Текст книги "Перу. С Бобом и Джерри тропой инков"

4

Климат перуанского побережья необычен, потому что сюда подходит холодное течение, которое одарило страну пингвином Гумбольдта и промозглой зимой.

Как подсказывает жизненный опыт, любое явление, как правило, это палка о двух концах. Знаете, когда в Лиме в конце здешнего лета вы ставите в шкаф начищенные до блеска черные ботинки, а весной вытаскиваете их из шкафа и они оказываются зелеными, потому что все покрыты плесенью, особой радости это не доставляет. Если у вас воображение не очень хорошо развито, то все огорчение ограничивается обувью и подпорченной одеждой, а вот если воображение работает хорошо, то вы живо себе представляете, как та же самая плесень порезвилась за прошедшие три месяца внутри вашего организма.

С другой стороны, если вы живете на перуанском побережье, вам практически не нужен зонт: весь год животворный дождь выпадает только в горах и дальше, в сельве. Едешь на машине по Лиме зимой – включай дворники, потому что на ветровом стекле обильно оседает влага, а вот асфальт совершенно сухой. Эта влага висит в воздухе, но не опускается на землю. Но главное преимущество для перуанцев то, что холодное течение создает благоприятную среду для планктона, благодаря чему прибрежные воды чрезвычайно богаты рыбой. Впрочем, о причудах местного климата мы обязательно поговорим позже.

Вот и себиче готовится в Перу из сырой свежей рыбы, которую минут сорок – пятьдесят держат в обильном лимонном соке с острейшим местным перцем рокото, и по внешнему виду, и по размеру похожим на помидор. Если разрезать пополам, то по структуре тот же помидор. Что приводит иногда к неприятным последствиям. Сам видел иностранца-аллергика, который у меня в гостях, бодро выпив русской водки, закусил этим фальшивым помидором, а затем часа четыре отмачивал свою отвисшую губу в бокале с пивом.

К рыбе, лимонному соку и рокото требуется еще щепотка соли и много лука. В результате получается взрывоопасная смесь, которую можно есть, только запивая все это изрядным количеством пива и приглушая вкус перца местной сладкой картошкой – камоте, которая обязательно добавляется к блюду. Ну и кукурузой, лучше вареной, но иногда и сушеной с солью.

Любители особо острых ощущений требуют у повара еще стаканчик leche de drago («драконьего молока») – это та жидкость, в которой настаивается рыба. Когда я выпил это «молочко» в первый раз, то решил, что мне подсунули стоградусный спирт, хотя оказалось, что это стопроцентный перец.

Есть и еще одна разновидность перуанского себиче – себиче микста (mixta), где способ приготовления все тот же, только к рыбе добавляются другие морепродукты (также непременно сырые): креветки, осьминог, кальмар, мидии и т. д. – то есть все, чем сегодня порадовал рыбаков Нептун. А Нептун бывает, на мой взгляд, иногда слишком щедр, так что я предпочитаю простое себиче из рыбы.

Обычно это lingvado, corvina, tollo или mero. Название рыб не перевожу, потому что под этими же именами в других латиноамериканских странах вы можете встретить нечто совсем другое. Лично я предпочитал себиче из lingvado, которое в Перу больше всего напоминает известную всем камбалу.

Кстати уж замечу, что в разных странах Латинской Америки одно и то же слово может означать или сладчайший фрукт, или абсолютно неприличное ругательство. И, между прочим, латиноамериканизмы, собранные филологами, насчитывают немалое количество томов.

Немного отвлекусь от Перу и расскажу реальный факт из своей журналистской практики, когда по какому-то делу меня послали в Колумбию. Спустившись утром после приезда к портье в гостинице, я попросил его заказать «мото» – так перуанцы обычно называют такси. Каково же было мое изумление, когда и сам портье, и все, кто находился в холле, дружно захохотали. Как выяснилось, в Колумбии выражение «заказать мото» означает только одно – «заказать киллера». На горных улицах Боготы, где постоянные пробки, наемный убийца обычно подкатывает к машине, где сидит жертва, на мотоцикле, делает свое черное дело, а потом спокойно удирает, лавируя среди машин. Иначе говоря, чтобы не попасть в глупую ситуацию, местные языковые особенности знать тоже небесполезно.

