Текст книги "Ссыльный край"

– Красивая ты, образованная, нашим парням понравишься, первой невестой будешь в деревне, меня так уже свела с ума, хоть сейчас готов руку и сердце предлагать, всю жизнь бы такую на руках носил.

Она млела от его слов, приятно кружилась голова от того, что молодой симпатичный парень сидел рядом, говорил красивые слова и периодически поправлял её волосы на виске. Его тёплые руки приятно пахли пихтой, это напоминало новогодний праздник. Зима, ёлка, радостно и весело на душе, детское ожидание приятных подарков и сказочных чудес. Он обнял девушку рукой, губами нашёл её жаркие пухлые губы, и она потянулась к нему, так приятно было чувствовать себя маленькой и беззащитной в крупных сильных горячих мужских руках.

Утром Николай тихо растопил печь, поставил на неё котелок со снегом, надо было с собой набрать воды во фляжку в дорогу, потом спустился по тропинке к Енисею и стал натирать свечкой лыжи свои и лыжи учительницы. До рассвета ещё далеко, погода стояла морозная, безветренная, по такой погоде не идти, а бежать хотелось. Ногу девушке сейчас потуже перебинтуем, и пойдёт она не отставая, должна пойти. К обеду должны быть уже в деревне. На душе защемило. Обычный рутинный дальний поход в соседнее село преобразился в заманчивое романтическое путешествие. Так приятно быть рядом и заботиться об этой нежной симпатичной девушке, обо всём забываешь, когда находишься рядом с ней. Это путешествие подходит к концу, а как дальше сложатся их отношения, в деревне она поди и замечать его не будет.

В лесной избушке было жарко, Николай добавил снега в котелок, пора поднимать свою спутницу и пить чай. И тут он услышал тихий всхлип. Подошёл к топчану, девушка, подтянув колени к груди и, отвернувшись к стене, тихо плакала. Её плечи вздрагивали в такт всхлипываниям, а руки периодически вытирали глаза от слёз. Николай беспомощно уставился на неё.

– Ирина Михайловна, ты чего? – Пытаясь успокоить, положил руку на её плечо.

– Не тронь меня.

Николай вышел на улицу, вот так сюрприз, что же теперь делать. Он чувствовал себя очень неприятно, что-то сделал не так, чем-то неосознанно он обидел девушку. А вечером она была такая нежная и безропотная, но что-то он сделал не так. Теперь уже он чувствовал себя беспомощно, а казалось, что никаких проблем, к обеду должны были быть дома. Постояв некоторое время на морозе, он успокоился, зашёл в избушку и сел на топчан, рядом с девушкой.

– Ирина Михайловна, давай поговорим перед дорогой, вернее ты послушай, что я тебе скажу, только не перебивай пожалуйста, для меня это очень важно. Похоже, что опыта во взаимоотношениях с противоположным полом у тебя, так же как и у меня нет. Ты красивая девушка и мне нравишься, сильно нравишься и я никак не хотел тебя обидеть. Хочу предложить тебе в деревне жить у нас. Всем скажу, что ты моя невеста, а через некоторое время свадьбу сыграем. Я дом себе строю, отец помогает, сруб уже поставили, летом под крышу подведём, а с осени можно будет туда переселиться, и заживём не хуже других. Я парень работящий, в колхозе на хорошем счету. Чтобы меньше было бабских пересудов, скажу, что познакомились мы в прошлом году в Красноярске, а всё это время переписывались. Как раз год назад меня в город направляли на слёт передовиков сельского хозяйства, можно считать, что там мы и познакомились.

Ирина Михайловна лежала тихо на топчане, не плакала, но и ничего в ответ не говорила.

И снова дорога, с ослепительно белым цветом вокруг. Николай машинально передвигал ногами, иногда оглядывался на попутчицу, но она не отставала. Думать ни о чём не хотелось, вчера он готов был лететь по дороге, а сегодня еле передвигал ноги. Вначале дороги он несколько раз пытался заговорить с Ириной Михайловной, но она не хотела с ним общаться, отвечала коротко и односложно. Так и получилось, что всю дорогу сегодня шли молча, он впереди, она за ним, каждый думая свои думы. Из-за мыса показалась деревня с высокими столбами дыма над домами, и вскоре впереди показались деревенские собаки, которые громким лаем предупреждали жителей деревни о прибытии гостей. Николай подошёл к учительнице.

