Текст книги "Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти..."

Правые предлагали осуществить ряд решительных мер: распустить Государственную Думу без указания ее созыва, назначить в правительство только верных самодержавию лиц, ввести военное положение в столице, закрыть все органы левой печати, провести милитаризацию всех заводов, работающих на оборону.[50]50
  Правые партии. 1905–1917. Сборник документов и материалов. М., 1998, т. 2, с. 586.


[Закрыть] Император Николай II написал на полях этой записки: «Записка, достойная внимания».[51]51
  Дневники и документы из личного архива Николая II. Минск, «Харвест», 2003, с. 365.


[Закрыть]

Поступали предупреждения и от простого люда. Как-то в конце 1916 года к Александровскому дворцу подошел один старик-крестьянин и попросил встречи с Государем. Его провели к дежурному флигель-адъютанту, и крестьянин рассказал, что против Царя готовится заговор. «Задумалось дурное дело, – говорил он. – Хотят погубить Царя-Батюшку, а Царицу-Матушку и деток спрятать в монастырь. Сговаривались давно, а только решено это начать сегодня. Схватят сначала Царя и посадят в тюрьму, и вас, кто возле Царя, и главное начальство тоже посадят в тюрьму. Только пусть Царь-Батюшка не беспокоится. Мы его выручим. Нас много».[52]52
  Спиридович А.И. Указ. соч., с. 447.


[Закрыть]

О старике было доложено Государю. Тот принял крестьянина, обласкал, успокоил и отпустил.

21 декабря 1916 года Николай II получает тревожное письмо Н.А. Маклакова, в котором тот пишет: «Ваше Величество! Душа болит видеть то, что делается и творится. Россия гибнет, гибнет изо дня в день и это именно тогда, когда она могла бы подняться выше, чем когда-либо. Не только рушится всякий порядок и безначалие заливает собой все – нет! На глазах у всего мира идет какое-то издевательство над всем, что нам дорого, что было свято, чем мы были сильны, чем жила и росла Россия. В 1905 году не Япония одолела Россию, а внутренняя смута погубила великое дело. Она принесла нашей Родине слезы, срам, разорение и разруху. Неужели этот постыдный год нас ничему не научил? Внутренняя смута сейчас еще более грозна, чем в то время».[53]53
  ГА РФ, ф. 601– оп.1, д. 1288.


[Закрыть]

Таким образом, Император был хорошо осведомлен о готовящемся перевороте, хотя и не знал о готовности военной верхушки поддержать переворот. Царь полагал, что государственный переворот невозможен, так как ему верна армия. Следует признать, что тактика Царя имела свою логику: балансируя на тонкой дорожке над пропастью революции, Николай II надеялся пройти по ней осторожными и медленными шагами, ставя главной целью победу в войне. Н.Н. Яковлев, в творчестве которого интересные открытия сочетаются с сильным влиянием большевистской агитации, писал в своей книге: «А Царь? Что же он? Почему не следует советам Императрицы, да не ее одной? Что он так “кроток”? (…) Почему он медлил на рубеже 1916–1917 годов? Частично, вероятно, потому, что не верил в близкую революцию, да и не ставил высоко “революционеров” поневоле, типа Милюкова, с которым звала расправиться Царица. Главное заключалось в том, что Самодержец полагал, – время подтвердить его волю еще не стало. Он видел, что столкновение с оппозицией неизбежно, знал о ее настроениях (служба охранки не давала осечки и подробно информировала Царя), но ожидал того момента, когда схватка с лидерами буржуазии произойдет в иных, более благоприятных условиях для царизма. Николай II перед доверенными людьми – бывшим губернатором Могилева (где была Ставка) Пильцем и Щегловитовым: нужно повременить до начала весеннего наступления русских армий. Новые победы на фронтах немедленно изменят соотношение сил внутри страны и оппозицию можно будет сокрушить без труда. С чисто военной точки зрения надежды Царя не были необоснованны. Как боевой инструмент русская армия не имела себе равных, Брусиловский прорыв мог рассматриваться как пролог к победоносному 1917 году».[54]54
  Яковлев Н.Н. 1 августа 1914. М., «Москвитянин», 1993, с. 248.


