Текст книги "Всевеликое войско Донское"

Глава V
Результаты письма императору Вильгельму. Активная помощь Дону. Восстановление старых границ земли Войска Донского. Ослабление натиска большевиков. Большой войсковой Круг. Интриги против атамана. Вмешательство немцев. Атаман Краснов вторично избран атаманом

Письмо это имело громадные последствия. 29 июля Украина сообщила о признании старых границ Донского войска, и донские власти вошли в Таганрог и Таганрогский округ. Натиск большевиков действительно ослабел, и донские войска вышли за пределы земли Войска Донского и победоносно вступили в Воронежскую и Саратовскую губернии. Германские гарнизоны были поставлены в зависимость от атамана и оставались лишь там, где атаман считал их присутствие необходимым. Таким образом, они вскоре покинули Донецкий округ и оставались только в Ростове и Таганроге, где атаман находил их присутствие необходимым до тех пор, пока полки Молодой Донской армии не будут в состоянии их сменить. В Ростове была образована смешанная Доно-Германская экспортная комиссия, нечто вроде торговой палаты, и Дон начал получать сначала сахар из Украины, а затем должен был получить все просимые им товары из Германии. В Войско Донское были отправлены тяжелые орудия, в посылке которых до этого времени германцы отказывали. Наконец, германское командование предложило участие своих войск для операций по овладению Царицыном, но атаман это предложение отклонил, надеясь, что Добровольческая армия, как это было условлено в Манычской 15 мая, по овладении Екатеринодаром перейдет в наступление на север и вместе с донцами овладеет Царицыном. Дон был весь свободен от большевиков и достиг большого процветания внутри. Атаман созвал Большой войсковой Круг на 15 августа. Германцы были настолько внимательны к атаману, что в районе, ими занимаемом, сами следили за охранением внутреннего порядка во время выборов на Круг…

Все это были положительные результаты письма и тех переговоров, которые велись герцогом Лейхтенбергским и генералом Черячукиным в эти трудные дни. Это было время последнего германского наступления на Париж, и гордые своими победами немцы возили генерала Черячукина на позиции, где он лично мог убедиться в силе и мощи германской армии и страшном могуществе ее артиллерии.

Но вместе с тем письмо это было употреблено во вред атаману. Вследствие предательства отдела иностранных дел, где письмо это переводилось и печаталось, копия этого письма попала в руки враждебной атаману партии. Она была размножена с соответствующими комментариями и послана во все станицы для того, чтобы повлиять на окружные Круги, где обсуждались кандидаты в атаманы. Наконец оно было напечатано в екатеринодарских газетах.

Донского атамана обвиняли в измене России, в предательстве Дона немцам, в страшной «германской ориентации». Агитаторы из Екатеринодара поехали по станицам и прямо говорили, что атаман продал Дон немцам.

Но агитация эта не имела успеха. Простым умом своим донской казак понял одно, что атаман стремится всеми силами дать мир и благосостояние Донскому войску и считается с силами его, те же, кто говорит против атамана, стараются вовлечь его в бесконечные войны и заставить служить для союзников. «Что говорить пустое о верности союзникам, – говорили казаки. – Кто изменил: Россия – союзникам или союзники – России? Кабы союзники-то были верны России, разве ж они допустили бы такую беду! Или они и сами изменники, или они так слабы, что нам с ними нечего делать. То-то Добровольческая армия верна союзникам, а как что – патроны или снаряды – от нас берет. Небось союзники-то ей ничего не дали!» – и слова агитации разбивались о то, что казаки видели своими глазами.

А видели они свободные от Красной армии станицы, где собирали редкий по размерам урожай, видели они сахар с немецкими бандеролями, видели тяжелые немецкие пушки, запряженные восьмерками донских лошадей, видели они свою молодую, прекрасно одетую, выправленную и обученную армию, видели постепенный привоз товаров. Они видели свое донское мыло, донское стекло, донское сукно. Слышали они о широких планах атамана, знали они, что крупные московские капиталисты хотят на Дону устроить фабрики для донских казаков, и знали одно про атамана, что атаман крепко любит Дон и душу свою готов отдать за него. Это они твердо знали про атамана.

