Текст книги "Хтон"

Атон не заметил игры слов. Пытаясь подавить смущение, он потянулся вперед и коснулся губами ее губ.

Прикосновение было очень слабым, но это непреднамеренное действие удивило и его, и ее. Люба всегда была обузой, помехой в мужских делах, младшей сестренкой. Ее нескрываемый интерес к Атону вызывал у него подчеркнутое раздражение, поскольку он не был способен открыто выказать свое недовольство. Он ожесточался, сердился на себя, но не мог придумать ничего другого.

Нет, это была не лесная нимфа. Их губы, хотя и отвечали друг другу, не были обучены. Им не хватало утонченности. Никакого волшебства – он всего-навсего целовал Любу и не встречал отпора. Атон колебался, не прерваться ли.

Наконец она сама оборвала поцелуй, подняла голову и перевела дыхание.

– Для соли слишком поздно, – сказала она. – Бомбу ты уже взорвал.

– Я искал близнецов.

Он не сумел ответить остроумно. Или он и правда искал эту девушку? Эта мысль огорчила его.

Люба кивнула, одна коса скользнула по его лицу.

– Я так и думала. Они наверху играют с отцом в шашки. Хочешь, позову кого-нибудь?

– В шашки? Оба? – спросил Атон, стараясь продолжить разговор и уладить смутный, но сильный внутренний конфликт.

– На пару. Все время проигрывают. Леньку это бесит.

Атон ничего не сказал Молчание затянулось – неуклюжее, неловкое. Никто из них не двигался.

Наконец он протянул ей руку, позволяя самой истолковать вложенный в этот жест смысл, и не уверенный, что он вообще есть.

– Ладно, – сказала Люба, приняв, казалось, какое-то решение. Она взяла его за руку и, опершись на нее, запрыгнула на подоконника крепкие бедра просвечивали сквозь юбку, вызывая в иен виноватое возбуждение.

– Подожди минуту, – сказала она и снова спрыгнула в комнату.

Неужели передумала? Разочарование чередовалось в нем с облегчением. Но через миг свет погас, и Люба вернулась.

– Пусть думают, будто я сплю.

Атон помог ей вылезти. Он обхватил ее обеими руками за талию, чуть выше бедер, и снял с высокого подоконника. Люба оказалась тяжелее, чем он думал, и они чуть не упали, когда ее ноги коснулись земли. Ростом она была с него.

Они прошли мимо свинарника и оказались на знакомой дорожке, по молчаливому согласию выбрав это направление. Голова у Атона шла кругом. Это казалось невероятным, но она была девушкой, в теле которой завязывалась женственность. Он всегда ей нравился, и теперь Люба решила выразить свою приязнь более непосредственно.

Они очутились рядом со старой землянкой. Кусты закрывали вход, но внутри, похоже, все оставалось по-прежнему. Атон залез первым, осторожно ощупывая в сгустившейся темноте землю: здесь могли быть ящерицы. Отбросил несколько репейников.

Люба молча следовала за ним. Сейчас они немного поболтают, и она, как всегда, попробует приблизиться к нему, а он оттолкнет ее, а она встряхнет головой и хихикнет…

Она нашла в темноте его голову, повернула и прижалась губами к его губам. Он поднял руки, чтобы оттолкнуть ее, но они коснулись ее груди и отдернулись. Не прерывая поцелуя, она схватила его за рубаху и плотнее прижалась к нему.

Они прервали поцелуй, и она легла на спину очертания ее тела стали заметны по мере того, как глаза привыкали к темноте.

– Я думала, ты просто дразнился – раньше, – сказала она. – А сейчас ведь нет? То есть…

– Нет, – сказал Атон, не вполне уверенный, не издевается ли она над ним.

– Кажется, я всю жизнь ждала, чтобы ты это сделал. Наконец-то!

Имела ли она в виду поцелуй? Насколько было возможно, Атон изучал ее. На ней была летняя блузка, слегка топорщившаяся на груди, и темная юбка, сливающаяся с землей. Она сбросила тапки, ее ступая белели во мраке.

– Я мог бы еще, – сказал он, побаиваясь, что она рассердится, хотя раньше не обращал на такие вещи внимания.

