Текст книги "После мюзикла"

«Нисколько мне не мил…»

 
Нисколько мне не мил,
не будь помнут к ночи,
октябрь уж наступил,
похоже, даже очень, —
 
 
да вот не тянет вспять,
хотя, согласно драме,
само собой опять
зима не за горами.
 

«Не альфа и омега…»

 
Не альфа и омега,
но всё же помнить надо —
мне хорошо без снега,
а если снегопада
и впрямь дождётся эго,
вкушая здешний драйв,
ну что ж, немного снега,
возможно, будет в кайф.
 

Оборона Востока

 
Ляксандры, титы, буши,
распнёте – вам же хуже.
 

«Обожаю вальсики и блюзики…»

 
Обожаю вальсики и блюзики,
но всё чаще – хоть казнить вели —
хочется сумбура вместо музыки,
вместо неба даже и земли.
 

«Всегда со всеми ровен…»

 
Всегда со всеми ровен
повсюду наш игумен,
а Людвиг ван Бетховен
влюбился в бизнес-вумен.
 
 
Он ей готовил каши
и приглашал на танцы,
короче, что тут скажешь —
где мы, а где германцы.
 

«Нам семьдесят скоро…»

 
Нам семьдесят скоро,
пора, брат, пора
стать членами хора,
играть в баккара,
заглядывать в Тору,
а там невзначай
податься в вахтеры —
в монахи, считай.
 

«История – петля…»

 
История – петля,
что в фокусе зениц
яснее и нуля
и прочих единиц, —
 
 
и новой скуки для
я снова тороплю
Того, Кто у руля,
затягивать петлю.
 

«Ходят имяреки…»

 
Ходят имяреки
и другие люди
из варягов в греки,
а из чуди в юди,
ходят хоть при хане и
на одном дыхании,
словно Божий гурт,
а ещё – бегут.
 

«Весь как, извините, ребус…»

 
Весь как, извините, ребус,
на маршрут ушёл троллейбус,
 
 
а навстречу мчится «форд»,
словно вылитый кроссворд —
 
 
что-то сильно не в порядке:
век живёшь, а всё загадки.
 

Мандат

 
Безусловно, можно, сударь,
волком выть и бить посуду, —
жизнь, и правда, вечная,
как ссуда ипотечная.
 

Охотничья песенка

 
Разве есть профессия
лучше мракобесия?
 
 
Человеку трудно ведь
не охотиться на ведьм.
 
 
Скажем, безработица —
как не поохотиться?
 

«Поминая присных наудачу…»

 
Не жалею, не зову, не плачу…
 

Сергей Есенин

 
Поминая присных наудачу,
прожигая наше ремесло,
я всё чаще так или иначе
и жалею, и зову, и плачу —
видимо, мне просто повезло.
 

«Я – Толстой, на мне толстовка…»

 
Я – Толстой, на мне толстовка,
а в руке моей листовка,
на листовке текст простой:
«Славься, славься, Лев Толстой!».
Отцветает подорожник,
небеса не ловят блох —
я прекрасен как художник,
как философ – слаб и плох.
Это знает каждый школьник,
каждый Думы депутат,
демократии невольник,
каждый маршал и солдат.
И гундосит лектор честный,
излучающий покой:
«Лев Толстой – артист чудесный,
а философ никакой».
Не подам тому я руку,
кто избрал насилья путь,
сея зло,– но эту суку
удавлю когда-нибудь!
 

Гурман

 
Мне те поля, луга, леса,
как докторская колбаса —
наипервейшее из блюд, —
я и теперь её люблю,
она и здесь как ноу-хау,
к тому же, даже в чёрный день,
отнюдь не всё везде я хавал,
что подавали, ясен пень.
 

Памятник

 
Нет Вознесенского, нет Ахмадулиной,
Бродского нет и подавно – а хули нам —
вы не поверите, добрые люди,
но Межурицкого тоже не будет:
сгинет, любезный, во мраке колодца —
он не из тех, кто в гостях остаётся.
 