Круг собрался 15 августа. Это уже не был сплошной, однородный серый Круг, каким был «Круг спасения Дона». Интеллигенция и то, что еще хуже, полуинтеллигенция, народные учителя, мелкие адвокаты вошли в него, сумели овладеть умами казаков, и Круг разбился уже не только географически по округам и по станицам, но и по политическим партиям. Председателем Круга был не пылкий патриот Янов, вся вера которого заключалась в горячей любви к Донскому войску и казаку, но лидер кадетской партии В.А. Харламов, бывший членом российской Государственной думы, опытный парламентарий, искушенный в политической борьбе. Партии, настроенные против атамана, повели свою подпольную работу. Несмотря на то что в первом же заседании, 16 августа, атаман просил о сложении своих полномочий и перевыборах атамана, как то было решено еще «Кругом спасения Дона», Круг тянул с выборами. Партия, враждебная атаману, видела восторженное отношение к атаману, слышала громовые крики «ура!» при встрече его и аплодисменты после его речей, и она приложила все усилия, чтобы изменить настроение Круга.

Управляющий отделом иностранных дел генерал-майор Богаевский, выставляемый Добровольческой армией как кандидат в атаманы, сдавая перед Кругом отчет о работе отдела, упомянул и о письме императору Вильгельму, написанному единолично атаманом. Письму была придана особая таинственность. Это было сделано с целью повлиять на умы серой части Круга и пошатнуть ее доверие к атаману.

После речи А.П. Богаевского встал атаман и громко, и четко прочел Кругу свое письмо императору Вильгельму и заявил, что всю ответственность за него он берет на себя.

В заседании 24 августа Круг постановил:

«Одобрить общее в отношении центральных держав направление политики правительства, основанной на принципе взаимного и равноправного удовлетворения обеих сторон в практических вопросах, выдвигаемых жизнью, без вовлечения Дона в борьбу ни за, ни против Германии.

Приветствовать наладившиеся добрососедские отношения с родственной Украиной и указать правительству на необходимость дальнейшего сближения в общих интересах Дона и Украины»[14]14
   Щепкин Г. Донской атаман, генерал от кавалерии Петр Николаевич Краснов / Г. Щепкин. – Новочеркасск: Типограф. Управлен. артиллер. В. в. Д., 1919. – 79 c. – С. 74.


[Закрыть].

Народная мудрость и национальный эгоизм одержали верх над хитрыми выпадками политических партий. Победа осталась за атаманом. Одновременно политические враги шли по другому пути, более опасному для атамана. Благодаря большевистской и социалистической пропаганде слово «Царь» было все еще жупелом для многих людей и из серой части Круга. С именем царя неразрывно связывали представление о суровом взимании податей, о продаже за долги государству последней коровенки, о засилии «помещиков и капиталистов», о белопогонниках офицерах и об «офицерской палке». Царь и монархия противопоставлялись понятию свобода. Между тем атаман служил торжественную панихиду по зверски убитом большевиками царе и отдал об этом приказ, официозная газета «Донской край» редактировалась опытным и талантливым писателем И. А. Родионовым, считавшимся ярым монархистом, и в ней помещались статьи, говорившие благожелательно о восстановлении монархии в России. Для членов Круга, желавших свалить атамана, была благодатная почва, и 18 августа было весьма бурное заседание, где левые партии требовали немедленной смены редактора Родионова. Им удалось так разжечь настроение на Кругу, что атаман не счел возможным оставаться на своем посту. 20 августа атаман попросил слова и сказал следующую речь:

– Господа, с чувством грусти и сердечной боли вхожу я на эту трибуну. С нее третьего дня были брошены громкие, заезженные слова: «К прошлому возврата нет!», и весь Круг дружно аплодировал этим словам.

