Текст книги "Как новгородцы на Югру ходили"

Пётр Алешковский
Как Новгородцы на Югру ходили

Рассказ о Новгородцах – отважных мореплавателях XII века

Урок

Большое у новгородского боярина Моислава Поповича хозяйство, богатое: два дома, амбары, сараи, конюшня, скотный двор, птичник. Даже бани две.

Днём в малой избе старый Прокша, дядя Моислава Поповича, учит детей грамоте: скажет слово – дети запишут. Потом ходит – проверяет, исправляет ошибки.

В избе тепло. С утра печка натоплена. В ней горшки со щами да кашей стоят, дожидаются обеда. Вдоль стен – лавки сосновые. На них сидят дети, и сред них – Матвейка, старший сын Моислава Поповича, дедов любимец. У всех учеников в руках церы – дощечки, покрытые мягким воском, на них буквы выводят. У каждого и писало – бронзовая палочка. Один конец острый, чтоб буквы по воску процарапывать, другой – плоский, ошибки стирать.

Прокша устал грамоте учить. Да и дети утомились – с раннего утра сидят.

– Ладно, ребята, кончайте писать, слушайте, что расскажу вам, – говорит Прокша. – Был я вчера на городском вече[1]1
  Вече – народное собрание в Древней Руси, высший орган городской власти.


[Закрыть]. Бояре держали совет, кому в этом год за данью собираться. Лето прошло. Полевые работ закончены. Урожай собран. Пора отправлять на далёкую Северную Двину караван судов за данью. Выбрали Матвейка, твоего отца – Моислава Поповича. Опасный поход будет. Но сам поход за данью ещё полдела. Наказало вече Моиславу Поповичу найти богатые земли Югорские.

Никто из ребят не знает, где они, эти земли, слушаю учителя – интересно.

– Давным-давно, – продолжал рассказ Прокша, – старики старикам рассказывали, ходил новгородец один на Двину. Звали его Гюрята Рогович. Собрал он дань и решился дальше отправиться, в новые земли. Долго шёл. Через дремучие леса, через бескрайние болота вышел к высоким горам. И упираются те горы прямо в небо. Увидал Гюрята в горах узкую расселину между скалами. Не испугался, зашёл в расселину. Шёл, шёл и оказался по ту сторону гор, в краю, где живёт племя югорское…

Совсем ребята притихли, боятся шелохнуться, а Пракша дальше сказывает.

– … Увидали югричи у новгородцев оружие железное, лопочут что-то по-своему быстро-быстро. Смекнул Гюрята, что железо Югре в новинку, предложи на меха меняться, дорого запросил. Но югричи на всё согласны, меха несут – в их лесах соболя да куницы видимо-невидимо.

Заплутал на обратном пути Гюрята, чуть совсем не пропал. Насилу к Двинскому селу выбрался. Стали у него люди путь до югорских земель выведывать, а он и сказать не может.

Так и не нашли по сей день дороги в Югру, а многие искали.

Вот и отец твой, Матвейка, тоже счастья попытает. Найдёт Югру – большое богатство городу принесёт, да и сам внакладе не останется.

На Торгу

Скоро и отец о Югре разговор завёл:

– Собирайся, сын, пойдём на Торг – товары выбирать. Подрос ты за лето, возьму тебя в поход с собой, пора уже к трудам привыкать.

Матвейка ничего не сказал, головой мотнул и в сени выскочил сапоги натягивать, а сам рад-радёхонек.

Пятница – день торговый. Со всех окрестных сёл народ валит на правый берег Волхова, где разместилась Торговая площадь. Купцы побогаче имеют ту свои лавки, а кто победней, разложил товар прямо на земле. Многолюдно здесь в пятницу – шумно, весело.

Моислав Попович с Матвейкой остановились у лавки.

– В Двинскую землю, значит, собрался, боярин? – оживился купец.

Моислав Попович головой кивает.

