Текст книги "Отрывок из биографии Каннинга"

Петр Вяземский
Отрывок из биографии Каннинга

Если есть отрада в потерях чувствительных для человечества, то единственно заключается она в чувстве возвышающем душу, с которым мы ценим великую утрату. Есть что-то умилительное и торжественное в сей скорби, так сказать, отвлеченной, с которою мы, в отдалении, отчужденные от сферы деятельности великого человека, оплакиваем его смерть, как будто мы жили под непосредственным влиянием его жизни, мыслили и чувствовали его мыслями и чувствами.

Так! сродство высоких побуждений, коими движется нравственное бытие человека, есть всемогущее над тем, кто достоин звания человека. Поэт, сказавший: я человек и ничто человеческое мне не чуждо, передал нам полное выражение образованности. Кто, читая в газетах неожиданное известие о скоропостижной болезни Английского министра, не был на ту пору Англичанином? Кто не сочувствовал опасениям, тоскующему беспокойствию народа, с боязливым любопытством допрашивающим сведений о состоянии недужного, о надеждах своих и страхе? Чье сердце, озаренное и согретое любовью в благам человеческим, не отозвалось унынием и недоверчивым недоумением на предопределение земного промысла, когда роковое известие, что Каннинга не стало, разнеслось с берегов Темзы по дальним краям внимательного мира.

Смерть Каннинга есть одно из важных и бедственных событий, вашего времени. Она поражает не только Англию, но и Европу и, можно сказать, почти весь мир, ибо ныне географические границы, частные и общие, нравственно раздвинулись и Европа не в одной Европе; поражает не одних его сограждан, но и всех благомыслящих людей, для коих дело человечества нигде и никогда не чуждо. Они с упованием смотрели на новое направление, данное Каннингом Английской политике, и следовательно политике Европейской; ибо также заметить можно, что в наши дни нет политики личной, местной и исключительно приспособленной к выгодам такого-то государства. Нет сомнения, что правило сие не объемлет всех частностей целого; во как в хорошо устроенном обществе гражданском каждое звание имеет свой круг действия и свои выгоды, от него зависящие, то и в общем объеме выгоды сии не должны прекословить друг другу, а, напротив, взаимно содействовать для достижения великой цели: благоденствия общего, основанного на согласии благоденствий частных; так и в обществе народов просвещенных не должно быть господствующих противоречий в исповедании высшей политики. Может и должно быть соперничество, во не должна существовать вражда. Политика естественная, то-есть политика человечества, должна всегда иметь верх над политикою кабинета, в случае ошибки одной с другою. Здесь правило нравственности основывается на правиле математическом: часть менее своего целого. Вот нравоучительность великой драмы, долго разыгрываемой и которой развязка заключается в договоре Парижском, подписанном союзными монархами. В старые годы, смерть государственного человека, господствующего силою ума и покоренных им обстоятельств, могла быть празднована в других странах, как победа над могучим соперником; ныне смерть великого государственного человека, исповедующего правила политики великодушной и просвещенной, есть общая потеря: такова смерть Каннинга. И когда постигла она его? В самое то время, когда, победив силою здравого мнения насильственное владычество предрассудков, он схватил могущественною рукою кормило Английской политики и стремил ее по стезям более открытым и широким. Мелкие умы стараются теснее сосредоточивать выгоды (intérêts) вокруг себя, боясь выпустить их из рук и из вида, если очертить ими объем обширный; ум открытый, не прикованный в настоящему, обтекая дальновидностью своею грядущее, расправляет свободнее силы свои и летит в отдаленнейшую цель. Сколь одобрительны должны быть для него надежды на успех, сколь неистощимы бывают для него средства, почерпаемые им собственно в себе и в обстоятельствах современных, если не одно холодное и сжатое личными видами честолюбие подвизает его на смелый и благородный подвиг, если он подкреплен в усилиях своих могучим убеждением совести, непреложными правилами высшей государственной мудрости. Есть совесть политики, сей науки государственной нравственности, как есть совесть нравственности частной. Не признавая святости её непреложных вдохновений, можно помчаться блестящею стезею успехов, но успехов часто пагубных, славы, но славы превратной, так сказать, софистической, а не славы истинной, основанной на общей пользе. Огромные и яркие обломки державы Наполеона, подрытой и опрокинутой с высоты, казалось, уже не доступной потрясениям и неприязненности чуждых стихий, знаменуют одни следы его исполинского хода на краю бездны и величия, на которое он так быстро вознесся и с которого так внезапно низринулся. Каннинг хорошо постиг то, что нужно для державы могучей, какова Англия: независимое бытие её основано и поддерживаемо не столько на могуществе физическом, сколько на превосходстве нравственном, ограждено оно просвещением, беспрепятственно раскидывающим свои охранительные ветви, и законным устройством от всех переворотов и превратностей; ему было ясно, что для такой державы нет другой политики, как та, которая предписывается бескорыстным просвещением, человеколюбием и возвышенною добросовестностью.