– Атон, – пробормотала она. – Делай все, что хочешь. Ты… – ее голос сорвался, словно она испугалась, что сказала слишком много.

– Люба, я никогда больше не буду смеяться над тобой, – выговорил он, пытаясь справиться с возбуждением, которого не понимал и которому, в общем, не доверял. Сейчас он был уверен: она этого хотела. Но знала ли она наверняка, к чему приведет ее желание?

– Ты никогда не смеялся надо мной, Атон. Правда. Я не сердилась.

Он положил руку ей на блузку и осторожно дотронулся до груди. Она не возражала. Он гладил ее с интересом, но без удовольствия, потому что, несмотря на браваду, боялся сделать что-либо большее. Потом осторожно высвободил блузку из-под пояса.

– Ты не против, если я?..

– Все, что хочешь, Атон. Ни о чем не спрашивай. – Она села. Он снял ей блузку через голову и увидел, как поднялись ее маленькие груди, когда она вскинула руки. Лифчика на ней не было.

Атон накрыл одну грудь ладонью и, ощутив, какая она нежная, большим пальцем стал ласкать сосок. Не убирая руку, он привлек Любу к себе и снова поцеловал. На сей раз это был огонь. Он высунул язык, чтобы вкусить ее сладость.

Люба медленно откинулась, и он потянулся за ней, целуя щеку, шею, грудь. Она запустила пальцы в его волосы.

– Соль… зачем она? – чуть слышно спросила она.

Атон забыл осторожность и положил руку ей на колено, чуть ниже юбки. Любины ноги слегка раздвинулись, и его рука скользнула с колена на внутреннюю сторону бедра. Плоть была гладкая и горячая.

Его охватил тревожный трепет. Она позволила ему слишком много, предел ли это? Если он должен раздеться, раз уж посмел, не убежит ли она и не расскажет ли все родителям?

Его рука продолжала движение, минуя рубежи, которые раньше он едва смел себе представить, и внезапно достигла соединения ее ног. Трусиков на ней не было. Дрожа от напряжения и возбуждения, он продолжил движение – и обнаружил вдруг густую влагу.

«Кровь! – подумал он, потрясенный. – Я нарушил дозволенное, я причинил ей боль, у нее пошла кровь!»

Он убрал руку и лег рядом с ней; стук его сердца наполнил землянку. «Что я наделал!» – корил он себя.

Им овладели видения последствий. Поругание Восемьдесят-Первых, позор Пятым. "Зачем ты это сделал, распутный юноша! – скажут они. – Разве ты не знаешь, что никогда-никогда не должен дотрагиваться до девушки в этом месте?" Неужели придется везти ее в больницу?

Его страсть умерла, убитая преступлением. Глаза уставились на тусклый узор ветвей кустарника в звездном небе – таком же холодном, как сжимавший его сердце страх. «Что я наделал… что… ей всего тринадцать лет!»

Рука Любы коснулась его:

– Атон?

Он приподнялся:

– Клянусь, я не хотел…

– Что с тобой? – спросила она, поворачиваясь и всматриваясь в его лицо.

Разве она не знала?

– Кровь. Там кровь.

Она уставилась на него:

– Кровь? О чем ты говоришь?

– Там… между… я ее почувствовал. Я не хотел…

– Ты с ума сошел! – внезапно она хихикнула. – Кровь? Ты никогда раньше этого не делал?

Атон поднял голову и обнаружил ее жаркие груди у себя под подбородком.

– Раньше?

– Ты ничего не знаешь! – воскликнула она – беспечное дитя, вознесшееся над пробуждающейся женщиной. – В самом деле, не знаешь? Ну и ну! А я думала, ты совсем большой мальчик.

Атон съежился от яростного стыда, не в силах сказать ни слова.

Внезапно Люба вновь стала женщиной.

– Извини, Атон. Конечно, многое тебе неизвестно. Я покажу тебе, как…

Но он уже полз от нее на четвереньках и, едва выбрался наружу, под ночное небо, ринулся прочь, потрясенный и смущенный.