– Значит, товару тебе много надо. Дорога дальняя, как не поторговать в пути. Вот ножи острые. Топоры бери. Разные стрелы: маленькие – на птицу, большие – на лесного зверя. Рогатины – на медведя. А для тамошних девушек – украшения: стеклянные бусы, браслеты, из красной меди пуговицы-бубенцы да подвески-уточки, у которых лапки звенят.

Моислав Попович осматривает вещи, торгуется. Не поговоришь с купцом – обидишь. Ему не только продать, ему и товаром похвастать охота, и последним новостями поделиться:

– Да вот, боярин, вчера Гильфандус, немецкий купец, меня спрашивал, когда вы назад вернётесь. Хочет у Новгорода меха торговать.

– Не близко ведь едем, ещё те меха по лесу бегают, – отвечает Моислав Попович. – Вернёмся с удачей поговорим.

Стали товары обсуждать, что из дальних стран купцы возят. Матвейка в сторону отошёл, задумался.

Далеко новгородцы по торговым делам путешествуют, но там, куда его отец собрался, никто ещё не бывал, кроме Гюряты… А был ли тот Гюрята на самом-то деле? Ведь никто и не помнит его, только сказки старики сказывают.

В путь

Рано поутру разбудил Моислав Попович сына. Надел Матвейка новую рубаху с расшитым воротом, запахнул стёганый халат, перепоясался поясом с серебряным бляшками. Прошёлся по половицам – сапоги мягкие остроносые опробовал. Мать хлопочет рядом, не может на старшего сына перед разлукой наглядеться. А Матвейка всё на дверь смотрит, поторапливает отца.

Встал, наконец, Моислав Попович с лавки, накинул на плечи плащ зелёного сукна, повесил на перевязь у пояса тяжёлый меч.

– Ну, прощайте, родные-близкие, скоро ли увидимся.

Мать заплакала и было за ними следом собралась, но Моислав Попович строг – на берег не пустил «Лишние проводы – лишние слёзы», – сказал и быстро за порог шагнул.

Солнце ещё только-только поднялось над крышами домов, не успел развеяться на реке ночной туман, а уже плывут по Волхову рыбацкие лодки-дощаники. На бортах сети развешаны – сушатся. Но в дальние страны на таких дощаниках не отправишься. В поход снаряжают большую ладью – насад. Борта из широких досок – каждая на другую накладывается, насаживается и заклёпками железными скрепляется. На сосновую мачту натягивают широкий парус, а как ветра нет – садятся на вёсла.

У деревянной пристани привязаны шесть расписных насадов. Покачиваются на волне, просятся в дальний путь.

Народу на берегу видимо-невидимо – не все, как Моислав Попович, дома простились. Шум стоит – сто восемьдесят воинов сегодня в поход отправляются. Увидали люди Моислава Поповича, попритихли.

– Здравствуйте, воины-дружинники, здравствуйте и вы, новгородцы! – прокричал воевода. – Прощайтесь по-последнему, пора в путь!

И сам пример подал, первым на головную ладь по доске взбежал, встал на носу.

Матвейка было за отцом поспешил, да услыхал, что кто-то его кличет: «Давай лучше ко мне, у отца сейчас других забот много, а со мной не соскучишься!»

Пригляделся Матвейка: это же дядя Никита Головня, сосед по улице, у руля стоит. Забрался к нем на корму, сел рядом, тяжёлый руль-весло погладил.

– А править ладьёй дашь мне?

– Дам, дам, не волнуйся. Надоест ещё, дорог длинная.

Вскоре взошли в насады и воины. По тридцать дружинников в ладью сели. Одеты по-походному: в войлочных шапках, в домотканых рубахах. Оружие – боевые топоры, луки, кольчуги – надёжно под скамейкам спрятано. Смотрят на воеводу, ждут команды.

Моислав Попович оглядел ещё раз свою дружину: все ли на месте? И дал знак рукой – трогаться. Отвязал носовые верёвки, оттолкнулись от родной пристани шестами. Подхватило насады сильное волховское течение.

