Текст книги "Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945"

2. Несмотря на крайнее истощение войск, фронт на Висле с плацдармами на правом берегу у городов Грауденц (Грудзендз) и Кульм (Хелмно) должен быть с полным напряжением всех сил стабилизирован в течение ближайших трех-четырех дней. Надо вырыть необходимые пехотные окопы, построить артиллерийские позиции, определить секторы заградительного огня, силами фольксштурма и местного населения построить блиндажи с деревянными перекрытиями и прорыть ходы сообщения, чтобы занявшие оборону и получившие передышку войска восстановили свое физическое и психологическое состояние и смогли отразить будущие атаки противника. Батальоны фольксштурма Западной Пруссии будут включены в состав дивизий сухопутных войск. На этих позициях должно быть обеспечено даже пополнение войск. В случае необходимости штурмовые орудия должны быть в состоянии создать огневую защиту от противника, сумевшего в каком-нибудь месте форсировать реку. Такая форма обороны особенно актуальна для участка фронта на Висле севернее Кульма (Хелмно).

3. Также с полным напряжением последних сил войск необходимо отвоевать у противника опасный выступ южнее Кульма (Хелмно), а также участок вдоль реки Нетце (Нотець), особенно до Бромберга (Быдгоща), затем войскам необходимо закрепиться на занятых позициях.

4. Я буду стремиться в кратчайший срок снабдить весь фронт на Висле 20-мм зенитками, а в особенно опасных местах тяжелыми зенитными батареями, а также оснастить весь фронт средними минометами, которые будут сконцентрированы в минометных батальонах фольксштурма.

5. Крепость Торн (Торунь) должна вести активные боевые действия. Только в этом случае она выполнит свое предназначение. Силами штурмовых групп она должна постоянно совершать вылазки и наносить как можно более чувствительные удары по вражеским войскам, а также прицельным огнем своих тяжелых орудий блокировать вражеские пути подвоза боеприпасов в Кульм (Хелмно), в излучину Вислы и южнее Вислы. Как было мной приказано, необходимо в кратчайшие сроки оборудовать взлетно-посадочную полосу на одной из улиц Торна (Торуни). Каждый самолет, приземлившийся в этом городе, должен вывозить раненых, а также сначала немецких, а затем и польских женщин и детей».

Такими и подобными приказами Гиммлер надеется стабилизировать Восточный фронт, чтобы затем снова отбросить русских с уже завоеванной ими немецкой земли. Стремительное русское наступление на Востоке ошеломило не только немцев, но и западных союзников Сталина. В последние дни января 1945 года газета «Нью-Йорк тайме» писала: «Весь германский Восточный фронт разваливается. Этот великолепный результат в своем влиянии на дальнейший ход войны превзошло взятие верхнесилезского индустриального района с его полудюжиной промышленных городов. В свете этих событий кажутся вполне обоснованными самые большие надежды. Успехи русского наступления настолько убедительно свидетельствуют о безнадежности положения Германии, что даже сам Геббельс признает, что в стране остается всего лишь один шаг от порядка до анархии, от продолжения сопротивления до полного краха».

Эту картину дополнял вашингтонский корреспондент газеты «Нойе цюрихер цайтунг»: «С каждым днем русского наступления здесь [в Вашингтоне] постоянно растет интерес к политическому развитию событий в Германии. Официозный «Арми энд нэви джорнал» обсуждает возможность преобразования Комитета германских офицеров в России [Комитет «Свободная Германия»] во временное правительство и задается вопросом, нет ли договоренности между комитетом и командованием германских сухопутных войск, согласно которой русской армии должно оказываться только незначительное сопротивление как ответная услуга за гарантию личной безопасности. Однако в официальных кругах такие спекуляции не поддерживаются, хотя и допускается, что в случае капитуляции Германии там должна быть создана какая-то авторитетная власть и что за отсутствием представительной немецкой эмиграции в Соединенных Штатах или Великобритании группа офицеров под руководством генерал-фельдмаршала Паулюса могла бы оказать полезные услуги».