«Что нам надо…»

 
Что нам надо —
чтоб Иран не обогащал уран,
или лучше, чтоб уран
не обогащал Иран,
или чтобы утром ранним
Бог с небес спустился вниз
и увидел, что в Иране
полюбили сионизм?
 

«Чувак, не будь по жизни чайником…»

 
Чувак, не будь по жизни чайником,
моллюском, овощем, валежником —
не кое-как лижи начальнику,
но от души лижи мятежнику
за правду, а не для довольствия —
иначе что за удовольствие?
 

Непротивления

 
1.
Да, ищёт рыба впрямь, где глубже,
а честный человек – где хуже,
где полный, так сказать, отстой,
как завещал сам Лев Толстой.
Жизнь не пикник, а сущий ад,
зато ты нравственно богат
и посреди земного шума
то вспомнишь Лейбница, то Юма,
то Лялю из восьмого «Б»,
то летний пляж, то КГБ,
а там, глядишь, как будто рад
тому, чьё имя – Сущий Ад.
2.
Конечно, лучше на веранде
базарить о Махатме Ганди,
чем тырить в лавке колбасу
или разбойничать в лесу,
или во всей своей красе
за бочку скурвиться с вареньем, —
но даже с этим откровеньем
согласны далеко не все.
 

«Боюсь ли Страшного суда?..»

 
Боюсь ли Страшного суда?
Могу сказать и «нет», и «да»,
что всем, пожалуй, по плечу,
а значит, лучше промолчу, —
но если Страшного суда
не будет вовсе никогда —
хочу я или не хочу, —
то это страшно, господа,
а посему держу свечу,
не опасаясь пересуд, —
шучу я или не шучу —
за этот самый Страшный суд.
 

«И ты на целый мир не в ярости…»

 
1.
И ты на целый мир не в ярости,
и я в отставке адмирал,
но разве от счастливой старости
никто ещё не умирал?
 
 
2.
…и с тобой прощаясь нежно,
говорю я: «Майне кляйне,
не грусти вельми, понеже
скоро встретимся в онлайне».
 

Эволюция бунта

 
Проведите, проведите, отведите меня к нему,
я хочу видеть этого уполномоченного
по правам человека!
 

«Природа, как была наук мудрей…»

 
Природа, как была наук мудрей,
так и сейчас непостижима столь же:
чечен в России больше, чем еврей,
хотя на первый взгляд – куда уж больше.
 

«История берёт веса…»

 
История берёт веса,
невероятные весьма,
и всё коварней лотереи:
в Москве – арабская весна,
в Египте – русская зима,
а виноваты не евреи.
Или, даст Бог, опять они?
Тогда продлятся наши дни.
 

Подмосковные стансы

 
От с коррупцией борьбы
вечно счастливы рабы,
Подмосковье, Подмосковье,
где похерил счёт часов я
на ближайших полчаса —
и леса, леса, леса…
Знаю, мир бывает мрачен,
но судьбе наперекор
от того, что там батрачил,
я кайфую до их пор.
Я и нынче не помещик —
люди для меня не вещи,
к сожаленью или к счастью —
мало ли чего мне жаль, —
но взаимного согласья
я с тобой не избежал —
помнишь ли меня, Светлана,
не гусара, не улана,
но – такая уж судьба —
на плантации раба?
Подмосковье, Подмосковье,
средь египетских песков я
лично коротаю век
как свободный имярек —
и кому до гор поклонских
здесь, на реках вавилонских,
где планетам шлёт поклон
стольный город Вавилон?
До свиданья, Подмосковье,
в сандалетах без носков я
жив, здоров и клал табу
на с коррупцией борьбу.
 

Ляля и гражданин

 
Гражданин:
Вожди друг друга постреляли,
но нам не жаль их – мне и Ляле.
 
 
Ляля:
Как бы там ни было, адью, —
я ухожу как раз к вождю.
 
 
Гражданин:
Разит попсой, как от винила,
тебя ведь от вождей тошнило, —
не превращай былое в шлак!
 