Эквадорское себиче по сравнению с перуанским напоминает питание для младенцев, поскольку готовится из вареной рыбы. Да к тому же с чем только это блюдо не подают, я пробовал даже с ананасами и вареньем. Ну, в общем-то, как и везде: кому поп, кому попадья, а кому попова дочка.

Авантюрная идея махнуть через эквадорскую границу родилась из пустяка. Как назло, я имел неосторожность передать Бобу слова своего приятеля-журналиста, работавшего в Эквадоре (он залетел на пару дней ко мне в Лиму), о том, какое это чудо, эквадорское себиче. Перуанский вариант мой приятель отверг как нечто почти каннибальское – рыба же сырая (!), и все время, пока я с наслаждением уплетал перуанское себиче, глядел на меня с нескрываемым ужасом, а в конце концов заметил, что эта страна действует на меня дурно. В себя он пришел лишь в кафе-мороженом, где наконец получил в изобилии то, к чему привык в Эквадоре: мороженое с шоколадом, бананами, ананасами, киви и прочими фруктами.

За это теперь и приходилось расплачиваться. Боб соглашался на поездку лишь при одном условии: он меня переводит через эквадорскую границу (о визах индеец даже слушать не пожелал) и ведет в ближайшую местную себичерию. Это, понятно, забегаловка, где готовят себиче. Там я эту «обезьянью мерзость» (слова Боба) пробую и убеждаюсь в том, что все эквадорцы «педики». Прошу прощения, но это опять не мои слова.

После этого Боб обещал вернуть меня на перуанскую землю и доставить в Лиму, причем прямиком в турецкую баню, где мы сначала смоем с себя даже запах Эквадора, а затем там же насладимся настоящим и лучшим себиче, которое только делают в Перу. Во всяком случае, именно таков был план Боба. В духе коммандос.

Нельзя сказать, что к нелегальному переходу границы я отнесся с энтузиазмом, хотя и верил в уникальные способности Боба.

– Не волнуйся, – заверил он меня, – риска ни малейшего. Машину и пса мы оставим на охраняемой стоянке, а дальше проще простого. И перуанским, и эквадорским пограничникам на все глубоко наплевать. Если хочешь пощекотать себе нервы, можешь перейти границу в пяти метрах от них. Все равно ты этих соней не разбудишь. Они возбуждаются, лишь когда завоет сирена и объявят войну. Но из-за того, что мы зайдем в местную себичерию, уверяю тебя, война не начнется.

Тем не менее от самого экстремального варианта – пройтись под носом у эквадорских пограничников – я все же отказался, заявив, что у меня с детства идиосинкразия к людям в погонах, поэтому я предпочел бы перейти границу хотя бы за километр от погранпоста.

– Как хочешь, – равнодушно согласился Боб, – но в пяти метрах гораздо удобнее, там все-таки асфальт, а так придется перелезать через грязную канаву. Можешь мне поверить.

Наконец, был свой интерес в этой поездке (не в Эквадор, а вообще по песочнице) и у Джерри. В прошлый раз, когда я самозабвенно предавался раскопкам, а он был предоставлен сам себе, терьер нашел очень милую местную дворняжку. Это у нас с перуанскими голыми собачками с хохолком носятся рафинированные дамы из светского общества, а в Перу это обычная дворняга. Вот такую совершенно голую даму с хохолком и приглядел себе терьер.

По моим расчетам, он уже должен был стать не только отцом, но, возможно, даже дедом.

Забавно, но как раз в этом пункте программы у всех троих интересы полностью совпадали: мы просто сгорали от любопытства посмотреть на потомство джентльмена. Когда в нашей беседе с Бобом замелькало слово «раскопки», сидевший до того совершенно равнодушно Джерри внезапно наклонил голову, внимательно прислушиваясь к нашим словам, а затем радостно тявкнул.

