Текст книги "Мы роду православного. Котельниковы"

Постоялый двор

 
Постоялый был двор, а при нем был трактир,
Перепутье дорог, город рядом,
Собирался честной и неправедный мир,
Нищий здесь и в отличном наряде.
 
 
Нищий здесь находил утешенье душе,
Забывая, что жизнь так плоха;
Водки стопка, иль две, и расслаблен уже,
Щей тарелка, да хлеб, требуха.
 
 
Зал огромный подперт потолок,
Две колонны из старого дуба,
Там, над стойкою длинный полок,
А на нем ложки, вилки, посуда.
 
 
Льется свет, освещает пространство вокруг
Из пяти невысоких окошек,
Дверь на кухню, разделочный круг,
Ждут подачек три тощие кошки.
 
 
Шум и гам, запах кислой еды,
Разночинцы, купцы и дворяне,
Царство снеди и водка – ее господин,
Редки здесь, но бывают крестьяне.
 
 
Шапку скинет, за стол и развяжет платок,
В нем горбушка, да яйца, да сало,
Выпьет водки стакан, выпьет на посошок,
Пожалеет в душе: ее мало…
 
 
А уселся купец, тут иные дела —
Стол завален различною снедью —
Самовар на столе, чашка только мала,
Выпил водку, заел ее сельдью.
 
 
А потом он часами гоняет «чаи»,
Полотенцем лицо утирая,
Он гуляет сегодня и пьет на свои,
От купеческих дел отдыхает.
 
 
И трактирщик хитер, то к нему подойдет,
Что-то спросит, ответит любезно,
С кем-то выпьет вина, разговор заведет,
Постоянный клиент – он полезный.
 
 
Тут когда-то служила девица одна,
Роста среднего, кости широкой.
Ну, а, в общем, неплохо была сложена,
И с обычным, житейским пороком:
 
 
Рубль к рублю, грош, алтын,
Четвертак ли, копейка с полтиной.
Да и кто их подал, пожилой господин,
Иль развязный и юный детина?
 
 
И посуду помоет, и все уберет,
И с поклоном подаст все, что надо.
Чаевые с сознанием долга берет,
Не всегда их дают, вот – досада!
 
 
Посетители разные крутятся тут,
Похотливым облапит тот взором,
И за попку игриво ее ущипнут,
(В том не ведает дева позора).
 
 
По рукам не пойдет, не такая она,
Да и есть тут мужик на прицеле.
Взял бы замуж и была б жена,
Совратить, окрутить стало целью.
 
 
Он характером слаб, хоть плечами широк,
Он крестьянского рода, сословия,
Живота и груди не коснулся жирок,
Одолеть и подмять есть условия….
 
 
Две атаки удачно она провела,
Ну, а третьей не выдержал, сдался.
И сама к алтарю под венец повела,
Он под взглядом ее заикался,
 
 
Да и в доме она «госпожою» была,
Ну, а Яков при ней только тенью,
Полновластна она, все хозяйство вела,
Муж ее пребывает под ленью.
 
 
Деньги были, пускала их в рост,
И проценты совсем небольшие.
Ну, а Яков умом и доверчив и прост,
И покорный, но все еще в силе.
 
 
И Наталья решила, пора мужику
За работу какую-то браться.
И подпаском он стал одному пастуху, —
«Нече11
  «нече» – местная форма разговорного «нечего»


[Закрыть]» к бабам чужим приглядаться22
  Приглядаться – местная форма разговорного – приглядываться.


[Закрыть].
 

