Текст книги "Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли"

Ижора

Среди географических наименований окрестностей Петербурга выделяются названия, связанные с ижорой – финским племенем, населявшим эти земли в древности. К ним можно отнести и реку, впадающую в Неву в ее среднем течении, и поселения, разбросанные до южных берегов Финского залива, и большое Ижорское плато на юго-западе от Петербурга. Однако здесь уже не встретить представителей древнего народа. В настоящее время немногочисленные ижеряне, говорящие на родном языке, сохранились только в отдаленных местах на побережье Финского залива в западной части Ленинградской области.

Финское название этого народа – Inkeri; Ingeri. Русское наименование «ижора» и западноевропейское «ингры» – производные от него. Существует несколько версий появления упомянутого этнонима. Согласно одной из них, он происходит от названия одноименной реки Ижора. Вот что писал историк Петербурга А.И. Богданов: «Имя же сие место восприяло зватися Ижерская Земля издревле по имени Реки Ижеры именуемой; которая устием своим впадает в Неву Реку расстоянием от сего Санкт-Петербурга в дватцати в двух верстах. И другая причина подала месту сему именоватися Ижерская Земля; для одержанной преславной баталии над шведами; при оной Реке Ижере учиненной». В середине XVIII в. даже у образованных людей еще не было ясности об этнической принадлежности этого народа: «Древние жители сего места; то есть Ижерския Области; называлися ижоряне; народ славенской и Веры Православной Греческаго Исповедания; жительство свое главное имел; как по всему видно; при Реке Ижоре и Славянке (потому что всегда; на из древнейших лет; на сем месте жители были древняго великаго славенскаго народа; от чего и река оная имя себе восприяла зватися Славянка); что по тогдашнему времени яко провинциальной народ онаго древняго великаго славенскаго Нова Града причитаемый был, от котораго народа; чрез толикое множество лет будучи; хотя останки некоторые; однако и поныне довольно есть» [Богданов 1997; с. 106].

Но есть и другие версии появления названия. По мнению А.С. Попова; оно происходит от имени князя Игоря (в скандинавской транскрипции – Ингвар); сына легендарного Рюрика; ставшего третьим древнерусским князем [Попов 1973; с. 90]. Согласно Иоакимовской летописи; его рождение было причиной передачи Ижоры вместе с Ладогой жене Рюрика Евфанде. По другой версии, появившейся еще в первой половине XIX в., название происходит от имени шведской принцессы Ингигерд, жены Ярослава Мудрого. По мнению А. Шегрена, развившего теорию В.Н. Татищева, в наименовании «земли ижор» – иначе ингров (ingerinmaa) – заключалось понятие «земли Ингрин», которая, вероятно, получила во владение территории по течению реки Невы вместе с Ладогой в качестве свадебного подарка [Sjogren 1833, с. 3–4]. Примечательно, что в это время (IX–XI вв.) ижора еще не упоминается в письменных документах. Неизвестны и археологические находки того времени на территории средневекового расселения ижоры – в Приневье.

В XVII в., когда территория проживания ижоры вошла в состав Шведского королевства, в одну провинцию объединили Ижорскую и Водскую земли. К существующему названию Ingerinmaa, Ижорская земля, было присоединено еще одно слово – земля, на этот раз шведское – land. Таким образом, она стала называться Ингерманландией. Вот как описывает территорию, на которой Петр Великий основал Санкт-Петербург, А.И. Богданов: «Понеже место сие, на котором построен Град сей, есть оная провинция Ингриа или Ингермоландиа, так проименованная, которая по нашим российским старым летописцам именуемая была Ижерская земля, которая издревле Всероссийской Империи всегда принадлежащая. Положением своим лежит между Синусом (заливом. – П. С.) Финским и Озером Ладожским, сообщается оная Невою Рекою, что начало свое восприемлет в длину от Ладожского Озера и продолжается до Великаго Княжества Эстляндскаго» [Богданов 1997, с. 105].