[Закрыть]

Собственно это подтверждают и строчки Императрицы Александры Федоровны, которая в письме мужу от 16 декабря 1916 года писала: «Многие будут вычеркнуты из будущих придворных списков – они узнают по заключении мира, что значило во время войны не стоять за своего Государя!».[55]55
  «Николай II в секретной переписке», с. 643.


[Закрыть]

Но неправильно было бы полагать, что Император Николай II предполагал только пассивное сопротивление.

«Целый ряд признаков, – пишет А.Д. Степанов, – свидетельствует о том, что Император Николай II не только реагировал на обращения правых государственных и общественных деятелей, но у Государя был конкретный план переустройства государственного механизма на началах Неограниченного Самодержавия. Но для осуществления контрреволюционных мер Государю нужно было время. Не стоит забывать, что Он был еще и Верховным Главнокомандующим и основное время уделял решению военных вопросов».[56]56
  http://www.rusk.ru.


[Закрыть]

То, что Николай II собирался сокрушить революцию и заговорщиков, – несомненно. Среди мер, которые предполагал осуществить Император, были: 1) формирование однородноправого правительства, 2) роспуск Государственной Думы до окончания войны. Видимо, этим было вызвано его возвращение в Царское Село из Ставки 19 декабря 1916 года. Поводом для возвращения Государя послужило зверское убийство Г.Е. Распутина, совершенное представителями высшей аристократии. Но приезд Государя был вызван не только стремлением разобраться в этом преступлении.

Убийство Распутина было первой ступенью государственного переворота, и Николай II это хорошо понял. Долгое время бытовали различные версии этого убийства. По одной из них, Распутин был убит монархистами, так как якобы компрометировал царскую династию, по другой – он был убит из-за того, что сильно влиял на Царя и мог убедить его заключить сепаратный мир с Германией. Следует признать, что ни одна из этих версий не имеет под собой никаких оснований. Доподлинно установлено, что все рассказы о «похождениях» Распутина относятся, говоря сегодняшним языком, к черному пиару. Этот пиар вокруг имени Распутина создавался исключительно для того, чтобы скомпрометировать Царскую Семью.[57]57
  Roullier Alain. Raspoutine est innocent. Paris, 1998, p. 516.


[Закрыть] К таким же легендам следует отнести и якобы безграничное влияние Распутина на Николая II. Беспристрастное исследование этого вопроса убедительно доказывает – Распутин не имел никакого влияния на политические решения Императора. Но Распутин обладал даром молитвы, которая всегда приносила облегчение неизлечимо больному Наследнику Престола Алексею Николаевичу. Каждый раз Распутин облегчал у ребенка приступы гемофилии. В 1912 году, когда Цесаревич фактически умирал, врачи заявили, что они не могут вылечить Наследника. В это время Императрице пришла телеграмма от Распутина, в которой он успокаивал Царскую Чету и уверял, что ребенок не умрет. И действительно, на следующее утро Наследнику стало легче. Эту способность Распутина к исцелению признавали даже его враги. Поэтому убийство Распутина было призвано устранить от смертельно больного Наследника единственного человека, который мог его излечивать от тяжелых приступов. Причины, по которым это устранение Распутина было необходимо организаторам заговора, мы рассмотрим чуть ниже. Здесь же отметим, что в убийстве Распутина была замешана английская разведка. Организатор этого убийства был не князь Феликс Юсупов, а офицер Скотленд-Ярда Освальд Райнер.[58]58
  Karyn Miller. British spy ‘fired the shot that finished off Rasputin’ The Daily Telegraph 19/09/2004.


[Закрыть] В декабре 1916 года Райнер находился в Петербурге и состоял в близкой дружбе с князем Феликсом Юсуповым, в роскошном дворце которого и был убит Распутин. По мнению ряда исследователей, именно Райнер выстрелил Распутину в голову и убил его.[59]59
  Шишкин Олег. Распутин. История преступления. Издательство «Эксмо», М., 2004.