 
Ляля:
Считай, что я уже ушла.
 
 
Хор:
Ушла, вернуть её нет шанса —
какой урок из перформанса?
 
 
Гражданин:
Житейских посреди стремнин
извечно в жопе гражданин,
будь он хоть трижды волк матёрый.
 
 
Хор:
О боги, люди и актёры,
слова его как в сердце нож,
но Лялю этим не вернёшь,
однако, Ляля, подожди,
скажи, зачем тебе вожди?
 
 
Ляля:
А ты не слышал, Хор-отец,
что Альфа, например, самец
не то же, что самец Омега?
 
 
Гражданин:
Какая, извините, мега—
ущербность, чисто моветон,
душа у женщины – бетон,
болото, типа холодец, —
а ты что смотришь, Хор-отец,
на ужас этот в стиле фолк?
Скажи ей про гражданский долг!
 
 
Хор:
Ты прав, аж слезы накатили,
давай поговорим о стиле.
 

Теория общей судьбы

 
Всё возможно в этом мире,
и Нерон, ступив за край,
всё же сделал харакири,
умерев как самурай.
 
 
Правда, то не харакири
было, но о том и речь,
что, на вещи глядя шире,
можно этим пренебречь.
 

Памяти хороших времён

 
Академик Зуев
доказал, что Этна —
это не Везувий,
а душа бессмертна, —
и добавил некто,
благородный кто-то,
что вносили лепту
в данную работу
ассистенты Гавел,
Гурвич и Гуревич,
с чем их и поздравил
лично цесаревич.
 

Особый путь

 
Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Мы Газу отдали татарам,
Когда стоял вселенский вой,
Что, мол, крещеный мир в отпаде
От наших зверств, скажи-ка, дядя,
А не молчи, как неживой.
 
 
—Во-первых,– я тебе не дядя, —
Ответил, никуда не глядя,
Мой бедный дядя, словно псих, —
А во-вторых, все люди братья:
Татары, блин, евреи, мать их,
И звери – братья, как без них!
 
 
В среде племён, в семье народов
Мы братья все, вплоть до микробов,
Нас, прямо скажем, тьмы и тьмы,
И что ни тьма, то снова братья,
Как правильно успел сказать я,
И сестры – братья, как и мы!
 
 
Чтоб довести врага до шока,
Подставь ему другую щёку,
И враг, не выдержав, умрёт —
Подумаешь, отдали даром
Что бы то ни было татарам —
Зато мы избранный народ!
 

Свято место

 
Там, в узле тугом,
будь хоть трижды крут,
что почём кругом
не поймёшь, а тут
свечи, хмырь с венком,
мрамор да гранит,
ну и тот, по ком
колокол звонит.
 

Бург

 
Жить не сложно вроде бы —
было бы лавэ —
в Камнеграде-городе
на реке Неве.
 
 
Чадо Богородицы
посреди трясин, —
смерти здесь не водится,
сколько ни проси.
 

«И в очумелом бездорожье…»

 
И в очумелом бездорожье,
и посреди самой Москвы,
конечно, церкви – храмы Божьи —
при всей к ним ревности, увы.
 
 
Я рад, что люди верят в Бога,
кто без труда, а кто с трудом,
что есть на свете синагога —
не Божий храм – молитвы дом.
 

«Поскольку истина проста…»

 
Поскольку истина проста,
а муза вовсе глуповата,
сочту пришествие Христа
вторым пришествием Сократа,
к тому же их уходы тоже,
увы и ах, но так похожи,
хотя на первый взгляд как будто
гуманнее креста цикута.
 

«Если правда есть Небесный босс…»

 
Если правда есть Небесный босс,
с Ним какие могут быть игрушки?
Бога не зовут Иисус Христос
или Александр Сергеич Пушкин, —
невозможно этого не знать,
но и не такие перегрузки
выдержать должна природа-мать,
что ей наши храмы да кутузки!
 

«Она другая, и другими…»

 
Она другая, и другими
хрен будет понята когда,
но между нами, господа,
России – Чаадаев имя,
о чем доложено царю —
я вам как Тютчев говорю!
 