ТРИ

Атон превратился в статного, самоуверенного на вид молодого человека двадцати лет. Он никому не сообщал о своих планах; на Хвее само собой разумелось, что отпрыск высокородной Династии будет возделывать поля отца. Наконец, его призвали, что, как он знал, рано или поздно должно было произойти.

Гостиная в доме Аврелия была просторной и уютной. Внушительное деревянное кресло с прямой спинкой, почти трон, возвышалось в углу напротив входа; взгляд вошедшего упирался в эту зловещую реликвию. У дальней стены стоял обитый плюшем диван, но пользовались им редко. На стене над диваном висела цветная фотография симпатичной молодой женщины Долорес Десятая, умершая двадцать с лишним лет тому назад при родах. Атон не мог смотреть на эту фотографию без чувства глубокой и болезненной вины, смешанной с совсем другим чувством, которое не находил точного имени.

Аврелий Пятый был стар: намного ближе к смерти, чем требовал его возраст. Будь он здоров, он оставался бы сильным мужчиной, целеустремленным и решительным, способным прожить еще лет пятьдесят; но он не был здоров и сохранил лишь силу рассудка. Слишком долго подставлял он свое тело заразному весеннему болоту («весеннему» только условно на безсезонной Хвее), и его поразила неизлечимая – в данном месте – ржа. Аврелий, оставаясь таким, каков он есть, отказался от длительного лечения на далекой Земле, вдали от своей усадьбы. Он лишь однажды покидал планету и поклялся не делать этого впредь: теперь он умирал за свою клятву. Атон, прослышав кое-что о предшествующих обстоятельствах, смирился с этой клятвой, хотя никогда не накладывал ее на себя. Особенно близки они с отцом не были.

Аврелий мог поработать еще года три и прожить пять. Говорил он медленно и быстро уставал. От него осталась лишь скорлупа былой молодости. Хвеи подпускали его, но без радости; слишком много болота проникло в него, анафема для нежных цветов. Он был изможден: казалось, плоти между висящей кожей и хрупкими костями почти не было.

– Атон, – произнес изношенный человек. – Скоро…

Атон стоял рядом с отцом, не ожидая никакого удовольствия от разговора, но понимая, что тот должен произойти. В их отношениях было много печального, и каждый видел печаль в другом, понимая, что она еще не достигла надира. Они влачили общий крест и не могли сбросить его до самой смерти.

– Скоро ты будешь выращивать хвеи сам, – сказал Аврелий со всей убежденностью, на какую был способен, жалкий в ее подразумеваемой сомнительности. – Скоро тебе придется взять себе жену.

Вот оно – условие, которого Атон боялся. Хвееводство было не единственным занятием. Смерть дочери Десятых, жены Аврелия, повредила посевам Пятых, и лишь стремительный успех Атона предотвратил бы их полную гибель. Для хвей необходим устойчивый душевный климат, а здесь его не было. Успешное хозяйство велось семьей, и браки очень тщательно обдумывались. Вопрос был слишком важным, чтобы доверять его решение незрелой молодежи.

– Кто она?

Аврелий улыбнулся, восприняв вопрос как знак согласия.

– Третья дочь старшего Четвертого, – ответил он.

Четвертый, старший. В самом деле, удачный брак. Аврелию есть чем гордиться. Обладатели Первых фамилий предпочитали иметь сыновей для продолжения рода, но опекали дочерей, стараясь выдать их замуж как можно выгоднее. Бывали случаи, когда высокородные дочери вообще отказывались вступить в брак, только бы не уронить положения. Ранг Пятых был благоприятным, но большинство дочерей на выданье было ниже их, а выше – считанные единицы. Необходимы были сложные переговоры.

Понимая, что его возражение ни к чему не приведет, Атон почувствовал внезапную боль. Иномиряне считали Династии Хвеи равнодушным и холодными, и отчасти так оно и было, но в пределы формальной структуры человеческие связи оказывались очень крепкими. Атон очень редко говорил с отцом, и отношения между ними были необычны даже для их уклада жизни, но его ничуть не удивило, что Аврелий потратил много усилий на устроение выгодного брака для своего сына. Род не должен утратить своей славы, и Атон – единственный мужчина из Пятых, кто мог ее сохранить.