[Закрыть]

Любопытно, что организаторы убийства Распутина были хорошо осведомлены и о предстоящем свержении Царя. Г.Е. Боткин приводит разговор своего отца, лейб-медика Е.С. Боткина, с офицером Генштаба капитаном Сухотиным, родным братом поручика С.М. Сухотина, одного из убийц Распутина: «Сухотин, указывая пальцем на портрет Императора, стоявшего на бюро моего отца, сказал: “Что я хочу знать, так это о том, о чем думает этот человек! Это он ответственен за все, что происходит! Что касается меня, то я успокоюсь только тогда, когда увижу Царя, ведомого народом, чтобы казнить на торговой площади!” “Вы считаете, что революция возможна?” – спросил я его. Сухотин зловеще ухмыльнулся: “Вы хотите, чтобы я занялся предсказаниями?” – спросил он. Я сказал, что – да. “Ну, хорошо. Революция произойдет в феврале 1917 года”, – ответил он».[60]60
  Botkin Gleb. Grandeur et Misere des Romanovs. Paris, Edition siecle, 1932, р. 159.


[Закрыть]

Тот же Глеб Боткин вспоминал, что после убийства Распутина Государыня говорила его отцу, лейб-медику Е.С. Боткину: «Я совершенно одна. Его Величество на фронте, а здесь у меня нет никого, кому я могла бы доверять. Что самое ужасное в этом деле, это то, что после убийства нашего Друга, которое я получила от полиции, выяснилось, что это только начало. После него они планируют убить Анну Вырубову и меня. Я не могу утешаться. Дмитрий, которого я любила как своего сына, покушается на мою жизнь. И Юсупов, несмотря на то, что получил столько добра от Императора! Это – ужасно!».[61]61
  Botkin Gleb. Grandeur et Misere des Romanovs. Paris, Edition siecle, 1932, р. 117.


[Закрыть]

Весьма интересно, что в тот же день 17 декабря 1916 года на имя Царя из Самары поступило анонимное письмо, текст которого говорит сам за себя: «Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Второму в г. Могилеве – в Ставке – очень нужное, передать скорее. Самодержцу, кровопийце, царю хулигану, извергу народному, царишке Николаю II. Мерзавец ты, Николушка, паршивый царишка. Знай, хулиган царишка Николушка, что гибель будет тебе, кровопийце, виновнику всемирного пожара – войны, губителя народов, смерть и уничтожение твоему семейству. Твое государство будет разрушено, покорено, уничтожено, а ты сам со своим иродовым семейством будете растерзаны, уничтожены твоим же страждущим народом. Смерть и гибель тебе, царишка Николай Второй».[62]62
  Березов П. Свержение двуглавого орла. М., «Мысль», 1967, с. 48.


[Закрыть]

Хотя письмо было анонимным, но его содержание, дышащее сатанинской злобой и в деталях предрекающее будущее Екатеринбургское злодеяние, без труда указывает нам на подлинных авторов этого письма.

В тот день, когда тело Распутина доставали из Невы, царский поезд остановился на перроне Императорского железнодорожного павильона в Царском Селе. Здесь, в Царском Селе, Государь собирался остаться надолго, вплоть до весеннего наступления на фронте, и всю свою деятельность сосредоточил на организации подавления заговора. Император удалил из правительства целый ряд министров, которые были связаны с думской оппозицией. «Государь взял на Себя руководство общим положением, – пишет С.С. Ольденбург, – Прежде всего необходимо было составить правительство из людей, которым Государь считал возможным лично доверять. Опасность была реальной. Убийство Распутина показало, что от мятежных толков начинают переходить к действиям. Оценка людей поневоле становилась иной. Люди энергичные и талантливые могли оказаться не на месте, могли принести вред, если бы они оказались ненадежными»[63]63
  Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая II. СПб, «Петрополь», 1991, с. 614.


[Закрыть]

В правительство пришли люди правого толка и, как полагал Государь, ему лично преданные: председатель Совета министров князь Н.Д. Голицын, министр юстиции Н.А. Добровицкий, военный министр генерал М.А. Беляев, народного просвещения сенатор Н.К. Кульчицкий, внутренних дел А.Д. Протопопов и другие.

Особенно сложным представлялся для Николая II роспуск Государственной Думы. Царь понимал, что любые репрессивные превентивные действия по отношению к Думе, без коренных изменений на фронте, вызовут такую волну негодования, что могут привести к серьезным потрясениям, которые недопустимы во время тяжелой войны. Роспуск Думы мог привести к недовольству и протестам со стороны демократических союзников России по Антанте, к бойкоту царского решения со стороны промышленных кругов, чьи представители входили в различные думские комитеты, а это уже могло больно ударить по обороноспособности России. Перед Николаем II вставала дилемма: либо поставить на первое место укрепление власти путем резких и раздражающих действий и тем самым мешать войне с внешним врагом, либо, несмотря ни на что, стремиться в первую очередь к победе над внешним врагом, как бы не обращая внимания на врагов из Думы.