Рис. 7. Карта археологических древностей средневекового Северо-Запада по В.В. Седову: 1 – курганные моглильники словен новгородских и кривичей; 2 – курганные могильники води и веси; 3 – грунтовые могильники веси; 4 – могильники корелы; 5 – могильники ижоры; 6 – приблизительная граница Новгородской земли

По сравнению с другими прибалтийско-финскими народами, ижора достаточно поздно появляется на исторической сцене. Регион расселения этого племени – Приневье, известный из письменных источников; – на археологической карте Северо-Запада длительное время оставался белым пятном (рис. 7). Большинство исследователей связывают происхождение ижоры с корелой. Тесное родство двух народов; помимо языковой близости и общности в культуре; подтверждается еще и тем; что до последнего времени некоторые представители ижоры продолжали называть себя кореламщ памятуя о своих генетических корнях [Шаскольский 1979]. Корелами их называли первоначально и соседние народы – водь, эстонцы и финны, хотя впоследствии у них появились особое название «ижоры» (эст. isurid, фин. inkeroiset) [Федоров 1983, с. 97]. По мнению большинства исследователей, основанному в первую очередь на лингвистических данных и документальных свидетельствах, ижора выделяется из состава корелы, или протокарельской общности, и появляется в Приневье на рубеже I и II тысячелетий. По одной из версий, она переселилась сюда с севера – с Карельского перешейка, по другой – с востока, из юго-восточного Приладожья. Развернутая гипотеза происхождения ижоры была предложена Д.В. Бубрихом, считавшим, что на рубеже I–II тысячелетий племя корела, сформировавшееся в северо-западном Приладожье, стало активно расселяться в северо-западном и южном направлениях – к северному побережью Ботнии и Белому морю, а также в бассейны рек Невы и Ижоры. Из-за отсутствия экономических связей с основным ядром корелы южная группа постепенно обособилась, и на основе ее диалекта развился ижорский язык. Ученый относил появление ижоры к середине XII в. [Бубрих 1947, с. 32].

Несмотря на письменные свидетельства об ижоре, исследователи давно обратили внимание на отсутствие в бассейне реки Невы средневековых памятников, что в целом подтверждало легенды о пустынности этого края до петровского времени. В отличие от других прибалтийско-финских народов, до недавнего времени археологические памятники ижоры не были известны. В Приневье (в Инкере-Войскорове, Мишкине и в Колтушах) в начале XX столетия были обнаружены только отдельные вещи XII – начала XIII вв. (рис. 8)

Наиболее близки к описываемому региону были «карельские вещи», как их называли по аналогии с находками из могильников на Карельском перешейке, которые обнаружили в 1908 г. в деревне Инкере-Войскорово у церкви на западном берегу реки Ижоры. Здесь найдены два черепа, относившиеся предположительно к мужскому и женскому захоронениям. Отмечалось, что курганной насыпи на этом месте не прослеживалось [Tallgren 1938, р. 102–103, Рябинин 1997, с. 68–69]. Среди найденных украшений были несколько фибул: овально-выпуклая со звериным орнаментом; две фрагментированные круглые выпуклые с изображениями листьев, розеток и пальметок; две орнаментированные подковообразные, изготовленные из серебра, относящиеся к прибалтийско-финскому кругу древностей.

Рис. 8. Ижорские древности, найденные в Войскорове и Мишкине. По Е.А. Рябинину

Другая часть обнаруженных здесь украшений – фрагментированное ромбощитковое височное кольцо, обломок широкопластинчатого браслета с растительным орнаментом и витая шейная гривна – связана, вероятно, с древнерусской культурой. Среди находок были также бусина и обломок широкопластинчатого браслета. К мужскому погребению относятся копье и топор [Рябинин 1997, с. 69]. Других средневековых древностей в бассейне реки Ижоры пока не известно. Случайные находки ижорских вещей из Приневья включали украшения, типичные для прибалтийских финнов, предметы быта и вооружения, происходившие, вероятно, из разрушенных погребений ижоры. Но самих погребальных памятников, так же как и поселений, долгое время обнаружить не удавалось.

Эта ситуация резко контрастировала с изучением соседних прибалтийско-финских племен – корелы, води, эстов и веси, могильники которых к этому времени были хорошо изучены на территориях Карельского перешейка, Ижорского плато, Эстонии и юго-восточного Приладожья. Высказывались разные мнения по поводу «археологической неуловимости ижоры». Известный историк русского Северо-Запада И.П. Шаскольский в 1979 г. писал по этому поводу: «… археология Ижорской земли в I тысячелетии и. э., археология территории Ленинграда и его ближайших окрестностей в I тысячелетии и. э. и в I тысячелетии до и. э. – белое пятно на археологической карте», и отсутствие здесь находок особенно парадоксально в условиях постоянных земляных работ по строительству города и окрестностей, которые ведутся здесь более 270 лет [Шаскольский 1979, с. 44–46]. Другой известный исследователь, археолог Е.А. Рябинин, занимавшийся изучением ижорских древностей, напротив, объяснял их редкость тем, что следы пребывания ижоры были уничтожены при строительстве Петербурга в XVIII–XIX вв. [Рябинин 1997, с. 71–72].