Признанием сих истин были ознаменованы все меры, которые озарили, к сожалению, слишком краткое пребывание Каннинга на высоте министерства Английского, на высоте, которая служит возвышеннейшею метою для честолюбия смертного, не рожденного на ступенях престола. Все важные события, возбуждающие ныне внимание и благородное участие образованного мира, имели в Каннинге, облеченном властию, надежное поручительство.

Внутри Англии, – горестная для человечества тяжба католиков Ирландских с мнимым и худо понимаемым законом государственной необходимости; еще полнейшее развитие свободы промышленности, торговой и гражданской, сих источников Английского благоденствия; вне Англии, – Португалия, угрожаемая ужасами раздоров междоусобных и чуждым посредничеством, может быть не менее пагубным; утверждение самобытности и независимости нового мира, который в бодром юношестве уже поражает нас признаками зрелости и совершеннолетнего мужества; Греция, которой одно имя возбуждает все возвышенные чувства, доступные душе: все сии политические запросы имели в Каниниге деятельного и мощного ходатая перед судилищем царей и правительств.

Многострадальная Греция во второй раз должна была оплакивать смерть Британского союзника: без сомнения, союз Каннинга был для неё существеннее союза Байрона, но, в благоговейной признательности своей, Греки почтут народной данью память сих двух мужей, которые, каждый в черте своих действий, озарили благородным участием темный жребий героических мучеников.

Должно надеяться, что благие семена, посеянные Каннингом, созреют и разовьются под сенью его преждевременного гроба; что великодушные начинания его не искоренятся и что Англия, подвинутая однажды на чреду, достойную её просвещения и силы, не совратятся со стези, на которой Каннинг совершил её примирение с началами политики, более достойной Английского просвещения.

Каннинг (Георгий), Ирландского происхождения; родился в 1770 году (а в биографии, напечатанной в С.-Петербурге, 1771), в Лондоне, по другим биографиям – в Ирландии. Он рано лишился отца, человека незнатного и незажиточного, но умевшего снискать уважение некоторыми политическими сочинениями, писанными в духе независимом. Его мать, после смерти мужа, вступила, кажется, на поприще театральное, а сына поместила в училище Этонское; образование же свое окончил он в Оксфордском университете. Уже с молодых лет явил он в себе дарования необыкновенные: в Этоне уже участвовал он с другими писателями в издании журнала: Микрокосм, который обращал на себя общее внимание. Тогда же стал он известен и как поэт, если не первостепенный, то по крайней мере приятный и остроумный. Между прочими стихотворениями его, замечательна элегия на порабощение Греции. Предчувствовал ли тогда юноша, что Промысл доставит ему некогда случай быть пред лицом Европы красноречивым заступником бедствий, которые он тогда мог только оплакивать? В пребывание свое в училище и университете, успел он заключить несколько приятельских связей с наследниками первейших Английских фамилий; связи сии имели, вероятно, влияние на раннее его политическое поприще.

По приезде в Лондон, он продолжал учиться правоведению и готовиться в адвокатскому званию, коему хотел посвятить себя. Литературная известность, которую он успел уже заслужить, и приятели, товарищи его юношества, отвратили его от стези, смиренно им избранной, и ввели его в круг более блестящий. В Англии юноша с дарованием есть спорный предмет, который каждая из противных партий желает завоевать в свою пользу. Питт, Фокс, Шеридан отличали его: по одним известиям покровительство Питта, по другим Шеридана, споспешествовало назначению его членом парламента от города Нью-Порт (New-Port) в 1793 году, следовательно, он был тогда 23 лет. Связь его с Шериданом и похвальные отзывы, которыми сей знаменитый муж и грозный противник министров превозносил нового бойца на поприще парламентальных битв, обещали в нем сильного сподвижника оппозиции. Целый год не удовлетворял он любопытным ожиданиям тех, которые нетерпеливо ожидали возможности судить о даровании ораторском и политическом исповедания человека, уже замеченного общин мнением. Наконец, после годового молчания, подал он, 31 января 1794 года, в первый раз голос в пользу договора, заключаемого Английским кабинетом с Сардиниею. Сия речь, обманувшая надежды членов оппозиции, обратила на него еще более внимательность министерства и решила политический союз его с Питтом, неизменившимся до конца жизни министра, игравшего столь значительную роль в делах Англии и Европы.

Французская революция была тогда главным предметом общего внимания, предметом ненависти, страха для одних и ложных упований для других. Английский парламент был также разделен на её приверженцев и ненавистников. Имена: Питта, Фокса, Шеридана, Бурка сияют с равным блеском, хотя и в противоположных рядах, в сем ратоборстве мнений и страстей. Эта эпоха была, может быть, в Английском парламенте блистательнейшей эпохою ораторского красноречия. Люди, запросы, события, все было в возвышенном равновесии. Каннинг был один из самых горячих противников Франции, и не только не уступал Питту, но может быть и превосходил его в озлобленных филиппиках своих против Французов. Тогда партия антифранцузская боялась прилипчивости революционной язвы для Англии; но едва ли страх этот был справедлив. Франция могла завидовать Англия и желать усвоить себе её благоденствие. Англия уже пользовалась всем тем, чего только могла искать и добиваться Франция.

