Текст книги "Сновидения петербуржца"

СВЕТЛАНА БЕЛОВА

 
Я видел сон: в начале января
(Недавно год отпраздновали Новый)
Светлану встретил я на улице, Белову,
И на нее запал, вульгарно говоря.
 
 
Ее глаза как бархат черный,
Как бархат гладкий взгляд их нежный.
Игра в нем искорки задорной
И чистота пушинки снежной.
 
 
Стрела Амура к цели полетела,
В Светланы сердце пущенная мной,
И говорит она решительно и смело:
«Хочу тебя, пойдем ко мне домой!»
 

 
С ней поднялись по лестнице к квартире.
(Желанье разгоралось все сильней.
Я чувствовал: в огромном этом мире,
На белом свете, нет ее родней.)
 
 
Но вот
случилось
что
потом —
Исчезла
Света
как
фантом!
В сознании невиданной потери,
В безумии панического страха
Я взвыл подобно раненному зверю,
Я был на грани жизненного краха.
 
 
«Входи в квартиру, милый, я готова!»
 
 
Я дверь открыл, вхожу – и вижу ложе:
На нем Светлана без одежды.
На божество она похожа,
Меня зовет и тело нежит.
 
 
А рядом с нею на постели
Лежат два волка. Словно бритвы,
Клыки, оскалившись, блестели.
Рычат. Я стал читать молитвы.
 
 
С постели спрыгнули и смолкли.
 
 
Одежду сбросив и горя желаньем,
Я бросился в объятия к Светлане
И поцелуями горячими обжег
Ее все тело с головы до ног.
Но несмотря на все мои старанья,
Мой член обмяк. Я главного не смог.
 
 
И это – правда горькая в рассказе:
Не слились мы со Светою в экстазе.
 
 
Итак, я потерпел в постели
Фиаско полное. К тому – какой позор! —
На секс наш посторонние глазели,
Но скрыть себя до времени сумели,
И был среди них Меньшиков, актер.
 

РАФИНАД

 
Гигиенических салфеток
Носил я в сумке упаковку
(Для наведенья марафета).
Достал пакет, но взял неловко,
И уронил салфетки наземь я.
Что за досадная оказия!
И подобрав пакет с земли,
Увидел я, что он в пыли,
Но изнутри не стал он грязным
И возбудителем заразным:
Салфетки в пленке герметичной,
Всегда они гигиеничны.
Пакет я вытер, отряхнул
И в сумку снова запихнул.
Но тут растроился я очень:
Рука нащупала коробку,
Водой нечистой был подмочен
В ней сахар. Выскочила пробка —
Бутылка в сумке пролилась,
С водой на дне смешалась грязь,
Впиталась в сахар. Вот досада!
Пропало столько рафинада!
 

ВАГОНОВОЖАТАЯ

 
Еду в трамвае —
переживаю:
 
 
Он управляется бабой дебильной,
Жизнь пешеходов ее мало трогает,
Едет, не глядя в окно на дорогу,
По телефону болтает мобильному.
 
 
Что вытворяет безмозглая дура?
Вот подойду – и влеплю ей затрещину.
Только подумал – на рельсах фигура
Выросла стройной молоденькой женщины.
 
 
Тетка беспечна,
                        наезд обеспечен! —
Вспыхнула мысль. От волненья вспотел я:
Прет на прохожую груда металла…
Вопль, удар – и ее распластало.
Буфер, наехав, коверкать стал тело.
 
 
Шок испытав, я зажмурил глаза.
Тетка нажала на тормоза.
 
 
Стоп. Остановка.
                   Поздно, чертовка!
Надо такой приключиться беде,
Плюс предстоят показанья в суде.
 
 
Вид был ужасен кровавого трупа.
Тетка смотрела спокойно и тупо,
Как посторонняя, невиноватая.
Баба-убийца, вагоновожатая.
 
 
Люди сбежались толпою вокруг.
Охти да ахти, снуют хлопотливо.
Тело недвижное, дернувшись, вдруг
На ноги встало от силы прилива.
 
 
Корпус обрел свою прежнюю форму,
Шея не виснет, и строен скелет,
Зажили раны, и пульс пришел в норму,
Кровоподтеков пропал синий цвет.
 
 
Сжало в ладони оно в кулаки,
Чтобы вожатой задать тумаки.
 

НАДЕЖДА

 
Мотор заведен, и сейчас мы отчалим.
Стартуем. Надежда бежит впопыхах
Вдогон за машиной с гримасой печальной.
 
 
Кричит нам она: «Я сварю вам обед,
 
 
Отец на ходу ей кричит из окошка:
«Надежда, пойми, ты дурная кухарка.
Вчерашний твой суп – от него только харкать,
Дать бы тебе за него по лбу ложкой!
 
 
Нет проку в тебе – увольняю за это,
И сам приготовлю на ужин котлеты.
 
 
Отныне мы трое тебе не питомцы,
Расчет получи, пару рваных червонцев!»
 
 
Две рваных бумажки ей бросил под ноги
И резко дал газу. Надежда одна,
Рыдая, стояла на пыльной дороге…
Но было еще продолжение сна…
 
 
Отец не нарушил им данный обет:
Нажарил на ужин он гору котлет,
Но пробовать мать их не стала, однако,
Под дерево бросив голодным собакам.
 

.

ДАДА ПРШО

 
Два футбольных клуба – «Челси» и «Монако» —
В Лиге чемпионов проводили матч.
Монегасков острая началась атака,
Пас был отдан форварду, подхватил он мяч.
 
 
Это был Дада Пршо.
Первым краем он прошел
И пробил издалека,
Подкрутивши мяч слегка.
 
 
Тот под перекладину бац! – и вниз отскок,
Вдоль вратарской линии покатился вбок.
 
 
Но одно не ясно: пересек ее ли?
(Спорные моменты – правило в футболе.)
 
 
Дал повтор замедленный телеоператор:
Мяч зашел за линию – видно хорошо,
Но судьи решение – субъективный фактор,
И засчитан не был гол Дада Пршо.
 

«ВЕЛИКАН»

 
Через трамвайные пути
Дорогу мне не перейти,
Максима Горького известный всем проспект.
Трамваи едут взад-вперед,
Один, другой и третий прет.
И все мои попытки – ноль эффект.
 
 
И только сделаю я шаг,
Заметит вмиг железный враг
И на меня несется, будто бы стрела.
И отступаю я назад,
Проехал мимо подлый гад,
Но следом новый змей ползет из-за угла.
 
 
Вот-вот порвется жизни нить:
Они меня хотят убить.
В лепешку смят я буду многотонным грузом.
Бегу вперед во всю я прыть,
И удалось мне проскочить.
Трамвай дал тормоз, за спиной проехав юзом.
 
 
Раздался скрежет мне вдогон,
Но перешел я рубикон —
И вот гуляю в Александровском саду.
Разжал тиски свои капкан,
И к кинотеатру «Великан»
Походкой бодрой и уверенной иду!
 