Тем не менее Император твердо шел к роспуску Государственной Думы и полному отстранению думской оппозиции от власти. Николай II берет под полный контроль Государственный совет, во главе которого становится верный Царю человек И.Г. Щегловитов. «Может сложиться впечатление, – пишет А.Д. Степанов, – что попытки предотвратить революции были запоздалыми. Однако если попытаться представить себе ту ситуацию изнутри, то можно смело утверждать, что Государь начал действовать своевременно, план Его действий весьма удачно вписывался в предполагаемый ход развития событий. Дело в том, что, по прогнозам военных стратегов, мировая война должна была завершиться в 1917 году капитуляцией Германии и ее союзников. Победа, несомненно, привела бы к подъему народного духа, одушевила бы общество, которое, несомненно, увязало бы ее с личностью Монарха, что привело бы к подъему монархических чувств. На этом фоне реформа государственного устройства прошла бы без сучка без задоринки».[64]64
  http://www.rusk.ru.


[Закрыть]

Большая доля ответственности за нерешительность и дезинформацию Государя лежит на министре внутренних дел А.Д. Протопопове. Изучение мотивов этой деятельности еще предстоит провести будущим исследователям. Но несомненен факт, что Протопопов вольно или невольно способствовал революции. 27 января 1917 года начальник Петербургского Охранного отделения генерал-майор К.И. Глобачев докладывал Протопопову, что Гучков и Коновалов готовят государственный переворот.[65]65
  Спиридович А.И. Указ. соч.


[Закрыть] При этом ему был известен состав предполагаемого мятежного правительства, который, за исключением Керенского, полностью совпал с будущим составом Временного правительства. Глобачев докладывал, что авангардом гучковского заговора является так называемая рабочая группа военно-промышленного комитета Государственной Думы, которая ведет подрывную работу среди рабочих и напрямую призывает к мятежам. Глобачев настаивал на том, что следует немедленно арестовать Гучкова, Коновалова и представителей рабочей группы. По непонятным причинам Протопопов дал приказ арестовать только членов рабочей группы. Совершенные при их аресте обыски явно доказывали связь этой группы с Гучковым. Протопопов громогласно объявлял на каждом шагу, что он раздавил революцию, то же самое он сообщил Государю. Между тем головка заговора, Гучков и его сторонники, не были арестованы. Протопопов уверял Царя, что этого делать не надо, так как опасность миновала, а аресты видных думских деятелей только осложнят отношения власти и Думы.

Тем не менее 8 февраля 1917 года Император Николай II поручает Н.А. Маклакову подготовить проект указа о роспуске Государственной Думы. 9 февраля Маклаков пишет Государю: «Ваше Императорское Величество! Министр внутренних дел передал мне о повелении Вашего Величества написать проект Манифеста о роспуске Государственной Думы. Дозвольте принести мне Вам, Государь, мою горячую верноподданническую благодарность за то, что Вам угодно было вспомнить обо мне. Быть Вам нужным именно в этом деле, поистине великое счастье. /…/ Надо, не теряя ни минуты, крепко обдумать весь план дальнейших действий правительственной власти, для того чтобы встретить все современные осложнения, на которые Дума и союзы, несомненно, толкнут часть населения в связи с роспуском Государственной Думы, подготовленным, уверенным в себе, спокойным и неколеблющимся. Власть больше, чем когда-либо, должна быть сосредоточена, убеждена, скована единой целью восстановить государственный порядок, чего бы то ни стоило, и быть уверенной в победе над внутренним врагом, который давно становится и опаснее, и ожесточеннее, и наглее врага внешнего».[66]66
  ГА РФ, ф. 601, оп. 1, д. 1288.


[Закрыть]

Маклаков выступил в Государственной Думе и обличил либералов в подготовке государственного переворота. Общество, заявил он, «делает все для войны, но для войны с порядком, все для победы, но для победы над властью»[67]67
  Ольденбург С.С. Указ. соч., с. 607–608.