– Ирина Михайловна, ты подумала, может, всётаки у меня остановишься?

Девушка закрыла рукавицами лицо, отвернулась от парня и снова заплакала.

Учить детей пришлось в две смены, два класса до обеда и два после. Отдыхать совершенно не было времени. У детей была необъяснимая тяга ходить в школу. Одни ученики быстро всё схватывали, до других же, даваемый учительницей материал доходил далеко не сразу, приходилось объяснять несколько раз. Иные ученики, пообедав и сделав домашнее задание, снова приходили в класс и садились на свободные места, им при этом тоже было интересно присутствовать при обучении учеников из других классов. Ирина Михайловна их не выгоняла, только просила, чтобы они не мешали и сидели тихо, а когда выдавалась свободная минутка, дополнительно занималась и с такими детьми. От тёти Груни уходила рано утром и приходила поздно вечером, кроме занятий с детьми, надо было найти время на подготовку к урокам и проверку домашних заданий. Тётя Груня попервости ворчала и призывала к совести учительницу, прося её приходить на обед, но потом, видя, что это бесполезно, стала ей обеды готовить с собой. То кусочек рыбы отварит с картошкой, то просто пару кусков хлеба намажет маслом, слегка сверху посыпав сахаром и обязательно бутылку молока. За жизнью в деревне Ирина Михайловна не следила, да ей и ничего не было интересно, кроме занятий с детьми. Она ходила по одной дороге от дома тёти Груни до школы и обратно. Иногда за ночь дорогу переметало снегом так, что в валенках надо было по сугробам пробиваться. Жителей деревни никого не знала, но все, кто встречался на дороге, тепло с ней здоровались. Было много собак и они, чувствуя чужого человека, сразу же её облаивали, поэтому первое время до школы и обратно девушку провожал дядя Ваня, тёти Груни муж. Но потом собаки привыкли к учительнице, так же, как и она к ним, и она уже ходила, ни обращая на них никакого внимания.

К новому году из Ворогово с обозом приехала ещё одна учительница начальных классов Нина Михайловна. Она была старше Ирины Михайловны на год, но имела уже несколько лет учительского стажа. Молодые девушки перешли жить в школу, для этого один класс переоборудовали в жилую комнату. Поставили туда две кровати, стол, два стула и в углу повесили умывальник. Работать стало гораздо легче, во всяком случае, на обучение детей времени уделялось теперь больше. Иногда заглядывали женщины, мамы учеников, спросить, как там занимается их чадо, но видя, что учительницы постоянно заняты с детьми, спешили сразу – же удалиться, оставив что-нибудь в свёртке на столе. Деревенские женщины постоянно приносили им продукты, и, как бы девушки не отказывались, ссылаясь, на то, что они могут продукты купить в магазине, те всё равно ежедневно что-нибудь да приносили.

– Что же вы есть будете, огородов у вас нет, на реку не ездите, в лес не ходите, а в магазине всего не купишь, да и денег на все продукты не хватит.

А тут как-то тётя Маша, мать Николая принесла ощипанного и разделанного большого глухаря.

– Это Коля в лесу добыл. Отрубите кусок, сварите суп и будете сыты весь день, и времени на готовку много не займёт.

Каждую субботу ходили в баню к тёте Груне. Мылись и парились свежими вениками, иногда к ним заходила хозяйка, брала в руки берёзовый веник, подкидывала горячей воды на раскалённые камни и от души хлопала девчонок по раскрасневшимся от жары спинам.

– У нас в деревне все в банях парятся, самое полезное это дело, не только очистка тела от грязи, но и души от грехов.

– Ой, тётя Груня, да мы здесь ещё нисколечко и не нагрешили.