КОРАБЛИК

 
Еду по льду на фигурных коньках,
Сделать мечтаю фигуру – кораблик.
Прежних попыток эффектом был крах.
Новая проба. Берет меня страх.
Я наступаю на старые грабли?
 
 
Ноги расставив, как два носа лодки,
Боком по льду без проблем всяких еду.
Выполнил я элемент сложный четко.
Видела мать. Ей кричу во всю глотку:
«Мама, ты рада? Победа, победа!»
 
 
P.S. (post scriptum)
 

ТУПИК

 
Иду по Боровой. Дом номер двадцать шесть.
В нем диспансер для наркоманов есть.
 
 
А у дверей, в коляске инвалидной,
Сидит бритоголовый инвалид,
И невооруженным глазом видно,
Что дерзкий и матерый он бандит.
 
 
И тут от удивленья я опешил:
Ведь это Александр Солоник!
Всегда в бегах, но – ловок леший! —
Уходит хитроумно от погони.
 
 
А если сообщу я куда надо
И выдам органам увертливого гада,
 
 
Не скроется на этот раз негодник.
Ведь невдомек ему, что втайне я охотник.
 
 
И только так подумал – за спиной
Шаги: меня опередили.
Я оглянулся и увидел, что за мной
Шел незнакомец, с виду киллер.
 
 
И в панике я задал стрекача,
Спасаясь от расправы палача.
 
 
Бежал как угорелый от него я.
И, как попал, не помню, на пустырь:
Там здание стояло нежилое.
Я шмыг в него. Достань меня, упырь!
 
 
И от волненья так вошел я в раж,
Что промахнул за этажом этаж —
 
 
И на последнем оказался сдуру,
На самую взобрался верхотуру.
 
 
Как сумасшедший бросился к окну,
Прильнул к стеклу, вниз глянул… Ну и ну!
 
 
Огромной показалась высота —
И выбраться наружу я не мог.
Я жизнь свою, как книгу, пролистал —
Ведь гибелью грозил с окна прыжок.
 
 
Я в западне: куда ни глянь – блокада.
Спуститься вниз: там киллер-василиск!
Убьет меня одним своим он взглядом,
Но прыгать – тоже безрассуден риск.
 
 
Какой просчет, какой самообман!
Охотником себя вообразил —
И сам, как заяц, угодил в капкан,
Спасаясь бегством из последних сил.
 
 
Что делать мне? Стою в оцепененье,
И комом ужаса застрявший в горле крик…
Вниз броситься, спуститься по ступеням —
Один итог. Один тупик… Тупик!
 

Книга 2

АДМИРАЛТЕЙСКИЙ ОСТРОВ

 
По Адмиралтейскому
                                      острову иду.
Впереди Васильевского —
                                   берег на виду.
За Невой, напротив,
                               в золотом сиянии
Университетской
                           набережной здания.
Как живой румянец
                               розовый их цвет.
Мне прийти к ним надо,
                                но дороги нет…
 
 
Переплыть Неву бы, да стремнина невская
Сильная, студеная. Как не дорожить
Мне своим здоровьем? Есть причина веская:
Хвори я хронической не хочу нажить.
 
 
Там себя смирила грозная река.
К берегу спустился: здесь могу поплавать,
Здесь и переправа станет мне легка.
 
 
Вынырнул внезапно слева от меня,
От него шарахнулся я как от огня.
 
 
Раз махнув, торпедой ходу дал вперед,
И нырнул, и ногу показал козлиную,
Снова всплыл, и прямо на меня гребет.
 
 
И слоновьим глазом посмотрел он мутно.
Здорово я струсил, взял за сердце страх.
К берегу обратно мчусь на всех парах.
 
 
Выбрался на берег… Ох ты, доля злая!
Чтоб, в Адмиралтейском округе гуляя,
Не мечтал попасть я в Университет.
 

ДВОРЦОВАЯ ПЛОЩАДЬ

 
Через мост иду Дворцовый
К Невскому – и скис я:
Впереди меня здоровый
Мужичина лысый.
Он идет, и кроет матом,
И пустую, как гранату,
Взял за горлышко бутылку.
В нем почувствовал я зло.
Мне, конечно, повезло,
Что ко мне он был затылком.
Обернется если вдруг он
(Этой мыслью я напуган),
То бутылкой даст мне в лоб.
Может быть, загонит в гроб.
Ох, погубит он меня!
Чтоб не быть мне в переделке,
От него как от огня
Я бегу обратно к Стрелке.
И почувствовал урод,
Что включил я задний ход.
По пятам мужик дурной.
Но догнать меня не смог он:
Далеко я был от гада.
Проезжавшего трамвая,
Злость бессильную срывая.
 
 
Успокоившись, мужик взял прежний курс:
В сторону Адмиралтейского проспекта
По мосту пошел (таков его был вектор).
Я не двигался, пока не скрылся гусь.
И тогда лишь перешел в конце концов я
Мост. И вот она – моя Дворцовая!
 

АННА ВОСПЕННИКОВА

 
Воспенникова Анна
С обидой, укоризной
Бранила неустанно
Меня, что я капризный,
Что не пошел к Пшеничным.
(Мол, это не этично.)
И не было б печали!
А я вот, непослушный,
Проступок мой тяжел.
За это и отвечу,
Что не пошел к Пшеничным.
(И выгляжу комичным.)
 
 
Вот прихожу домой
Везде: по плинтусам,
Все заросло травой
Лесной и луговой,
И муравьи кишат.
Ну, просто сущий ад!
Скорей бегу на кухню
И с возгласом “эй, ухнем!”
Хватаю в руки веник,
Штурмую муравейник,
Но труд мой безуспешен
А их не извести
Ни метлами, ни вениками…
И вспомнил я Воспенникову.
 

ДИАРЕЯ

 
У Михайловского сада,
Я хотел сплясать ламбаду,
Танец пламенный любви.
 
 
Подобрал себе партнершу.
Сто пудов, дуэт хороший,
С нами Эрос, с нами Бог!
 
 
Но, в экстазе с ней дурея,
Только стали танцевать,
Острый приступ диареи
 
 
Я старался, да не сладил
Все штаны свои обгадил,
Обосрал в саду газон.
 
 
Мне на жопу приключенье
Да позор публичный плюс.
Стал итогом лишь конфуз.
 

ОГРЫЗОК

 
Перехожу Дворцовый мост —
Меня преследует прохвост.
 
 
Он поступил довольно низко:
В меня метнул, свинья, огрызком
 
 
Антоновки и, словно бес,
Поизголялся – и исчез.
 
 
А жаль, я б дал ему по роже…
Вот Академия художеств,
 
 
А вот колонна за оградой —
Я у Румянцевского сада.
 
 
И тут, как важный господин,
Сажусь в шикарный лимузин.
 
 
И мчится, будто бы ракета,
Он мимо Университета.
 
 
И в лимузине – высший класс! —
Я лапал девок целый час.
 

ДВА СНОВИДЕНИЯ НА «ЗУБНУЮ» ТЕМУ

 
1
 
 
История простая:
Коронка золотая,
Надетая на зуб,
Из нёба выпадает,
И это угнетает.
О Боже, как я глуп!
 
