Очень небольшой, но хорошо защищенный залив, известный как Пуэрто-де-ла-Навидад, находящийся на 19° 14 северной широты, был открыт испанцами в 1523 году и вскоре стал важным перевалочным пунктом для экспедиций, направляющихся в сторону Калифорнии и выше. Судовая верфь, находящаяся у входа в лагуну в восточной части залива и строящая суда, принадлежащие испанской короне, была возведена здесь еще до 1550 года. Суда эскадры Андреса де Урданета, который в 1564 году совершил плавание к Филиппинским островам, были построены именно там. Одно время даже рассматривался вопрос о превращении залива Навидад в конечный пункт прибытия торговых судов, идущих с Востока, но позднее предпочтение было отдано Акапулько. Однако залив Навидад продолжали использовать исследователи и ловцы жемчуга, плывущие в сторону Калифорнии.

С 1585 года залив стал базой пополнения запасов продовольствия и питьевой воды, а также южной границей сферы деятельности серьезной монополии, специализирующейся на ловле жемчуга. Навидад был самой северной тихоокеанской гаванью в Новой Испании; далее шли берега, подпадающие под юрисдикцию аудиенции Гвадалахары. Самой важной функцией залива Навидад было предоставление прибежища манильским судам. С середины XVII до конца XVIII столетия эти суда почти всегда делали короткий привал у берегов заливов Салагуа или Навидад, которые находились непосредственно по курсу их следования к Акапулько.

Обычно суда прибывали к берегам Центральной Америки в ноябре или декабре. Алькальд-мэр Аутлана нес персональную ответственность за поддержание порядка в Навидаде, он также должен был следить за передвижениями пиратов в этом регионе и заранее уведомлять власти о прибытии манильских судов. Больным членам команд торговых экспедиций разрешалось сходить здесь на берег, а серьезно больным или инвалидам дозволялось оставаться в поселении до полного выздоровления либо следовать сухопутным путем в Мехико. Одним из офицеров или пассажиров торговых судов был так называемый королевский курьер, в чьи обязанности по прибытии входило следить за почтовыми станциями и наличием сменных лошадей для отправки из Навидада в столицу дипломатических и официальных посланий. Так же как и Салагуа, Навидад был пунктом разгрузки контрабандных товаров, ввозимых из Китая.

Еще одной якорной стоянкой судов был порт Намела, находящийся на координате 19° 32 северной широты. Порт со всех сторон был надежно защищен скалами и островами от всех неблагоприятных погодных воздействий, кроме редких в этих местах южных ветров. Это был самый южный порт в Нуэва-Галисии, в колониальный период имевший на своих берегах небольшую рыбацкую деревушку. От поселения шла тропа к старому городу Ла-Пурификасьен, находящемуся от него на удалении около 40 миль в глубь страны.

Как раз за мысом Корриентес, возле которого была якорная стоянка галеонов, плывущих вниз от мыса Сан-Лукас, находится большой открытый залив Бандерас. В нем есть несколько хорошо защищенных якорных мест, а также в него впадает река, в колониальные времена известная под названием Рио-дель-Балле, а ныне носящая название Рио-де-Амека, берега которой использовались испанцами как пристанище для маленьких судов, а также для пополнения запасов питьевой воды. В долине, примыкающей к берегам залива, было множество испанских ферм и ранчо.

Следующим портом, расположенным севернее, была небольшая бухточка Чакала. Этот залив или, скорее, углубление береговой линии в материк защищался крутыми холмами и во время колониального периода довольно часто использовался исследователями и ловцами жемчуга. Когда в 1587 году Кавендиш наведался в этот залив, то обнаружил на его берегах две лачуги, где жили люди. На протяжении значительной части XVII столетия Чакала была пунктом, где морские экспедиции, плывущие в сторону Нижней Калифорнии, пополняли свои запасы продовольствия и питьевой воды. В 1668 году там был расквартирован маленький гарнизон, находящийся в подчинении близлежащего испанского города Компостела.

После 1700 года функции Чакалы как основного порта – поставщика продовольственных запасов для судов, плывущих в Калифорнию, были переняты поселением Матанчел. Местность вокруг Чакалы была негусто населена людьми, основным занятием которых было мелкое сельское хозяйство и животноводство, с периодическими всплесками активности разработки серебряных рудников.

Бухта Де-Сантьяго-де-Матанчел (ныне Матанчен) – открытый залив, защищенный от преобладающих в этих краях северо-западных ветров и находящийся восточнее порта Сан-Блас, который начал развиваться несколько позднее. Она иногда использовалась в роли прибежища первыми морскими исследовательскими экспедициями и ловцами жемчуга, и какое-то время манильские галеоны заходили туда для пополнения запасов питьевой воды. В течение первой половины XVIII столетия Матанчел был главным морским портом Нуэва-Галисии и местом, куда наведывались иезуитские миссионеры из Нижней Калифорнии с целью пополнения запасов продовольствия. Раз в год судно иезуитской миссии из Лорето брало курс на Матанчел и возвращалось обратно с грузом продовольствия, почтой и миссионерами.