Волок

По Волхову в Ладогу-озеро приплыли. Большое озеро, глубокое. Волны серые так и ходят, насады новгородски качают.

Много ещё впереди будет рек и озёр. Из Ладоги-озера в устье реки Свирь, а по ней в Онежское озеро. Поменьше Ладоги, да тоже глубокое, бурное. Но вот и его миновали.

Свернули в Мышью реку. Река, как и другие, чуть, правда, поуже, да ряски и травы водяной много: уткам и гусям здесь раздолье, а грести вёслами тяжело – трава на лопасти наматывается. Берега топкие, глинистые, кусты к самой воде подступают. Медленнее пошёл караван.

Через три дня Мышья река совсем узкой да мелкой стала.

– Как же дальше плыть будем? – спрашивает Матвей ка.

– Вперёд гляди. Видишь, дорога по земле намощена? Брёвна прочным мостом две воды соединяют – отвечает ему отец.

– Вытягивай, ребята, ладьи на берег! – командует Головня.

Положили брёвна-катки под корабли, на них выкатил корабли на помост и потащили, поволокли. Отсюда и название – «ВОЛОК».

Все в ремни сыромятные впряглись. Матвейка с Никитой встал, Моислав Попович – с другой стороны. Каждые рабочие руки на счету.

– Ух-ха! Ух-ха! – раскачали, дёрнули. Пошла ладья, успевай только катки переносить, что сзади освободились, и снова под нос класть.

Так по очереди все шесть кораблей и перетащили. Три версты всего, а шли два дня. И по суше могут корабли новгородские путешествовать!

В Кен-озеро попали. Маленькое. Вода чистая прозрачная.

– Другая здесь земля, браток, – сказал Никита Головня Матвейке, – северная. Край озёрный. Маленькими речками да протоками пойдём, две переволок минуем, а потом уж и до быстрых рек доберёмся. Погоди, приплывём на Вагу – сам увидишь.

Чёртово горло

Вага – река быстрая, пороги бурные, камни острые торчат. Но не так надводные опасны, как те, что под водой. Особенно в одном месте досталось новгородцам.

– Это место называется Чёртово горло, – объяснил Головня. – Сколько здесь людей погибло, и не пересчитать!

Перед Чёртовым горлом привал устроили. Воины отдыхают, а Никита на порог ушёл с Матвейкой. Мальчик из сосновой коры выстругал маленькие лодочки, как Головня наказал, и у порога к воде спустился. Никита встал на бугор, чтоб весь порог видно было. Сначала просто на воду и камни смотрел, а потом скомандовал: «Пускай, Матвейка, кораблик!»

Подхватило течение сосновый челночок, вытянуло на середину и понесло на самые камни. До полудня Матвейка кораблики пускал, а Головня за ним следил – выверял течение. Наконец махнул рукой:

– Пойдём в лагерь, выглядел я вроде бы дорожку в воде, повезёт – проскочим. Видел, как последние кораблики прошли? Чуть-чуть на камни не наскочили, да всё же прошли. Так и нам завтра держать над будет.

На другой день Никита первую ладью повёл. Берега сужаться стали: вода несется стремительно, корабль с борта на борт бросает…

– Держись, ребята! – крикнул Никита.

А уж потом и голоса человеческого слышно не стало. То нос, то корма вверх взлетают. Брызги – словно дождь хлещет! И пена шапкою по воде.

Матвейка в скамью вцепился, а Головня на руль навалился, вперёд глядит. Проскочили!

Никому Головня не доверил ладьи вести, сам назад пять раз возвращался. Все ладьи через Чёртово горло провёл, ни одну не повредил. Не зря, видно, с Матвейкой кораблики пускали!

На Двине-реке

В скоре кончилась Вага, вошли в Двину-реку. Широкая, много шире Волхова будет. А по берегам ни одного дымка. Стала река на рукава дробиться. Потянулись косы песчаные, пустынные островки, поросшие редки кустарником и камышом. Казалось, не скоро до жилья доберутся.