Вне всякого сомнения, основание Санкт-Петербурга и развитие его агломерации, охватившей значительные территории в нижнем Приневье, привело к существенному стиранию следов древней ижорской культуры. Другой причиной стало то, что археологическое изучение бассейна Невы по целому ряду причин носило крайне ограниченный характер. В условиях отсутствия на этих землях видимых археологических памятников – курганов и городищ, известных в сопредельных регионах, здесь не проводилось систематических исследований. Возможно, свою роль сыграли и устоявшиеся в общественном сознании с петровских времен стереотипы представлений о том, что Петербург построен в необитаемой болотистой и мало пригодной для проживания местности.

Как показали исследования последнего десятилетия, сложность выявления памятников ижоры объясняется особенностями системы расселения и погребальной обрядности этого народа. На территории бассейна Невы, в самом Санкт-Петербурге и его окрестностях с 2001 г. обнаружено и исследовано несколько новых средневековых археологических памятников XII–XVII вв. Наибольшая концентрация их прослежена в междуречье рек Мги и Тосны в их среднем течении, на поросших лесом камовых возвышенностях (рис. 9, см. с. I вклейки) [Сорокин 2006; Сорокин 2008; Сорокин, Певнева 2014]. В последние годы могильники средневекового времени XIII–XVII вв. были найдены и в среднем течении реки Славянки, в деревнях Покровская и Порицы, относящихся к периоду христианизации ижорского населения Приневья.

Культура ижоры в целом сходна с культурами соседних прибалтийско-финских народов, однако имеет свои особенности. Основная часть древностей, обнаруженных в Приневье и происходящих преимущественно из захоронений, относится к XII–XIII вв., то есть ко времени первых упоминаний ижоры в исторических документах. Лишь отдельные находки могут быть отнесены к более раннему времени – ΧΙ-ΧΙΙ вв. Захоронения ижоры находились вблизи рек, ручьев или озер, на склонах и на краю всхолмлений. Это были захоронения на горизонте (поверхности земли) в каменных оградках, связанных между собой, перекрытых невысокими насыпями. Захоронения, судя по сохранившимся деталям одежды и украшениям, сопровождались богатым погребальным инвентарем, в составе которого были вооружение, орудия труда, бытовые вещи. В большинстве захоронений найдены керамические сосуды, ставившиеся у ног, и ножи на поясе. Оружие (мечи, топоры, копья, сулицы и стрелы), а также косы-горбуши, бронзовые и железные котлы, кресала и огнива были характерны для мужских захоронений. Женские погребения сопровождались богатыми наборами украшений с прибалтийско-финскими овально-выпуклыми и подковообразными фибулами. Они носились женщинами попарно на плечах для скрепления двух полотнищ платья и соединялись между собой спиралевидными и крестообразными цепедержателями с цепочками. В составе убора были зооморфные подвески в виде коньков и уточек, браслеты, перстни, спиралеобразные проволочные пронизки, нашивавшиеся на одежду, бусы из бронзы, стекла и полудрагоценных камней. Незначительные размеры могильников, включавших около 10 захоронений, позволяют связывать их с небольшими семейными (родовыми) общинами, хоронившими в одном месте представителей нескольких поколений (рис. 10, 11 (см. с. I вклейки)).

Примечательно, что, в отличие от соседей, родственных по происхождению води и корелы, на территории раннего расселения ижоры вообще не известно укрепленных поселений-городищ. Возможно, надежным убежищем ижоре служили непроходимые леса и болота, окружавшие со всех сторон ее земли. Не выявлены здесь пока и сельские поселения этого народа, хотя такая же ситуация характерна и для других финских племен Северо-Запада. Сложность обнаружения поселений лесной зоны объясняется кратковременностью их существования в условиях сохранявшейся длительное время архаичной системы хозяйства, в которой важную роль играли охота, рыболовство и лесные промыслы. Подсечно-огневая система земледелия, распространившаяся здесь в средневековье, приводила к быстрому истощению почвы и также вынуждала население к частой перемене места жительства. Но и с переходом к более совершенным формам хозяйства в новое время небольшие деревни, включавшие от одного-двух до нескольких дворов, не оставляли сколь-либо значимых следов в земле. Учитывая, что в тех же местах жили и в последующее время, то и эти незначительные свидетельства стирались более интенсивной хозяйственной деятельностью последующих эпох.