– Нет.

Аврелий продолжал:

– С хорошей женой хвеи будут у тебя расти. Хозяйство будет процветать…

Он прервался. Ответ Атона дошел до него. Он закрыл усталые глаза, отгораживаясь от боли.

– Я должен взять другую, – заявил Атон.

Старик не пытался спорить в открытую.

– Она сильная и красивая, – сказал он. – Я видел ее. На всей Хвее нет пары лучше вас. Она ничуть не похожа на… опустившихся нерях из последних Династий. Ты бы… ее полюбил.

Атон опустил голову, стыдясь за себя и за отца. Аврелий никогда в жизни не унижался до просьбы, но сейчас, похоже, был к этому близок.

– Она – песня, прерванная песня в лесу, – сказал Атон, пытаясь объяснить то, что объяснить невозможно. Неужели он боялся связи с местной девушкой? Он тут же отбросил эту мысль. – Она поцеловала меня и подарила мне хвею, я не могу любить другую.

Аврелий застыл. До этого Атон не говорил ему о лесной нимфе. Брачные обряды среди Династий не отрицали необходимости любви; скорее даже настаивали на ней. Ритуал с хвеей ее гарантировал. Атон не мог жениться без отцовского одобрения, но и не обязан был брать женщину, которую не любил.

– Покажи ее мне, – сказал наконец Аврелий. На большее он согласиться не мог. Если бы Атон привел свою нимфу домой, отец ее бы одобрил; если нет, для Атона было делом чести согласиться на выбранную отцом невесту.

Двадцать один год, и музыка, по которой он тосковал, прозвучала вновь. Она была воздушна и призрачна, но достаточно отчетлива для его жаждущего слуха. Атон поспешил к лесу, пересекая поля как можно быстрей, но не причиняя хвеям вреда.

Аврелий помахал ему рукой с соседнего поля. Он был не в силах работать ежедневно, но на этот раз оказался в поле. Он хотел познакомиться с нимфой, и Атон, в сущности, согласился. Сгорая от нетерпения, Атон ждал, пока отец догонит его.

Это была та самая прерванная песня, даже деревья склонявшая своим очарованием. Она разрасталась – лютня и сопрано, – будоража кровь Атона, великим обещанием. На сей раз, на сей раз…

Песня оборвалась.

Атон пробежал мимо колодца, оставив Аврелия позади. Ворвался на поляну.

Слишком поздно. Поляна была пуста.

Атон замер неподвижно, стараясь различить звуки ее ухода, но не услышал ничего, кроме шагов отца. Она ушла.

Задыхаясь и пошатываясь, подошел Аврелий. Его глаза обежали поляну, останавливаясь на пне, земле, деревьях. Он указал рукой.

С одной стороны гнилого пня сухая листва была откинута, обнажив пористую глину. На ней каким-то острым предметом торопливо и коряво были начертаны знаки.

Атон вгляделся.

– З-Л-О-Б-А, – прочитал он по буквам. – Что это значит?

Аврелий опустился на пень, разглядывая загадочные буквы. Его дыхание стало неровным, руки затряслись; Атон с оставшимся без ответа состраданием понял, что быстрая ходьба усилила его лихорадку.

– Я не был уверен, – прошептал Аврелий странным извиняющимся тоном.

Атон вопросительно посмотрел на него.

Аврелий оторвал взгляд от земли и с трудом произнес:

– Это клеймо миньонетки.

Взволнованный и пораженный исчезновением нимфы, Атон взглянул на небо Хвеи. Что ее напугало? Действительно ли она – создание, не предназначенное для глаз скептика?

– Миньонетка?

– Когда человек отправился в космос, он взял с собой свои легенды, – сказал Аврелий. – Как и сам человек, они менялись, но их ассортимент оставался один и тот же. Ты слышал об ужасных тафисах, пожирающих космокорабли без остатка; о ксестских людях-пауках, чьи паутинные картины вызывают обман чувств; о живом аде Хтона, где высшее богатство и ужас творят вечную любовь. А это… легенда о миньонетке. Миньонетка – сирена, бессмертная фея несказанной красоты и величия, способная постичь сокровенную страсть мужчины. Несчастен тот, кто полюбит ее… если можно назвать любовью очарование, вызванное ее прелестью. Говорят… говорят, если мужчина сможет сдержать свои чувства и вырвать ее поцелуй, тогда миньонетка полюбит его – и это страшнейшая судьба из всех.