Корреспондент газеты «Нойе цюрихер цайтунг» сообщал также из Лондона:

«Русские победы, вторжение русских армий на территорию Германии, провал германского наступления на Западе, растущий хаос внутри Германии, о котором сообщает британская пресса из столиц нейтральных государств, – все это способствовало росту злободневности этой проблемы. К этому добавляются постоянные слухи о новых мирных предложениях Берлина, о новых подготовках к путчам и революциям в Германии, а также сообщения такого рода, как о расстреле временно исполняющего обязанности бургомистра Бреслау.

Противоречивость таких сообщений и слухов способствует лишь тому, что растет напряжение. В то же время следует отметить, что сообщения из Германии не оказывают здесь никакого политического воздействия и даже в малейшей степени не могут повлиять ни на политические, ни на военные цели Лондона».

Тем временем русское наступление продолжается с невероятной скоростью. 27 января германская 17-я армия оставляет верхнесилезский индустриальный район. Теперь создается новый оборонительный рубеж южнее этого района. Три дня спустя танки 1-го Белорусского фронта выходят к Одеру между Франкфуртом-на-Одере и Кюстрином и захватывают плацдармы на западном берегу к северу и к югу от Кюстрина. Фон Овен, личный референт по прессе Геббельса, входящий в ближайшее окружение имперского министра пропаганды, рассказывает:

«Сталин ante portas! Этот страшный клич, означавший, что враг у ворот, с быстротой молнии распространяется по столице рейха, когда сегодня утром [1 февраля] поступает сообщение, что русским удалось форсировать Одер. К западу от Одера у городка Киниц они создали плацдарм и силами около ста танков продолжают наступление на Врицен. А Врицен находится на расстоянии 60–70 километров от городской черты Берлина.

Как выяснилось, между Вриценом и Берлином нет абсолютно ничего. Ни противотанковых пушек, ни противотанковых заграждений, нет даже ни одного солдата. Любой танк может пройти эти 70 километров за два часа. Таким образом, эти сто русских танков, о которых было объявлено, могут без труда к обеду добраться до правительственного квартала Берлина. Такая возможность побуждает всех к активным действиям.

Министр [Геббельс] развивал бурную деятельность. Шах [заместитель Геббельса] получил задание мобилизовать первый призыв фольксштурма. Шпеер обещал вооружить их прямо с текущего производства. Появился генерал Хауеншильд. Он привел с собой своих офицеров Генерального штаба и разработал, сначала в общих чертах, план обороны столицы рейха. Министр поручил ему в короткий срок детально проработать этот план и затем как можно скорее представить его.

Откуда мы получим солдат? Короткий военный совет. Берлинский фольксштурм пополнится юнкерами и офицерами военных училищ, находящихся в Берлине и его предместьях. Это позволит сформировать первую дивизию. С предоставлением в ее распоряжение городских автобусов и прочего городского транспорта она превратится в моторизованную дивизию.

В берлинских танковых училищах находятся тысячи офицеров и рядовых. Где мы найдем для них танки? На берлинских вокзалах стоит множество танков, которые ожидают погрузки и отправки до станций назначения, которые уже давно заняты противником. Мы забираем эти танки для нужд обороны столицы. На городских заводах стоят и другие танки, у которых не хватает какой-нибудь мелочи, типа пулемета или оптических приборов. <…> Так совершенно неожиданно у нас появились от двухсот до трехсот тяжелых танков и самоходных орудий. К ним миллион литров горючего и достаточное количество боеприпасов всех калибров.

Еще до полудня – мы даже не успели перекусить – все танки со своими экипажами, с полными баками и боекомплектом были приведены в боевую готовность. В дополнение к этому Шпеер поставил 25 тысяч фаустпатронов. Доктор [Геббельс] с довольным видом потирал руки.