Неожиданно за поворотом Двины село показалось. На высоком берегу стоит. Огорожено земляным валом, а по валу бревенчатый частокол. Здесь большую остановку сделали.

Людям – отдых, а Моиславу Поповичу – самая работа. Дань с окрестных сёл давно свезли, ждут дружинников. Надо меха пересчитать, разложить по тюкам.

Неделя как один день прошла. Обычно после того возвращались обратно, а Моислав Попович не спешит, к отправлению не готовится, ходит по дома двинским, советуется со стариками-старожилами, как дорогу в Югру найти.

– Слушайте, воины! – обратился Моислав Попович к новгородцам. – Вот что вам скажу: тяжела была дорога, а дальше ещё тяжелей будет. Но только кто со мной дальше пойдёт, для Господина Великого Новгорода постарается – тот и славу, и почёт, а может и богатство добудет. А насчёт пути… Я узнал. По морю Студёному поплывём. Насады крепкие – выдержат.

– По морю? – изумились воины. – Не ходил вед никто в этих местах, пропадём!

– Не должны пропасть, – Моислав Попович махну рукой. – Никита, веди Ахмыла, пускай сам всё расскажет!

Головня вышел в середину круга с низеньким человеком в кожаной рубахе и высокой лисьей шапке:

– Вот, проводник ваш будет!

– Кто такой, откуда родом?! – закричали и толпы.

– Ахмылом зовут, два года в Двине живу. Родился – печорцем был, да только давно своего народа не видел. Охотники лесные напали на посёлок, в плен взяли, тогда я совсем ещё Маленький был. С ним жил. В Югру ходил, язык знаю, буду переводить. О лесовиков бежал, к охотникам на морского зверя попал. Много с ними плавал. Каждый камень на море знаю. Старики говорили, по морю быстрее до Югры добираться. По лесам плохо, в лесу злой народ живёт.

– А Югра-то как? Станет с нами меняться?

– Хороший товар везёте, – Ахмыл головой кивнул. – Будут шкуры, если Воршуд разрешит.

– Какой ещё такой Воршуд? – спросил Никита. – Князь югорский, что ли?

– Воршуд – бог югорский. У колдуна – главного шамана фигурка Воршуда есть. Шаман жадный очень хитрый, как лиса, все люди его боятся. Что шаман скажет – всё сделают. Много подарков дарить надо, может, добрый станет.

– Ну как, братья-новгородцы, доверимся Ахмылу пойдём по морю Студёному? – спрашивает Моисла Попович у воинов. – Не впервой ведь новгородца по морям путешествовать. В шведские земли каждый год купцы ходят, случалось и мне караваны те водить – тоже не ближний свет, а мы отважимся теперь, дойдём туда, куда никто не хаживал.

– Какой разговор! – зашумели дружинники. – С хорошим проводником любая дорога не страшна. Все с тобой пойдём!

Студёное море

Полдня по Двине плыли. Издалека ещё шум услыхали. Вот оно, море, – грозное, холодное. Вода серая. У берега не пройти. Торчат камни из воды. Встречаются с хороший дом величиной, а на них трава морская зелёная и пена: наскочит ладья, вмиг разобьёт в щепки, а прибой по всему побережью раскидает.

Парус надулся дугой, того гляди, сорвёт. Пять дней и ночей по морю плывут. Лепёшек поедят да рыбы вяленой, водой из бочонка запьют. Неспокойно море: валы перекатывает, вода через борт заливается – только успевай черпаком работать. Одежда отсырела. Холодно на воде, люди продрогли, устали всем во сне земля мерещится.

Тут настоящая буря началась, налетела шквальны вихрем.

Паруса сорвало, плотную парусину, что и нож трудом режет, как тряпку разорвало. В каждом насаде по два, по три весла не досчитались. Долго Никита в берег всматривался. Увидал, наконец, между камням просвет, решился – направил ладью к берегу.