Дорога, ведущая от Гвадалахары, соединяла ее с портом, который находился в 115 лигах. На берегу имелось маленькое поселение, где преимущественно проживали государственные чиновники, ловцы жемчуга и стивидоры – чиновники, ведающие погрузкой и выгрузкой судов в портах. Будучи покинутым большую часть года, порт Матанчел оживал лишь на короткий период прибытия судна иезуитской миссии. В 1768 году находящийся там с визитом генерал Жоз де Гальве приказал построить новый город в Сан-Бласе, тремя милями западнее Матанчела, и расквартировать там гарнизон. Следствием этого шага явилось то, что Матанчел вскоре исчез со всех карт.

Недалеко от устья самой большой реки Центральной Мексики, Рио-Гранде-де-Сантьяго, находился порт Сан-Педро. Но его значимость принижалась наличием отмели в устье реки и огромным количеством насекомых, кишащих в близлежащих лесах. Однако Сан-Педро иногда использовался ловцами жемчуга и исследователями, направляющимися в Нижнюю Калифорнию. Небольшой город Сентикпак был заселен испанцами в 1530-х годах, затем покинут ими и заселен снова в середине XVII столетия.

Одним из первых мест, которое развивалось и использовалось испанцами в качестве тихоокеанского порта, была Чамела. Изначально испанское поселение под таким названием основано Нунье де Гюзманом в 1532 году и, вероятнее всего, было расположено на правом берегу реки Балуартэ приблизительно в 5 милях от ее устья. Даже в сезоны засухи в реке было достаточно воды для того, чтобы позволить маленьким судам пересечь отмель и пристать в Чамеле. Кортес использовал это место в качестве пункта пополнения продовольственных запасов во время своей экспедиции в Нижнюю Калифорнию в 1535 году, после чего, по всей вероятности, поселение было покинуто людьми. Оно было вновь заселено испанцами при Франсиско де Ибарре в 1564 году. Чамела была портом приписки ловцов жемчуга, которые в конце XVI – начале XVII столетия часто посещали берега Калифорнийского залива в нижней части полуострова. Сван, который подошел к этим местам в 1686 году, нашел их покинутыми, но устье реки все еще продолжали использовать в качестве пункта морского сообщения с городом Росарио, расположенным в 15 милях в глубь материка, в котором находились и разрабатывались серебряные рудники.

Несмотря на естественные преимущества в качестве якорной стоянки судов, испанцы использовали Сан-Хуан-де-Масатлан недостаточно активно. Вероятно, ловцы жемчуга и морские экспедиции, направляющиеся на исследование побережий, простирающихся севернее, отдавали предпочтение Чамеле и Матанчелу, поскольку они находились ближе к Мехико. До конца XVIII столетия в порту Масатлан не было никаких поселений. Однако в Сан-Себастьяне (ныне Конкордия), в поселении, основанном в 1567 году и находившемся на расстоянии 26 миль от побережья в глубь материка, был расквартирован военный гарнизон. Еще один гарнизон, известный под именем Пресидио-де-Масатлан, находился недалеко от городка, известного в наши дни под именем Вилла-Юнион. В течение большей части колониального периода часть личного состава последнего гарнизона постоянно находилась в порту Масатлан, с тем чтобы вести наблюдение за врагами и испанскими судами, нуждающимися в пополнении запасов продовольствия.

Имеющая форму зуба нижняя часть Калифорнийского полуострова, вплоть до конца XVII столетия остававшаяся не заселенной испанцами, заканчивается выступом, именуемым мысом Сан-Лукас, прямо за которым находится хорошо защищенная бухта, известная под одноименным названием, а также именуемая Сан-Бернабе, или, как ее называл Кавендиш, Агуада-Сегера. До 1730 года, когда недалеко от нынешнего города Сан-Хосе-дель-Кабо обосновалась иезуитская миссия, мыс Сан-Лукас иногда посещался исследовательскими экспедициями и ловцами жемчуга, и почти каждый год после 1565 года мимо него, в пределах видимости, возвращаясь с Востока, проплывали манильские галеоны. Пиратские эскадры использовали это идеальное место для ожидания подхода манильских судов – здесь не возникали проблемы с пополнением запасов продовольствия и питьевой воды, а также было достаточно удобных мест для кренгования судов, но инверсные ветра зачастую осложняли подход к мысу с юга.

Недалеко от берега было много необитаемых островов, которые редко посещались испанцами, но широко использовались приватирами и пиратами для кренгования своих судов, пополнения запасов продовольствия и питьевой воды, а также в качестве плацдарма для грабительских набегов на материк и захвата судов. Группа островов Лас-Трес-Мариас достаточно часто навещалась пиратами в период с 1686-го по 1721 год. Мы уже упомянули о значимости острова Коиба для пиратской братии. Несмотря на то что остров Табога и архипелаг Жемчужных островов были заняты испанцами, пираты активно использовали их в своих целях, так же как и Кокосовый остров, находящийся в 300 милях от побережья Коста-Рики.