«Итак, – говорит он, – по мне, пусть теперь сто русских танков появляются. Мы устроим им теплый прием. Правда, сегодня утром все выглядело несколько иначе». <…>

И только теперь, после того как было сделано все самое необходимое, чтобы обеспечить хотя бы и такую вот импровизированную защиту Берлина, министр начал заниматься вопросом, который сильно беспокоил его с самого утра. Дело в том, что его семья находилась за пределами Берлина в городке Ланке. А Ланке лежит на полпути между нами и русскими позициями.

Только теперь туда посылают Швегермана [адъютанта Геббельса] с автомашиной, чтобы доставить в безопасное место фрау Геббельс с шестью детьми и самыми необходимыми вещами… Наш прежде такой тихий дом на Герман-Герингштрассе превратился с сегодняшнего дня в шумный лагерь беженцев.

Конечно, среди горожан возникло некоторое волнение. Когда началось возведение противотанковых заграждений и оборудование позиций для противотанковых пушек, появились самые нелепые слухи. Некоторые жители Берлина утверждали, что якобы они уже видели русские танки в восточных пригородах города, другие уверяли, что собственными ушами четко слышали лязг гусениц. Горожане начали штурмовать сберкассы и продовольственные магазины. Но нигде не происходило никаких инцидентов. По городской сети радиовещания передавались спецсообщения с целью успокоить население.

По вечерам министр, как и сегодня, почти каждый день находился у фюрера. По его словам, фюрер выглядит плохо, он бледен и очень нервничает. Так сегодня он судорожно сжимал в сложенных за спиной дрожащих руках карандаш, который трепетал как былинка на ветру».

Заметки о следующем дне звучали уже оптимистичнее:

«Угрожающее положение, сложившееся под Берлином, буквально за одну ночь изменилось в нашу пользу. Со вчерашнего вечера неожиданно наступила оттепель и снег тает. Журчание в водосточных желобах звучит в наших ушах как ангельская музыка. Реки Одер, Варта и Нетце (Нотець) со своими болотистыми поймами и бесчисленными каналами превратились в препятствия, благодаря которым наша оборона на угрожающих направлениях значительно укрепилась.

Советы не только не смогли продвинуться дальше, но и были вынуждены в некоторых местах отвести свои передовые отряды назад. Так и самый опасный для Берлина участок фронта, плацдарм на западном берегу Одера у города Киниц, хотя и не был полностью ликвидирован, но значительно сократился». (В ходе тяжелых боев 3 февраля – 30 марта Кюстринский плацдарм советские войска значительно расширили, кроме небольших участков северо-западнее и юго-западнее города Киниц (Кинитц), где немцы ценой огромных потерь немного потеснили советские дивизии (230, 301, 266-ю стрелковые и 89-ю гвардейскую стрелковую). Ред.)

Запись в дневнике фон Овена от 3 февраля 1945 года: «Оттепель продолжается. Нежный весенний ветерок дует на улицах Берлина, на которых повсюду усердно возводятся противотанковые заграждения и оборудуются позиции для противотанковых пушек. Страх перед русскими хотя и временно, но пока был преодолен. Да, без преувеличения можно говорить, что наступление Советов в общем и целом пока остановлено. Со всех участков фронта поступают сообщения о возрастании нашего сопротивления».

Берлин – в самую последнюю минуту – сумел еще раз спастись!

Глава 2
Красная армия на немецкой земле

В солнечный зимний день 4 февраля 1945 года в бывшем царском Ливадийском дворце в Крыму под Ялтой начинается историческая конференция. Руководители ведущих стран антигитлеровской коалиции, Уинстон Черчилль, Франклин Рузвельт и Иосиф Виссарионович Сталин встречаются здесь с целью обсудить последние приготовления к тому, чтобы как можно быстрее – и победоносно – закончить войну в Европе и Азии. Первое заседание открывает Рузвельт, который просит русских рассказать о положении на советско-германском фронте. Согласно русскому протоколу этого заседания, Сталин дает указание генералу армии Антонову исполнить просьбу своих западных союзников. После этого выступает начальник Генерального штаба:

«В период с 12 по 15 января советские войска перешли в наступление от Мемеля (Клайпеды) до Карпат на фронте в семьсот километров.