 
Вдавить ее обратно
Хочу: мне не понятно,
Что это не надежно,
Но верю мысли ложной.
 
 
Еще попытка, проба…
Но нет, не держит нёбо!
 
 
2
 
 
Слева выпали из нёба
Мост с припаянной коронкой.
Мост похож был на бородку,
У дверного как ключа.
В этом смысл был особый,
Смысл глубокий, очень тонкий.
Бесполезная работка —
Вставить вновь их, без врача.
 

АНКЕТА

 
Сидел в своей комнате на Поварском.
Свет солнечный лился сквозь окна…
Мобильник сработал – к нему я бегом,
И сердце, встревожась, как ёкнет!
 
 
Был знак на экране – замочная скважина.
Что это еще за примета?
Открыл «посмотреть» – там какая-то лажа:
На имя мое – анкета.
 
 
В моем организме (ответить я должен)
Какие опасные вирусы есть
И как проявилась зараза на коже?
Да как они смеют в жизнь личную лезть!
 
 
И тут за окном вдруг услышал я шум:
На улицу глядь – а там целая рота,
Военные медики. Понял мой ум,
Анкета – их рук, несомненно, работа.
Заставят писать, если мне неохота,
Проникнув в мой дом. И сейчас будет штурм…
 

ОКНО

 
Я в комнате Равиля Байгельдинова
Увидел с изумлением окно,
Когда он шторы в стороны раздвинул, —
Стеклянное сплошное полотно.
 
 
Оно огромно было – во всю стену,
И в изобилии давало свет дневной.
И даже ночью, а не только денно
В нем четко виден был объект любой.
 
 
И я в приливе бурного восторга
Поднес к окну неосторожно руку —
И раму деревянную потрогал,
И вышла неожиданная штука:
 
 
Окно открылось, и его перекосило.
Вернуть на место – что за черт! – невмочь мне.
Тяну, стараюсь изо всей я силы,
Переживаю: совесть мучит очень.
 
 
И все же я окошко починил,
Хоть перед этим здорово на глючил:
Я инструмент особый применил —
Крестообразный ключик.
 

ПРЕЗЕРВАТИВ

 
Я с Надеждою в постели —
Не уйду от факта.
Секса с нею мы хотели,
Полового акта.
Надя ласкова, мила…
Кое с кем она была
В отношеньях близких.
Знаю все ее дела.
Хоть опасность и мала,
Все же фактор риска.
Гонорея не нужна.
Где презервативы?
Взял один – и вот те на!
Это ли не диво?
Был размером он с мешок,
Носят в чем батоны.
Испытал я транс и шок —
Для слона гондоны
Или пушечный чехол.
Я сидел и ахал.
И в тот раз – увы, прокол! —
Надю не потрахал.
 
 
Чтоб закрыть надежно хер
Латексной одеждой,
Нужен правильный размер —
Спи тогда с Надеждой.
 

НАПЕРСТОК

 
В грязной пивной, где дыханье миазмов,
Где атмосфера хмельного маразма,
Вижу во сне себя: бросил культурно
Правой рукою окурок я в урну.
К урне нагнулся и вижу: там блестка.
(Как оказалось, железный наперсток.)
Носил – и не видел! – его на руке.
Теперь оказался он в мерзком плевке.
Взять его в руки мне неприятно.
Как я достану наперсток обратно?
 

ПЕНАЛ

 
Зачем-то я выбросил школьный пенал
Во двор, в траву, из окошка.
Потом пожалел: дебил, маргинал!
Ведь надо же думать немножко.
 
 
Из дома на улицу выбежал я.
Ищу в заборе калитку:
Пенал отыскать во дворе – цель моя. Сознание мучит убытка.
 
 
Но тут – приключение, казус трагичный:
Пал Палыч (мой шеф) Черевко
Навстречу идет с партитурой скрипичной.
Удрать от него не легко.
 
 
Дает поручение он мне, работу —
Прочесть партитуру скрипичную, ноты.
Слобают концерт скрипачи-виртуозы.
Я буду за пультом. Ужасно курьезно!
О Боже, с каких это пор Оркестра я стал дирижер?
 
 
Начальник со мной говорил пять минут.
Я думал в тревоге: пенал-то упрут!
 
 
Я весь на иголках, я так торопился.
Мой шеф от меня, наконец, отцепился.
Во двор прибегаю – печальный финал:
Увы, не нашелся мой школьный пенал.
 

БОТИНОК

 
На мотоцикле по холмам
С химического факультета
Я еду. Вдруг смотрю – что там?
Мое внимание задето:
Стоит мужчина у воронки,
Стоит на самой ее кромке.
В руках ботинок держит он
И говорит: «Аукцион
Я посетил, где ваш ботинок
Был выставлен – ценнейший лот».
(Смеется надо мной, скотина,
А может, просто идиот.)
А мужичонка продолжает:
«Да он еще подорожает.
Его продам я по цене,
Которая взрастет вдвойне».
Когда подъехал я к кретину,
Он показал мне ловкость рук
И отодрал – гад! – от ботинка
В момент подошву и каблук!
 

ХРОМОВЫЕ САПОГИ

 
Иду я по проселочной дороге
И вижу: посредине – лужа,
А рядом – мужичок убогий.
Он, явно, с головой не дружит.
Стоят два в луже сапога,
Два черных, хромовых, – и мокнут.
Старик: «Чья влезет в них нога,
Тому отдам». (Старик-то чокнут.)
Я говорю: «Зачем же в лужу
Вы их поставили?» – «Так нужно, —
В ответ бросает мне мужик, —
Чтоб показать особый шик
И что они не промокают.
Проверка качества такая».
Я говорю ему опять:
«Уж если обувь проверять,
Вы сапоги поставьте глубже,
На середину этой лужи».
И при словах моих на миг
Замялся, промолчал старик.
 

МИНТРАНС

 
Я в раздевалке. Шкафчики как в бане.
Одежду снял, разделся догола.
Поздней пришла веселая компания:
Мужчины, женщины – красивые тела.
 
 
В просторном зале разлеглись на мате…
Смотрю: Суворова. Богиня в Евы платье!
Мне кровь согрел волнующий огонь,
И протянув к спине ее ладонь,
 
 
Коснулся я. (Прелюдия объятий!)
Она же спину выгнула дугою,
Как будто кошку я погладил против шерсти.
Пускай облом – полажу я с другою,
 
 
Но и другая мне не оказала чести.
Какой-то парень, статный, молодой,
В себе уверен был – и с ним хотели секса.
Все занялись любовью групповой,
 
 
Ко мне же не питали интереса.
Какой позор, о как я одинок!
Как стыдно мне! Бегу я в раздевалку.
Оделся. Ба! Пропал один сапог.
 
 
Как мне уйти теперь? И сапога так жалко.
За девять тысяч покупали с мамой.
Без сапога как убежать от срама?
Тут подкатил в коляске инвалидной
 
 
В полковничьем мундире инвалид
Чернобородый, грузный. Важный, видно:
В медалях грудь. И очень он сердит.
 