[Закрыть]

Царь оставил главе правительства князю Н.Д. Голицыну приготовленные указы Сенату о роспуске Государственной Думы. В них только не была проставлена дата. Текст указа гласил: «На основании статьи 105 Основных Государственных Законов Повелеваем: Государственную Думу распустить с назначением времени созыва вновь избранной Думы на (пропуск числа, месяца и года). О времени числа производства новых выборов в Государственную Думу последуют от нас особые указания. Правительствующий Сенат не оставит учинить к исполнению сего надлежащего распоряжения. НИКОЛАЙ».[68]68
  АРР, т. 3–4, с. 24.


[Закрыть]

10 февраля 1917 года Император Николай II получает прямую угрозу от председателя Государственной Думы М.В. Родзянко. В разговоре с Царем тот заявил: «Ваше Величество, спасайте себя. Мы накануне огромных событий, исхода которых предвидеть нельзя. То, что делает Ваше правительство и Вы сами, до такой степени раздражает население, что все возможно».[69]69
  Архив Русской Революции. Изданный И.В. Гессеном (далее – АРР). М., «Терра», 1991, т. 2–3, с. 22.


[Закрыть]

По поводу Родзянко Маклаков писал Государю еще 27 апреля 1915 года: «Родзянко, Ваше Величество, только исполнитель, напыщенный и неумный, а за ним стоят его руководители, гг. Гучковы, кн. Львовы и другие систематически идущие к своей цели. В чем она? Затемнить свет Вашей славы, Ваше Величество, и ослабить силу значения святой, истинной и всегда спасательной на Руси идеи Самодержавия».[70]70
  ГА РФ, ф. 601, оп.1, д. 1287.


[Закрыть]

Таким образом, заговорщики со своей стороны, а Император Николай II со своей готовились к решительной схватке. При этом мощное наступление русской армии в апреле 1917 года и большая победа должны были сочетаться, по мысли Государя, с разгромом думской оппозиции. Царь приказывает перевести в Петроград надежные воинские части, заменив ими запасных солдат. Мятежу готовился сокрушительный удар.

Видимо, уже тогда Государь, не доверяя командующему Северным фронтом генералу Н.В. Рузскому, выделил Петроград из его подчинения в особый военный округ, во главе которого по совету военного министра Беляева был назначен генерал С.С. Хабалов.

Почему же тогда заговорщикам удалось осуществить свой заговор? Причин этому множество, но одной из самых главных является то доверие, которое Император Николай II испытывал к своему генералитету. Он не мог допустить, что генералы смогут поддержать мятежников, которые не только собирались отстранить Царя от престола, но и покушались на его жизнь. Как верно писал И.Л. Солоневич: «Государь Император был перегружен сверх всяческой человеческой возможности. И помощников у Него не было. Он заботился и о потерях в армии, и о бездымном порохе, и о самолетах И. Сикорского, и о производстве ядовитых газов, и о защите от еще более ядовитых салонов. На нем лежало и командование армией, и дипломатические отношения, и тяжелая борьба с нашим недоношенным парламентом, и Бог знает что еще. И вот тут-то Государь Император допустил роковой недосмотр: поверил генералам Балку, Гурко и Хабалову. Именно этот роковой недосмотр и стал исходным пунктом Февральского дворцового переворота. (…) Это предательство можно было бы поставить в укор Государю Императору: зачем Он не предусмотрел? С совершенно такой же степенью логичности можно было бы поставить в упрек Цезарю: зачем он не предусмотрел Брута с его кинжалом?».[71]71
  «Наша Страна», № 119, март 1952.


[Закрыть]

У заговорщиков не было никаких надежд на успех без поддержки армейской верхушки. Поэтому им необходимо было сделать все, чтобы перетянуть генералитет на свою сторону и вместе с ним совершить государственный переворот. К стыду и позору русских генералов, они дали себя втянуть в грязные игры политиков и предали своего Государя.

Император твердо вел народ и армию к победе, он был преисполнен верой в победу и был убежден, что и его генералы преисполнены подобной же верой. Но на самом деле высший генералитет был преисполнен политических амбиций и интриганства. Это полностью устраивало заговорщиков, которые стремились к совершенно другой победе, нежели Николай II. При этом они хорошо понимали, что победа Царя на фронте приведет к поражению их заговора. О том, что заговорщики торопились с переворотом и понимали, что успешные действия на фронте сделают его невозможным, говорят их собственные высказывания. Милюков говорил, что новые успехи на фронте «сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство», Терещенко и генерал Крымов всячески торопили с переворотом, говоря, что иначе будет поздно. Крымова тайно поддерживал командующий Северным фронтом генерал-адъютант Н.В. Рузский.