В защиту стрелочника

 
Если ангел выпил лишнего
и миры сошли с орбит,
значит, это план Всевышнего,
так что лучше без обид
на бесчисленные мелочи,
как там кризис ни глубок:
Бог в любом раскладе – стрелочник,
ну а стрелочник не Бог.
 

Против мира

 
Я так скажу в порядке бреда,
хотя какой же это бред:
не мир нам нужен, а победа,
что, безусловно, не во вред
здоровью нашего народа
и, в общем, очевидно столь,
в чём, разумеется, вся сода
и, если вам угодно,– соль.
 

«Приедешь в Лондон, сядешь в кеб…»

 
Приедешь в Лондон, сядешь в кеб,
Авось и скажешь: «Это хлеб!».
И вспомнишь если не Петра,
то Павла храм – эт сетера.
 
 
А Павел кто? Он не поляк,
Притом что Польша не без кайфа,
А натурально твой земляк,
Не с Молдаванки, так из Хайфы,
Хотя, скорей всего, вестимо
Апостол из Ерусалима —
 
 
Ну пейсы, шмейсы, борода, —
Люблю я Лондон, господа!
 

Адаптация

 
Чтоб в храм ходить не босиком,
чтоб всё и вся не съел сорняк,
добро должно быть с кулаком —
я говорю вам как бедняк.
 

Знамения

 
Когда настанет время «Ч»,
ты боль почувствуешь в плече,
средь бела дня сгустится мрак,
само собою свиснет рак
и прочее в таком ключе —
вот что такое время «Ч»
и в чём его идея фикс —
смотри не путай с часом «Х».
 

После мифа

 
Знанием сакральным обладали древние,
боги натурально им вручали премии
за предположение, что душа не флора,
и за достижения в области фольклора.
 
 
Разве мало этого было изобилия?
Но пришёл Иегова, и прощай идиллия!
 

Памяти Бунда

 
Да разве объяснишь коню,
что, мол, полцарства на кону,
и что дерьмом всплывёшь в борьбе,
ты разве объяснишь себе?
 
 
Нет, на Руси не всё, как бунт,
бессмысленно и беспощадно, —
кто помнит, что такое Бунд?
Уже почти никто – и ладно!
 

Песенка творца

 
Я бедный богочеловек из биоткани,
а это – техночеловек из всякой дряни —
 
 
бань ты его или не бань, что в лоб, что мимо,
но будет вечно техноткань неуязвима.
 
 
Однажды лягу на кровать и кану в бездне,
а технопарню наплевать на все болезни…
 
 
Итак, да здравствует кумир, что нами создан, —
мы посетили этот мир, простите, звёзды!
 

«Куда уйду, туда мне и дорога…»

 
Куда уйду, туда мне и дорога —
Не то что жён и стран – вселенных много,
И даже жизнь, возможно, не одна,
И даже смерть, коль правда есть она;
Условен срок очередного транша,
И Богу потерять меня не страшно,
И чаша мною выпита до дна.
 

Юговорот

 
Птицы с юга прилетели
умереть в своей постели,
повидать во сне снега —
и обратно – на юга.
 

«Ни на балу, ни даже в бутербродной…»

 
Ни на балу, ни даже в бутербродной,
ни в бане, ни над пропастью во ржи,
Поэт! Не дорожи любовию народной,
любовию начальства дорожи!
 

После бала

 
Насколько русская идея
водярой пиво разбавлять,
не знаю, о своём радея,
я завязал с ней лет на пять,
посыпав голову золою,
но рад, что всем смертям назло
я принял ёрш, и все былое
в остывшем сердце ожило,
и путь земной пройдя досель я,
сужу не только по себе:
веселие Руси – похмелье —
и по добру, и по злобе.
 

«Что безмозгло, то и бессердечно…»

 
Что безмозгло, то и бессердечно
при любой погоде, всюду, вечно,
ну а бессердечное – безмозгло
жарко на дворе или промозгло,
 
 
но гоните страх, дышите ровно —
это я о лирике любовной,
жанре, безусловно, самом смелом,
и, конечно, об искусстве в целом.
 