Не довольствуясь воевать с ораторской трибуны, воевать против Французов и правил, коих торжество хотели утвердить они, Каннинг вел еще деятельную войну с ними и в ежедневном журнале: Анти-Якобинец, который издавал он вместе с другими участниками. Вооруженный против правил революции, разил он и Английскую оппозицию, которая не разделяла мнений министерства. Противоречие сие в образе мыслей тогдашних, сличенных с теми, которые он явил после, будет объяснено в своем месте. Впрочем, биограф – не академический панегирист, обязанный настроить речь свою на однозвучный лад торжественной похвалы. Радуясь яркими чертами в жизни описываемого им лица, он должен сохранить и тени, которые спорят с лучами света. Между тем, заметим, предварительно, что образ мыслей в человеке должен более или менее зависеть от событий и положения, которое он занимает: один образ чувств должен быть неизменен и независим. Чувства истины положительны и непреложны; мнения истины прикладны.

Звание помощника государственного секретаря по департаменту иностранных дел, коим заведовал тогда лорд Гренниль, было возмездием за деятельное участие, которым Каннинг содействовал успеху мер правительства, умевшего оценить влияние, дарованием его приобретенное в нижнем парламенте. В 1801 году, по заключении Амиенского мира, Питт предвидел возможность сближения Англии с Французским правительством и, следовательно, ниспровержение системы им основанной. Он отошел от кормила государственного, ибо в Англии министр и система его составляют одно целое, нераздельное, и он не переживает создания своего.

Каннинг последовал его примеру. В 1802 году был он снова избран членом парламента от города Трале в Ирландии и стал в ряды оппозиции: тогда главою министерства был Аллингтон (лорд Сидмут), и преемник Питта имел в его бывшем сподвижнике упорного и опасного противника. Новый министр решил объявление войны Англии против Франции и Каннинг силою речей своих много способствовал сей мере; сие обстоятельство доказывает, что, считаясь в рядах оппозиции, он не заключил безусловного союза с Фоксом, Гренвилем и другими значительными начальниками, которые хотели ниспровергнуть первого министра. В разрыве Амиенского мира, Пит с новым торжеством и с новым могуществом принял бразды управления. Из рядов оппозиции Каннинг перешел снова в союзники министерства, коего он был единомышленником.

В эту эпоху получил он место в казначействе адмиралтейства. Смерть Питта, последовавшая в августе 1806 г., ниспровергла его министерство, которое лишилось в нем души и силы: образовалось новое, и Каннинг оставил свое место. Постояннейший и значительнейший соперник Питта, Фокс, наследовал по нем его власть. Каннинг, избранный в парламент, остался верен памяти своего знаменитого предводителя. Сторона оппозиции обрела в нем значительную подпору. Недолго Фокс управлял судьбами Англии: силы его истощенные не могли более продлить жизнь, изнуренную двойною расточительностью в трудах и страстях государственных и в излишестве пылких страстей более житейских. Семь месяцев после смерти Питта умер и Фокс. Новые перемены последовали в Сен-Джемском кабинете. Персеваль назначен был начальником министерства, а Каннинг принял тогда под свое ведомство департамент иностранных дел. В это правление Английский флот сжег Копенгаген: Европа изумлена была сим нарушением народного права, и вследствие сего Император Александр торжественным актом, последовавшим 26-го октября 1807, прервал все сношения политические и торговые с Англиею. Общее негодование вынудило Каннинга оправдываться в сей мере речью, произнесенною им в нижней палате 21 января 1808 года. По поводу неудачной экспедиции Англичаг в августе месяце 1809 года, возникли в заседании нижней палаты между Каннингом и лордом Кастельре, тогда управлявшим министерством военным и колониальным, неприязненные прения; поединок был последствием сей размолвки, и Каннинг был ранен в ногу. Накануне их битвы, оба министра подали прошения в отставку. Кастельре непосредственно после вступил снова в министерство и занял место соперника своего, которого удалось ему победить и на месте сражения, и на поприще власти. С того времени, до назначения своего посланником в Лиссабон, в 1814 г., не имел Каннинг участия в делах правления, но не сходил со сцены политической и подавал нередко красноречивый и значительный голос в запросах, подлежащих прениям парламентальным. Права католиков Ирландских имели в нем тогда смелого заступника; во торжество мнений не всегда зависит от правоты своей и искусства своих поборников. Укоренившееся временем одним временем искорениться может. Усилия Каннинга не были увенчаны успехом; но когда торжество мнений его совершится в свою чреду, тогда имя его произнесется с памятью признательною в день победы справедливости. Назначение Каннинга министром в Лиссабон, которое совершенно было ничтожно для польз Англии, почиталось каким-то милостивым разжалованьем, навлекло на него много насмешек, каррикатур и оскорблений от юмористической своевольности Английских журналистов. В 1816 году был он отозвав из Лиссабона. В том же году избрание его в парламент от Ливерпуля не обошлось без шума и беспорядков, которые, впрочем, в Английском быту не могут быть почитаемы за признаки важного или необыкновенного потрясения.