Шансы на то, что мы увидим, что же получается в результате скрещивания лохматого рыжего англичанина с абсолютно голой перуанской кокеткой, были реальными. Сами судите: крохотный поселок, вокруг один песок, куда потомкам английского джентльмена деться?

Тем более огненно-рыжего.

5

По настоятельной просьбе Боба, выехав рано утром из Лимы, мы повернули к эквадорской границе. Все-таки ущемленная национальная гордость – огромная сила. Нам с Джерри было в принципе все равно, север или юг, в любом случае Панамерикану мы договорились проехать от границы до границы.

Вид за окном не впечатлял: грязноватый серый песок, иссушенные зноем стволы мертвых деревьев и изредка за поворотом сине-зеленое царство Тихого океана. А вдалеке от берега высились исполинские черные скалы – неприступные островки посреди воды. Но даже издалека было видно, как неутомимо бьются могучие волны, поднимая на многие метры вверх тонны океанской воды, которые затем бриллиантовыми каскадами обрушивались вниз. А наверху каждого из этих скалистых островов – вечное смятение: неугомонные тучи чаек и стаи гордых пеликанов.

Столько воды, а на берегу, на много километров вглубь материка простирается одна сушь, причем мертвая сушь. Все русла мелких речушек, что мы пересекали, высохли, кажется, сразу же после Всемирного потопа. Температура в январе достигает в этих местах 40 градусов. Без кондиционера в машине мозги у нормального человека постепенно плавятся. К тому же от сна на однообразной дороге, где из-за жары местами на трассе возникают миражи луж, спасает лишь радио да Джерри – ради развлечения он покусывает меня за ухо. Верный признак, что дорога ему не нравится – смотреть не на что.

Изредка за окном мелькает сараюшка с рекламой кока-колы. Удивительно, но в каждой из этих лачуг, где нет электричества, а следовательно, и холодильника, всегда можно купить холодные напитки. Секрет прост: вдоль дороги все время курсируют грузовики со льдом.

Такая дорога расслабляет. Между тем это опасно: по Панамерикане навстречу тебе несутся громадные трейлеры – именно эта трасса и есть главная артерия, снабжающая всем необходимым перуанскую столицу. В основном все эти трейлеры принадлежат частникам, поэтому каждый из автомобилей расписан сверху донизу согласно вкусу владельца впечатляющими рисунками драконов или сплетенных анаконд с жутким оскалом. Грудастые Белоснежки с похотливыми гномами (их тоже хватает) на этом фоне смотрятся вполне невинно.

Забавляет и обилие обращенных к тебе, встречному водителю, разнообразных приветствий, которые также очень любят дальнобойщики, типа «Убью, но только один раз». Действительно бодрит на такой скучной трассе. Впрочем, это не местный, а особый юмор дальнобойщиков в Новом Свете. Такое можно встретить на разных дорогах Америки.

Ночью встречные трейлеры вообще непередаваемое зрелище, поскольку многотонное чудовище облеплено немыслимым количеством разноцветных лампочек. С одной стороны, это по-детски радует сердце владельца, он словно мчится, как Санта-Клаус, сидя верхом на огромной рождественской елке, а с другой стороны, опять-таки будит задремавшего водителя, случайно выскочившего на встречную полосу. Тем не менее, судя по многочисленным крестам, что стоят в основном на поворотах, будит веселая елка, увы, далеко не всех.

Вернемся, однако, к песочнице. Убогой она кажется лишь человеку несведущему. На самом деле незаметно для себя он пересекает одну древнейшую цивилизацию за другой. Это как в Египте. Помните, красноречивый Наполеон вдохновлял своих солдат, приунывших в пустыне, словами: «Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид». Вообще-то этих веков было больше, но великий корсиканец об этом еще не знал.