– Безгрешные только младенцы, вы же всё равно грешите, не в поступках, так в мыслях. Вообщето вам давно уже пора рожать, а вы всё в девках ходите.

Иногда в школу заглядывал Степан Никифорович, спрашивал, как устроились, чем помочь, интересовался, кто из детей как учится. В деревню девушки почти не выходили, первое время лишь по вечерам спускались на реку за водой с вёдрами. Почти все жилые дома располагались на первом угоре, а школа и клуб на втором. Поэтому с вёдрами надо было сначала подняться к домам, а потом преодолеть ещё такой же один подъём к школе. Против каждого жилого дома была своя тропинка на лёд и своя прорубь, откуда носили воду для себя и для скотины. По ближайшей тропинке девчонки спускались к Енисею и набирали воду в вёдра. Иногда прорубь была замерзшей, и приходилось её раздалбливать пешнёй и выгребать лёд лопатой. Инструмент стоял возле каждой проруби. Когда установилась морозная погода с температурой за пятьдесят градусов, председатель колхоза попросил обеспечивать водой учителей истопницу школы тётю Зину. Истопница приходила после занятий, убирала в классах, топила печи для обогрева двух классов и жилой комнаты, заправляла лампы керосином и протирала стёкла для ламп. Как только начались сильные морозы, она печи топила ещё и с утра.

Новый, 1959 год встретили скромно. В большом классе поставили ёлку, нарядили старыми игрушками, сделанными детьми, подновлять их было просто некогда. Концерт поставили старшеклассники, пришедшие на новогодние каникулы из Ворогово. Читали стихи, пели песни, ставили юморески, их родители были очень довольны. Потом взрослые ушли в свои компании, а молодёжь встречала новый год в клубе. Деревенские парни и девчонки были очень активны, по субботам устраивали танцы в клубе под баян, гармошку, балалайку. К праздникам на сцене ставили пьесы, здесь уже инициатива полностью принадлежала местным девчонкам. Они пытались привлечь в клуб и молодых учительниц, но от художественной самодеятельности те сразу отказались, на это у них не было времени. На танцы же иногда приходили, если Нина Михайловна танцевала с парнями с удовольствием, то Ирина Михайловна уходила домой рано, ссылаясь, на то, что завтра рано вставать. Иногда в клубе встречалась с Николаем, тот всегда приветствовал её кивком головы, и она отвечала ему тем же, на щеках вспыхивал румянец и она старалась тут же подальше отойти. Детям дали двухдневные новогодние каникулы. Стояли сильные морозы, на улице был такой туман, что даже за дверь выглядывать не хотелось. Ирина Михайловна оба дня провалялась в постели, она не болела, просто усталость так давила, что делать ничего не хотела. А Нина Михайловна постоянно подкладывала в печи, оденется теплее, натаскает кучу дров, и потом топит весь день, чтобы в комнате было тепло.

Зима пролетела быстро. Отступили морозы, южный ветер растопил все сугробы. Улицы быстро подсыхали, здесь никогда не было грязи, образовавшееся от снега вода сразу же скатывалась по склонам в Енисей. Перед майским праздником все хозяева прибрали свои дворы, подмели улицы, собрали в кучи накопившийся за зимний период мусор и сжигали. Люди радовались весне, никому не хотелось сидеть дома, выходили на улицу, находили там какую-то работу, общались, весело разговаривая друг с другом, и слушали весенние трели скворцов на крышах. Наступил небольшой период времени и довольно редкий для колхоза, когда резко снизилась интенсивность работ. После окончания таёжного промысла мужики ушли на подлёдный лов. Добывали самоловами налима по речным косам и сетями тайменя и стерлядь на ямах. С приходом весны рыбалка стала не возможной, мужики готовили лодки и рыболовные снасти к летней путине, женщины же всю зиму работали на ферме. Но пройдёт совсем немного времени и начнутся работы на огородах, откорм скота на островах, посадка зерновых и овощей на Ермакове, а там покосы и летняя путина, когда колхозные бригады с неводами поплывут на лодках в Вороговские многоостровья и на песчаные косы Дубчеса.