Уже после Февральской революции социал-демократ, масон, редактор «Приказа № 1» Н.Д. Соколов встречался с генералом Крымовым и вот что тот ему рассказал: «Крымов рассказал кое-что о военных заговорах, что 9 февраля 1917 г. в Петербурге в кабинете Родзянко было совещание лидеров Государственной Думы с генералами – был Рузский, Крымов. Решено, что откладывать дальше нельзя, что в апреле, когда Николай будет ехать из Ставки, его в районе армии Рузской задержат и заставят отречься. Крымову отводилась какая-то большая роль».[72]72
  Николаевский Б.И. Масоны и революция. М., «Терра», 1990.


[Закрыть]

Первым, что было необходимо сделать заговорщикам, это выманить Царя из столицы, так как в противном случае никакая революция бы не удалась. А.А. Вырубова пишет, что заговорщики «стали торопить Государя уехать на фронт, чтобы совершить потом величайшее злодеяние».[73]73
  Фрейлина Ее Величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой. М., «Советский писатель», 1991, с. 196.


[Закрыть] Казалось бы, давая возможность Царю уехать в армию, заговорщики как бы сами давали в его руки грозный механизм подавления этого самого заговора и любого бунта. Но в том-то и дело, что к февралю 1917 года верхушка армии была уже против Царя. Приказы Императора молча саботировались высшим генералитетом. Так, Николай II приказал перевести в Петроград с фронта Гвардейский экипаж. Но этот приказ был саботирован генералом Гурко, который отдал контрприказ и оставил экипаж на фронте. Император Николай II вторично отдал приказ о переводе Гвардейского экипажа в Петроград, и Гурко вторично, под предлогом карантина, задержал его неподалеку от Царского Села. Только после третьего приказа Императора Гвардейский экипаж прибыл в Царское Село. То же самое произошло и с Уланами Его Величества.[74]74
  Фрейлина Ее Величества, с. 196.


[Закрыть]

Колоссальную помощь заговорщикам оказал начальник Штаба генерал-адъютант М.В. Алексеев. По целому ряду свидетельств генерал Алексеев был давно связан с заговорщиками. Член «Великого Востока Народов России» Гальперин свидетельствовал: «Последние перед революцией месяцы в Верховном Совете было очень много разговоров о всякого рода военных и дворцовых заговорах. Помню, разные члены Верховного Совета, главным образом Некрасов, делали целый ряд сообщений – о переговорах Г.Е. Львова с генералом Алексеевым в Ставке относительно ареста Царя, о заговорщических планах Крымова (сообщил о них Некрасов), о переговорах Маклакова по поводу какого-то дворцового заговора».[75]75
  Николаевский Б.И. Масоны и революция. М., «Терра», 1990.


[Закрыть]

Об этом же рассказывал и другой член ВВНР Н.С. Чхеидзе.

Алексеев, который находился в это время на излечении в Крыму, внезапно 18 февраля 1917 года вернулся в Могилев. Не успел он приехать в Могилев, как немедленно направил Императору телеграмму с просьбой срочно прибыть в Ставку. Какая была необходимость для Николая II ехать в Ставку? Никакого наступления в ближайшие дни не планировалось, обстановка была спокойной. Сейчас трудно сказать, чем мотивировал Алексеев необходимость для Государя в срочном возвращении в Ставку, но можно с уверенностью сказать, что эта мотивировка была убедительной, так как Николай II, осознавая всю необходимость в своем личном присутствии в столице, принял неожиданное решение ехать в Могилев. «Из имеющихся источников, – пишет Г.М. Катков, – неясно, почему Алексеев настаивал на личном присутствии Верховного Главнокомандующего. Была ли просьба Алексеева (он мог и не знать, что эта просьба передана Царю) частью подготовки к перевороту? Во всяком случае, в этот момент никаких особо важных решений в Ставке как будто не принимали, и, судя по письмам Николая II жене, он надеялся скоро закончить текущие дела и вернуться в Петроград. (…) В свете последующих событий отъезд Императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева, представляется фактом, имевшим величайшее бедствие».[76]76
  Катков Г.М. Указ. соч., с. 245–246.