И в нашем случае ни один честный археолог не осмелится точно сказать, когда на перуанской земле зародилась первая цивилизация. И не один местный индеец толком не сможет разобраться, откуда тянутся его подлинные корни. Ближайших родичей он, конечно, назовет. Шаман подскажет более давнюю историю, но и его память не вмещает такую толщу времени. Поэтому неудивительно, что индейцы обычно подменяют знание легендами.

Разумеется, первый же встречный археолог выслушает ваши любительские версии, добытые у местного населения, с ироничной улыбкой. Хотя он и сам, как Сократ, откровенно признает, что знает по большей части лишь то, что ничего не знает. Слишком много тайн еще не разгадано, так что археология живет в Перу немногими точными данными, а в основном лишь умозрительными догадками и логическими выводами. Хотя формально эти догадки и покоятся на научной почве, все они, по большому счету, являются лишь гипотезами.

Довольно долго империя инков считалась относительно молодой цивилизацией, но когда начали разбираться подробнее, сроки проживания на земле «перуанца культурного» отодвигались все дальше в глубь веков и тысячелетий. В первую очередь это заслуга европейских ученых. Тщательно покопавшись в песочнице, они выяснили, что инкам предшествовали культуры тиауанаку и чавин. Чавинскую цивилизацию сначала отнесли к рубежу нашей эры, но позднее передвинули по временной шкале еще на тысячу лет дальше.

Сегодня большинство археологов считают чавин древнейшей цивилизацией Перу, но вообще-то они и сами не знают точно ни откуда появилась эта культура, ни что ей предшествовало. Не могла же она возникнуть прямо из каменного века. Впрочем, есть отдельные археологи, которые считают, что промежуточные звенья уже обнаружены, просто мнение этих исследователей пока не является доминирующим.

Короче, покопаются ученые мужи в местной песочнице еще несколько лет и, глядишь, отодвинут перуанскую историю опять на тысячелетие-другое в прошлое. Так что к песку, так утомляющему глаз водителя, надо относиться с уважением. Мало ли какие тайны и богатства он скрывает.

Вот и грунтовки, которые мы проезжали столь равнодушно ради кулинарного патриотизма Боба, все вели к каким-то уже разрытым или еще не разрытым археологами тайнам прошлого.

Мы много знаем о золотой лихорадке в Северной Америке и куда меньше о грабительском ажиотаже в Перу, когда в погоню за древними сокровищами устремлялись массы людей. Рассказывают, что в 1961 году на правом берегу реки Пьюры – это где-то в 50 километрах от эквадорской границы – наблюдали удивительную картину: тысячи людей, кто просто с лопатой, а кто и усевшись за руль бульдозера или экскаватора, перепахивали песок в поисках гробниц.

Занятие, кстати, совсем не безопасное. Время засыпало гробницы на глубину до 15 метров, так что в такую песчаную яму искатели сокровищ, бывало, падали вместе с бульдозером. А уж сколько раз людей, ринувшихся снимать с мумий золото, засыпало песком, просто не счесть. Закон, запрещающий грабить древние захоронения, в Перу, естественно, был уже и в ту пору, но перуанский закон и перуанская жизнь чаще всего не замечают друг друга. Так и заполнились все крупнейшие музеи мира уникальными сокровищами из Перу.

Но, может быть, самая страшная беда даже не в этом. Черные копатели – не ученые, поэтому мы даже не представляем, сколько открытий так и не было сделано, а в буквальном смысле ушло в песок.

В 1969 году Теренс Гриндер, археолог из Техасского университета, начав раскопки руин Пашаш в долине реки Таблачаки, не только нашел нетронутыми богатейшие погребения и остатки крупных поселений с массой различных бытовых предметов, но выяснил, что ряд сосудов был изготовлен на гончарном круге. Что особенного? Поясню. В Старом Свете гончарный круг был изобретен в конце IV тысячелетия до нашей эры в Месопотамии и оттуда уже начал распространяться повсюду: от Китая до Европы. Так вот находка Гриндера в Пашаше – единственное на сегодня документальное доказательство независимого изобретения гончарного круга в другом месте. С мозгами у древних перуанцев все было в порядке.