Столь длинного и искреннего монолога Атон из уст отца еще не слышал.

– Но она была здесь. Это… это неправда.

Аврелий сидел неподвижно, крепко закрыв глаза.

– Нельзя, Атон, относиться к легендам с пренебрежением. Миньонетка была здесь. Злоба… она приходила за тобой…

– Благодарю, – раздраженно оборвал его Атон. – Этот дух, этот призрак, этот миф приходил забрать маленького мальчика, который верит, в него…

– Попытайся понять, сынок…

– Я все понимаю! Здесь была девушка, да… девушка, играющая в свои игры, разукрашенная и артистичная, готовая очаровать сельского мальчишку простака…

– Нет, Атон. Должен тебе сказать, что она…

– К черту твои объяснения! – взорвался Атон, не обращая внимания на боль, исказившую отцовское лицо. – Я не хочу, чтобы ты защищал ни мою глупость, ни похотливые позы какой-то иномирянской сирены. Красивая женщина не сблизится с невинным деревенским мальчишкой… если, конечно, она не намерена завлечь его и посмеяться над его телячьей наивностью и неопытностью…

Но пока Атон гремел мечами перед беспомощным отцом, он подспудно постигал мрачную истину: он любил лесную нимфу, неважно, кто она и что сделала. Рядом с ней все женщины казались тряпичными куклами с подрисованными улыбками и накладными грудями, с глупым хихиканьем и отвратительными выделениями. Этого было достаточно; так или иначе, нимфа разбила скорлупу его существования. Он должен покинуть Хвею. Он отправится в космос, найдет ее и точно установит, кто она такая. Четырнадцать лет тоски просто так не отбросить: даже если Династия – Пятые, а человек – Атон. И на сей раз он встретится лицом к лицу с ней, лицом к лицу с истиной.

Аврелий, такой разговорчивый несколько минут назад, сидел теперь неподвижно. Его била лихорадка. Был ли это последний приступ? Нет, человек жил. Оставалась ли в силе обусловленная помолвка его сына? Да, она должна произойти… но нужно подождать.

– Если я вернусь, – сказал Атон.

Старик не разыгрывал смятения.

– Мы будем ждать тебя, хвеи и я, – согласился Аврелий, открыв наконец глаза.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГРАНАТ

$ 400

Червеобразно извиваясь в камне, пещерные туннели вели все ниже и ниже. Горячая лава давным-давно пробуравила здесь эти соты; зажатая внутри планеты она то и дело вырывалась наружу, оставляя за собой бесконечные каналы.

«Как может быть все заперто, – думал Атон, – если ветер так легко носится по пещерам? Наверняка горячий поток откуда-то исходит и где-то обретает свободу. А где убегает ветер, может убежать и человек».

Но на сильной узкой спине Счетовода, наполовину скрытой мехом, ответа не было. Расспрашивать бесполезно. Даже в этой тюрьме-могиле упоминание о миньонетке вызывает страх и ненависть. В нижних пещерах безопаснее вообще не заводить о ней разговор.

В самом низу на плоском камне сидит страж. Рядом с ним был закреплен толстый канат, привязанный к большой корзине. Счетовод заговорил, и страж поднялся. Вдвоем они оттащили камень в сторону, и Атон увидел дыру: это и есть вход в нижние пещеры.

Счетовод бросил туда корзину, и веревка уползла вслед за ней. Атон залез в дыру, ухватился за канат и, зажав книгу между ног, на руках стал спускаться в иной мир. Последний взгляд на лицо, смотревшее сверху: «Увижу ли я тебя снова, суеверный выскочка? Не похоже».

Он двигался осторожно, с трудом удерживая равновесие из-за меха, наполненного водой, и книги и лишенный возможности глянуть вниз. Действительно ли здесь место высадки, или его обманным путем отправили прямо в печь? Глупец ли он, доверившийся человеку, чья девушка…

Метрах в десяти от дыры он коснулся ногами пола. Канат и корзина взвились вверх, едва он их отпустил. Камень вернулся на старое место, и во второй раз Атон оказался в неведомом аду.