В её альбом к себе с любовью
Книга вторая

Человек-невидимка

 
Без чувства долга исполнения
уходит наше поколение,
ни в чём особо не замечено, —
 
 
зато, времен блюдя финифть,
не слишком век давил на плечи нам,
чтобы себя не уронить.
 
 
Нам фарт был брат, и прямо смолоду
мы не попали в лапы голоду,
с войною как-то обошлось,
а если были войны малые,
на них обычно генералами
ровесники срывали злость.
 
 
И не пугая мир кокардами,
мы мирно подвизались бардами,
а тот, кто с этим завязал,
ворочать начал миллиардами,
и за него, конечно, рады мы, —
то купит яхту, то вокзал.
 
 
И вот сидим дождливым вечером,
материально обеспечены,
кто на Тайвани, кто в Крыму,
донашивая души вечные,
всё так же миром незамечены,
хрен его знает почему.
 

Страшный суд

 
Нельзя дважды вступить в одну и ту же воду,
зато можно сколько угодно наступать
на одни и те же грабли,
и раз уж Кто-то так мудро устроил природу,
значит, перекуём на орала сабли,
и возляжет лев рядом с ягнёнком
и станет думать о чём-то тонком,
например, о тающей в дымке фелюге,
или, допустим, о Баха фуге, —
 
 
но всё это потом, а во-первых,
состоится воскресение мертвых,
с которыми та ещё будет морока,
если я правильно понял пророка.
 

Новогодние мансы

В Рождество все немного волхвы.

Иосиф Бродский

 
1.
Большего и не проси,
чем подарок новогодний:
нынче праздник на Руси —
Обрезание Господне!
 
 
2.
Не страна, а полный бред —
До хрена в ней лишнего:
Убирайся в Назарет
Я. Свердлов из Нижнего!
 
 
3.
Тот из Назарета,
этот – из Яновки,
просто оперетта
в Бога постановке,
да ещё на горе
всем врагам народа
выходец из Гори,
как на раны сода —
не томи, услышь, Бин Ладен,
покажи им Баден-Баден!
В её альбом к себе с любовью
 
 
4.
Поступили с ними грубо,
Пострадали сразу оба —
Бубу выгнали из клуба,
Боба вынули из гроба.
 
 
Только мир не так уж глуп,
Если не высоколоб —
Буба снова принят в клуб,
Боб опять уложен в гроб.
 
 
И чего боялся я?
Хоть в огне гори ты,
Всё вернется на своя
Вечные орбиты.
 
 
5.
на безымянной высоте
а может быть и ниже
живёшь в трудах и нищете
к отчаянью всё ближе
и весь ты максимум деталь
из фильма Лени Рифеншталь
что в сущности предрешено
как на жене обновка
другого нет у нас кино
такая обстановка
 
 
6.
Всё-таки комедия
ваша Википедия.
 
 
7.
Да, мы пили то вино
и смотрели то кино —
фильмы мэтра Эйзенштейна
стоили того портвейна
цвета комплексная пытка,
а ещё была Магнитка.
 
 
8.
Нет, любая педия
всё-таки трагедия.
 
 
9.
Здесь когда-то устал караул —
может быть, он уже отдохнул?
Или всё ещё нет, может быть?
А папирус – подвид рода сыть —
вымирает, как пишут о нём,
повсеместно и ночью и днём,
а зачем это надо ему,
недостаточно ясно уму.
 
 
10.
Хоть испарись, а что-то всё ж
с собой в могилу унесёшь!
 
 
11.
Послушай, траурные урны
пускай останутся гламурны,
как, скажем, храмы Сиракуз —
причём тут на фиг личный вкус?
 
 
12.
Дождик, дождик, мороси,
Только не сегодня —
Нынче праздник на Руси,
Верь не верь Господне
Обрезание, и вот
Под амбре закуски
Выпьем за грядущий год,
Чтоб совсем по-русски!
 