Выкинуло корабли на прибрежный песок. Оттащили люди из последних сил насады подальше от разбушевавшегося Студёного моря и рядом на песок попадали. Сил не было даже костёр развести.

Никита первый заметил – пропал один насад. Где от своих отстал, что с ним случилось? Разве углядишь? Три дня на берегу стояли, ждали. Костры-дымники днём жгли, а по ночам большой огонь разводили. Всё надеялись: вдруг заметят, приплывут? Не заметили. Не приплыли. Погиб корабль, а с ним тридцать новгородцев. Сурово море – взяло добычу, назад не отдаст.

Наконец море успокоилось, как будто и не был бури вовсе. Столкнули корабли с берега, дальше поплыли.

Летят за ладьями чайки, кружатся в воздухе, кричат, суетятся, и веселей у людей на душе становится. Не одни они в этой водной пустыне.

Плывут новгородцы по морю, вдруг с одного корабля кричат:

– Река!

– Это Печора-река, – говорит Ахмыл, – старик сказывали, тут горы близко.

Долго плыли. Ахмыл стал места узнавать – бывал здесь прежде. Уверенно караван повёл. Из Печоры в речку поменьше свернули, потом еще в одну.

– Что это впереди, в тумане, высокое, тёмное?  спрашивает Матвейка.

– Горы! Горы! – закричали дружинники. – Неужто доплыли?

Высокие стоят горы, верхушки в облаках теряются. А на берегу – селение.

Как Югра гостей встретила

Все жители к кораблям высыпали. Незнакомые люди приплыли, как не посмотреть! Новгородцам тоже интересно – необычный народ югричи. В меховых рубахах-кухлянках, что через голову надеваются. Сапоги и те из мехов. Богатый, видать, край, если все в меховую одежду рядятся.

Впереди всех старик шаман, колдун главный, а за ним чуть поодаль помощник его с большим бубном. У шамана рубаха-кухлянка нитками разноцветным расшита. Шапка с тремя лисьими хвостами, а на сапожка мягких уши куньи болтаются на верёвочках. На груди бусы костяные и ожерелье из клыков медвежьих: силу медведя оно шаману даёт. Ниже бус висит на шнурке блестящая фигурка человечка в юбочке. Руки в бока упёрты, словно собой похваляется, а сам смотрит косо, недоверчиво.

Ахмыл вперёд с Моиславом Поповичем вышел, переводит слова воеводы:

– Издалека к вам в гости пожаловали. Принимайте с миром. Хотим меха на железные вещи менять. Будете торговать?

Увидал шаман ножи, топоры и бусы, что Моислав Попович на земле разложил, – в глазах огонёк загорелся. Недобрый, жадный. Снял с шеи человечка, к каждому предмету приложил, поднёс к уху, затем сам что-то прошептал. Снова на шею повесил. Выхватил вдруг у помощника бубен, в пляс пустился.

– Это он у бога своего, Воршуда, разрешения просит с нами дружить, – объясняет Ахмыл. – Видишь, висит на груди божок, он и есть Воршуд, в нём сил шаманская, колдовская. Из-за этого божка все шаман боятся.

И правда, замерли все югричи, смотрят, как шаман колдует. Оттанцевал шаман. Пот градом льётся – жарко в меховой кухлянке, а снять нельзя. Она тоже заколдованная.

– Воршуд не отвечает, – сказал шаман гостям. – Сегодня пировать станем, а ночью я ещё спрашивать буду. Проходите – вон на пригорке у реки вам место, там живите.

Пошли гости через посёлок – удивляются: бедно югричи живут, не как новгородцы. Вместо изб землянки маленькие, крыши дёрном обложены, Посередине очаг дымит, а вокруг шкуры лежат. И лето и зимой – у костра. Все в мехах, а бедняки – чудеса!