Наталья Степановна, в отличие от мужа, была деловитой, разворотливой, легко вступала в деловой контакт с лицами дворянского и купеческого сословия, говорила на правильном русском языке, всегда с ласковыми, сочувствующими нотками в голосе. Даже с теми, кто на селе ходил в ранге дураков у нее был настолько доверительный разговор! Они в ней души не чаяли, они у нее оставались на ночлег в клуне, она их покормит, а потом они на нее хорошо поработают, и дрова попилят и сложат, и навоз на поле вывезут, раскидают как удобрение. И все это под ее слова: миленький, любенький, красавчик… На селе в то время проживала барыня Сучкина с мужем (странная для дворянина фамилия, но что поделать, если она была таковой) Супружеская пара Сучкиных была бездетной, богатой. В село приезжали на лето отдохнуть от Питерской суеты. Барыня скучала и в лице моей прабабушки нашла удобную собеседницу и компаньонку. Наталья Степановна часто приглашала к себе Сучкину, угощала ее, ублажала. Сам Сучкин был уже преклонного возраста, а барыня молоденькая, и была не прочь завести любовника – и такой нашелся в городе Рыльске. Когда Сучкин отсутствовал, любовник наведывался к молодой помещице. Прабабушка моя принимала их у себя, а иногда и скрывала у себя любовника помещицы. Кое-что из ценностей за встречи и «утехи» перепадало и ей. Старый барин узнал об измене жены, но доказательств у него не было. С целью прервать любовную связь и сохранить «дворянскую честь», Сучкин решается продать свою недвижимую собственность в селе Жадино. Эта собственность состояла из небольшого, но добротного барского дома, хорошего кирпичного амбара, прилежащих к ним трех десятин яблоневого сада, 50 десятин бросовой земли и 150 десятин отличной пахотной. Находился и покупатель, предлагавший наличными заплатить за это имущество. Им был купец первой гильдии Котельников М. М., не состоявший с нами в родстве (просто однофамилец). Как удалось Котельниковой Наталье уговорить супружескую пару Сучкиных продать ей имение, за меньшую сумму, да еще в рассрочку на 5 лет, я не знаю. Полагаю, что дипломатического таланта здесь недостаточно. Возможен шантаж. Сделка состоялась – и в течение двух лет Наталье Степановне удавалось своевременно выплачивать нужные суммы. Достигалось это путем продажи урожая яблок. А тут еще прабабушке невероятно повезло… Известный сахарозаводчик России Терещенко решил строить сахарный завод в селе Благодатное. От станции Коренево (ближайшая ж/д станция) следовало провести ветку к строящемуся заводу, а она должна была пройти через пустоши моей прабабушки. Наталья Степановна заломила за свои бросовые земли такую сумму, что за них можно было купить вдвое больше отличного чернозема. Уговоры Терещенко не изменили намерений хозяйки земли, и тот был вынужден уплатить требуемую сумму (расчеты показывали, что строительство железнодорожной ветки в обход были еще в три раза дороже) Кажется, моя прабабушка хорошо разбиралась в экономических расчетах. Ей удалось единовременно выплатить всю сумму за имение. Кое-что еще оставалось на «мелкие расходы. Мне приходится все время говорить о прабабушке, а не о прадеде, лишь потому, что в семье верховодила она. При ней он был мелкой личностью, если его еще считать за оную. От брака прадедов Якова и Натальи родилось трое сыновей и три дочери. Самым младшим был мой дед Иосиф Яковлевич Котельников. Дочери были выданы замуж в богатые дворянские семьи, два сына женились тоже на богатых. А вот деду моему не повезло…

…Его мать, Наталья Степановна чем-то была разгневана и отказала младшему сыну в наследстве. Он к этому времени уже был женат, замуж за него вышла добрая и красивая девушка из богатой дворянской семьи Анна Сергеевна (девичья фамилия – Выходцева) Не получил мой дед и земельного надела. Он получил в наследство от матери кирпичный амбар, пристроил к нему кухню, получился неплохой, правда, небольшой для его семьи домик. Бог не обидел Иосифа Яковлевича, даровав ему 16 детей. Для выхода к реке Сейму Наталья Степановна разрешила пользоваться тропой вдоль своего фруктового сада. Свернуть с тропы и сорвать яблоко с дерева было запрещено не только сыну и невестке, но и внукам. Следует сказать, что этот договор строго соблюдался. Никогда, за исключением одного раза, нога Натальи Степановны не переступала порога сыновнего дома, а он (сын) никогда не общался ни с родителями, ни со своими братьями и сестрами. Поговаривали, что мать прокляла своего сына. Кормить 16 душ детей, не имея земли, проживая в селе, дело было просто невозможное. И тут Иосиф Котельников проявил себя деятельнейшей натурой, не уступающей изобретательности своей матери. Проведя рекогносцировку местности, мой дед определил следы выхода камня-дикаря на поверхность. Такими местами были пологие овраги, называемые в нашей местности «логами». «Логи» были бросовыми, никому не нужными землями. Дед арендовал их у своих богатых родственников по 3 рубля за место выхода камня. Ему предлагали дать их бесплатно, но дед настоял, оформил на право аренды документы и принялся разрабатывать выходы камня. Способ был самый простой: пробуривали шурф, закладывался динамит. Взрыв и на поверхности лежали груды вывороченного камня. Этот камень использовался для закладки в фундамент строящихся зданий. Дело оказалось прибыльным и дало возможность деду приобрести камнедробильную машину. Теперь гравий отправлялся для подсыпки железнодорожных путей. Аппетиты деда росли, он перешел к строительству железнодорожных небольших мостов и таких же туннелей. У деда было всего-то два класса церковно-приходского училища, но он упорно занимался самообразованием, особенно отлично знал математику и основы строительства. Ведь все проекты он рассчитывал сам. Благосостояние семьи росло…