Вот так мы и ехали. Оставляя по обеим сторонам дороги невидимые глазу гробницы, чудеса, золото, серебро.

Жаль, что не взяли с собой лопат.

6

Главный рыбный город Перу – Чимботе, который перуанцы в силу национальной гордыни ошибочно считают самым крупным портом мира, мы проскочили на удивление легко. Город рабочий и в целом похож на огромную индустриальную зону. Смотреть тут особенно нечего, если только вы не бизнесмен, связанный с рыболовным промыслом. К счастью для нас, дорога оказалась относительно свободной, так что попрощались с Чимботе мы довольно быстро.

А вот по колониальному Трухильо, построенному испанцами в 1534 году на пути из столицы Перу Лимы в эквадорское Кито, нам пришлось тащиться мучительно долго, проклиная этот «роскошный город» (так называли его когда-то испанцы, которые любили здесь отдыхать), со скоростью 10 километров в час.

Название перуанскому Трухильо дал сам Франсиско Писарро, главный завоеватель Перу. Причина тривиальна: он сам когда-то родился в Трухильо, только, разумеется, в испанском. К тому же среди его соратников было немало выходцев как раз из этого испанского города, так что, можно не сомневаться, вся эта братия наезжала сюда с чувством особой ностальгии и постаралась сделать все, чтобы перуанский Трухильо стал, по возможности, напоминать их родину.

Для тех, кто здесь впервые, город, безусловно, интересен, но мы с Бобом на подобные колониальные постройки насмотрелись в своей жизни уже немало. Все они примерно одинаковы. Крупный город от провинциального отличается лишь размерами. В центре города на обязательной площади высится главный католический собор, напротив него неизменно старинный муниципалитет, а между ними сад со скамейками, где обычно много зелени и цветов. Там, где местная власть ворует все налоги, зелень и цветы заменяют репейники и пыль. В центре площади столь же обязательный, как и католический храм, фонтан. В некоторых городах действительно очень красивый. В тех местах, что победнее, все намного скромнее.

И, конечно, обязательная деталь пейзажа – пара чистильщиков ботинок. Почему-то каждый уважающий себя перуанец-провинциал до сих пор считает ниже своего достоинства чистить ботинки самостоятельно.

Славен Трухильо тем, что в 1820 году именно он стал первым перуанским городом, провозгласившим независимость от испанцев. Индейцы к этой затее – борьбе за независимость – имели отношение лишь как пушечное мясо. Всю эту бурную катавасию, что в конце концов разрушила испанскую империю, затеяли местные испанцы и креолы, не пожелавшие больше платить налоги королю в далеком Мадриде. И то верно, за что платить деньги человеку, которого ты никогда не видел? И уж точно никогда не увидишь от него ничего хорошего.

Кстати, главная площадь почти в каждом перуанском, да и вообще латиноамериканском городе называется одинаково: plaza de Armas – площадь Оружия. Это как раз в память о тех, кто отказался платить королю налоги, а затем защищал это свое справедливое желание с оружием в руках. В Трухильо на площади Оружия есть даже монумент одному из лидеров латиноамериканской борьбы за независимость Симону Боливару. Родом он, правда, из далекой от Перу Венесуэлы, но действительно бывал и здесь. Говорят, на площади располагалась одно время его штаб-квартира.

Старый центр города, бесспорно, красив, особенно дома с резными колониальными балкончиками, и мы с Бобом с удовольствием бы полюбовались ими в очередной раз, но, на нашу беду, все улицы славного Трухильо оказались плотно закупорены пробкой. Старыми машинами, грузовиками, полными разнообразных товаров, от холодильников до электроутюгов, неуклюжими фурами с овощами и фруктами, которые медленно, но упорно продвигались к местному рынку, а нередко и ослами, на которых гордо восседали живописные перуанки в национальных костюмах.

Для крестьянок из ближайших деревень поездка в Трухильо – целое событие, поэтому женщина надевает в такой день самый лучший наряд, исключительно ручной работы, либо своей, либо маминой, подготовленный еще к свадьбе. Рядом с женщиной обязательно муж, брат или дядя в соломенной шляпе, парусиновых штанах и разбитых сандалиях. Отпустить женщину одну в большой город, полный соблазнов и лукавых горожан, ни один крестьянин не рискнет.