Господа, о каком прошлом здесь говорилось? Потому что у нас, у казаков, было три прошлых.

Одно давнее, славное прошлое, когда были казаки вольными людьми, имели свое выборное правительство и своего выборного атамана. Они жили тогда у себя на Дону сами по себе и в чужие дела не мешались. «Здравствуй царь в Кременной Москве, а мы, казаки, на Тихом Дону», – гордо говорили они посланникам царя Московского и сами слали свои Зимовые станицы, то есть посольства, в царскую Москву. Царь не волен был тогда распоряжаться казачьими головами, но только Круг Войсковой и донской атаман. И было Войско Донское тогда Всевеликим войском Донским.

Знаем мы и другое прошлое. Тоже славное, но и тяжелое, подневольное. Сидели у нас на Дону наказные атаманы из России, служили мы на задворках российской конницы, спасали Россию и от француза, и от турка, держали порядок в России, и русский народ звал нас в благодарность за это палачами, опричниками и нагаечниками.

Знаем мы и недавнее страшное прошлое, алою братскою кровью залитое и красным знаменем прикрытое, когда правили нами и помыкали, и измывались над нами комиссары и советы.

Я вас вел к тому отдаленному прошлому, когда Войско Донское было Всевеликим войском Донским. Я до мелочей воскрешал в вашей памяти старый уклад вольного Тихого Дона и будил гордость казачью.

Те же, кто восклицал третьего дня: «К прошлому возврата нет», ведут вас к страшному кровавому прошлому советов.

Далее атаман говорил о разложении в армии, вызванном отчасти пропагандой, идущей изнутри войска, о том, что Царицынский фронт уже пошатнулся. Он говорил об усталости в войсках, о том, что только твердая власть может удержать на местах слабовольных и легковерных, о невозможности шатать эту власть. Атаман горячо заступился за Родионова как за писателя, имеющего громкую славу. Атаман горько упрекал Круг за то, что на Кругу говорили о том, что атаман отдал, помимо Круга, приказ о мобилизации еще трех возрастов. Народ прислушивается к тому, что делается на Кругу, и такими речами шатается войско, ибо не верит власти.

– Когда, – закончил свою речь атаман, принимая из рук войскового есаула принесенный ему тяжелый золотой атаманский пернач и стоя перед Кругом уже с перначом в руках, – управляющий видит, что хозяин недоволен его работой, да мало того, что недоволен, но когда хозяин разрушает сделанное управляющим и с корнем вырывает молодые посадки, которые он с таким трудом сделал, он уходит! Это его долг! Ухожу и я, но считаю своим долгом предупредить вас, что атаманский пернач очень тяжел, и не советую вам вручать его в слабые руки!

С этими словами атаман с такой силой бросил пернач на стол, что он расколол верхнюю доску, и ушел из зала заседаний.

На Кругу царило гробовое молчание. И сейчас же заволновалось большинство. Серая часть Круга, станичники и фронтовые казаки почувствовали себя, как стадо без пастыря, и на Кругу раздались крики: «Вернуть, вернуть атамана!»

Депутация от Круга во главе с председателем его поехала во дворец и уговорила атамана вернуться и оставаться на посту впредь до выборов. Атаман согласился, но просил ускорить выборы. Этот случай еще раз показал противникам атамана его силу и его популярность, и они решили вопреки его просьбам оттянуть выборы.

Германское командование с глубоким интересом следило за всем происходящим на Кругу. Немцы волновались оттяжкой выборов, они видели разлагающее действие Круга на армию и, несмотря на всю свою сдержанность, решили предупредить атамана, что если Дон станет опять ареной политической игры, то они откажутся ему помогать.

4 сентября майор Кокенхаузен писал из Ростова:

«Атаману Всевеликого войска Донского, господину генералу от кавалерии Краснову.