2010

После мюзикла

 
—Ну, как вам, сударь, оперетта
«Иисус Христос из Назарета»?
 
 
—Да, в ней, пожалуй, что-то есть:
туда-сюда, Благая весть,
интриги, страсти, чудеса,
кордебалет и голоса,
порой charmant, местами вкусно,
младенец в яслях, дева-мать,
сидеть бы, право, и внимать,
и спорить нечего – искусство!
 

2011

«Испанцы проиграли…»

 
Испанцы проиграли,
а немцы не успели,
и вот опять мы в зале
и значит, ближе к цели,
 
 
и каждый вдох наш ценен,
и каждый выдох – тоже,
и лишь для нас на сцене
зло лезет вон из кожи,
 
 
добро зовет под знамя
в час Гога и Магога,
и мы пока не знаем,
куда кому дорога.
 

Вспышка

 
Может, я не прав, что в Бога верю,
зря, возможно, дьявола боюсь,
а мои обиды и потери
попросту напрасны – ну и пусть!
 
 
Как ни относись к судьбы этюду —
«караул» кричи или «ура» —
всё равно другим уже не буду
никогда, особенно вчера.
 
 
На краю ещё одной могилы
белый свет отпустит удила, —
вот и всё, что не было и было,
неужели это жизнь была?
 

Науки и религии

 
А кто придумал рак —
неужто Иегова?
Он что, совсем дурак?
Не может быть такого!
 
 
Не лучше ли лубок,
чтоб зря не мучить граждан:
болезней нет – есть Бог,
причём в былинке каждой.
 

«Вот и кончился отпуск…»

 
Вот и кончился отпуск,
и опять стройся в ряд —
ничего себе фокус,
начинается ад.
 

Позитивчик

 
А рейхсканцлер Шикльгрубер
улучшал дороги всюду,
Чикатило чистил зубы,
Джугашвили мыл посуду
в детстве и писал стихи —
И поэтому негоже
вспоминать лишь про грехи —
о хорошем надо тоже!
 

Шутка

 
Рыцарь этот когда-то
неудачно пошутил.
 

Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»

 
Олигарху дали в глаз —
получился средний класс,
и вообще не для принцесс
исторический процесс:
лучше, граждане, застой —
этот идол zolotoy,
чем секир-башка царю —
я серьёзно говорю.
 

Сезон

 
Зима! Крестьянин, торжествуя…
Александр Пушкин. «Евгений Онегин»
 
 
А мне до лампочки – чего там,
да и до фени почему-то,
одобрен ли мой стих Синодом
или охаян Рабанутом:
Зима! Крестьянин, торжествуя,
сам по себе толкует Тору,
а это значит, что живу я
в хорошую для Бога пору.
 

Про Америку

 
Штаты, сэр, не умирают,
в них живут и выбирают!
 

Подиум

 
Как денди лондонский одет?
Смеётесь, что ли?
Я с детства русских мод адепт,
пусть поневоле,
неважно, в мой вплету наряд
какие блузки —
в любой стране заговорят
со мной по-русски,
что и проверено не раз —
простите, леди,
но даже лично ради Вас
я вряд ли денди:
меня встречают по уму
себе на милость,
а провожают по тому,
что получилось,
в горящий до скончанья лет
тур по Синаю —
как денди лондонский одет,
я знать не знаю.
 

Уралвагонзавод

 
Не кончился завод
у главной русской грёзы:
Урал. Вагон. Завод —
какие там берёзы!
 
 
С печи хоть не слезай,
обиженных глотая —
и катится слеза,
фактически святая.
 

Future in the Past

 
Леворосы, праворосы,
всюду мины да силки —
тут балтийские матросы,
там латышские стрелки.
 
 
Час пробьёт, и добрый немец
кулаком убьёт быка,
в доме власть возьмёт младенец
просвещённый, а пока
 
 
жизнь и смерть равно не мёд
ради будущих дремот.
 