Да и самому любопытно. Тем более, пока жена или сестра будет бегать по лавкам, закупая нужные для дома продукты и нехитрый скарб, мужчина с удовольствием потратит свою скромную заначку в ближайшем пивном баре.

А если уж совсем повезет, то еще успеет подраться с соседом из ближайшей деревни: значит, съездил не зря – будет о чем вспоминать и рассказывать родне.

7

Первой остановкой на нашем пути должен был стать Чан-Чан – он всего-то в пяти километрах от Трухильо, но из-за коварства Боба в тот день мы до него так и не добрались, хотя и ехали вроде как раз туда.

От Лимы до Чан-Чана всего-то ничего, километров 80, и это расстояние мы могли бы преодолеть одним броском даже с учетом утомительной пробки в Трухильо, но Боб не захотел с утра позавтракать, а теперь настоятельно требовал банкета.

Уловка старая. Просто у Боба между Трухильо и Чан-Чаном, на побережье, имелась для тех мест довольно приличная забегаловка «Под пальмой», которую он держал на паях с братом. То есть всем в этом заведении заправлял, разумеется, старший брат Боба – Мануэль, но деньги в этот ресторанчик (да не обидятся на меня французские гурманы за это высокое слово) вложил когда-то и Роберто. Он же защищал это заведение от посягательств местной шпаны. Мануэль, толстяк-обжора и любитель мексиканской текилы, оказать сопротивление способен не был, а вот Боб – да.

На кухне царствовала жена Мануэля – Пилар, рано состарившаяся женщина с врожденным кулинарным талантом. Набор блюд был, правда, классическим для здешних мест: обычное и смешанное себиче, разные рыбные похлебки, среди них изумительная «а ло мачо», креветки, ракушки и всякая другая морская дребедень, которую я не попробовал бы даже под угрозой расстрела. Ко всему этому в изобилии подавалось, конечно, и местное, кстати вполне приличное, холодное пиво.

Вообще-то индейцы пить пиво не умеют. Не раз наблюдал картину, когда вокруг трех бутылок пива собиралась компания молодых людей, человек десять, и так пьяно веселилась, будто они выхлестали не три бутылки, а три ящика ячменного зелья. Но есть, конечно, и пивные асы, вроде Мануэля, – эти могут перепить и баварца. Как любил повторять Мануэль: «Пиво делает человека полным, но счастливым, а это в нашей жизни самое главное». И с этим выводом наверняка согласился бы и немец, и ирландец, и чех.

Я недаром просил прощения у французов за слово «ресторан». Забегаловка Мануэля и Боба, хотя и считалась по здешним понятиям весьма солидным учреждением, поскольку была аж в полтора, а местами даже в два этажа высотой, плюс веранда, построена была руками самих братьев. Частично из дерева и плетеных циновок, а частично из глины. Да и название «Под пальмой» ничуть не соответствовало действительности: если где-то рядом и торчала какая-нибудь высохшая пальма, то несколько веков назад.

Зато несущую стену веранды, где мы устроились, украшала замечательная фреска местного Пиросмани: океан, парящие в небе пеликаны, рыбаки с сетями, правда очень мелкие (далеко на горизонте посреди волн), и огромный маяк на берегу, сияющий, как огненный куст в Библии. Наконец, апофеоз картины – толстая, как кит, чайка, которая налетала прямо на сидящих за столом и пугала тем, что снесет и накрытый стол, и самих посетителей прямо в недалекий от нас океан.

Несмотря на откровенный примитивизм картины, эта могучая чайка художнику действительно удалась и выглядела тревожно и грозно. Что там жалкий революционный буревестник Максима Горького! Я бывал в этом заведении не раз и заметил, что место за столом как раз рядом с этим угрожающим существом всегда оставалось свободным.

Так. На всякий случай.