… Имею честь доложить Вашему Высокопревосходительству, что за последнее время высшему командованию в Киеве стал известен целый ряд событий на Дону, произведших там очень нехорошее впечатление.

Прежде всего удивляются, что выборы атамана, назначенные на 23 августа, не состоялись и отложены на неопределенный срок. В то время, как на фронте в тяжелой борьбе с большевиками дерутся доблестные и храбрые войска Вашего Высокопревосходительства, Вы и Ваши министры отвлекаются от работы скучными и длинными заседаниями на Кругу. Высшее командование боится, что Ваше твердое и самостоятельное управление страной тормозится Кругом, его продолжительными спорами из-за внутренних конституционных вопросов, тем более, что враждебно настроенная Вашему Высокопревосходительству партия стремится урезать полноту власти, Вам данной.

Немецкое высшее командование не хочет вмешиваться во внутреннюю политику Дона, но не может умалчивать, что ослабление власти атамана вызовет менее дружеское отношение к Дону германцев.

Высшее германское командование просит Вас потребовать немедленного выбора атамана, которым, несомненно, будете избраны Вы, Ваше Высокопревосходительство (судя по всему тому, что нам известно), чтобы скорее приняться за работу и твердо вести Всевеликое войско Донское к устроению его.

Далее получено известие, что генерал-лейтенант Богаевский в одном из заседаний Круга, на котором Ваше Высокопревосходительство не присутствовали, осуждал Вашу деятельность и все большое строительство на Дону в этот короткий срок приписывал исключительно себе. В другом заседании он пытался ослабить речь генерала Черячукина, который беспристрастно описал положение дел на Западном фронте. Генерал Богаевский выражал сомнение в окончательной победе германцев и указывал на близкое осуществление союзнического Восточного фронта. На вывод наших войск из Таганрога он указал, как на последствие наших неудач на Западном фронте, между тем как с нашей стороны это было только доказательством наших дружеских и добрососедских отношений.

Откровенно говоря, мне очень неприятно обращать внимание Вашего Высокопревосходительства на отзывы Вашего председателя министров, тем более что генерал-лейтенант Богаевский не раз уверял меня в своем дружеском расположении к немцам.

Я считаю себя все-таки обязанным поставить Вас в известность и предупредить, что если мнение господина председателя министров действительно таково, то высшее командование германцев примет согласно с этим свои меры. Я еще пока не доносил об этом высшему командованию в Киеве, но буду принужден сделать это, если в будущем дойдут до меня слухи о враждебном отношении к немцам господина председателя.

…Я не могу скрыть от Вас, что все эти известия не могут произвести хорошего впечатления в Киеве, тем более что высшее командование, очистив Таганрог, допустив туда донскую стражу, снабжая Дон оружием и политически воздействуя на Советскую власть на Северном фронте, явно выказало высшую предупредительность.

Отсрочка выборов атамана дает возможность агитировать враждебным немцам элементам, и я боюсь, что высшее командование сделает свои выводы и прекратит снабжение оружием. Примите уверения в моем совершенном уважении. Вашего Высокопревосходительства покорный слуга фон Кокенхаузен, майор генерального штаба…»

Из этого письма видно, что к этому времени на Дону наметились два кандидата в атаманы: генерал Краснов – «германской ориентации», сторонник свободного Дона, и генерал Богаевский – «союзнической ориентации», сторонник подчинения генералу Деникину.

12 сентября, наконец, Круг приступил к выборам атамана. В первом часу ночи 13 сентября закончился подсчет записок, поданных для выборов атамана. Из 338 записок 234 были поданы за генерала Краснова, 70 – за генерала Богаевского, 33 записки пустых и одна – за войскового старшину Янова…

Атаман Краснов остался на своем посту.