 
В меня полковник вперил гневный взор
И говорит: «Ты не имеешь шанса
Уйти от нас. Сотрудник ты Минтранса,
И в силе трудовой наш договор».
 
 
И понял я, кто спрятал мой сапог.
Чем возразить полковнику я мог!
 

SANTA CRUZ

 
Идет урок по фитнесу.
К вещам полезным отнесу:
 
 
Динамику движений
Различных упражнений,
 
 
И ритм, и музыку, и плюс
Все не в напряг, не в перегруз.
 
 
«Раз, два, santa cruz, —
Такт задал парень заводной,
Инструктор. – Делай все за мной!
Кто не ленив, тем будет плюс.
Раз, два, santa cruz».
 

ФИТНЕС

 
На Благодатной, дом четыре,
Есть цех, шьют спецодежду там.
Я сторожу его. Ни одному проныре
Пробраться ночью в здание не дам.
 
 
Всегда я аккуратен, осторожен,
Перекрываю посторонним все пути.
Замки, решетки в окнах   невозможен
Проникновенья шанс, как ни финти.
 
 
Спокойно все, но вот однажды ночью
Не совладает с этим ум!
Я изумлен был, скажем мягко, очень,
Когда на лестнице услышал гам и шум,
 
 
Веселье, смех. Полным-полно народа.
Но как они проникли без помех?
Валом валят по коридору в цех
И здесь им всем раздолье и свобода.
 
 
И говорят: «У нас тут подготовка,
Уроки фитнеса». И стало мне понятно,
Что им нет лучше в мире тренировки,
Чем в здании на Благодатной.
 

АНЖЕЛИКА АЛЬБЕРОЕВНА

 
Бумаги лист все красит в белый цвет
И подконтрольна вся эта работа
Прорабу, женщине приятной средних лет.
И убедившись, что процесс в разгаре,
Что в норме все и хорошо устроено,
«Нет, это Анжелика Альбероевна».
 

ВОРОТНИКОВА

 
Мы вдвоем с Воротниковой в зале,
В школьном зале, мрачном и огромном.
Я летать хотел в пространстве темном.
«Не пущу тебя», – уста ее сказали,
Поцелуями мои уста связали.
(Так мне грезилось в виденье сонном.)
 

ЧЛЕН

 
Рядом мастурбирует. Наглость в его взоре я
Прочитал. (Невольно стал я соглядатай.)
Начал он расхаживать, статный и красивый,
Член дубинкой выставив всем на обозрение.
Был как у коня он, длинный и массивный.
За всю жизнь не видывал столь бесстыдной хрени я.
Дерзким поведением и размером этим
Стал он покорителем миловидных краль…
Тот король бесспорный в Университете,
Кто не трус, не прячет член свой за мораль.
 

ДЕМИДОВА

 
Выхожу я из квартиры,
А на нашем марше – Белый бык.
(Все страны мира
Обойди – нет краше.)
Это очень смирный бык:
Вырос в холе, ласке,
К деликатности привык.
Он из доброй сказки.
Кроткий нрав – его натура,
Голова – в поклоне.
Его кормит Цветов Юра
Прямо из ладони.
Я возьму быка к себе
И не дам в обиду:
Не приучен он к борьбе,
К ужасам корриды.
Ну, а если на быка
Чья поднимется рука
(И таких я видывал),
Позвоню Демидовой.
Как спасти быка, совет
Даст она, сомненья нет.
 

БЕЛЫЕ МЕДВЕЖАТА

 
В комнате, где умер деда Миша,
Банку я открыл – консервы,
И от ужаса чуть не снесло мне крышу,
У меня не выдержали нервы:
Медвежата – белые, живые —
Плавали в трех литрах маринада.
Острый уксус им глазенки выел.
Эта боль была страшнее ада!
В шоке закричал я: “Мама, мама!
Ты свари в кастрюле медвежаток:
Видеть их мученья – это драма.
Жжет их нестерпимо уксус гадкий.
Надо поскорей им умереть.
Пусть постигнет легкая их смерть.
А не сваришь – я убью их: либо – либо”.
Банка вдруг упала на пол грязный,
Где куски гнилой, зловонной рыбы
Источали смрадные миазмы.
Мишки чистые, стерильные поплыли
С маринадом по протухшей гнили.
С медвежаток думал я сначала
Смыть налипшие на шкурки нечистоты,
Но потом раздумал отчего-то.
Мать варить их вместе с рыбой стала,
И почувствовал я резкий приступ рвоты.
 

КРОКОДИЛ

 
Я играю в салки
                       с зубастым крокодилом,
В пятнашки – догонялки.
                             Он салка, он водила.
Но малость страшновато:
                             ведь может быть иной
Финал – вдруг аллигатор
                           сожрет, хоть и ручной?
И дрожь пошла по ножкам,
                              и стало не до смеха.
Тут скок из норки кошка
                          (в стене была прореха).
Как крокодил набросится
                             на кошечку всерьез!
За ней по дому носится,
               И очень ему хочется
                             сожрать ее, до слез.
И кошечка смекнула:
                               пришел конец игре.
Хвостом она махнула —
                               и спряталась в дыре.
 

БЕЛЫЙ ТИГР

 
Мне снится белый тигр. Он будто добрый, нежный,
И я приблизиться к нему дерзаю.
Лоснясь на солнце шкурой белоснежной,
Лежит себе, но мысль в меня вползает:
Ведь тигр свиреп, а вид его обманчив.
Не кто иной, как дикий, хищный зверь.
Уйди по-тихому, – шепчу себе, – иначе
Поплатишься. Что добрый тигр, не верь!
И лишь подумал я, в глазах его зеленых
Зажглась вражды холодная искра.
Он встал на лапы, лютый, исступленный,
И понял я: смываться мне пора.
Но вдруг решил вступить я в схватку с тигром
(Идея глупая – попутал, видно, бес),
Сразиться с ним – и поединок выиграть…
И я с рогатиной пошел наперевес.
 

КАБАН

 
Снимается кино, охоты сцена:
Из леса должен выбежать кабан.
Готовы всадники, готов уже аркан.
Для травли подготовлена арена.
Но не успел бедняга-режиссер
Команду дать киношникам “мотор!” —
Из чащи выбежал кабан, и был он дивен:
Торчал из рыла у него слоновий бивень
И был он выставлен вперед, как штык,
Чтобы колоть. Другой кабаний клык
Загнулся вверх, заточен словно бритва,
Чтоб резать лезвием врага на поле битвы.
И все вокруг подняли шумный крик
И бросились от зверя врассыпную,
От страха вспоминая мать родную.
 

БАБЫ В ЧЕРНОМ

 
Вместе с отцом мы со службы церковной
В храма притвор вышли, сходим по лестнице:
Бабы в платках и фуфайках, все в черном,
Снизу идут на нас, мрака предвестницы.
Нету зрачков у них – очи незрячие
Лица без мысли, с тупым выражением.
Глухонемые. Как трупы ходячие.
Баб в черном кто остановит движение?
В церковь с отцом отступаем обратно,
Ужас панический гонит от них.
Но к нам и в храме приклеился псих —
С ним у нас вышел конфликт неприятный…
 

АННА АХМАТОВА

 
Иду по дороге лесной,
Под гору, по самому скату.
Как тень за моею спиной
Зловещая Анна Ахматова.
Колдунья преследует рьяно,
Воздействуя силой гипноза, —
Шатаюсь, как будто я пьяный,
И чувствую взгляд ее грозный.
И тут заплелись мои ноги,
И кубарем вниз под откос,
В колючий кустарник с дороги
Лечу между белых берез.
 