Дед построил большой деревянный дом на правом берегу реки Сейма. В доме было 12 комнат и кабинет деда, где он работал, а трудился он по 14 часов в сутки, и зимой, и летом, без выходных и отпусков. Приобрел дед и 4 десятины фруктового сада и собственный лес для охоты. Я был в этом лесу, он представляет по большей части осинник, размеры я не представляю, поскольку пройти его мне не удалось, хотя я находился в нем несколько часов (следует учесть, что я был в шестилетнем возрасте, когда все размеры преувеличиваются) Было у деда 2 десятины пахотной земли, засевалась она овсом для лошадей. Сено заготавливалось в дедовом лесу в достаточном количестве, избытки сена продавались. Бабушка, Анна Сергеевна, была тихая, скромная женщина, смертельно боявшаяся ослушаться мужа. Следует сказать, что эта боязнь имела под собой основание. Раз она изволила ослушаться (причина ослушания мне не известна), но разъяренный муж вожжами выпорол так жену, что она неделю лежала больной в постели. Даже в глубокой старости она просыпалась в страхе, увидев мужа во сне. Суров был дед и с детьми, хотя и справедлив. Девочек он не обижал, а вот мальчикам доставалось. Ослушание жестоко каралось, отца боялись, как огня. Отец мой вспоминал: нужно идти к отцу за помощью, задача по математике не выходит, заходишь с великим страхом, Он объясняет обстоятельно, указывая на ошибки. Если ты понял объяснение, дело заканчивалось тем, что он гладил сына по головке и давал конфет из стоящей рядом вазы. Не понял, он пребольно стучал ногтем по голове, и не дай бог, чтобы ребенок заплакал. В таком случае порка была неминуемой. Дочерей, по мере приближения учебного возраста, он отдавал в гимназию города Рыльска, а сыновей – в торговое училище того же города.

Дети отдавались «на хлеба», т.е. он находил квартиру, оплачивал ее и оплачивал содержание ребенка. Денег, которые дед зарабатывал, ставили его в независимое ни от кого положение. В домашнем хозяйстве было две коровы, чтобы дети пили молоко вдоволь. Булки привозились из города и засыпались в специальный закром, сельдь закупалась бочонками, сало хранилось в «боднях», специальных дубовых бочках. Дети брали съедобное самостоятельно, старшие дети присматривали за младшими.