Глава VI
«Ориентация» атамана. Его взгляд на союзников по речам и действиям. Отношение к немцам. «Самостийность» атамана. Подготовка к движению для освобождения Москвы

Был ли действительно атаман «германской ориентации» и самостийником? Этот вопрос тогда занимал многих, на этом строилось тогда обвинение атамана Добровольческою армиею, из-за этого Войску Донскому не была оказана своевременная помощь ни союзниками, ни Добровольческой армией, из-за этого атаману пришлось уйти со своего поста, не докончив начатого дела. Если обвинение в союзнической ориентации для русского человека и истинного патриота далеко не лестно, то тем более обвинение в приверженности ко вчерашним нашим врагам, ненависть к которым искусственно воспитывалась в течение всей войны, является тяжким обвинением. Это обвинение было пущено врагами атамана, собравшимися в Екатеринодаре, Сидориным и Гущиным, которых атаман отозвал из Киева и к которым выказал полное недоверие ввиду их прошлой некрасивой деятельности (Сидорина в дни похода Корнилова на Петроград и Гущина в первые дни революции), Семилетовым, уволенным от командования партизанами, Родзянко, высланным из Новочеркасска за вредную политическую деятельность, С. П. Черевковым и другими. Оставшись без дела при шумном и многолюдном штабе Деникина, они вымещали свою злобу на атамана в клевете на него. «Calomniez, calomniez – il en reste toujours quelque chose»[15]15
   Клевещите, клевещите – все равно что-нибудь останется (фр.)


[Закрыть], и эти обвинения остались за атаманом.

Если обратиться к речам и поступкам атамана, то трудно найти в них какую-либо особую симпатию к немцам и тем более самостийность.

В большой программной речи, сказанной при открытии Круга 16 августа 1918 года, атаман несколько раз останавливался на том, каковы должны быть отношения к немцам и союзникам.

– …Россия побеждена? – говорил атаман. – Россия завоевана неприятелем? Нет… Неприятельские войска вошли на Украину, в Польшу, в Прибалтийский край, дошли до берегов Дона и были встречены как избавители. Несчастный русский народ потерял голову и уже не знает, кто у него друг и кто враг…

То, чего ожидали со страхом и трепетом народы Европы с конца прошлого века, – великая мировая война разразилась летом 1914 года. Это война между Англией и Германией. Война не на жизнь, а на смерть, война капиталистов за рынки, война рабочих за право жить и работать. Франция и Россия, Австро-Венгрия и Турция, Румыния и Италия, Болгария и Япония – это только пособники.

Они работали каждый на своей стороне – одни за Англию, другие за Германию. Но своей задачи, своей роли они не имели.

Англия не была готова для войны, и раньше 1916 года она не могла выступить. Америка колебалась – и вот два года занять и истощить Германию, парализовать Австро-Венгрию было поручено Франции и России.

Россия честно выполнила свою задачу. И когда немцы вторглись во Францию и самому Парижу угрожала опасность захвата, началось наступление русских войск в Пруссию во имя спасения Франции. С беззаветным мужеством дрались русские солдаты и казаки, и наш бывший войсковой наказный атаман Самсонов погиб, окруженный врагами в Пруссии. Но мы спасли Францию.

В 1915 году немцы начали свои жестокие атаки на Верден, и снова Парижу грозила опасность. И опять, устилая долины Карпатских гор трупами солдат и казаков, истекая кровью, без снарядов и патронов, бросились русские армии выручать положение. Верден не был взят: Франция спасена от разгрома, но нам пришлось откатиться назад и уступить Варшаву. Но мы благородно спасли союзников.

В 1917 году Англия была готова к решительному бою, Россия была снабжена орудиями и военными припасами, готовилось грозное решительное наступление, которое должно было привести нас к победе. Уже смело говорили и в обществе, и в печати не только о возврате всего потерянного, но и о занятии Галиции и Константинополя.

И Германия поняла, что она погибла.

При преступном содействии некоторой части нашей интеллигенции, при предательстве и измене многих сановников и генералов рушится великое здание Российской империи и под радостный визг черни совершается «великая бескровная революция». А затем приезжает из Германии в запломбированном вагоне Ленин и начинает вместе с великим провокатором и предателем Керенским сознательно разрушать Россию.