МИТЯ

 
Замаскирован был в глуши лесной гараж.
Машину «АУДИ» в него поставил Митя,
А сам ушел на час, сказав мне, что я страж
И тайного имущества хранитель.
Проходит час, и два, и день, и сутки,
А Мити нет как нет. Не может быть и речи,
Чтоб дальше ждать его. Ну что это за шутки?
И я решил скорей искать с ним встречи.
Иду, иду, кричу за разом раз:
«Эй, Митя! Митя!» Нет его в помине.
Не слышит, а сказал, что будет через час.
Куда пропал? И мой надрывный глас —
Глас вопиющего в пустыне.
И пусть на мне лежит ответственность большая,
Что тайну «АУДИ» по лесу разглашаю, —
Не выдает секретов темный лес,
Где Митя мой трагически исчез.
Вот лес кончается – прекрасный вижу сад.
Меня встречает у калитки дама:
Весь из живых цветов ее наряд.
Я не узнал, а пригляделся – мама!
Она сказала мне: «Не бойся, Митя здесь.
Лес кончился, ты путь прошел свой весь —
Свершилось «АУДИ» открытье.
Тревожных поисков теперь узнаешь цель».
И тут, как солнечный и вечно юный Лель,
Улыбчив, счастлив, появился Митя…
 

СИМОН ПЕТЛЮРА

 
Приехал к нам посол в Россию,
Из стран далеких дипломат.
Он при себе имел мандат
И был он вроде как мессия,
Наставник и учитель – гуру,
По имени, Симон Петлюра.
Симон Петлюра? Вот потеха,
Кто москалей учить приехал!
Но президент Владимир Путин
(Ему-то было не до смеха)
Был вне себя от этой жути.
Взорвался гневной речью он:
«Да это – террорист, шпион,
Бандит, каких немного в мире.
Его мочить пора в сортире!»
«Владим Владимыч, – в разговор
Вмешался я, – Симон-то чист,
Он стратегический партнер,
Отнюдь не националист.
Приехал к нам с благою вестью.
Он верный друг, клянусь вам честью!
И на горах, на Воробьевых,
Он скоро скажет на рассвете
Москве приветливое слово,
И москвичи на зов ответят,
Когда отверзется их слух…
Но прежде пропоет петух».
 

НАГИЕВ

 
Я вижу Дмитрия Нагиева
Во сне: сквозь реку он в тоннель
Спустился втайне, чтоб враги его
Не распознали его цель.
Потом из этого тоннеля,
Что пролегает под рекой,
В конспиративных, видно, целях
Он опускается в другой,
Который глубже. Майна, майна!
В застенок он пробрался тайный,
Где держит журналистов пленных,
К стене прикованных цепями.
Они в признаньях откровенных
Досье откроют фактов ценных,
Добытых разными путями.
 

ЯБЛОКИ

 
Иду с пионерским отрядом
По лесу – ведь мы следопыты.
Нам яблок невиданных надо.
Я чувствую: цель где-то рядом —
И яблоки будут добыты.
Счастливый нас выручил случай —
Мы вышли на кожи гадючьи.
Идем по гадючьим пятам,
Горячим змеиным следам.
Выходим к речному заливу —
И видим мы сад под водой.
Там белого гроздья налива
Горят кожурой золотой.
 

ХИМИЧЕСКАЯ АТАКА

 
Я в сельской местности. Она как поле боя:
Воронки, рвы, окопы, блиндажи.
И вдруг сирена возвещает, воя,
Атаку. Взрыв! Ложись! Земля дрожит.
Я думал, это – атомная бомба.
Поганый гриб не шутка, не фигня.
Но он не рос: иной природы гром был,
Был взрыв химический – и взвился столб огня.
 И разлетелись искры, и капелью
Горячей, липкой, на напалм похожей,
Меня накрыло. (Помоги мне, Боже!)
Я стал химической атаки целью.
И где почувствовал ожоги я на теле,
Там волдыри рассыпались по коже.
 

СТРЕЛКА

 
В туристском автобусе еду.
Поездки мне цель не ясна.
Куда направляюсь, не ведаю,
По воле таинственной сна.
И я убежден сновиденьем,
Что сумка моя – под сиденьем,
А куртка висит у окна…
Поездки мне цель не ясна.
 
 
Вот к месту автобус приехал.
Смотрю я: Васильевский, Стрелка.
Все рады, а мне не до смеха:
Я влип как всегда в переделку.
И сумка пропала, и куртка.
Не мог их спереть даже урка
С проворством и скоростью белки.
Атас! я опять в переделке.
 
 
Давно вышли все пассажиры,
А мне все не в кайф, не до жиру.
Пропажу ищу. Весь исползал
Салон в унизительных позах.
Никак не смириться с потерей.
Момент – и захлопнутся двери!
(А в куртке был паспорт!)
Без пользы Салон я на пузе исползал.
 
 
И вещи найти свои надо,
И ехать обратно не дело.
В священной земле Петрограда —
Сойти бы на Стрелке хотел я.
Вожатой кричу: «Эй, водитель,
Минуту еще обождите!
В автобусе осточертело —
Сойти бы на Стрелке хотел я!»
 

ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ СОБОР

 
Измученный навязчивой мечтой,
Брожу во сне по улицам, дворам.
И вдруг над крышами громадой золотой
Взошел на небе, как светило, храм.
Как будто солнце вышло из-за гор —
И это Петропавловский собор.
 
 
А дальше снится мне, что в электричку сел я.
Куда Бог знает мчит меня она!
Куда я еду? Мне не до веселья:
На сердце камень. Давит грудь вина.
И в окна видно, как от горизонта
Накатывают тучи темным фронтом.
 
 
Бедой холодное ненастье мне грозит.
Таится неприятность в нем большая.
Вот остановка. Поезд тормозит —
И в Петербург вернуться я решаю.
Хватаю вещи с полки – и проворно
Скорее выбегаю на платформу…
 

ВЫБОРГ

 
Мы спешим к платформе
                       железнодорожной
Со старушкой-мамой.
                   Опоздать мы можем
На электропоезд:
                     подойдет вот-вот.
Только я подумал —
                            поезд уж идет.
Он остановился,
                        отворились двери.
Мама ковыляет,
                              старая тетеря.
Может, и поспеем,
                         может, и догоним.
Нам бы сесть в последнем
                                  поезда вагоне.
Ну давай, осталось
                         нам совсем немножко!
Только подкачали
                             старенькие ножки.
Слабенькие ножки
                               маме не покорны:
Не подняться – мать ети! —
                          ей на верх платформы.
То ли было б дело,
                                      если б молодая!
Из-за мамы в Выборг,
                                      точно, опоздаю.
Затворились двери —
                                           поезд и уехал,
И остались мы вдвоем
                                  с мамой моей ветхой.
 