Бывали у деда моего и неудачи. Их было два вида. Он не вложился в сумму, определяемую торгами. Поясняю, дед уже, как предприниматель, давно вылез из пеленок. Теперь он назывался – Его степенство, Иосиф Яковлевич Котельников, строительный подрядчик. На торгах определялась сумма, за которую кто-то из участвующих в торгах подрядчиков, соглашался вести строительство. Если подрядчик укладывался в эту сумму, то все излишки денег шли в его карман, а нет, он нес убытки, иногда значительные. Бывали такие случаи и у деда. Вторая беда, если на стройке кто-то погибал. Техника безопасности строго соблюдалась, нВ таком случае велось следствие. Дед был обязан, во всяком случае, обеспечить семью погибшего, а это: он должен был построить дом, купить лошадь и корову и выплатить 200 рублей пособия, что по тем временам составляло большую сумму, ибо корова стоила от 12 до 15 рублей. Кроме того, он присуждался на месяц или два к церковному покаянию, которое заключалось в том, что деда оставляли на ночь в церкви, где он был обязан молиться о прощении ему грехов. От церковного покаяния деда освобождала взятка, Священник получал от деда ящик чаю, ящик коньяка, тот выписывал ему справку о том, что покаяние закончено. Бывали случаи, что к беде добавлялась еще одна неприятность, дед начинал пить водку. Пил запоем, длившимся до месяца и более. Возражать деду никто не смел. Ворота дома закрывались, никого в дом не пускали, а бабушка огородами от лабазника носила четвертями водку, тайна продажи спиртного купцом, его продавшим, строго соблюдалась. Никто ни о чем не догадывался. В день дед выпивал четверть, это равно 3-м литрам водки. Пил с утра до ночи, пил и ночью. Постоянно кипел самовар, в котором варились куриные яйца. Ими дед закусывал. Так же, как внезапно он начинал пить, также внезапно и заканчивал. Он настолько опухал, что вся одежда становилась тесной. Парился овес, и деда обкладывали горячим овсом, он быстро приходил в норму и через два-три дня, одетый в брюки и сюртук, с золотой цепочкой от часов, находившихся в кармане, в фетровой шляпе и с тростью в руках, Его Степенство подрядчик Котельников отправлялся на работу. В период отсутствия все дела вел мой отец, которого дед посвятил во все таинства своей работы. Четырнадцатилетний, долговязый паренек сам принимал вагоны и составы со строительными материалами, оформлял необходимые документы. Запои деда наносили тяжелый материальный убыток, но дед быстро его компенсировал увеличением количества подрядов. Кстати, перерывы между запоями были продолжительными, от 4-х до 5-ти лет, между которыми дед водку и в рот не брал. В банке у деда всегда хранилась сумма вкладов выше 49 тысяч рублей золотом. Все они пропали в период Октябрьской революции. Дед о пропаже не жалел, говоря: «Буду, жив, эту сумму я утрою! Была бы только голова на плечах!»

Последние строительства, проводимые дедом: школа и церковь в селе Жадино.

Он их построил по своим чертежам. Как строитель Божьего Храма, он после смерти был похоронен в ограде церкви, что считалось тогда знаком высокого уважения и заслуг. Умер дед в 1924 году в возрасте 54 лет от чахотки. За период болезни из крупного, крепкого телосложения мужчины, превратился в легкое истощенное подобие человека. Бабушка, Анна Сергеевна Котельникова после смерти мужа сначала жила вместе со старшим сыном, моим отцом (1924—1934г). Затем находилась в Одессе с дочерями Екатериной и Александрой, потом переехала в Керчь и жила с младшей дочерью Марией, Затем опять в Одессе, Ялте и, наконец, переехала с той же дочерью Марией в Керчь, последние три года она жила вместе с моими матерью и отцом, потом, вновь пошла к Марии и умерла в 1969 году в возрасте 101 года от кровоизлияния в мозг. За все это время бабушка практически ничем не болела. Отличалась невероятно добрым характером, никто и никогда не слыхал от нее бранного слова. Не терпела она и случая, когда ребенка, возмущаясь, «посылали к черту!» Свое возмущение она выражала полным длительным молчанием. Подожмет губы и молчит, значит, обижена. Похоронена она на городском кладбище в г. Керчи.

У моего деда по отцу, Иосифа Яковлевича было, как я уже упомянул, 16 детей. Чтобы проверить, все ли дома, дед по вечерам проверял их по списку. Если кто-то отсутствовал, начинались поиски. К примеру, проверили по списку, нет Леньки.

Где он? Пошли поиски и вскоре пятилетний Ленька обнаружен в клуне, спящим на охапке соломы. К революции, и особенно в годы гражданской войны, список резко сократился. Поработали эпидемии брюшного и сыпного тифа, а тот же Ленька умер от менингита. В живых осталось шестеро: два сына и четыре дочери. Перечислю их в соответствии с их возрастом: Екатерина, Петр, Иван, Анна, Александра и Мария.

Начну излагать историю с мужчин (факты точные, домыслов нет).