По крайней мере, здесь был свет – такие же фосфоресцирующие стены. Был и ветер; он бессознательно боролся с ним на канате. Нижние пещеры, в конце концов, обитаемы.

– Вот гранат. Держи.

Атон обернулся к говорившему. Рослый мужчина, сантиметров на семь выше его. Его тело, хотя и склонное к полноте, впечатляло мускулатурой; на плече он держал тяжелый обоюдоострый топор. Лицо обрамляли мохнатые волосы и борода каштанового цвета.

Атон поднял руку, чтобы поймать брошенный ему блеснувший камешек. Очень красивый красный полупрозрачный кристалл: гранат. Атон ждал.

– Будешь работать в Гранаткином руднике. Если что не так, я разберусь. Меня зовут Старшой. Пошли.

Тот самый креллевод, о котором упоминал Счетовод. Атон пошел следом, наблюдая за движениями этого человека. Вряд ли он мог быть достойным соперником Атона в драке. Вероятно, его расслабила слава. Или топор – как он умудрился взять его с собой? – обеспечивал незаслуженную безопасность. Время покажет; Атон решил держаться подальше от неприятностей, пока не разузнает положение дел. Информация гораздо важнее физической победы. Знание со временем станет властью.

И… побегом?

По мере того, как туннель расширялся, ветер стихал. У стены на корточках сидела чудовищно горбатая женщина; но это был не горб, а всего лишь мех с водой. Она раскладывала на кучки еду – черный хлеб, соленое мясо, прочую пищу, присланную сверху, – и заворачивала ее в длинные грязные тряпка В Хтоне волновали не санитарные условия (здесь не болели), а обезвоживание. Увидев их, женщина встала.

– Тебе человек, – сказал Старшой. Он обернулся к Атону: – Дай Гранатке камень.

В другой раз Атон улыбнулся бы. Он протянул камень, и Гранатка, взяв его, принялась разглядывать. Крепкая, гибкая женщина, слишком крупная, чтобы быть миловидной. При лучшем освещении ее волосы могли бы быть светлыми. Она подняла один из свертков и вручила ему.

– Бот так, – сказал Старшой. – Один гранат, один сверток. Конденсатор там; крути себе сколько надо, – он показал место в конце зала.

Атон разглядел в нише устройство.

– Время тоже твое, только не лезь на чужую территорию, – Старшой отошел в сторону.

Гранатка махнула рукой, и Атон последовал за ней в боковую пещеру. Она подвела его к исцарапанному и изрезанному участку стены. Там и оставила.

Атон огляделся. По обе стороны работали мужчины и женщины, ударяя острыми камнями по стене на уровне лица. Некоторые копались голыми руками в обломках. Кое-кто спал. Двое сидели и жевали, изредка переговариваясь. Место едва ли безумное.

Атон обследовал стену. Гранатов не было видно. Он стал разбивать отпавшие куски тяжелым камнем, но вскоре понял, что так раскрошит все гранаты. Нужно работать очень осторожно.

Он нашел выемку для ДЗЛ и обеда, взял острый камень и постучал на пробу посреди участка. В награду получил облако пыли и песка. Сколько здесь умерло от силикоза? Он откинул голову и попробовал еще раз. Так не видно, что делаешь. Можно раздробить ценный камень до того, как его заметишь. Добывание гранатов оказалось не таким уж простым делом.

На соседнем участке маленький жилистый человечек наблюдал за происходившим с легкой улыбкой, растянувшей черты его лица.

– Знаешь способ лучше? – спросил подавленный Атон.

Человечек подошел к нему. Он забрал у Атона камень, приставил к стене и тихо постучал по нему своим камнем. Поверхность начала скалываться с минимальным сопротивлением. Он наклонился и сдул пыль, держа лицо со стороны ветра от скола. Потом вернул Атону инструмент и пошел восвояси.

Атон сначала подозрительно отнесся к такому поучению. Разве здесь не самые свирепые из заключенных? Но постепенно освоил новый способ.