ИНСПЕКТОР

 
Мне грезится: я нахожусь в конторе,
Большая очередь скопилась в коридоре
К инспектору, серьезному мужчине.
У всех одна похожая история,
Все по одной пришли причине:
Замучили дорожные проблемы
(Кто пешеход, кто автомобилист).
Виновники и жертвы ДТП мы,
И каждый знал: он совестью нечист.
Пятном на ней проступки и огрехи.
Спасает от душевного раздрая
Инспектор, за провинность не карая,
А устраняя всевозможные помехи,
И от него, как все, ищу добра я.
Жду с нетерпеньем. Очередь подходит,
Но вдруг какой-то тип меня отвлек:
Со мной беседу – ловкий трюк! – заводит,
Второй тем временем в заветный офис – скок! —
Вперед меня. (Видали вы нахала!)
Часов приемных время истекало…
Вот, наконец, вхожу я и – облом!
Ушел инспектор, кончился прием.
Насмешки едкие в свой адрес услыхал я,
И к горлу подступил, как спазм, обиды ком.
Я в помощи нуждался неотложной.
С души моей кто снимет тяжкий гнет,
И кто теперь в досье моем дорожном
Деяний перечень дурных перечеркнет?
 

ЛЕТАРГИЯ

 
За Петергоф на электричке
Спешу я в Университет.
(В моем вагоне нету смычки
Дверей, и в тамбуре – просвет.)
Подъехал поезд уж к платформе,
Но не сбавляет – сволочь! – ход.
Не остановится! Проворней
Мне надо быть, не то пролет.
По счастью, не смыкались двери —
На полном прыгнул я ходу.
Хоть риск, зато я был уверен,
Что к первой паре попаду.
Я не разбил ни лоб, ни темя.
Остался жив – погибнуть мог.
Дай отдохну: еще есть время.
И на скамейку я прилег.
И в летаргическую кому Я впал.
Проснусь? И понял – нет!
Другие (видел я сквозь дрему)
Спешили в Университет.
 

ЖЕНА

 
На площадь Пионерскую, где ТЮЗ,
С какой-то женщиной пришел я, полагая:
Она жена моя (с которой брачных уз
Уж сколько лет тяну законный груз) —
Вот только выглядит как юная, другая.
И эта новая, но старая жена
Мне говорит: «Пора перемениться!»
И за руку берет меня она
И тащит за собой в больницу:
Убеждена, что свежей крови
Переливанье (трансплантация) —
Необходимое условие
Омоложенья и здоровья.
Ее пример как иллюстрация.
 

ЖЕНЩИНА

 
Я дома ночью не один —
Со мною женщина. Она близка мне.
Мы друг на друга с нежностью глядим,
Но сердце давит тяжесть камня.
 
 
И вдруг раздался с лестницы звонок —
И я нутром почувствовал угрозу,
Как будто сквозь меня пустили ток —
От электрического вздрогнул я мороза.
И я внутри себя услышал внятный глас.
Сказал он мне: «За дверью воры.
Поди открой!» – звучало как приказ,
Как неизбежность приговора.
 
 
И я пошел и дверь им отворил:
Как кролик лез я в пасть удава.
Вошли в квартиру несколько громил
(Черт побери, прислал гостей лукавый!)
 
 
Меня не тронули, а женщину мою
Себе забрали как добычу
(Таков насильников обычай),
Ушли. В прихожей я стою,
До дна позора чашу пью,
И вид мой жалок и комичен.
 
 
Опять звонок. Ну, кто теперь звонит?
Взволнованный, я открываю двери
И вижу: женщина моя, а вот они.
Она их в похищенье не винит —
Флиртует с ними. Я глазам не верю!
Я для нее – не велика потеря…
 
 
И вот приходит женщина другая
Ко мне в мой дом – и я ее ласкаю
Взамен украденной. Она не хуже прежней.
И я люблю ее, и предан ей, и нежен,
 
 
И безмятежная душа поет…
Пока нелегкая грабителей рука
Еще не дотянулась до звонка,
Пока не повторился их приход.
 

ДРЕЗДЕН

 
Приходит Оля Филимонова во сне
И говорит: «Поехали-ка в Дрезден!»
Смутился я. Она мне: «Не красней,
Совместный отдых нам с тобой не вреден.
 
 
В любовный омут прыгнем без оглядки.
Поедем в Дрезден, самая пора!
Тебя хочу я, кончилась игра».
И поцелуй она мне дарит сладкий.
 
 
С ответом медлю я и подхожу к дивану
(И в Дрезден хочется, и гложет червь в душе),
Перевернул диван: из-за обивки рваной
Нежданно выводок посыпался мышей.
 
 
За массовым нашествием их следом
(Такого ждать феномена не мог,
Такое объяснимо сонным бредом)
Вдруг вылез из прорехи грозный дог.
 
 
На Ольгу кинулся – и началась потеха:
Она в окно. У дома ждали кони.
На лошадь вспрыгнула, и вскачь с веселым смехом
Ее пускает, и уходит от погони.
 

НАСИЛЬНИКИ

 
Насильники (двое их было, цыгане)
За Филимоновой гонятся Олей:
Настигли – и девушка словно в капкане.
Зажали в углу – и она вся в их воле,
Отдаться готова, бороться нет сил.
Как угорелый спешу на подмогу.
На них с кулаками кидаюсь: «Не трогай,
Или убью!» – грозно я голосил…
 

ДАНЬ

 
Я вижу сон: мне надо плавать в море —
А там полно прожорливых акул.
Я только аппетит их раззадорю —
Сожрут ни за понюшку табаку.
И я смекнул: чтоб мне себя сберечь,
Я должен принести им мяса с суши
Как дань, и никакая рыба-меч
Вовеки не погубит мою душу.
 

НОГОТЬ

 
Ноготь отца поражен был коростой.
Ноготь на левой ноге был дурной.
Снял отец с пальца корку нароста —
Вскоре здоровым стал палец больной.
 
 
После нашел инструмент он – стамеску —
Сбить гадкий ноготь уж с правой ноги.
Я воспротивился, высказал резко,
Дескать отец допустил перегиб.
«Надо вначале спроситься врача», —
Папе внушал я, занудно уча.
Ноготь не стал удалять он, раз так.
Только сказал мне: «Ну и дурак!»
 

РАНА НАД ПРАВЫМ УХОМ

 
Сижу в большом и полутемном зале.
Вот мать вошла… Потом мне снится,
Как на нее из тени указали —
И выстрелил ей в голову убийца.
Она упала. Киллер пистолет
Направил на меня, и был я как в гипнозе.
И вновь на жест его раздался как ответ
Из полумрака голос мафиози:
«Оставь его!» Убийца опустил
Оружие. Тогда, набравшись духу,
Приник я к матери, шепнувшей мне: «Прости»
И рану разглядел у ней над правым ухом.
 