Атаман знал про слухи, что Англия, испугавшись могущества русской армии, готовой грозным прыжком овладеть Берлином и Веной, испугавшись, что тогда придется ей исполнить свое обещание и отдать России Константинополь и проливы и утвердить ее влияние в Персии, что не входило в планы Англии, побудило изменников, генералов и сановников, потребовать отречения императора Николая II и вдохнула в умы несчастной русской интеллигенции подлую мысль – «без аннексий и контрибуций». Атаман знал, какую роль приписывали во всем этом кровавом деле английскому послу Бьюкенену и английскому золоту, но он промолчал об этом, всю вину взваливши на Германию с ее Лениным, который ничего не мог бы сделать, если бы не имел своих предтечей. Он знал про это и молчал, потому что еще верил в благородство союзников.

– …Но шли и шли в Донскую землю, – говорил дальше атаман, – немецкие полки, и вместе с конницею Туроверова в Ростов вошел германский отряд фон Арнима, и у храма святой Аксайской Божией Матери стали баварские кавалеристы. В 11 верстах от Новочеркасска растянулась линия германских аванпостов, и пулеметы германские были направлены на Новочеркасск…

…Немцы – наши враги, мы дрались с ними три с половиною года – это не забывается. Они пришли за нашим хлебом и мясом, и мы им совсем не нужны. Они нам не союзники. У нас должны бы быть союзники настоящие. Но где эти союзники? – с горечью воскликнул атаман. – Вот в январе месяце, когда жив был еще Алексей Максимович Каледин, по всему Новочеркасску распубликованы были официальные известия о том, что в Новороссийске высадился англо-французский корпус и идет на помощь Дону… Но умер Каледин, расстреляли Назарова, прошло полгода, а никаких англо-французов не пришло спасти сжигаемый большевиками Дон.

С конца мая месяца мы слышим о чехо-словаках. То они занимают Саратов, то подходят к самому Царицыну, то дерутся под Екатеринбургом и Иркутском. Последнее время все настойчивее и настойчивее говорят о движении японцев и китайцев и о создании Восточного фронта на Волге.

Какой ужас и позор! Сделать Россию ареной мировой борьбы, подвергнуть ее участи Бельгии и Сербии, обескровить ее, сжечь ее города и села, истоптать ее нивы и ее, голодную, поруганную и оплеванную, ее, поверженную в прах собственным бессилием, добить до конца!

Россия больна. Она лежит в горячечном бреду, а что же делают иностранцы? Германцы заняли Украину и вывозят хлеб и масло, отнимая у нас последний кусок. Ну эти-то враги, мы не можем рассчитывать на снисхождение от тех, кого мы ненавидим…

Англичане хозяйничают на севере и тянут под шумок оттуда лес, а Россия, бедная Россия, она, как тот деревянный турка с кожаной головой, должна сносить удары и врагов и союзников…

Так неужели цепляться за иностранную помощь, неужели Дону и великой России скулить так, чтобы нам помогли извне?

Послушайте, как в песне казачьей поется:

 
Ты воспой, сирота, песню новую!
– Хорошо песню играть, пообедавши,
А я, сирота, еще не ужинал…
Поутру сироту в допрос повели.
– Ты, скажи, сирота, где ночевал?
Ты скажи, с кем разбой держал?
– У меня, молодца, было три товарища:
Первый товарищ – мой конь вороной,
А другой товарищ – я сам молодой,
А третий товарищ – сабля вострая в руках!..
 

В этих словах атамана все его credo. Россию должна спасать сама Россия – это он понимал твердо. Он гнал всякую мысль о помощи извне, и родной Дон он стремился спасти силами донских казаков. Но он отлично понимал, что спасти Дон – это одна задача, спасти Россию – задача другая. Ко всем иностранцам – будут это союзники или немцы – атаман относился отрицательно. Он твердо верил, что прошли те времена, когда проливали кровь и воевали «pour les beaux yeux de la reine de Prusse»[16]16
    Ради прекрасных глаз королевы Пруссии (фр.)