Войска генерала Черняховского атаковали Кёнигсберг.

Войска маршала Рокоссовского наступали вдоль северного берега Вислы, отрезав при этом Восточную Пруссию от Средней Германии.

Войска маршала Жукова вели наступление южнее Вислы в направлении на Познань.

Войска маршала Конева наступали в направлении на Ченстохова – Бреслау.

Войска генерала Петрова вели наступление в районе Карпат в направлении польского города Новы-Тарг.

Главный удар был нанесен фронтами Рокоссовского, Жукова и Конева на участке фронта Остроленка – Краков шириной триста километров. <…>

Когда советские войска вышли на рубеж рек Нарев и Висла (в ходе Белорусской операции летом 1944 г. – Ред.), выяснилось, что группировка противника в центральной части фронта способна оказывать чрезвычайно упорное сопротивление, так как противник понимал, что нанесенный из этого района удар привел бы наши войска кратчайшим путем в жизненно важные центры Германии.

Чтобы создать более благоприятные условия для своего наступления, советское Верховное главнокомандование решило ослабить эту центральную группировку противника.

С этой целью проводилась вспомогательная операция в направлении Восточной Пруссии и было продолжено наступление в Венгрии с направлением главного удара на Будапешт.

Направления обоих ударов оказались для немцев очень чувствительными, и они быстро отреагировали на наше наступление переброской сил на фланги за счет ослабления центрального участка фронта. Так из 24 танковых дивизий, которые стояли на нашем фронте и составляли главную ударную силу немцев, 11 танковых дивизий были направлены в Венгрию в направлении Будапешта, а 6 танковых дивизий были переброшены в Восточную Пруссию (в Курляндии стояло еще три танковых дивизии). В результате на центральном участке фронта у немцев осталось только четыре танковых дивизии.

Поставленная Верховным главнокомандованием цель была достигнута.

Соотношение сил на направлении главного удара:

На фронте от Остроленки до Кракова, то есть на направлении нашего главного удара, у противника имелось до 80 дивизий. Чтобы добиться перевеса над противником, мы сформировали следующую группировку:

Пехота – более чем двукратное преимущество (до 180 дивизий).

Артиллерия, танки и авиация – подавляющее преимущество.

В местах прорыва была сосредоточена артиллерия плотностью от 220 до 230 стволов (калибром от 76 мм и больше) на каждый километр фронта.

Наступление началось при крайне неблагоприятных погодных условиях (сильная облачность, туман), что полностью исключало использование авиации и ограничивало артиллерийское наблюдение до нескольких сот метров. <…>

Результаты наступления:

До 1 февраля, то есть за 18 дней наступления, советские войска продвинулись на направлении главного удара на расстояние до 500 километров. Таким образом, средняя скорость наступления составляла от 25 до 30 километров в сутки.

Советские войска вышли к Одеру в районе города Кюстрин [Костшин], к северу от Франкфурта-на-Одере и южнее Кюстрина и заняли силезский промышленный район.

Важнейшие коммуникации, которые связывают группировку противника в Восточной Пруссии с районами Средней Германии, перерезаны.

Тем самым кроме группировки в Курляндии (26 дивизий) была изолирована и группировка противника в Восточной Пруссии (до 27 дивизий). Часть более мелких отдельных группировок немцев полностью окружена и в настоящее время уничтожается (в районе городов Лодзь, Торн (Торунь), Познань, Шнайдемюль [Пила] и так далее, всего до 15 дивизий).