СВЕТКА

 
Мы сидим и смотрим драму
В бенуаре: я и мама.
Вдруг заходит в шляпе черной
В ложу мрачный незнакомец.
Мать во всем ему покорна:
Обнял он ее проворно
И за руку, не знакомясь,
Хочет вывести из ложи.
Ну на что это похоже?
И управы нет на хама.
Антонина – имя мамы,
А зовет ее он Светкой,
И еще, вульгарно, деткой.
Но в чем самая досада —
Мать уйти с ним страшно рада.
Я ее к нему ревную
(Что он клеит мать родную?)
И пытаюсь отодрать
От нахала свою мать.
А она к нему сильнее
Льнет и льнет, и мне больнее.
Охмурил ее бандит.
Пусть преступник уголовный,
Но он мил ей, и любовной
Страсти в ней огонь горит.
Мать тогда мне говорит:
«Сын родной мой, не суди
Строго ты. Пусти меня
Со смиреньем, не кляня». —
«Хорошо, иди, иди…»
 

ПРЕДАТЕЛЬ

 
В районе спальном нахожусь, в подвале здания,
В ментовке. И свирепый дознаватель
Сказал, что мать мою допрос ждет, истязание,
Но чтобы избежать мне наказания,
Я должен сдать ее, иуда как, предатель.
 
 
И отпустил меня. Я вышел из ментовки,
И вижу маму во дворе. Наврал ей ловко,
Что хочет встретиться с ней там ее знакомый.
И ухожу, а мать сошла в подвал.
И тут меня мильоном острых жал
Раскаянье пронзило ядовитое:
Ее там мучают, а вдруг она убита!
Всему виной мое предательство и ложь.
Не все потеряно! Хватаю длинный нож
И мчусь к ментовскому подвалу я, неверный…
Дверь распахнул – и вижу свою мать:
Старушка бедная трясется в дрожи нервной.
Допрос окончен. Милую обнять
Спешу и вывожу наружу
Из мрачного застенка, где был ужас.
 
 
И тут она хватается за грудь:
«Мне плохо, умираю!» Птичий грай
Кричу и матери шепчу: «Не умирай!»
 

СООБЩНИК

 
Сажусь в попутку я. Там находилось трое:
Отпетые, матерые бандиты.
Такие запросто – раз плюнуть им! – уроют.
Физиономии их мрачны и сердиты.
Вот едем по проселочной дороге.
Кругом пустырь – не жди людской подмоги.
В машине сумка. Говорит один,
Что спрятан в ней гашиш и героин.
Раз еду с ними, – думал я в тревоге, —
Стал наркодилеров пособником в итоге.
Попал в историю. Куда я сел, кретин!
Я стал сообщником среди преступных лиц…
Один из них достал с иглою шприц:
Себя в плечо он колет сквозь пиджак,
Потом в меня всадил – и взвыл я, как ишак,
От боли, плюс догадку дал мне разум,
Что с ними я теперь навек повязан.
Как угораздило меня на путь опасный
Ступить? Как быть? Замыслили что каты?
Горел на горизонте темно-красный
Пожар томительный тревожного заката…
 

САМОСВАЛ

 
Сижу в кабине самосвала.
Лихач-водила жмет на газ.
Тут «крышу вдруг ему сорвало»
Или тарантул впился жалом:
На всем ходу он спрыгнул. «МАЗ»
По трассе мчится без шофера.
Я жму на тормоз – и мотора
Заглох ревущий грубый бас.
 
 
Машину я поставил у обочины,
Но происшествием серьезно озабочен я.
На трассу вышел, чтоб искать шофера.
Иду и думаю: куда же делся он?
И в этот миг в кабину влезли воры.
Произошел классический угон.
По трассе за машиною бегом я.
Халатность! И придется мне ответить.
Припарковался «МАЗ» к подъезду дома —
И стал автобусом. Есть чудеса на свете!
 
 
И два мента, когда открылись двери,
Наружу выпали. Их белые рубашки —
В кровавых пятнах (след бандитских перьев).
Их резали в салоне, как барашков.
 
 
Кидаюсь в панике в подъезд я, как в капкан.
Глухая лестница. Тупик. За мною – вор.
Теперь меня замочит бандюган.
Эх, подписал себе я смертный приговор!
 

ЦЕНТР

 
Захватили выходцы с Кавказа
Здание со множеством заложников.
Я подумал: слава Тебе, Боженька,
Что меня там нет! И был наказан.
Сам пришел я на автопилоте
(Привели насильно меня ноги)
В плен по неизвестной мне дороге,
И подумал о себе как идиоте,
В тот момент, когда закрылась дверь.
Стал невольником, в капкан попал, как зверь.
К счастью, там я повстречался с Путиным.
Бывший президент, теперь премьер,
Он пришел, свободу чтоб вернуть нам,
Как переговорщик. И кивнуть мне
Он успел. Вот мужества пример!
Путин выручит, уверен, сто процентов, —
Я подумал и почувствовал Свободу.
Мои ноги тут же дали ходу.
Я – на воле. Но попасть как в Центр,
Центр города? Еще одна проблема.
Чем доехать – на автобусе, трамвае?
Спрашиваю всех – молчат все, немы.
Женщина. Я к ней на ту же тему.
Говорит она: «Вон улица прямая.
К Центру города она вас приведет».
Я раскрыл от изумленья рот:
Эта улица как сказка и мечта,
И дома на ней цветущие, живые.
Ум вдруг сдвинулся, как поворот винта,
Эта улица, – подумал я, – не та:
К Центру города ведут пути кривые…
 

ГАЛИНА

 
Идем с Галиной мы вдвоем.
(А был приятный летний вечер.
Никто не знал, что грянет гром.)
Я слышу говор тихой речи
 
 
Галины. Говорит она:
«Давай уедем мы на остров:
Царит покой там, тишина,
И жить так вольно и так просто».
 
 
Какой-то остров. Что за диво?
Заманчива хоть перспектива,
Но почему-то я не рад
И что-то буркнул невпопад…
Мы подошли неторопливо
К ларьку, и я решил взять пива.
 
 
Тут подвалили мужики.
По виду хамы, дураки.
 
 
Один здоровый, красномордый
Мне говорит: «Ведь ты не гордый.
 
 
Найдешь, конечно, сто рублей —
И нам по маленькой налей».
 
 
А я ему: «Ну, ты – нахал!»
И далеко его послал.
 
 
Тогда другой, чернобородый, —
Гад! – обозвал меня уродом
 
 
И плюнул прямо на штаны,
И это был сигнал войны.
 
 
И ярость подступила к сердцу,
И задали они мне перцу!
 

МОТОБАЙКЕР

 
Я на гоночном мчусь мотоцикле,
И от этого сердцу привольней.
Мотобайкеры к риску привыкли…
Вдруг прорезали лазеры молний
Синеву безмятежного неба.
Я – мишенью у них под прицелом.
Бьют в меня огневидные стрелы.
В ту минуту пугливым я не был —
И от них уклонился умело.
Упоенный смертельной игрою,
Я петляю под огненным градом
Между древних столпов колоннады, —
Ведь защита нужна и герою! —
Чтоб меня не убили разряды.
 