Петр Иосифович (мой отец) родился 1 июня 1900 года, в том же селе, где и все наши предки – Жадино, в том самом доме, который его отец создал из каменного амбара. Как проходило его детство, можно представить, если описать те условия, в которых он рос. Пыльная, относительно широкая улица (ширина ее диктовалась двумя условиями, экономией земли и защитой от возможных пожаров, так как избы были деревянными, лишь незначительная часть (купцов и дворян) были каменными. Кровля – солома, жесть использовалась только богатыми. На улице можно бегать, играть в пыли, а после дождя в грязи и лужах можно строить запруды, да и просто шлепать босиком по ним, измеряя глубину. При доме огород, в нем можно полакомиться сырыми овощами и головками мака, молочной спелости. Можно использовать перезревшие огурцы для изготовления детских ведерок, если из них удалить семена. Тыква тоже подходила для этих целей. Но тут нужна была осторожность, взрослые не поощряли таких забав. Была, естественно еще и река – главное место проведения времени. Здесь голышом купались, ловили рыбу, пускали кораблики. Зима давала возможность строить снежные крепости, лепить снежных баб, и конечно игра в снежки. Особенно весело было на святки (рождество Христово и Крещение). Тут были и кулачные бои – непременные забавы детей и взрослых. Бились по настоящему, при соблюдении двух правил – сидячего и лежащего не бить, кулак должен быть голым, в нем не должны содержаться какие-либо предметы. Кулачные бои воспитывали у мужчин храбрость и стойкое перенесение боли. Вообще, боль была непременным и главнейшим методом воспитания. Весна, лето, и осень заполняли досуг детей сбором грибов, лесных ягод и лесных орехов. Здесь забава сочеталась с огромной пользой. Не было в селе ребенка, который бы не мог отличать ядовитые растения и грибы от «добрых», как у нас назывались неядовитые. Ранняя весна и поздняя осень заставляла сидеть дома, распутица и грязь не располагали к играм. Взрослые приучали детей к домашним видам работ, как мужских, так и женских. Игрушек в доме крестьянина не было, их создавала сама ребятня. Наступала пора идти в школу. Она была в соседнем селе, Пушкарное», идти туда было несколько верст.

 
Село торговое, большое,
А школы – нет;
Вот и встают, чуть брезжит свет,
И взрослые не ведают покоя.
 
 
Приходится тетради, книжки
По вечеру еще собрать.
Сложить еду, и наказать,*
Чтоб не проказничал излишне.
 
 
Идут толпой, большой и мал,
Богат – и за спиною ранец,
Он сыт, во всю щеку румянец,
Одеждою добротною блистал.
 
 
Скромнее тот одет, кто беден,
Одежда чистая, в заплатах,
Служила брату старшему когда-то,
Румянца нет, он тощ и бледен.
 
 
И на плечах с холщевою сумой,
Тетради, книжки, хлеб и сало,
И ручку, чем писал (писала),
И скарб мог быть иной…
 
 
Обертки от конфет,
Свистульки, пуговицы, кости,
(Ведь в школу шли, не к бабе в гости),
Иных игрушек просто нет.
 
 
Урок закона Божья – лоза!
Урок иной – линейка и ремень,
Не выполнил заданий, лень…
Лечение едино: боль, крики и слеза.
 
 
Последние особенно важны —
Не плачет, не кричит, знать,
не проняло —
Придется все начать сначала,
Ведь средства воспитания сложны,
 
 
Здесь подзатыльники не в счет,
Головку лодыря – в колени,
И ремешок – орудие от лени,
Разложит на скамье и розгою сечет.
 
 
Лицом уткнулся в угол, весь урок
Поставлен на колени, на горох,
Любой из методов не плох,
Коль надо исправлять запущенный
Порок!
 
 
Оставлен без обеда – стыдно, горько,
(Из школы возвращается один),
Отец его встречает – господин,
Снимай штаны, готовься к порке.
 
 
Учение, наказание33
  наказать – слово в данном случае от понятия наказ, наставление.


[Закрыть], учение,
Таков был просвещенья путь,
И в памяти о школе радость, грусть,
Нет знаний без упорства и мучений.
 