Памяти памятника

 
Иные обживая веси,
Где что не art, то art nouveau,
Я помню Сталина в Одессе,
Причём отнюдь не одного.
 
 
Когда их сразу всех не стало,
Казалось, мир попутал бес —
Пустоты вместо пьедесталов,
Добро хоть город не исчез!
 
 
И вождь воскрес: пусть без оваций,
Но на портретах, как привык,
Он всюду начал рисоваться,
Крепясь на стеклах лобовых.
 
 
Чего в гробу сумел добиться,
Как знать, но выглядел свежо,
Нас величал: «Отцеубийцы, —
И приговаривал: – Ужо!».
 

1993, 2009

Спартак

 
На труды в Большой театр
срочно принят гладиатор,
мы словами не сорим —
Третий Рим так Третий Рим.
 

«Очередной партийный съезд…»

 
Очередной партийный съезд,
На нем так много сущих звезд
Эстрады, спорта и кина, —
Звездам числа нет, бездне дна.
 

«Стою один, как витязь на распутье…»

 
Стою один, как витязь на распутье,
а Путина уносит ветер вдаль —
в каком тебе курлычить небе, Путин?
Журавль молча давит на педаль.
 

«Возможно, город Тель-Авив…»

 
Возможно, город Тель-Авив,
где солнце, воздух и Эль-Аль, —
очередной еврейский миф,
все та же Библия – а жаль,
хоть мне бывало в нём хреново
ещё и как; не дай бог снова!
 

Трактат о боли

 
Люди, боль в моей спине
не нужна ни вам, ни мне,
но, конечно же, она
Богу всё-таки нужна,
ведь ничто, помилуй Боже,
просто так болеть не может —
тут уж впрямь не до обид —
вот, зараза, и болит,
убивая душу в теле,
хорошо хоть не без цели,
той, что знает только Бог,
Отче наш – держись, сынок!
 

Послание еврею

 
Жизнь нередко судит чохом,
Что, возможно, не беда:
Умереть на Пурим – плохо,
Не на Пурим – как когда.
 
 
Курим мы или не курим,
Смотришь, а клиент готов,
Но, пожалуйста, на Пурим
Будь, еврей, всегда здоров.
 
 
Пусть индуса ждет Нирвана,
А тебе – и в этом суть —
Надо, хоть убей, Амана
Проводить в последний путь.
 

Довольно скорый

 
Намечается концовка,
от чего не отвертеться —
это что за остановка?
Это остановка сердца.
 
 
Может, сыты вехами,
может, нет – да важно ли —
всё равно приехали,
выходите, граждане!
 

Тебе, когда тебя не стало

О. Р.

 
1.
…а что до публичных кар,
то не сомневайся в них:
Голгофа не Боливар —
вынесет и троих.
 
 
2.
Израиль – это рыба первой свежести,
за что к нему и всяческие нежности —
иллюзий в этом смысле и не строй,
а Третьий Рим – он тоже не второй.
 
 
3.
Ты погибаешь на миру,
которому не ко двору
пришлась, за что его прощала,
как разумела и могла,
пока тебя не съела мгла,
как ты сама ей обещала.
 
 
4.
Я там пока что, где живу,
тебе же, как всегда, в Москву,
где Кремль высок и краснощёк,
где серый волк зубами щёлк,
где ступа с Бабою-Ягой,
где в членовозе дорогой
генсек ЦК КПСС,
В её альбом к себе с любовью
 
 
где и хрущобы стоят месс,
о чём потом поговорим,
где никакой не Третий Рим,
но самый настоящий,
где глушь таёжной чащи
на всякий случай под рукой,
и где ты обрела покой…
 
 
5.
Смешно доказывать, что Юг
не самый слабый в мире глюк,
и если кто в мечтах высок,
то на черта ему Восток,
который был и есть отстой,
как Бога выстрел холостой,
с какого ни подъедешь бока,
и нет восточнее востока,
чем Иудея, видит Бог —
кто б на неё подумать мог!
 
 
6.
… но строго между нами,
а на фига цунами?
 

Апрель 2009, апрель 2011