Были прорваны хорошо укрепленные оборонительные рубежи немцев в Восточной Пруссии (в направлении на Кёнигсберг и Летцен [Гижицко]).

Были разгромлены 45 немецких дивизий, причем противник понес следующие потери: пленными около 100 тысяч солдат и офицеров, погибшими около 300 тысяч человек. Всего противник потерял около 400 тысяч человек.

Предполагаемые действия противника:

Немцы будут защищать Берлин. По этой причине они постараются остановить наступление советских войск на Одере, организовав здесь оборону силами отступающих войск и резервов, которые будут переброшены сюда из Германии, Западной Европы и из Италии».

Затем следует дальнейшее перечисление войск, которые могут быть переброшены с запада на восток. При этом Антонов высказал пожелание, чтобы авиация западных держав блокировала переброску войск, парализовав работу железнодорожных узлов в Берлине и Лейпциге. В заключение он рекомендовал: «Войска союзников могли бы поскорее перейти к наступлению на Западном фронте, для чего ситуация очень благоприятна».

В тот же самый день, то есть 4 февраля 1945 года, Сталин позвонил по телефону маршалу Жукову, который в это время как раз обсуждал со своими генералами дальнейшее наступление через Одер в направлении Берлина. При этом разговоре присутствовал генерал Чуйков:

«Я сидел рядом с Жуковым, окруженным несколькими телефонными аппаратами. В разгар обсуждения зажужжал один из аппаратов. Маршала Жукова вызывал Сталин. Я оказался свидетелем этого разговора и пересказываю его по памяти.

Сталин. Где вы пропадаете? Чем вы там занимаетесь?

Жуков. Я нахожусь в штабе у генерала Колпакчи (69-я армия. – Ред.), здесь собрались все командующие армиями фронта. Мы разрабатываем план Берлинской операции.

Сталин. Вы напрасно теряете время. Сначала мы должны закрепиться на Одере и удерживать свои позиции, затем перебросить как можно больше дивизий на север, в Померанию, и вместе с Рокоссовским уничтожить вражескую группу армий «Висла».

Жуков получил приказ немедленно представить свои предложения Верховному главнокомандованию.

Маршал Жуков положил трубку телефона на рычаг, встал из-за стола, попрощался и поспешил в свой штаб. Нам стало ясно, что наступление на Берлин откладывается на неопределенное время».

На конференции в Ялте не было сказано ни слова о колоссальных технических трудностях, которые вынудили русское руководство – хотя бы и временно – остановить наступление Красной армии или же пока отказаться от проведения других операций. В связи с этим маршал Конев пишет:

«Я должен признать, что наших успехов мы смогли добиться лишь в крайне тяжелых условиях. Наши солдаты, от рядового до генерала, выполнили свой долг на грани полнейшего физического и нервного истощения. Непрерывные бои, которые начались 12 января на Висле, продолжались без перерыва до 15 февраля. За это время в рядах стрелковых дивизий осталось не более чем 4000–4500 солдат. Танковые и моторизованные соединения потеряли более половины своих машин (не только в боях, но и в результате естественного износа). (В ходе Висло-Одерской наступательной операции 12 января – 3 февраля 1945 г. безвозвратные потери советских войск составили 43 251 чел., санитарные 149 874 чел. Было потеряно 1267 танков и САУ, 374 орудия и миномета, 343 боевых самолета. Погибло также 225 польских солдат, 841 было ранено. Потери немцев только пленными 147,5 тыс., убитых не менее 300 тыс., около 1400 танков и штурмовых орудий и 14 тыс. орудий было советскими войсками захвачено. – Ред.)