Если не наказан, а поощрен, на перерывах между уроками есть возможность поиграть девочкам в «классики», мальчишкам в кости, обменяться товарами, принесенными в сумках, или, девочкам побродить, посплетничать, а мальчишкам показать свое превосходство в беспричинной драке. Мой отец в драках не преуспевал, хотя от них и не уклонялся. Жаловаться дома родителям не приходилось, все проступки строго наказывались. Дед был необычайно суров, о чем мой отец не без содрогания говорил нам, когда уже был стариком. Дед любил охоту, поэтому у него в доме было охотничье ружье, имелся и револьвер марки «Смит и Вессон» Отец рано научился стрелять, мишенью были старые глиняные горшки и детские картузы и шапки. Он предлагал товарищам, сомневающимся в его меткости, подбрасывать вверх свои головные уборы – и налету расстреливал их. Результат – родители пострадавших ребят несли картузы и шапки с дырами в дом Доничевых. По счастью, дед редко бывал дома и бабушка своими деньгами расплачивалась с деяния сына. Об этом деду ничего не говорилось. Петру исполнилось одиннадцать, шел двенадцатый годок, отец стал направлять его по своим стопам, заставляя принимать эшелоны со строительными материалами, приходящими на его имя. Иногда это бывало ночью, зимой, в мороз. Путь до станции Коренево, куда поступали грузы, 12 км, идти нужно было пешком, встреча с волком была реальной. На этот случай Иосиф Яковлевич давал сыну заряженный револьвер, По счастью использовать его по прямому назначению не пришлось, но стрелять из него метко Петр научился. Научился и ловко собирать и разбирать оружие. Когда Петру исполнилось четырнадцать, за плечами оказались четыре класса церковно – приходской школы, он поступил в Рыльское торговое училище, готовившее счетных работников. Теперь, случайно встретившись на улице села, купец первой гильдии Котельников Михаил и Его Степенство Котельников (Доничев) Иосиф и, обмениваясь горделивыми поклонами, бросали реплики друг другу, примерно такого содержания:

Купец – «Ну, готовь, готовь, учи своих… мне бухгалтеры нужны!»

В ответ: « А твоих неучей я и в подносчики камня не взял бы!»

И действительно, непонятно, почему купец своим детям не дал образования? Вдали от дома подростку пришлось самому решать немало вопросов, благо, к решению многих из них он был подготовлен предшествующим воспитанием. Математика давалась легко, значительно труднее было с русским языком, но самым тяжким наказанием было изучение закона Божьего. У Петра вообще не обладал религиозным рвением, в отличие от младшего брата Ивана. Но он верил в нечистую силу, хотя и не очень ее боялся. Свою бабушку, неприветливо относящуюся к внукам от сына Иосифа, мальчик считал «ведьмой». В этом, как он рассказывал, его убедил следующий случай. Ему было лет шестнадцать, Ивану 14. Нужно было сеять овес, Вдвоем отправились на поле, взяв с собой харчи, хлеб и сало. Когда они решили подкрепиться, оказалось, что сала нет. Рядом оказалась собака бабушки. Подростки решили собаку убить за воровство. Ее взяли на поводок, захватили из дому ружье, повели в лес, привязали к дереву, а потом все так, как сказано в стихотворении.

 
Такая тишина, не хрустнет ветка,
Не шевельнется на деревьях лист!
С оружием в руке шагает Петька,
Стволом его направив вниз.
 
 
Собаку брат на поводке ведет,
(Идет, спокойна та, хвостом виляет),
Луна над лесом яркая встает,
Все серебром вокруг сияет…
 
 
Так видно все, почти, как днем.
«Собаку к дереву привязывай,
вон тому! – Готовит старший брат ружье, —
Покончим с ней, пойдем до дому!»
 
 
Ружье поднял – а за собакой крик
Ствол опустил – и крик прервался,
Поднял – и человечий крик возник,
Но юноша совсем не испугался,
 
 
Сказал он брату: «Отпусти,
Брат отпустил, собака побежала.
Не сделала и четверти пути
Картечью сражена, убитая лежала.
 
 
Пришли домой, уселись за столом,
Вдруг топот, бабушка вбежала:
Ты поведением сравнимый со скотом.
Ну, чем тебе собака помешала?»
 

Парнишка был потрясен тем, что бабушка об убийстве собаки, совершенное только что, вдали от жилья, в лесу, каким-то, непостижимым образом, узнала. И второе, убедившее паренька, что его бабушка – ведьма, так то, как она умирала. Смерть долго не могла одолеть ее, решили по поверьям того времени разобрать угол крыши дома, чтобы выпустить грешную душу! Как только оголился угол, бабушка скончалась. Вернемся к Закону Божьему и роли его в судьбе Петра Котельникова.