Рис. 10. Зооморфные подвески и игольник. Фото автора

Южное Приладожье с Ладогой сохраняли определенную автономию и экстерриториальность вплоть до включения их в состав Новгородского государства, которое состоялось только в начале XII в. [Кирпичников 1988, с. 51, 61]. В 1105 г. в Новгородской летописи говорится: «…идоша в Ладогу на войну», что связывается с присоединением ее к Новгороду в 1105 г. А 11 лет спустя, в 1116 г., посадник Павел заложил здесь «город камеи», укрепив таким образом северо-западные рубежи государства [ПСРЛ 2000, т. 3, с. 203–204]. В этот период начинают осложняться отношения между Швецией и Русью. Д.А. Мачинский связывал это с прекращением правления в Швеции (после смерти в 1120-х гг. Инге Старого, тестя князя Мстислава Владимировича) дружественной по отношении к Руси королевской династии, восходящей к Стенкелю, сыну правителя Ладожского ярлства во времена Ярослава Ренгвальда [Мачинский 2003, с. 33].

Рис. 12. Остров Готланд, Висбю. Фото автора

Укрепление Ладоги позволило новгородцам установить надежный контроль на внутренних водных путях, после чего в XII в. активно развивается их мореплавание на Балтике. Путь из Новгорода проходил по Волхову через Ладожское озеро в Неву и далее в Финский залив.

В известной новгородской былине о Садко также упоминается этот маршрут плавания: «Ай поехал торговать купец богатый новгородский. Ай как на своих на черных кораблях

А поехал он да ко Волхову Ай со Волхова он да во Ладожскою Ай со Ладожского да во Неву-реку Ай как со Невы-реки как выехал на Сине море» [Былины 1986, с. 453, 461].

Именно в это время возникают новгородские торговые дворы на Готланде и в Сигтуне – столице Шведского королевства (рис. 12). Новгородские купцы становятся частыми гостями в Дании, немецких городах, в Польше и Восточной Прибалтике [Мавродин 1949, с. 110–115]. С торговлей, вероятно, связан и расцвет самой Ладоги, значительно увеличившей свою территории по сравнению с поселением эпохи викингов и где в середине – второй половине XII столетия было построено сразу шесть каменных храмов. В ΧΙ-ΧΙΙΙ вв. происходит древнерусская колонизация территорий Ижорского плато и Восточного Причудья, что, несмотря на отсутствие здесь крупных городских центров, создало основу для укрепления позиций Новгорода в Восточной Прибалтике.

Начало крестоносной экспансии в Восточной Прибалтике

Относительно спокойное течение жизни в удаленных от центров европейской цивилизации северных землях сохранялось на протяжении многих столетий. Малочисленные финские племена, рассредоточенные на значительных территориях и находившиеся в даннической зависимости от более сильных соседей – скандинавов, а впоследствии от Руси, испытывали и культурное влияние с их стороны. Доминирование древнерусских княжеств в Восточной Прибалтике продолжалось вплоть до рубежа XII–XIII вв. Но с развитием крестоносного движения и торговой активности государств Северной Европы в этом регионе он становится одним из перспективных районов колонизации. Размеренная жизнь на покрытых непроходимыми лесами и болотами землях подходит к концу. Уже с середины XII в. на Балтике начинается крестоносная экспансия германских государств и Дании против западных славян под предлогом обращения их в христианскую веру. За ней последовали вторжения рыцарских орденов Швеции и Дании далее на восток, в земли финских и балтских племен. В конце XII – начале XIII вв. многие из них уже находились в зависимости от Новгородского и Полоцкого княжеств. Однако русские князья, увязшие в междоусобных войнах, не смогли эффективно противодействовать западной экспансии.

Тогда же начинается длительная борьба Новгорода с западными завоевателями за влияние на прибалтийско-финские племена эстов, еми, корелы, ижоры и води (рис. 13, см. с. II вклейки). Но до нас дошли лишь отрывочные сообщения письменных источников о военных действиях в Восточной Прибалтике в середине – второй половине XII в. Из Новгородской I летописи известно, что в 1142 г. западно-финское племя емь вторглось в новгородские земли: «придоша емь и воеваша область Новгородчкую, избиша ладожане 400 и не пустиша ни мужа». Судя по этому описанию, можно предполагать, что племя емь на судах вторглось в Ладожское озеро и в отражении этого набега участвовали только ладожане.