В праздничный день первого мая – день международной солидарности трудящихся – в клубе провели торжественный вечер. Доклад читала Ирина Михайловна. Ещё неделю назад к ней в школу зашёл секретарь местной партийной ячейки Яков Иванович.

– Мы тут посоветовались и решили вам поручить праздничный доклад. В деревнях и сёлах школьные учителя всегда являются самыми грамотными людьми и пользуются большим авторитетам. Из Ворогово прислали кой-какую литературу, я вам её оставлю, подготовьте доклад по теме минут на тридцать – сорок, думаю, справитесь.

После доклада выступали председатель колхоза и секретарь партийной ячейки. Они поздравили всех с праздником и коротко подводили итоги работы. План поставок товарной продукции государству был выполнен по всем показателем, а по вылову рыбы из-подо льда Осиновский колхоз в этом году занял первое место по району. Торжественная часть закончилась, но никто не уходил, у всех было весеннее праздничное настроение. Молодёжь готовила концерт, сцену закрыли занавесом, и слышно было, как там спешно выставляли объёмные декорации. К находившимся в зале учительницам подсел Степан Никифорович.

– Ирина Михайловна, хорошо у вас с докладом получилось, и читаете вы не плохо, с выражением, всем понравилось.

– Спасибо, только всю литературу мне Яков Иванович принёс, поэтому подготовиться было не трудно.

– Хочу спросить ещё вас. Со школьной программой справитесь в этом году, все дети перейдут в следующиё класс?

– Да Степан Никифорович все дети прейдут в следующий класс. Программу мы не освоим лишь по рисованию и пению, но, как вы понимаете, в данной ситуации это не столь важно. Некоторые дети очень способные, а другим даётся всё с трудом, но вот откуда у них столько трудолюбия и желания учиться?

– Конечно от родителей. Колхоз всегда выполняет доведённые государством планы, как бы тяжело они не давались, если план большой, значит надо больше работать. Как же тяжело людям пришлось во время войны и первые послевоенные годы, ведь мужиков не было и всё легло на бабские плечи, а план поставок всё равно выполняли. С кровяными мозолями и надорванными спинами работали, а не жаловались, что планы большие. Потому мы и в войне победили и страну восстановили из разрухи. Как же у таких людей могут вырасти другие дети? У них очень развито чувство долга. За детишек, кстати, спасибо вам, полюбили они вас, мы же видим, с каким удовольствием они ходят в школу. Учебный год скоро закончится, Ирина Михайловна, и снова вы уедете от нас, вас ведь здесь ничего не держит. А кого пришлют на следующий год и когда пришлют, может к новому году, а детям снова на всю зиму аврал, неправильно всё это. Что ж вы на наших парней внимания не обращаете, вышли бы здесь замуж, колхоз помог бы вам дом построить и у вас своя семья, и у нас своя учительница. Вон посмотрите парни кучкой стоят, чем не женихи, Николай Петров, например. Видный парень, хороший работник, всё у него в руках спорится, хоть на рыбалке, хоть на таежном промысле, хоть на поле, или на покосе. Хочешь, я поговорю с ним?

– Что вы, что вы Степан Никифорович – она сильно покраснела и улыбнулась – сердечные дела не терпят вмешательства посторонних лиц.

В это вечер уходить домой никак не хотелось и танцевалось сегодня легко и приятно. Нина Михайловна ходила на все молодёжные вечера в клуб, всегда веселилась и отдыхала от души, а после танцев её кто-нибудь из парней всегда провожал домой, хотя клуб и школа стояли рядом друг с другом. Ирина Михайловна обычно от вечёрок отказывалась, или быстро уходила, ссылаясь на то, что завтра рано вставать придётся. Сегодня же домой не хотелось. Учебный год заканчивался, свою работу с Ниной Михайловной они сделали, со школьной программой со всеми классами должны справиться. Напряжение, висевшее над ними всю зиму, медленно спадало. Парни, впервые видя такой весёлой Ирину Михайловну, были с ней весьма галантны и наперебой приглашали танцевать, благо, что и баянист был в ударе сегодня. По окончании вечера девушка вышла из клуба и поджидала свою старшую подругу, чтобы идти домой вместе. Тут неожиданно из тени подошёл Николай.