[Закрыть]

Подруга Императрицы Александры Федоровны Лили Ден вспоминала: «Однажды вечером перед обедом тетушка (которую всегда приводили в ярость сплетни, порочившие Государыню Императрицу) позвонила мне и попросила тотчас же приехать к ней. Я застала ее в чрезвычайно возбужденном состоянии.

– Рассказывают ужасные вещи, Лили, – воскликнула она. – Вот что я должна тебе сказать. Ты должна предупредить Ее Величество.

Затем уже более спокойным тоном продолжала:

– Вчера я была у Коцебу. Среди гостей было множество офицеров, и они открыто заявляли, что Его Величество больше не вернется со Ставки».[77]77
  Ден Юлия. Подлинная Царица. Воспоминания близкой подруги Императрицы Александры Федоровны. СПб,
  1999 г., с. 120.


[Закрыть]

Полковник Мордвинов писал: «Во вторник 21 февраля 1917 года вечером (…) я получил от командующего Императорской главной квартиры графа Фредерикса, что согласно высочайшему повелению, я назначен сопровождать Государя в путешествии в Ставку (…) Отбытие Императорского поезда из Царского Села было назначено около трех часов дня, в среду 22 февраля. Это уведомление было для меня неожиданным. Я накануне только что вернулся из Царского Села с дежурства по военно-походной канцелярии, и тогда еще не было никаких разговоров об отъезде. Внутреннее политическое положение было в те дни особенно бурно и сложно, в виду чего Государь все рождественские праздники, весь январь и большую часть февраля находился в Царском Селе и медлил с отбытием в Ставку».[78]78
  Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев. Издательство «Красная Газета», Л., 1927, с. 85.


[Закрыть]

Дворцовый комендант Воейков свидетельствовал: «В 5 часов был кинематограф в Круглом зале Александровского дворца (…) Когда кончился сеанс, я проводил Государя в его кабинет. По пути Его Величество обратился ко мне со словами: «Воейков, я решил в среду ехать на Ставку». Я знал, что Государь имел намерение ехать, но думал, что момент этот – не подходящий для его отъезда, и поэтому спросил, почему он именно теперь принял такое решение, когда на фронте, по-видимому, все спокойно, тогда как здесь, по моим сведениям, спокойствия мало и его присутствие в Петрограде было бы весьма важно. Государь на это ответил, что на днях из Крыма вернулся генерал Алексеев, желающий с ним повидаться и переговорить по некоторым вопросам; касательно же здешнего положения Его Величество находил, что по имеющимся у министра внутренних дел Протопопова сведениям, нет никакой причины ожидать чего-нибудь особенного».[79]79
  Воейков В.Н. Указ. соч., с. 120.


[Закрыть]

Таким образом, мы видим, что на срочный отъезд Царя в Ставку повлияли два человека – генералы Алексеев и Гурко, то есть фактически два главнокомандующих. Чем они мотивировали необходимость такого скорого отъезда, до сих пор остается загадкой, но то, что этот отъезд был частью какого-то большого общего плана, не представляет сомнений. Здесь хочется привести слова генерала Н.И. Иванова об Алексееве: «Алексеев – человек с малой волей, и величайшее его преступление перед Россией – его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более что войска на фронте стояли спокойно и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие не могли бы и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева».[80]80
  Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных, с. 458.


[Закрыть]

Около 19–20 февраля великий князь Михаил Александрович приехал к Царю и убеждал его уехать в Ставку, так как «в армии растет большое неудовольствие по поводу того, что Государь живет в Царском и так долго отсутствует в Ставке».[81]81
  Там же, с. 228.


[Закрыть]