Примечательно, что в том же году в Восточной Балтике корабли шведского флота напали на суда новгородских купцов, возвращавшихся из Дании, которым удалось отбиться, нанеся противнику урон: «приходи свейский князь с пискупом в 60 шнек на гость, иже суть из заморья шли в 3 лодиях и бишася и неуспеша ничтоже, и отлучиша их три лодьи, избиша их полтораста» [ПСРЛ 2000, т. 3, с. 212]. Вероятно, оба этих нападения связаны между собой и обусловлены какими-то противоречиями, возникшими на территории Финляндии. И.П. Шаскольский считает, что 60 шнек представляли собой шведское морское ополчение – ледунг, а руководство флотом князем и епископом означает, что это был крестовый поход в Восточную Прибалтику с целью «захвата какого-то участка финского побережья или, возможно, побережья в восточной части Финского залива в районе Невы» [Шаскольский 1978, с. 41]. Казалось бы, такое нападение могло быть совершено в любой части торгового пути из Дании в Новгород, проходившего вдоль шведского побережья. Но в летописи говорится именно о приходе шведов, что, вероятно, свидетельствует об их вторжении в новгородские владения, скорее всего, в районе устья Невы. И набег еми в Приладожье, возможно, проходил согласованно с этим вторжением.

Неслучайно, что в следующем, 1143 г. состоялся ответный поход корелы на емь – «ходиша Корела на Емь, и отбежаша; 2 лойву избиле». Шесть лет спустя, в 1149 г., происходит новое вторжение еми, но уже в землю води: «на ту же зиму придоша емь на водь ратью в тысящи…». Зимний поход из центральной Финляндии в район Ижорского плато, судя по всему, проходил по замерзшему заливу. На этот раз отпор неприятелю давали новгородцы: «идоша по них въ 500 с воеводою и не упустиша ни мужа» [ПСРЛ 2000, т. 3, с. 213, 215]. Приведенные отрывочные сообщения середины XII в. говорят о войнах Новгорода и зависимых от него корелы, води и, вероятно, ижоры с одной стороны и западно-финского племени емь, поддерживаемого Швецией, с другой.

Начало завоевания Финляндии Шведским королевством связывают с первым крестовым походом шведского короля Эрика, получившего впоследствии прозвище Святого, при участи епископа Генриха. Поход, состоявшийся около 1155 или 1157 г., был направлен в юго-западную часть этой страны – в землю племени сумь.

Рис. 14. Крестовый поход Святого Эрика в Финляндию. Деталь саркофага св. Генри, Национальный музей Хельсинки

Проповедь Бернарда Клервоского во Франции послужила идеологическим обоснованием Второго крестового похода в Палестину в 1146 г. А уже в 1147 г. саксонский герцог Генрих Лев организовал первый крестовый поход в балтийском регионе, направленный в земли западных славян. Последовавший вскоре крестовый поход в Финляндию был организован под влиянием пропаганды крестовых походов, развернутой в странах Западной Европы. Возможно, его инициировал папский легат Николай Альбано, посетивший Швецию в 1153 г. [Шаскольский 1978, с. 53]. Язычество западных славян, финских и балтских народов, враждовавших с соседними христианскими державами, признающими церковную власть папского престола, служило удобным поводом для их завоевания.

Эти события не упоминаются в русских летописях и шведских хрониках. Некоторый свет на них проливают только немногочисленные источники, касающиеся начала христианизации Финляндии: булла римского папы Александра III архиепископу Упсальскому 1171 г. и Житие святого Эрика (рис. 14).

Несмотря на то что сумь не была данником Новгорода, шведское завоевание ставило под угрозу его отношения с зависимыми финскими племенами и свободную торговлю новгородцев на Балтике, так как основной торговый путь проходил у берегов юго-западной Финляндии. В папской булле говорится, что «финны всегда, когда им угрожают вражеские войска, обещают соблюдать христианскую веру и охотно просят проповедников и наставников христианского закона, но, когда войска уходят, отказываются от веры, презирают и жестоко наказывают проповедников». По мнению И.П. Шаскольского, упоминаемые в булле вражеские войска – это русско-корельские отряды, противодействовавшие шведскому завоеванию земли суми в 1160-х гг. и со своей стороны пытавшиеся подчинить это племя [Шаскольский 1978, с. 54, 59–62].