– Ирина Михайловна, может, погуляем, разве можно так рано спать ложиться в такой тёплый весенний вечер?

Медленно вышли на берег реки. Яркий свет луны хорошо освещал тёмный, освободившийся совсем недавно от снега берег Енисея и покрывшийся тёмными пятнами лёд на Осиновской протоке. От активного снеготаяния вода в реке прибывала и между берегом и льдом образовалась полоса воды, по которой временами проплывали небольшие льдинки, предвещавшие скорый ледоход. Иногда сбоку налетал тёплый южный ветерок, приносивший с собой такие приятные весенние запахи. Было так хорошо на душе, а сердце радостно трепыхалось в преддверии чего-то значимого и неповторимого. Рядом весело журчал маленький весенний ручеёк, впадавший в могучую сибирскую реку.

– Ирина, мы с тобой не закончили разговор, там, на снегу, во время лыжного перехода, тогда ты так и не ответила на моё предложение. Я не могу больше молчать, ты забрала моё сердце и не отдаёшь его мне обратно. Понимаешь, тяжело одному жить, и, я чувствую, что и тебе тоже тяжело одной, нам будет вместе хорошо, очень хорошо, я всё для этого сделаю, я буду тебе самым хорошим другом и мужем.

Он повернул её к себе лицом, девичьи глаза, смотревшие на него, блестели, а по щекам катились крупные слёзы. Она уткнулась головой в его грудь и быстро заколотила в неё сжатыми кулачками.

– Ну почему ты так долго ко мне не подходил, я жду, жду, а ты всё не подходишь и не подходишь. Целая зима прошла, а ты всё не подходишь, ведь ты же мне обещал, что дом будем вместе достраивать, помнишь там, в лесной зимней избушке – она подняла голову и заглянула парню в глаза.

– Вот, кажется, и я дождался от тебя ответа, родная моя – он крепче прижал девушку к себе и, успокаивая, медленно гладил рукой её вздрагивающуюся спину.

Мимо проходили другие молодые пары, раздавался приглушённый бас парней и беззаботный заливистый задорный смех девушек, в этот праздничный весенний вечер никому дома сидеть не хотелось.

Однажды осенью

На Енисее штормило. Северный ветер в очередной раз напоминал всем и вся, что начало сентября в среднем течении Енисея, это глубокая осень. Волны, тяжело перекатываясь, покорялись силе ветра и бежали куда-то вдоль реки друг за другом, но, в конце концов, всю свою злость и силу тратили, ударяясь о каменистые берега огромной сибирской реки. Много больших и маленьких тяжёлых туч, изрядно потрёпанных ветром, летевших низко над головой, также без сопротивления летели туда, куда он направлял их своею властной рукой. Несколько раз уже пытался пойти дождь, но хватало его при этом ненадолго, намочив всё вокруг, он, очевидно удовлетворившись содеянным, тут же прекращался.

Подходя к деревне Симоновка, пассажирский дизель-электроход «М.Ю. Лермонтов» дал длинный, звонкий, с переливами, характерный только для этого теплохода гудок и стал медленно разворачиваться. Одиноко стоящие пассажиры, променявшие в это время тепло и комфорт кают на холодную палубу, зябко кутаясь в плащи и куртки, с любопытством рассматривали, как легко прыгая по волнам, с берега к теплоходу подскочила новенькая, ухоженная, чистенькая «обянка». В корме на нижней палубе, среди рюкзаков, тюков, спальников стоял Владислав Иванович Захарченко, главный механик теплохода. Мужчина возрастом под пятьдесят лет, высокий, худой, в неизменном берете на голове, он был страстным охотником – утятником и старался каждую осень хоть ненадолго, да выбраться с ружьём на лоно природы. Раньше бывало, он останавливался на острове Еловый и охотился в Кукуйской протоке, но сейчас там уже давно никто не живёт и вот он приехал сюда, в деревню Симоновка, где тоже приходилось бывать ранее. Рядом с ним стояли напарники – Анатолий и Виктор. Анатолия он знал давно и даже бывал с ним на охоте – это весёлый и жизнерадостный человек, чуть выше среднего роста, около тридцати пяти лет, с открытым и добродушным лицом. Анатолий работал мастером на заводе телевизоров, слыл на хорошем счету и как руководитель, и как производственник. Виктор был немного постарше и полнее, его Владислав Иванович видел практически первый раз, работал он вместе с Анатолием бригадиром какой-то там сквозной, такой модной сейчас бригады.