Мы не могли так же быстро восстановить железнодорожные линии, как наступали. С каждым днем увеличивалось расстояние от переднего края до складов боеприпасов и горючего. Очень быстро уменьшались имевшиеся в войсках запасы боеприпасов и горючего. Хотя подразделения снабжения и старались изо всех сил, но они просто не могли доставить на фронт столько боеприпасов, амуниции и горючего, сколько требовалось войскам для наступления. Дороги были занесены снегом, а позднее, когда пришла оттепель, они превратились в непроходимые топи. <…>

Неблагоприятные погодные условия повлияли также и на действия нашей авиации. Из-за дождливой погоды почти все полевые аэродромы вышли из строя. Взлетно-посадочные полосы раскисли, и самолеты не могли с них взлететь. Аэродромы с бетонными взлетно-посадочными полосами остались в глубоком тылу, так что радиус действия базировавшихся там самолетов был недостаточным. Хотя на моем фронте было 2380 бомбардировщиков, но в день они могли выполнять в среднем не более 546 вылетов. Поскольку линия фронта протянулась на 520 километров, авиация могла выполнять только разведывательные полеты.

Слева от нас наступал 4-й Украинский фронт. Но и в дальнейшем он не добился больших успехов. 1-й Белорусский фронт, наш сосед справа, вел ожесточенные бои в Померании, а на Одере он был даже вынужден временно перейти к обороне».

На 1-м Белорусском фронте находился генерал Чуйков, командующий 8-й гвардейской армией, войска которого с 29 января вели тяжелые бои в Мезерицком укреп-районе.

«Все сильнее ощущалась нехватка боеприпасов, горючего и продуктов питания. В ходе непрерывных боев моя армия прошла более 350 километров. Чем дальше мы продвигались на запад, тем большие трудности возникали у нас. Со снабжением сложилось просто бедственное положение, как в моей армии, так и на всем фронте. Прежде всего, не хватало грузовиков, так как железнодорожное сообщение было пока еще парализовано: сначала нужно было перешить западноевропейскую колею на российскую, более широкую. Транспортные средства – гужевые повозки и грузовики – были до такой степени загружены перевозкой войск, что были просто не в состоянии обеспечить достаточный подвоз боеприпасов и продовольствия со складов, оставшихся в глубоком тылу. Уже сейчас расстояние до них составляло сотни километров. <…>

Кроме того, мы столкнулись с еще одной неожиданной трудностью, а именно с вывозом завоеванного в боях трофейного имущества и боевой техники. Во время отступления немцы бросили огромное количество собственного и вывезенного из Советского Союза имущества. Жадные глаза наших «героев тыла» загорались алчным огнем при виде захваченных складов с продовольствием, маркитантскими товарами, новенькой военной формой и снаряжением. Штабные автомобили, танки, тысячи гужевых повозок и фургонов, подвижные ремонтные мастерские и тягачи без спешки и тихо заполнялись самыми разными трофейными вещами, не имевшими ни малейшего отношения к имуществу, необходимому в бою».

Такие высказывания с советской стороны встречаются крайне редко. Но они соответствуют действительности. Красноармейца, который в конце января 1945 года вступает на немецкую землю, обуревали самые противоречивые чувства. Одним из них, несомненно, являлось желание отомстить немцам, которые четыре года назад напали на Россию, разрушили города и деревни, обращались с местным населением как с людьми низшей расы или превращали их в рабов, угоняли молодежь на Запад. А теперь, когда под ударами Красной армии немцы были вынуждены отступить из Советского Союза, повсеместно применяли тактику «выжженной земли». Сейчас, в начале весны

1945 года, кажется, что пробил час возмездия. В этом случае возмездие означало разбой, убийства, мародерство и насилие. Британский журналист Александр Верт, фронтовой корреспондент одной из американских газет, услышал от одного русского майора:

«Сближение [с женщинами] происходило обычно очень просто. Нашим солдатам было достаточно сказать «Фрау, ком», и она уже знала, что он хочет от нее… Будем откровенны. После почти четырех лет войны солдаты Красной армии совершенно изголодались в этом отношении. Для офицеров, и особенно для штабных офицеров, это не было такой уж большой проблемой, так как многие из них имели «военно-полевую жену» – секретаршу, стенографистку, медсестру или официантку. У обычного Ваньки [простого русского солдата] дела обстояли в этом отношении уже давно не так хорошо. В освобожденных русских городах кое-кому из них еще могло подвалить счастье, но большинству ничего не светило. Практически никогда не возникал вопрос, можно ли насиловать ту или иную русскую женщину.