Новгородцы шатры разбили, стали лагерем. Выбрал Моислав Попович подарки побогаче – шаману. Надо задобрить, иначе меняться югричам запретит.

Матвейкина находка

Ночь настала. Заснул лагерь. А часовые у костров ходят, с дремотой борются. И посёлок югорский спит, только собаки воют.

Вдруг среди ночи у новгородских шатров в бубен забили громко, закричал кто-то тоскливо-тоскливо, словно заплакал.

Выбежали новгородцы из шатров. Видят, шаман юлой вертится, только лисьи хвосты на шапке мелькают. В руке у шамана бронзовый человечек зажат, он им в воздухе всё время какие-то узоры выписывает.

– Обижен очень, – говорит Ахмыл, – мало дали. Воршуд ему запрещает меняться.

– Ну и хитрец, ну и жадина! – ухмыльнулся Моисла Попович. – Сколько же ему надо?

– Много надо, – объясняет Ахмыл, – ему все подарки приносят. Он и привык, сам не охотится.

– Ладно, скажи, пускай спать идёт, завтра разговаривать будем, – наказал Моислав Попович.

Матвейка раньше всех проснулся, побежал на речку умываться. Ополоснул лицо холодной водой и бегом к костру – греться. В траве, около кострища, гляди – блестит что-то. Нагнулся… а там человечек бронзовый – шаманий божок! И совсем не страшный, маленький. Схватил его – и бегом к отцу.

– Надо отдать, – Моислав Попович нахмурился. – Пошли скорей к шаману, а то скажет, что мы украл – не миновать беды.

Около шаманьей землянки весь посёлок югорски собрался. Смотрят, как шаман у дверей по земле катается волосы на себе рвёт, кричит что-то.

– На новгородцев наговаривает, – объясняет Ахмыл – говорит, плохие люди приплыли. Пугает югричей: Воршуд ушёл, говорит, от них, торговать не разрешает.

– Смотри-ка, сам потерял, а на нас всю вину сваливает – разгневался воевода. Поднял высоко божка югорского, всем показал: – Держите своего Воршуда никуда он не уходил, вот он!

Не успел договорить, югричи божка увидели – повалились на землю. Смотрят на боярина со страхом, а встать не решаются.

– Да вставайте же, что испугались? – Моислав Попович подошёл к ближайшему югричу.

Тот вскочил – и как закричит быстро-быстро свои соплеменникам и на шамана рукой показывает. Ахмыл переводить едва успевает.

– Говорит, что шаман обманщик, а не колдун. Не смог Воршуда удержать – ушёл он к пришельцам. Нельзя теперь шаману доверять.

Встали югричи с земли, обступили новгородцев, шумят.

– За своего тебя, воевода, признали. Раз у тебя человечек – значит, сильней ты шамана! В гости зовут. Будут меняться!

На другой день все пришли к шатрам. Принесли меха.

Пошла оживлённая торговля. С окрестных сёл люд приехали. По всей округе разлетелась весть. Две недели в югорском посёлке простояли новгородцы, за это время сдружились с жителями.

Но вот кончился у новгородцев запас товаров. Пришло время уезжать.

Насады мехами нагружены, а друзья югричи в дорогу гостинцев принесли: рыбы вяленой, мяса копчёного, ягод, лесного мёда.

Понравились югричам гости.

Все вышли на берег гостей провожать.

Только шаман закрылся в своей землянке – думает, как бы силу прошлую вернуть. Да не боятся его больше югричи.

А Моислав Попович решил югричам Воршуд оставить.

Вынул из кошелька – протянул охотнику, который не побоялся шамана обманщиком назвать:

– Бери, сам шаманом станешь!

Замахал югрич руками, улыбается, на грудь воеводе показывает.

– Нельзя им к колдовским вещам прикасаться, – пояснил Ахмыл. – Тебе можно, раз к тебе Воршуд пришел, ты и носи. По этому человечку тебя всегда здесь узнают.