Через час бесплодного скобления он пошел есть. Пища на вкус была замечательная. Он наполнил мех водой и снова принялся трудиться над своим пластом.

Прошло несколько часов. Атон выскоблил отверстие приличных размеров, но не обнаружил и следа гранатов. Выбоины, оставшиеся от добытых ранее камней, словно насмехались над ним. Его возмущала способность неизвестного человека, преуспевавшего там, где Атона преследовала неудача. Он начал понимать, почему другие старатели не беспокоят его: добыча пропитания – слишком важное дело. Это был выматывающий, отупляющий труд, от которого возникали судороги в руках и деревенели ноги. Он закрыл глаза и увидел пустую, рябую, безжалостную стену; когда открыл, в них появилась резь, все затуманилось.

Наконец начался всеобщий исход, и Атон двинулся вслед за всеми, надеясь добыть сведения о здешних порядках. Он, добрался до конторы Гранатой, где та распределяла свертки. Люди выстроились в очередь, чтобы обменять камни на еду.

Атон, естественно, пришел с пустыми руками.

Гранатка не приняла никаких объяснений. Нет граната, нет пищи.

– Только без слюней, Пятый! – раздраженно сказала она. – Ты новенький и должен научиться работать внизу как следует. За ничто и получишь ничто. Лучше иди поищи камень.

Атон ушел, усталый и рассерженный. Его руки были в ссадинах и мозолях, легкие забиты пылью. Он был голоден, пустая стена не обнадеживала.

Подошел его маленький сосед: жесткие черные волосы, блестящие черные глаза.

– Без еды? – Атон кивнул. – Слушай, приятель, она не даст тебе есть, если ты не добудешь камень. Надо найти гранат.

Атона новость не впечатлила.

– Знаю, – прорычал он. – Забыл выкопать.

Человечек доверительно понизил голос:

– Ну, так слушай, если я вроде как сделаю тебе одолжение, ты будешь мне приятелем? Зовут меня Влом. Если я вроде как дам тебе камень…

Атон окинул его недоверчивым взглядом. «Что еще за новости? Человек раболепно горит желанием ему помочь. А вдруг он извращенец?..»

– Нет, я не такой, – воскликнул Влом.

Атон заметил про себя, что надо быть осторожнее в выражениях. Нетерпеливость человека казалась искренней. Так чего же он хотел? Общения или защиты? Или он пария? Не опасна ли дружба с ним?

В желудке у Атона заурчало. Человечек мог пригодиться, если у него есть гранаты. Защита – полезный товар.

– Возможно, – сказал он и назвал свое имя.

Влом сунул грязный палец в рот и вытащил сверкающий камешек. Атон с трудом одержал удивление. Хотя где еще нагому человеку хранить в безопасности полудрагоценные камни?

– Вот, – сказал Влом, протягивая влажный гранат. – У меня один лишний. Сходи и получи сверток. Потом возвращайся сюда. Запомни, я сделал тебе одолжение.

Через минуту Атон принес камень Гранатке. Та взяла его и подозрительно осмотрела.

– Поздравляю с добычей! – признала она с неохотой и пихнула ему ногой последний сверток. – Бери, что осталось.

Атон отошел, на ходу его раскрывая. Ткань развернулась и упала – пустая.

– Тут ничего нет, – сказал он, показывая тряпку.

– Я забыла предупредить вас, сударь: вы слегка опоздали. Еда кончилась. – Она повернулась к нему спиной.

– Но мой гранат… ты взяла гранат!

Она даже не обернулась:

– Тем хуже. Возврат запрещен.

Атон подавил желание схватить ее за спутанные волосы и протащить по острым камням. Неуместность ситуации поразила его: вот он, совершенно голый, стоит напротив обнаженной женщины, и самое горячее его желание – выбить ей зубы!

Но он не посмел. Он не был уверен, что Старшой не встретит его одного, в случае чего он не дал бы отпора жестокой иерархии. Сила толпы могла бы его уничтожить. Побег важнее сиюминутной мести.

Он не мог отомстить физически. Но было и другое оружие. Не раз еще пожалеет Гранатка, что нажила себе врага.