В Польше произошел целый ряд прискорбных инцидентов, но что касается женщин, то здесь все строго следили за соблюдением дисциплины. Было очень много случаев воровства и грабежей. Наши парни сходили с ума по наручным часам, этого нельзя отрицать. Но мародерство и изнасилования в большом масштабе начались только тогда, когда наши солдаты ступили на территорию Германии. Они так изголодались в сексуальном плане, что часто приставали к женщинам в возрасте шестидесяти, семидесяти и даже восьмидесяти лет – для многих бабушек не такой уж и неприятный сюрприз. Но я вынужден согласиться с тем, что все это было просто отвратительно. Дурная слава шла особенно о казачьих и среднеазиатских частях!»

В первые недели, после того как Красная армия ступила на немецкую землю, на границе были установлены большие щиты с надписью: «Красноармеец! Сейчас ты стоишь на немецкой земле – час отмщения пробил!» Фронтовые газеты полны призывов к солдатам Конева, Жукова и Рокоссовского не забывать прошлое и теперь отплатить «ненавистным фрицам», око за око и зуб за зуб. В это время самым любимым чтением красноармейцев становятся статьи Ильи Эренбурга. Александр Верт цитирует одну из них, которая озаглавлена «Германия – белокурая ведьма»:

«Мы в Германии. Немецкие города горят, и я счастлив.

У немцев нет души. Один английский политик сказал, что немцы наши братья. Нет! Это кощунство, когда этих убийц детей причисляют к великой семье народов. <…>

Не только дивизии и армии идут на Берлин. На Берлин идут тела всех невинных жертв из братских могил, из траншей и рвов. Капустные поля Майданека и деревья Витебска, на которых немцы вешали свои несчастные жертвы, сапоги и ботинки погибших в газовых камерах Майданека и расстрелянных мужчин, женщин и детей – все они тоже идут на Берлин. Смерть стучится в двери на Йоахим-Сталерштрассе, на Кайзераллее, на Унтер-ден-Линден и на всех других проклятых улицах этого проклятого города.

Мы установим в Берлине виселицы. Ледяной ветер рыщет по длинным улицам Берлина. Но не ветер – ужас гонит немцев и немок на запад. <…>

Восемьсот лет тому назад литовцы и поляки говорили: «Мы умрем, и на небе мы будем мучить немцев, как они мучили нас здесь, на земле…»

Сейчас наши регулировщики стоят возле замков Тевтонского ордена в Алленштейне, в Остероде, в Мариенбурге.

Мы ничего не забудем. Мы идем по Померании, а перед нашими глазами разоренная, окровавленная Белоруссия. <…>

Некоторые говорят, что немцы на Рейне лучше, чем немцы на Одере. Не знаю, стоит ли останавливаться на таких нюансах. Немцы повсюду немцы. Немцы наказаны, но недостаточно. Они наказаны, но не все. Они все еще в Берлине. Фюрер еще стоит, вместо того чтобы висеть. Фрицы [так русские называли немцев] еще бегут, а не лежат. Кто сможет теперь остановить нас? Генерал Модель? Одер? Фольксштурм? Нет, Германия, слишком поздно. Кружитесь, горите, войте смертным воем – настала расплата».