Матрос на теплоходе принял с лодки верёвку и даже не стал её зачаливать за кнехт, все приготовленные вещи были скинуты буквально в две – три минуты, затем в лодку спрыгнули люди, и она отчалила от теплохода. Провожающие махнули друг другу руками, с теплохода крикнули – «ни пуха, ни пера», и лодка, уже изрядно осевшая в воду, под мощным напором двигателя так же легко полетела к берегу. Было хорошо слышно, как первый штурман, стоявший на мостике, прижав к губам микрофон, резко отдавал команды по громкой связи – «малый вперёд, лево руля» и теплоход, выкинув из трубы облако чёрного дыма, стал медленно разворачиваться, ложась на прежний курс. На берегу, приезжие бодро выпрыгнули из лодки прямо в воду, подтащили её на каменистый берег и все трое, дружески улыбаясь, уставились на встречающего. Тот приподнял подвесной мотор, застопорил его, нахлобучил сверху чистенький белый колпак, звонко щёлкнул креплениями и вышел из лодки.

– Ну, здравствуйте охотники!

Первым подал руку Владислав Иванович – одетый в пёстрый толстый свитер, поверх которого была меховая безрукавка, на ногах новенькие длинные резиновые сапоги.

– Здравствуй Ерофеич, здравствуй, мы подплываем и гадаем – встретишь нас, не встретишь, успел получить телеграмму, или не успел, из Красноярска её отправил ещё три дня назад.

– Вот только сегодня утром ребята привезли из Бахты, вообще-то поджидал я тебя Владислав Иванович, ты ещё весной писал, что планируешь заехать ко мне уток пострелять, так что, уток жалко, что ли? А ты даже не один смотрю, с напарниками.

– Да ребята вот знакомые, с завода телевизоров, напросились со мной, вместе нам веселее будет. Знакомься – это Анатолий, а это Виктор.

Ерофеич, ещё крепкий, коренастый мужик, около шестидесяти лет, с рыжей, с проседью бородой до самой груди, похожей на лопату, с толстым мясистым носом, в зимней шапке на голове и брезентовом дождевике до самых пят, с любопытством рассматривал гостей.

– Где же вас расположить-то, ведь домой не могу пригласить, вы же нехристи, не верующие, безбородые, и табаком, наверное, балуетесь, моя бабка вас и до порога не допустит.

– Не беспокойся ты Ерофеич, мы палатку взяли, правда двухместная она, да мы бывало в ней и вчетвером ночевали, жирных и толстых среди нас вроде нет.

– Ну, это другое дело, тогда давайте-ка переедем к кустам, чуть повыше деревни, там и берег хороший, и ручеёк впадает в реку, и дров таловых полно, там палатку и поставите.