[Закрыть], он знал, что и немцы, и французы, и англичане едут в Россию не для России, а для себя, чтобы урвать с нее что можно, и отлично понимал, что Германии и Франции по взаимно противоположным причинам нужна Россия сильная и могущественная, «единая и неделимая», а Англии, напротив, слабая, раздробленная на части, быть может, федеративная, пожалуй, даже большевистская. И потому Германии и Франции атаман верил, Англии же не верил нисколько. Все стремления атамана были направлены к тому, чтобы независимо от иностранцев поставить Дон на ноги, дать ему все, что нужно для борьбы.

Едва только он получил Таганрог, как сейчас же забрал Русско-Балтийский завод, приспособил его для выделки ружейных и артиллерийских трехдюймовых патронов и достиг к ноябрю 1918 года выделки 300 тысяч ружейных патронов в сутки, он вел переговоры об устройстве своего порохового завода и снаряжательной мастерской. Атаман поставил на работу все ремесленные школы и гордился тем, что вся Донская армия одета с ног до головы в «свое», что она сидит на своих лошадях и на своих седлах. У императора Вильгельма он просил машин, фабрик, чтобы опять-таки как можно скорее освободиться от опеки иностранцев. Его ориентация сквозила во всех его речах и на Кругу, и особенно в станицах и войсковых частях. Это была ориентация русская – так понятная простому народу и так непонятная русской интеллигенции, которая привыкла всегда кланяться какому-нибудь иностранному кумиру и никак не могла понять, что единый кумир, которому стоит кланяться, – это Родина.

Добровольческая армия, как армия не народная, а интеллигентская, офицерская, не избежала этого и рядом со знаменем «единой и неделимой» воздвигла алтарь непоколебимой верности союзникам во что бы то ни стало. Эта верность союзникам погубила императора Николая II, она же погубила и Деникина с его Добровольческой армией.

Атаман смотрел на немцев как на врагов, пришедших мириться с протянутой для мира рукою, и считал, что у них он может просить, но когда пришли союзники, то на них он смотрел как на должников перед Россией и Доном и считал, что они обязаны вернуть свой долг и с них нужно требовать.

Дальше история сношений Войска Донского покажет ярко, какова была ориентация атамана.

В деле обвинения в самостийности вопрос гораздо сложнее. Атаман вступил в управление Войском вскоре после Каледина, которого погубило доверие к крестьянам, знаменитый «паритет». Дон раскололся в это время на два лагеря – казаки и крестьяне. Крестьяне за малым исключением были большевиками. Там, где были крестьянские слободы, восстания против казаков не утихали. Весь север Войска Донского, где крестьяне преобладали над казаками, Таганрогский округ, слободы Орловка и Мартыновка 1-го Донского округа, города Ростов и Таганрог, слобода Батайск были залиты казачьей кровью в борьбе с крестьянами и рабочими. Попытки ставить крестьян в ряды донских полков кончались катастрофой. Крестьяне изменяли казакам, уходили к большевикам и насильно, на муки и смерть, уводили с собою донских офицеров. Война с большевиками на Дону имела уже характер не политической или классовой борьбы, не гражданской войны, а войны народной, национальной. Казаки отстаивали свои казачьи права от русских. Атаман, являясь ставленником казаков, не мог с этим не считаться. Он не мог допустить и мысли о каком-либо паритете, потому что это погубило бы Дон, погубило бы все дело.

– Казачий Круг! – говорит он Кругу 16 августа. – И пусть казачьим он и останется.

Руки прочь от нашего казачьего дела – те, кто проливал нашу казачью кровь, те, кто злобно шипел и бранил казаков. Дон для донцов!

Мы завоевали эту землю и утучнили ее кровью своей, и мы, только мы одни хозяева этой земли.