КРУЗИНЕР

 
I
 
 
По Неве я плыву на галере,
И во сне факту этому верю.
Вдруг тревога! По левому борту
Под пиратскими флагами с мертвой
Головой атакуют нас шхуны.
Ими к мели прибрежной приперты.
Гвалт разбойничий слышится шумный.
Станем жертвами мы их тарана.
(Ох, зарежут меня как барана!)
Он взбодрил нас своими речами.
Настоящим морским был он волком.
(На парик надевал треуголку
И ботфорты носил. Статный, рослый.)
Дал команду гребцам: «Все на весла!»
И гребцы оттолкнулись от мели
И наддали, ретивые, ходу.
И пираты нас взять не сумели:
Как торпеда, мы резали воду.
Не убили меня, не унизили.
Я сошел с корабля на причале
У завода, у «Русского дизеля».
Но был памятен ужас погони
И панических мыслей синдром.
И, как кролик, в душевной агонии
Забежал я в родительский дом,
В дом на Выборгской. (Это мандраж!)
На четвертый поднялся этаж.
Затаился. Колотятся в сердце
С частотой сумасшедшею герцы.
(Это трусость, позор, безобразие!)
Тут волшебною силою сон
На туманный меня Альбион.
 
 
II
 
 
Я в приморский попал город Бристоль,
Оказался у самого порта,
И заходят со мною в ворота
Моряки шумной кодлой на пристань.
Впереди капитан-англичанин,
Мой спаситель. Он другом стал, братом
Мне навек. У него за плечами
Есть дружина на горе пиратам.
Моряков он возглавил команду,
Чтоб отправиться в бой на Неву,
Разгромить всю пиратскую банду.
Вместе с ними и я поплыву.
Есть в команде пушкарь, имя Крузинер.
На нем шапка – по виду горшок.
Как пальнет из орудий за Русь и Mip —
Чтоб огонь флот разбойничий сжег.
 

ОТЕЦ

 
Чтоб не пролез к нам на участок всякий люд,
Отец заделывал дыру в заборе.
Располагался на участке мелкий пруд.
Отцу он показался чуть не морем.
Он говорит: «Да в нем купаться можно!»
Отца я выслушал, словам его дивясь,
И говорю: «Пруд мелок, всюду грязь».
Но он все верил мысли ложной.
И в воду шлепнулся, и стал в момент чумазый.
Жаль, доводам моим не внял он сразу!
 

ЗАТМЕНИЕ

 
Лежала в озере у берега плита,
А из нее торчала арматура.
И кровь купальщиков была здесь пролита,
Ушибы, переломы – маета
Одна сплошная от бетонной дуры.
И я решил причину травм убрать:
Схватил кувалду, здоровенный молот,
И, размахнувшись, по бетону – хвать!
Смотрю: проклятый монстр расколот.
И, радуясь тому, что зло порушил,
Я взял увесистый обломок глыбы
И вытащил с трудом его на сушу,
Но тут затмение нашло на душу,
Как будто память напрочь мне отшибло.
Вернулся в воду новый вытащить кусок,
Но место, где плита была, никак найти не мог.
Неузнаваемо переменилась местность —
И обесценились мои труды и честность.
 

ЮРИЙ НИКУЛИН

 
На заснеженном поле зимою
Залегли мы, солдаты. Атаки
Ждем сигнала. Пусть кровью омоем
Поле битвы, но жаждем драки.
Командир у нас – Юрий Никулин.
В бой всех поднял, но сразу я лег:
Пулемет застрочил – и пуля
Прострелила мне левый бок…
 

СЕРЕБРЯКОВ

 
Еду в электричке. Вдруг в окно
Лезут бородатые бандиты.
Словно происходит все в кино,
Но реально буду я убитый.
С ними был Серебряков, актер.
Завалил меня на бок он правый.
Достает из голенища гвоздодер.
Тюк в висок меня – висок дырявый.
Встрепенувшись из последних сил,
Я ударил нападавшего ногою —
И в окно открытое спиною
Выпал он, как зверь, заголосил
И в поток бурлящий угодил,
В воду, что текла вдоль рельс рекою.
Но Серебряков имел сноровку.
Мне не сладить с яростным врагом!
Уцепился за вагон он ловко —
Стал кромсать его я тесаком…
 

ОРЕЛ

 
Я в зале зрительном. Беловы рядом сестры.
Над ними черный пролетел орел:
И хищен клюв его, и когти его остры,
От крыльев тень как мрака ореол.
Огромен был он, с толстыми ногами,
С корой древесной перья были схожи.
Он то парит над публикой кругами,
То вдруг пикирует. И злость меня корежит,
А девушки напуганы до дрожи.
Он провоцирует – и поднял я копье,
И на лету в орла оружие вонзил я,
Когда терпенье лопнуло мое.
В удар вложил энергию всех сил я.
Упал он рядом, головой поник.
Был и в агонии опасен горемыка.
И испустил орел предсмертный грозный крик,
А я копьем своим в него все тыкал, тыкал…
 

ПОЗНАНЬ

 
Мне снилось: в польский город я приехал,
А города название не знал.
(Не повод ли читателям для смеха?)
И прояснил загадку лишь финал.
Тот город был унылый и безлюдный,
Однообразный, серый, скудный.
Как будто потрудилась тут война:
Культурный слой разрушила она,
Бездушия оставив всюду метки.
Из камня и стекла возникли клетки.
Архитектура зданий всех – одна.
Я на экскурсии: занудные картины
Гнетут меня. Смотрю кругом устало —
И вдруг я вижу за стеклом витрины:
С актерами работает Баталов,
Актер и режиссер, артист народный.
Зачем учителем в пустыне он бесплодной?
Вдруг говорит мне кто-то из туристов:
«Смотри, Баталов! Вот счастливый случай.
Ты попроси его, чтоб взял тебя в артисты,
И гордость ложной скромностью не мучай».
Но медлю я. Тогда ко мне Баталов
Выходит сам, приветливый, навстречу
И говорит: «Тебе, Петро, пристало
Сыграть киногероя сериала».
И ласков тон его сердечной речи.
«Ах, Алексей Владимыч, я не слеп:
В актеры мне, старперу, слишком поздно.
Я не унижусь перед вами просьбой слезной.
Кинематограф нынче – ширпотреб,
Он крематорий творческий, он склеп…
А кстати, что это за город?» – «Познань», —
На мой вопрос ответил с грустью он…
Так вот к чему привел меня мой Сон!
 

КОЛОДЕЦ

 
В каком-то доме я с какой-то наглой шмарой.
Она мне с вызовом и ненавистью ярой,
 
 
С бесстыдством демонстрирует вагину…
Я этот дом немедленно покинул.
 
 
Но оказался во дворе, в колодце:
Там скопище галдящего народца.
 
 
Какие-то собрались троглодиты.
(Они товара ждали, дефицита.)
 
 
Бежать скорей отсюда мне пора.
Где выход из проклятого двора?
 

ДВА СНОВИДЕНИЯ ОДНОЙ НОЧИ