На высоком глинистом берегу стояло около двух десятков домов, располагаясь вдоль берега так, что из окон каждого дома видно было реку и все те судёнышки, которые проплывали по ней. Позади домов, ближе к лесу, в хаотичном порядке были настроены избушки, без которых в деревне практически не обойтись: бани, стайки, сараи, за ними, ближе к лесу были распаханы и раскопаны огороды. Когда и кто здесь поселился первым, никто не знал и не помнил, но всегда жили люди крепкой старой веры – кержаки. Они не прятались от цивилизации в тайге, как делали их деды, когда старая вера преследовалась и запрещалась, а наоборот, как-то старались использовать в жизни всё новоё, хотя и жили по своим старым устоям, всётаки на дворе уже конец семидесятых двадцатого века. В каждом доме была корова, у некоторых ещё и не одна, да для облегчения тяжёлого деревенского труда в деревне было несколько лошадей. В огородах сажали много – картошка, морковь, свекла, капуста, репа, редька – овощами подкармливали скот, и самим много уходило, когда во время длинных зимних постов на стол ставили лишь растительную пищу. И конечно ещё рыбачили, пока что рыбы в реке было много, её ловили сетями и самоловами, кто сколько хотел, обеспечивая себя и продавая излишки на проходящие теплоходы. Семьи были у всех большие, многодетные, редко у кого было меньше семи детей, и как – бы не призывали старики придерживаться старых устоев, всё-таки много молодёжи уезжало в город. Обыденный и однообразный образ жизни в деревне с длительными ночными моленьями не очень-то прельщал молодёжь. Их тянуло к благам цивилизации, к полной приключениями и впечатлениями жизни в городе. Да и те, что оставались в деревне, тоже приспосабливались к современной жизни – покупали мотоциклы, моторные лодки, бензопилы, по праздникам пили водку и брагу, а молодёжь даже иногда ездила в Бахту, чтобы посмотреть кино в деревенском клубе. В Симоновке был даже не большой рыбкоповский магазинчик, в котором местные жители брали в основном муку, сахар, соль, крупу, иногда водку, то есть то, что не вырастишь в огороде, не добудешь в тайге и не поймаешь в реке.

Охотники двигались быстро, без суеты, соскучились видать руки по работе. Вскоре лодка была разгружена, палатка поставлена в самом устье вытекавшего из кустов тальника ручья, заготовлена куча дров и уже в сумерках все чинно расселись на чурки, не далеко от костра, вокруг наспех сооружённого из двух досок, положенных на чурки, стола. В сковороде дымилась приятно пахнувшая разогретая тушёнка, а Ерофеич, ловко орудуя ножом, нарезал толстыми кусками принесённую из дому солёную осетрину и ворчал.

– Кто её будет есть, тушёнку вашу, консерва есть консерва, якри её. Есть солёная осетрина, её и есть надо.

Владислав Иванович разливал из фляжки в кружки спирт и разбавлял его ручейной водой, причём Ерофеич достал свою кружку из широкого кармана дождевика, из чужой посуды ему есть было нельзя, грех это. Анатолий иронизировал.

– Тебе Ерофеич, поди, осетрина-то надоела уже?

– Да почто же она мне надоест. – Отвечал серьёзно Ерофеич. – Её ведь можно и свежей поджарить, малосольную отварить, или вот так солёную с картошечкой, и ничего, не надоедает. – Потом, глядя на Владислава Ивановича, продолжал. – Редко совсем ты стал заезжать, когда на «Одессе» плавал, так частенько останавливался, якри тебя.

– Ну, тогда и время было другое, сейчас ведь теплоход пассажирский, идёт по расписанию, вот с трудом отпросился ненадолго уток пострелять, спиннинг покидать, да с удочками посидеть. Этот рейс у нас с туристами, идём до Диксона, запланированы длительные стоянки для знакомства с северными достопримечательностями, так что почти шесть дней у нас в распоряжении. Утки-то в курье есть ещё, не всю разогнали?

– Кто же её разгонит – баловство это, пацаны бегали немного с ружьями в конце августа, а сейчас картошку убирают все, не до уток. Удочки-то вам зачем, давайте сетей дам, ставьте их вдоль травы в курье, и щука, и окунь, и язь залезет – сколько надо, столько и поймаете.

– Зачем нам сети, мы приехали отдохнуть, а самый лучший отдых, это посидеть на закате с удочкой и окушков подёргать, мы даже с собой самодельную коптильню привезли, ребята на заводе сделали.

– Вам наверное лодку, мотор надо, у меня есть, «обянку» – то я только в прошлом годе купил, якри её, а «казанка» вон на угоре лежит, столкнуть недолго и «вихрь» двадцатый в кладовке стоит – старенький, но надёжный, не подведёт.

Владислав Иванович снова добавил всем в кружки, поднял свою, призывая остальных, и ответил.