Капитан Григорий Климов из штаба 1-го Белорусского фронта тоже интересуется проблемой расплаты:

«Я часто задумываюсь о вине и отмщении, о критериях преступления и возмездия – где заканчивается справедливое возмездие и начинается преступление? Кто смог бы хладнокровно смотреть на мертвое тело молодой женщины, лежащее в кювете, нижняя часть тела обнажена, между ног торчит бутылка из-под пива? По шоссе бесконечными рядами проходят войска. Все видят труп в кювете, большинство отворачивается, но никому не приходит в голову убрать его. Труп женщины лежит у дороги как символ. Символ – чего?

Вокруг столько жестокости, бессмысленной жестокости. Позже немцы возмутятся до глубины души, вспоминая эти зверства. Пусть они потребуют отчета у Бога! Ведь сказано же в Библии о воздаянии за гордыню.

Когда немцам напоминают о миллионах и миллионах русских военнопленных, которые были замучены до смерти в Германии, они находят много оправданий этому и приводят объективные причины. Но признают ли они этот факт как таковой? Да, им приходится сделать это. Миллионы русских должны были работать в Германии как рабы – это верно? Да, это верно! Скажут: была война и право победителя, – сегодня тоже идет война, а победители мы. Да – мы!

Простой русский солдат в глубине души убежден в том, что в войне виноваты немцы. Он не политик с сигарой во рту, он не думает о кознях Коминтерна [Коммунистического интернационала] или о борьбе Германии за мировые рынки и за «жизненное пространство». Он думает о своем сожженном доме, о своей жене, угнанной в Германию, о своих детях, которые умерли с голоду.

Я бы очень хотел опять – как было до войны – видеть в каждом немце честного человека, которому я мог бы пожать руку. Но факты, эти проклятые факты. Нужно иметь гражданское мужество, чтобы не упустить их из виду. У меня нет сил проклинать или оправдывать. Пусть Бог сам решит!»

Во время немецкой контратаки на Крагау (Восточная Пруссия) погиб офицер-артиллерист Юрий Успенский. У убитого нашли рукописный дневник, который был передан в компетентные германские органы. Позже этот дневник вместе с другими трофейными документами попал к американцам в Вашингтон. Ниже приведено несколько страниц из этого дневника:

«24 января 1945 года. Гумбиннен (ныне Гусев. – Ред.). – Мы прошли через весь город, который относительно не пострадал во время боя. Некоторые здания полностью разрушены, другие еще горят. Говорят, что их подожгли наши солдаты. В этом довольно большом городке на улицах валяется мебель и прочая домашняя утварь. На стенах домов повсюду видны надписи: «Смерть большевизму». Таким образом фрицы пытались проводить агитацию среди своих солдат. <…> Вечером мы разговаривали в Гумбиннене с пленными. Это оказались четыре фрица и два поляка. По всей видимости, настроение в германских войсках не очень хорошее, они сами сдались в плен и сейчас говорят: «Нам все равно где работать – в Германии или в России».

Мы быстро добрались до Инстербурга (ныне Черня-ховск. – Ред.). Из окна машины можно видеть ландшафт типичный для Восточной Пруссии: дороги, обсаженные деревьями, деревни, в которых все дома покрыты черепицей, поля, которые для защиты от скота обнесены заборами из колючей проволоки. Инстербург оказался больше, чем Гумбиннен. Весь город все еще в дыму. Дома сгорают дотла. <…> Через город проходят бесконечные колонны солдат и грузовиков: такая радостная картина для нас, но такая грозная для врага. Это возмездие за все, что немцы натворили у нас. Теперь уничтожаются немецкие города, и их население наконец-то узнает, что это такое: война!

Мы едем дальше по шоссе на легковушке штаба 11-й армии в сторону Кёнигсберга (ныне Калининград. – Ред.), чтобы отыскать там 5-й артиллерийский корпус. Шоссе полностью забито тяжелыми грузовиками. Встречающиеся на нашем пути деревни частично сильно разрушены. Бросается в глаза, что нам попадается очень мало подбитых советских танков, совсем не так, как это было в первые дни наступления.