Интересны действия министра внутренних дел А.Д. Протопопова, когда он узнал об отъезде Государя. Воейков вспоминал, что после того, как услышал от Царя решение ехать в Ставку, он связался по телефону с Протопоповым. «“Александр Дмитриевич, – сказал я ему, – Государь решил в среду ехать на Ставку. Как ваше мнение? Все ли спокойно, и не является ли этот отъезд несвоевременным?” На это Протопопов, по обыкновению по телефону говоривший со мной на английском языке, стал мне объяснять, что я напрасно волнуюсь, так как все вполне благополучно. При этом он добавил, что в понедельник или во вторник после доклада у Государя заедет ко мне и подробно расскажет о происходящем, чтобы меня окончательно успокоить. После этого телефона я поехал к графу Фредерику, вполне разделяющему мое мнение о несвоевременности отъезда Государя из Петрограда. В понедельник А.Д. Протопопов в Царском Селе не был, приехал во вторник вечером. Заехав после Дворца ко мне, он клялся, что все обстоит прекрасно, и нет решительно никаких оснований для беспокойства, причем обещал, в случае появления каких-либо новых данных, немедленно известить меня. На этом мы расстались. Оказалось, что А.Д. Протопопов, ручавшийся Государю, Императрице и мне за полное спокойствие в столице, вернувшись из Царского Села, в тот же вечер якобы рассказывал окружавшим его о том, сколько энергии он потратил на уговоры Государя не уезжать на фронт. Он рассказывал даже подробности доклада Его Величеству, подкрепляя свои слова изображением жестов, которыми Государь встречал его мольбы. Он говорил, что умолял Императрицу повлиять на Его Величество и уговорить его не ехать на Ставку. Для меня этот факт остается загадкой, так как Государь мне подтвердил сам, что министр внутренних дел Протопопов не видел никакого основания считать его отъезд несвоевременным. Где говорил А.Д. Протопопов правду – в Царском Селе или в Петрограде?»[82]82
  Воейков В.Н., дворцовый комендант Государя Императора. С Царем и без Царя. М., 1994, с. 120–121.


[Закрыть]

Действия министра внутренних дел наталкивают на мысль, что он, вольно или невольно, подыгрывал тем, кто любой ценой хотел отъезда Императора из Петрограда.

Император уезжал в Ставку ненадолго и собирался вскоре вернуться. А.А. Блок писал, что он собирался вернуться к 1 марта.[83]83
  АРР, т. 2–3, с. 25.


[Закрыть]

22 февраля на перроне Царскосельского вокзала, под звон Федоровского Государева собора, Император Николай II простился с Императрицей Александрой Федоровной и отправился в Ставку. Все было как обычно: Собственный Его Императорского Величества Коновой, застывший в почетном карауле, торжественные звуки марша. При отъезде, как всегда, составлено «Дело о путешествии Его Величества в действующую армию».[84]84
  РГИА, ф. 476, о. 1, д. 1921.


[Закрыть] В нем «список лиц, сопровождавших Его Величество». Идут имена: министр двора граф Фредерикс, адмирал Нилов, дворцовый комендант Воейков, свиты генерал-майор Граббе, свиты генерал-майор граф Нарышкин, флигель-адъютант Мордвинов, герцог Лейхтенбергский, лейб-хирург Федоров и так далее. На деле стоит дата: «начато 22.02. 1917». Это дело не имеет даты окончания.

23 февраля 1917 года Император Николай II прибыл в Ставку. «Для встречи Государя на вокзал Могилева прибыли: генерал-адъютант Алексеев, генерал-адъютант Иванов, адмирал Русин, генерал Клембовский, генерал Кондзеровский, генерал-лейтенант Лукомский, генерал-лейтенант Егоров, состоящий при штабе Походного Атамана генерал от кавалерии Смегин, протопресвитер о. Шавельский, губернатор и высшие начальствующие лица штаба Верховного Главнокомандующего», – говорится в книге пребывания Его Величества в Армии за февраль 1917 года.[85]85
  РГИА, ф. 516, о. 1/241/2890), д. 9.


[Закрыть] Император отправился в штаб для очередного доклада о положении на фронте. Распорядок работы Императора по приезде в Ставку ничем не отличался от обычного. Об этом свидетельствуют записи камер-фурьерского журнала: «23.02.1917. Четверг. В 3 ч. 15 м. дня Его Величество в сопровождении министра Императорского Двора и особ Свиты отбыл на проживание в Губернаторский дом. В 3 ч. 30 м. дня Его Величество изволил посетить Свой Штаб, возвратился в 4 ч. 40 м. дня; 24.02.1917. Пятница. Государь посетил Свой Штаб и по возвращении от 12 ч. 15 м. принимал Начальника Бельгийской миссии генерала барона де Риккель; 25.02.1917. Суббота. От 101/2 утра Его Величество изволил посетить Свой Штаб. От 21/2 Государь в сопровождении Особ Свиты прогуливались на моторах. В 18–00 Государь отбыл ко всенощной в церковь Штаба».[86]86
  РГИА, ф. 516, о. 1/241/2890), д.9.


[Закрыть]