Вас будут смущать обиженные города и крестьяне. Не верьте им. Помните, куда завел атамана Каледина знаменитый паритет. Не верьте волкам в овечьей шкуре. Они зарятся на ваши земли и жадными руками тянутся к ним. Пусть свободно и вольно живут на Дону гостями, но хозяева только мы, только мы одни… Казаки!

Вот где самостийность атамана. В страшном домашнем споре о земле и правах на нее! Атаман понимал, что этого вопроса трогать нельзя, но как только вопрос коснулся общей политики, атаман счел, что Дон не только неразделимая часть России, но что он обязан бороться и восстановлять «единую и неделимую»…

– Помните, – заканчивает атаман свою первую большую речь перед Кругом, речь – программу всей работы, – не спасут Россию ни немцы, ни англичане, ни японцы, ни американцы – они только разорят ее и зальют кровью. Помните нашу старую песню:

 
У меня, молодца, было три товарища:
Первый товарищ – мой конь вороной,
А другой товарищ – я сам молодой,
А третий товарищ – сабля вострая в руках!..
 

Спасет Россию сама Россия. Спасут Россию ее казаки! Добровольческая армия и вольные отряды донских, кубанских, терских, оренбургских, сибирских, уральских и астраханских казаков спасут Россию.

И тогда снова, как встарь, широко развернется над дворцом нашего атамана бело-сине-красный русский флаг – единой и неделимой России.

И тогда кончен будет страшный крестный путь казачества и Добровольческой армии, путь к свободе России и православного Тихого Дона.

Где же тут самостийность?

В конце сессии Круга, при пересмотре донской конституции, при рассмотрении статей о гимне, гербе и флаге, атаман возбудил сам вопрос о том, что не пора ли вернуться к общерусскому флагу. Его речь была сильна, но встал какой-то казак с фронта, окуренный порохом, с ухватками оратора солдатского митинга, и воскликнул:

– Господа, когда мы там, на фронте, идем с нашим флагом – неприятель бежит. Мы полюбили этот победный флаг. Надоть оставить его. В нем победа!..

Гром аплодисментов был ответом на эту короткую речь, и «самостийный» флаг остался развеваться над атаманским дворцом к великому негодованию Деникина.

Атаман решил идти с казаками спасать Россию не только на словах, но и на деле. Он готовил и берег для этого особый корпус молодых казаков. 1-я Донская казачья дивизия – 5 тысяч шашек и 12 конных орудий, 1-я пластунская бригада – 8 тысяч штыков, 8 полевых орудий, 4 тяжелых орудия, 1-я стрелковая бригада – 8 тысяч штыков, 8 полевых орудий и 4 мортиры, 1-й саперный батальон – 1000 штыков, все технические войска – броневые поезда, аэропланы, броневые машины и прочее – должны были идти с Деникиным на Москву. Их особо снаряжали, особо воспитывали и прививали им идею похода для спасения России. Но Деникин требовал, чтобы пошло все войско, чтобы оно дошло до полного напряжения и выставило 200–300 тысяч бойцов. Атаман же давал всего около 30 тысяч – в этом была его самостийность. Но атаман знал, что все казаки на Москву ни за что не пойдут, а эти 30 тысяч, а за ними столько же охотников наверное пойдут. Атаман чувствовал, что у него нет силы заставить пойти, и потому делал все возможное, чтобы пошли сами. Деникин решил заставить пойти…

21 сентября Круг, наконец, разъехался. Врагам атамана не удалось ни свалить его, ни уменьшить или обрезать его права. Напротив, в заседании 15 сентября Круг составил указ, в котором было сказано: «Пусть казак и гражданин Всевеликого войска Донского памятует о своем долге перед родным краем. Пусть в каждом из нас атаман найдет верных исполнителей. Одна мысль, одна воля да объединит нас: помочь атаману в его тяжелом и ответственном служении Дону…»