…В его случае, либо учащийся не очень старался, либо священник недолюбливал подростка? Во всяком случае, все три года пребывания в училище Петр зарабатывал осенние переэкзаменовки по этому предмету. Видимо священник здорово постарался, потому что я как– то слышал, как, будучи выпившим, мой отец распевал псалмы Давида, я проверил по Пятикнижию, все совпадало слово в слово, Мало того, отношения со священником резко изменили всю судьбу уже юноши, достигшего семнадцатилетия. Петр, заработав очередную переэкзаменовку по закону Божьему, не сообщил о ней отцу, и готовился самостоятельно все лето, в перерывах между приемами составов грузов на станции Коренево. Там уже стали посмеиваться железнодорожные служащие: «Что, барчук, священником хочешь стать?» Переэкзаменовка не удалась и Петр решил подкупить священника, пообещав ему 25 пудов сена. Поп пошел на это. Петр передал сено священнику, утаив от отца сделку. Но все это выявилось при случайной встрече священника с отцом Петра, моим дедом. Поздоровавшись, священник сказал:

«А сенцо могло бы быть и получше».

«О каком сене вы говорите? – опешил Иосиф Яковлевич.

Я не стану передавать подробности того диалога, но юному Петру пришлось бежать из дома. Первые два дня он скрывался в стоге сена соседа Григория Карцева, который его и подкармливал, принося туда еду. Потом Карцев сообщил матери Петра Анне Сергеевне. Та, дав денег сыну, сказала:

«Беги, сыночек, отец тебя убьет!»

Петр сел на поезд и покатил в Москву. Шел 1917 год. Прошла февральская революция. В стране шло брожение…

 
Революцией беременна страна,
Но, что-то задержались роды,
В потугах корчится она,
Пришли в движение народы!
 
 
Чего-то все ж не достает,
Хотя неведомое – близко.
Похоже, что прихода ждет,
Из Жадино мальчишки.
 
 
Судьба толкает паренька,
(Священника сыграло слово),
В Москву дорога не близка,
Бежит из дома, все готово!
 
 
Все «белые» в семье,
он – «красный»,
В деревне ждет его семья,
Но ожидание напрасно:
Седлает паренек коня…
 
 
А все закончилось войной
Меж близкими, родными,
Платили жизнью не одной,
А миллионами своими.
 
 
Уйдет он юным и беспечным,
Идее Ленина он служит,
Рубцы останутся навечно,
Когда вернется взрослым мужем
 

Куда идти юноше, впервые попавшему в такой крупный город. Ему повезло сразу.

Проходя по Сухаревскому переулку, он у ворот одного дома увидел двух молодых парней с винтовками за плечами, и с красными ленточками на околышах фуражек, одеты они были в штатское платье.

– Кто вы такие? – спросил Петр вполне миролюбиво

– Мы – красногвардейцы. – Ответил один из них.

– А мне к вам можно? – вновь спросил Петр.

– А, ты стрелять умеешь?

– Давай винтовку, покажу!

– Ну, коль умеешь, иди к командиру и записывайся!

Так, Петр Котельников стал в сентябре 1917 года красногвардейцем.

Участвовал в подавлении кадетского мятежа в Кремле, а затем в составе Второго Благушенского отряда московской красной гвардии (командир отряда Знаменский, комиссар – Зильберзон) был направлен для подавления белогвардейского мятежа в Ливенский уезд Орловской губернии. Стояла суровая зима, вся местность утопала в глубоком снегу. Красногвардейский отряд попал в засаду и был истреблен «мятежниками» – крестьянами местных деревень, оставшимися верными царю. В живых из отряда осталось двое Петр Котельников и еще один молодой красногвардеец. Убегая, Петр скатился в небольшой овраг, раскинул руки и притворился мертвым. Ему повезло. Никто не стал спускаться в овраг, чтобы его раздеть. Остальных погибших красногвардейцев раздели. Обстоятельные мужики одежду с убитых сняли и отнесли домой

– Не пропадать же добру!