– Мы с собой резиновую лодку привезли, всю зиму я за ней пробегал, но достал всё-таки, только – только они у нас появились, двухместная, да нам и хватит, в основном на зорьках, из скрадков будем стрелять.

– Ну, как хотите. Я-то по утрам на самоловы езжу, осётр пошёл, третий день уже как ловиться начал, поэтому все мужики в деревне на реку ездят, он ведь с неделю ещё половится и отойдёт, якри его, ищи его потом, а так три – четыре сниму за высмотр и хорошо, иногда и побольше. Да мне много и не надо, это молодёжь много самоловов ставит, рыбу продают, всё хотят лучше жить. Я не продаю, у меня всё есть, голодом не сижу, одеть есть что, зачем Бога гневить, мне больше ничего и не нужно. Живём вдвоём со старухой, сын с семьёй в Красноярске, не дал Бог больше нам детей. Каждый год внуков привозит на побывку, хорошо говорит у вас тут в деревне, только комары их сильно искусывают, не привыкшие они к комарам-то, якри их. А тут в июне после картошки я у них побывал в городе, и как только там люди живут? Везде шумно, пыльно, воздух какой-то тяжёлый, вонь ведь сплошная. Все куда – то бегут, торопятся, мужики курят, сквернословят, а пьяных сколько возле гастрономов. От беса это всё, люди погрязли в своих грехах, смотреть тошно. Сказал об этом сыну, так он говорит, что ты батя ничего не понимаешь в современной жизни. Пропащие люди, не спасти им душ своих.

Ерофеич задумался и надолго замолчал. Виктор не выдержал.

– А зачем же рыбачишь, если рыбу не продаёшь?

– Да сыну и заготавливаю, себе я уже насолил на зиму, в леднике стоит, сыну бочку ещё подсолить надо, у него в Красноярске хранить её негде, испортит ведь, вот и отправляю ему уже в октябре, с последним рейсом. Выеду на самоходку, попрошу капитана, ну, пару осетров конечно за провоз отдам, якри их. Не отказывают, да и многих я знаю, ведь сколько лет бакенщиком отработал здесь. В городе сын подъедет на машине и прямо с самоходки заберёт, там уже становится холодно и бочку он хранит на балконе.

– Самоловы далеко стоят?

– Да нет, километров в пяти повыше посёлка, на подводной косе.

Приезжие охотники с интересом слушали захмелевшего, и может оттого и разоткровенничавшегося местного закоренелого старожила. Больше всех о самоловах расспрашивал Виктор.

– А рыбнадзоров не боитесь?

– Чего же их бояться, на реке жить и не рыбачить? У них задача – нас поймать, якри их, а у нас – рыбачить и не попадаться, слишком уж они нагло ведут себя, чуть что, так сразу оружие под нос суют. Вот и мы у них наглости научились. Ведь они когда поймают нас, что главное? Улики. А улик нет и браконьерства нет, якри их. Мы, как самолов поймаем, так сразу кошку в мешок, а она тяжёлая, каждую рыбину снимаешь и тоже в мешок. Как какая лодка подскочит к тебе, пусть даже и в темноте, всегда успеешь мешок за борт выкинуть. Без кошки-то он ещё плавает какое-то время, а с кошкой сразу на дно идёт, потом хоть каким оружием пугай меня. Они же видят, что я на самолове «висел» и видят, как перед их носом мешок в воду с рыбой выкинул, конечно, сразу в лодку залезут, каждую щель пронюхают, кричат – «ну дед, ты теперь попался, никуда от нас не уйдёшь, давай акт составлять, поедем самолов поднимать» и бумагу уже писать начинают, фамилию спрашивают, якри их. Да только и мы тоже пуганые не раз. « Люблю» – говорю – «ночным пейзажем любоваться, вот заеду повыше на моторе, потом и спускаюсь самосплавом и всё любуюсь и любуюсь природой. А браконьерством не занимаюсь, не по мне это». И как бы они не кричат, якри их, не суют акт под нос, улик в лодке нет и дела нет. Пообещают, конечно, что, сколько верёвочке не виться, да с тем и уезжают.