Когда стемнело, Петр выбрался из оврага и лесочками стал пробираться на север. В Орле он сел на поезд и покатил в Москву, где подробно рассказал о случившемся., Его включили в состав другого отряда, поставив вторым номером к пулеметчику. Тот стал обучать смышленого парнишку. Вскоре Петр мог с закрытыми глазами собрать и разобрать пулемет «Максим» Позднее он ознакомился и с другими марками пулеметов: «Кольтом», «Виккерсом» и стал лучшим по разборке и сборке всех видов пулеметов. Боевое крещение было впереди. Пока шло обучение, выполнял патрулирование опасных районов города. Власть пришла, но она еще слаба, развален государственный аппарат, а новый не создан. В город идут и едут со всех концов России обездоленные, отчаявшиеся. Орудуют шайки мародеров, грабителей, убийц. Полиции нет, роль охранительных органов возложена на красногвардейцев. Вот и сегодня красногвардеец да два балтийских матроса идут на самый сложный участок работы – патрулирование Курского вокзала Москвы. Воруют на глазах, ножи пускают в ход тоже. Как уследить за кишащей массой людей? Сегодня он, долговязый парень, бывший ученик Рыльского торгового училища, возглавляет патруль. Приглядываясь, он замечает, что вся преступная шантрапа контролируется одним средних лет мужчиной, невысокого роста, лысым. Убедившись в правильности вывода, он приказывает балтийцам:

– Именем революции, взять на штыки!

Мгновение, короткий крик, взметнувшееся на штыках тело грудой тряпья падает на пол.

 
Идет гражданская война,
Юденич рвется к Петрограду.
Квашнею бродит вся страна,
Преступность обнаглела, рада.
 
 
На фронте враг, но он и тут,
В Москве, везде он рядом,
Борьбу с преступностью ведут
Красногвардейские отряды.
 
 
Как распознать, по языку?
Все говорят на нем, болтают.
Понятно тут и дураку
Враг затаился, выжидает.
 
 
Какая форма и фасон?
Бушлаты, френчи и шинели.
Враг окружил со всех сторон,
Он даже вышел на панели.
 
 
Убийства, грабежи и стычки,
Ножом пырнут из-за угла,
В продаже кокаин и спички,
Столицу охватила мгла…
 
 
По карточке осьмушку хлеба,
(Икру буржуазия жрет),
Куда бы не пошел, и не был
Враг взглядом в спину жжет.
 
 
А на вокзале – Вавилон!
Карманники и проститутки,
Приходит с юга эшелон,
Обшарят за одну минутку,
 
 
Там плачут, там кричат,
Там тянут сумку, чемодан,
Детей голодных, как волчат,
Повсюду много… горожан.
 
 
Патруль: солдат и два матроса,
Вокзал обходят, цепкий взгляд,
Два-три короткие вопроса,
Прошли вперед, потом назад.
 
 
Вон – вор. Тот понял – пойман,
Зрачки от страха велики
Солдат сказал совсем спокойно:
«Взять кровопийцу на штыки!»
 
 
Штыки впились в живот и грудь
Взлетело в воздух птицей тело,
И рухнуло на пол, как груз.
(Душа от вора отлетела).
 

Потом сформированный отряд был направлен на Украину, выполнялось два задания: доставить на станцию Конотоп вагон с оружием для отряда, сформированного из рабочих железнодорожного депо и местных горожан, и на местах остановок формировать красногвардейские отряды, вооружая их. Путь следования проходил через станцию Коренево. Шел 1918 год. Петр Котельников решил навестить своих родных, которых давно не видел, обещая командиру скоро вернуться. Сел на коня и вперед. Расстояние небольшое, он одолел его за час. Подъехал к дому. Первыми встретили брат и сестренки, окружили плотно, повисли на плечах и шее. В ответ на визг и радостные крики, вышла мать. Со слезами на глазах она целовала своего непутевого сына. Отца дома не было, он был на стройке, строились по его проекту, с денежным участием, сельская школа и церковь. Сегодня он руководил строительством церкви. Сын сказал матери, что он заехал на два-три часа и ему надо назад, к своим. Мать поставила жарить сало и яйца, а сын с младшим братом Иваном пошли окунуться в воды Сейма. По сути, и искупаться не успели. На берегу оказалось два вооруженных человека в штатском. Это были, так называемые гайдамаки, члены банд украинских националистов, ярых врагов советской власти. Они заставили Петра и Ивана выйти из воды, надеть штаны и под конвоем повели на улицу села. Иван бегом побежал домой, к матери. Петр шел, понурив голову, раздетый до пояса, с ботинками, связанными и перекинутыми через плечо, в руках – гимнастерка. Один из конвоиров шел спереди, второй сзади, у переднего винтовка на плече, у заднего в руках, слегка наклонена вперед. Поравнялись со строящейся церковью, остановились, крикнули: