Текст книги "Чарли Чаплин"

Во время съемок Чаплин повредил запястье, но истерия вокруг известий о нем была настолько велика, что пошли слухи о его гибели при исполнении опасного трюка…

Темп работы Чарли на студии Essanay замедлился. Это свидетельствовало о том, с каким старанием и вниманием Чаплин теперь работал над своими фильмами. В первые четыре месяца 1915 года он снял семь картин, а в оставшиеся восемь месяцев – шесть. Можно подсчитать, что Чаплин тратил чуть меньше двух месяцев на ленту длиной 550 метров, или стандартную картину из двух частей (на нее уходило около 11 000 метров негативов, а это значит, что каждая сцена снималась 20 раз). С учетом различных проб и изменений это предполагало около 50 дублей каждого эпизода.

В этот период Чаплин взялся за еще один сложный и амбициозный проект с рабочим названием «Жизнь» (Life). Предполагалось, что это будет «снимок» самого дна города, мест, где нищета, ночлежки и болезни не что-то страшное и ужасное, а норма жизни.

Впрочем, фильм так и не был снят – скорее всего, руководство отвергло идею на том основании, что в глазах публики фигура Чарли несовместима с низкой трагедией. Сцена с ночлежкой и ее обитателями появилась в одной из следующих картин компании Essanay, но идея Чаплина подходить к изображению страданий и бедности в стиле Диккенса так и не была должным образом реализована.

Любопытно, но следующим фильмом стала последняя его комедия со сменой пола, где на протяжении почти всей картины он чрезвычайно успешно изображает женщину. Можно даже с полным основанием утверждать, что он и есть женщина, – Чаплин не подражает представительнице прекрасного пола, а перевоплощается в нее. «Женщина» (A Woman) была снята на полностью обновленной студии Majestic, в которой Чарли сменил все замки и установил новую охранную систему. Теперь его популярность выросла настолько, что конкуренты не останавливались ни перед чем в попытках украсть его материалы или его идеи. Кроме того, он не любил, когда за ним наблюдают во время работы. Говорили, что компания Essanay, чтобы защититься, даже насыпала вал вокруг студии.

Несмотря на то что во многих отношениях «Женщина» является ярким и оригинальным фильмом, более значительной все-таки следует признать его следующую работу, «Банк» (The Bank). В данном случае Чаплин принял сознательное решение расширить диапазон личности и поступков маленького человека, способность которого вызывать сострадание впервые была продемонстрирована в «Бродяге». Он играет уборщика в местном банке, безнадежно влюбленного в секретаршу директора, которая, конечно, не подозревает о его робких притязаниях. Это сага о безнадежном и беспомощном желании, перемежающаяся с тонкой – и не очень тонкой – комедией. Есть тут и приключение во сне, когда Чарли спасает героиню Эдны от грабителей банка. Впервые он играл героя сна семь лет назад, в театральной комедии «Бесстрашный Джимми».

Одна из сцен картины стала воплощением этого нового аспекта личности Чарли. Он смотрит, как секретарша выбрасывает цветы, которые он оставил ей в знак любви, и выражение его лица – на нем смешались неверие, растерянность и печаль – один из самых запоминающихся кадров за всю кинематографическую карьеру Чаплина. Грустное и испуганное лицо с широко раскрытыми глазами, в которых читается смятение… В этот миг он снова представляет, что значит быть преданным женщиной, которую он обожает… Возможно, Чарли снова переносится в детство? Именно к чувству сострадания обращались афиши фильма, с которых на зрителей смотрел исполненный печали Чарли. Теперь всем было ясно – если этого еще кто-то не понял, – что Чаплин отличается от обычных комиков, которых публика привыкла видеть на киноэкране.

7. Чарли! Чарли!

В 1915 году Чаплин стал самым знаменитым человеком в мире.

Теперь все средства массовой информации сообщали, что первое появление Чаплина на экране в любом из его новых фильмов зрители встречали радостными криками и смехом. В театральном ревю «Полегче на поворотах» (Watch Your Step) Лупино Лейн пел: «Эта походка Чарли Чаплина…» Из-под печатного станка теперь выходили сборники песен с такими названиями, как «Танец Чарли Чаплина», «Смешная походка Чарли Чаплина», «Чарли Чаплин – комический марш», «Эти чаплинские ножки» и «Чарли Чаплин – самый смешной из всех». О нем слагали детские стишки – о том, как Чарли отобрал у ребенка сосиску, а когда малыш заплакал, стукнул его по носу.

Даже дети Пуэрто-Рико пели о Чаплине, советуя не выпускать своих котят на улицу, иначе «Чали Чаплин» побьет их тростью. Возможно, это важно – дети первые заметили жестокость в характере Бродяги. Кто-то из французских кинорежиссеров сказал, что Шарло был одним из тех немногих людей, которого дети ХХ столетия узнавали первым после своих родителей.

Куклы, игрушки, котелки и галстуки, носки и резиновые боксерские груши, игральные карты и значки с Чаплином – все это вскоре заполнило полки универсальных магазинов страны. Фигурки Чарли появились на детских сухих завтраках и на жетонах для игральных автоматов. Чаплин стал героем комиксов и карикатур. Печатались книги с такими названиями, как «Комические трюки Чарли Чаплина» (Charlie Chaplin’s Comic Capers). Он послужил прообразом кота Феликса из знаменитого мультфильма. В одном из мультиков мы становимся свидетелями такого разговора двух мальчишек, разносчиков газет: «Джимми, ты кем хотел бы стать – президентом или кайзером?» – «Ерунда все это. Я в десять тысяч раз сильнее хотел бы стать ЧАРЛИ ЧАПЛИНОМ».

Картонные изображения Бродяги стояли у каждого кинотеатра, где показывали фильмы Чаплина, а рядом был написан слоган: «Я сегодня здесь!» У Чарли появилась масса подражателей, и летом 1915 года газета Cleveland Plain Dealer сообщала, что в Кливленде столько имитаторов Чарли Чаплина, что дирекция луна-парка решила учредить приз для лучшего подражателя. Победителем стал 20-летний Боб Хоуп. В Нью-Йорке одни уличные торговцы кричали: «Кому воздушный шарик с Чаплином?», а другие продавали открытки с его изображением. Дети всю неделю собирали монетки, чтобы в воскресенье купить леденец или жвачку в форме Чарли. По словам некоего репортера, в кинотеатрах проделки Бродяги доводили детей до истерики, – детей всех возрастов. Они буквально подпрыгивали от смеха. Это безумие уже называли чаплиноманией. Чарли превратился в нечто большее, чем просто киногерой. Он стал иконой поп-культуры.

Успех Чаплина не ограничивался территорией Соединенных Штатов. Французы сочиняли песни в его честь, а Марсель Пруст изменил форму своих усов – теперь они были такими же, как у Шарло (французские кинопрокатчики называли его только так, подчеркивая сходство с фигурой Пьеро, которому нет места в реальном мире). Чуть позже Чаплин стал героем дадаистов и вдохновителем творчества Фернана Леже.

Во время войны в палатах госпиталей показывали фильмы Чаплина в качестве средства, восстанавливающего силы, и один критик утверждал, что подобного носителя целебного смеха… еще не знал мир. На английской почтовой открытке было написано: «Все сходят с ума от Чарли. Поют о нем песенки и отпускают шутки».

Ленин говорил, что Чаплин единственный человек в мире, с которым он хотел бы встретиться.

Подсчитано, что начиная с 1915 года фильмы Чаплина посмотрели около 300 миллионов человек. Корреспондент New York Times в Гане писал: «…кинотеатр в Аккре был битком набит дикарями фанти из области Ашанти, горцами кро… парнями из народности хауса с севера Нигерии. Когда на экране появился Чаплин, зрители сразу же закричали: «Чарли! Чарли!» Это было единственное английское слово, которое они знали». Вскоре Чаплина узнавали во всем мире, от Африки до Азии, от Австралии до Южной Америки. Впоследствии ему подражали актеры народного камбоджийского театра, исполнители в турецком кукольном театре, а также в японском театре кабуки. В Стране восходящего солнца его называли «профессор Алкоголь», настолько популярна была его роль смешного пьяницы.

Чаплин был первым человеком, ставшим объектом поклонения во всем мире, задолго до последующего культа «знаменитостей». Сам он говорил: «Меня знают в тех уголках Земли, где люди никогда не слышали об Иисусе Христе». Инстинкт гения помог ему создать символ или образ присущей всем нам человечности, близкий и понятный каждому на планете. Похоже, он воплощал в себе саму сущность людей – несовершенных, уязвимых и смешных.

Множество компаний предлагали Чаплину рекламировать их продукцию, и он соглашался, за соответствующую плату. Разумеется, Чарли не мог сам заниматься финансовыми делами и одновременно руководить студией. Он решил, что бизнес должен остаться семейным. По настоянию младшего брата Сидни Чаплин уже приехал в Калифорнию, чтобы работать на студии Keystone. В Англии он был известным комиком, и Сеннет надеялся, что в Америке Сидни добьется такого же успеха, как брат. Таким образом, Сидни и Чарли время от времени виделись в Лос-Анджелесе, и вскоре стало ясно, что со славой и заработками Бродяги тягаться нельзя – ими требуется профессионально управлять. Контракт Сидни со студией Keystone закончился в 1915 году, и он сразу стал агентом младшего брата.

Чаплин готов был воспользоваться любыми новыми возможностями. Он снял еще четыре фильма для Essanay, и в каком-то смысле они продемонстрировали, что в творческом плане Чарли топчется на месте. Ему не терпелось сделать шаг вперед, обрести бóльшую свободу, но он был связан контрактом. В начале сентября на экран вышел фильм «Зашанхаенный» (Shanghaied). Действие комедии происходило на полном злодеев судне, куда Чарли нанялся на службу. Декорации кают корабля катали взад-вперед на роликах, чтобы создать иллюзию движения, а для эпизодов на палубе раскачивали камеру. Через три года эти приемы будут успешно использованы в «Иммигранте» (The Immigrant).

«Зашанхаенный» примечателен демонстрацией акробатического таланта Чарли перед лицом обескураживающих трудностей. Он танцует на раскачивающейся палубе под звуки волынки и даже умудряется сделать полный кувырок с подносом, на котором стоят тарелки, в руках. Опыт, полученный у Карно, был бесценен. Во время съемок испортилась погода. Судно с актерами и техническим персоналом встало у побережья Калифорнии. Чаплин послал сигнал бедствия в соседний город Венис. Возможно, это усилило атмосферу опасности, которой пронизан сам фильм. Компания Essanay купила шхуну для съемки некоторых сцен, и после завершения съемок Чаплин ее взорвал – такое «демонстративное потребление» было ярким свидетельством прибыльности его фильмо в.

Следующая картина, «Вечер в мюзик-холле» (Night in the Show), стала по большей части повторением стандартной игры Чаплина в скетче «Молчаливые пташки» для шоу Фреда Карно. Он снова был назойливым пьяницей, который все время вмешивается в действие разыгрывающегося на сцене низкопробного водевиля. Здесь он не Бродяга, а молодой аристократ, который не может справиться со своим пристрастием к спиртному. Во всех фильмах Чаплина нет ни одного трезвого богача – возможно, так он выражал свое презрение к классовым различиям, которые так раздражали его в Англии. Чаплин не раз признавался, что это была одна из причин его отъезда в Соединенные Штаты. «Вечер в мюзик-холле» – всего лишь напоминание о роли, которая произвела такое впечатление на Мака Сеннета и стала первой ступенькой на лестнице к мировой славе Чаплина, упирающейся в небо.

Предпоследний фильм Чарли для киностудии Essanay был более амбициозен. В основе «Кармен» (Burlesque on Carmen) лежат новелла Проспера Мериме и опера Жоржа Бизе, однако ближе всего к нему две кинематографические версии этой же истории, выпущенные в начале года. Чаплину всегда нравилось пародировать условности мелодрамы и приключений. Он получал удовольствие от гротеска и театральности. Покорность, желание, удивление, отчаяние – все это материал для его едких карикатур. Чарли не мог наблюдать за человеком, не перевоплощаясь в него. Он начинал имитировать любого из тех, которого видел. Никто, например, не мог так трогательно или убедительно изображать влюбленного, но эта аутентичность могла быть мгновенно отброшена. В «Кармен» мы видим чистую экспрессию, без эмоций.

Чаплин был великолепным пародистом, или имитатором, потому что страстно и инстинктивно верил в то, что изображал, даже понимая, что это всего лишь игра. Для него не существовало разницы между игрой и жизнью. Он играл любую роль с полной отдачей, даже если знал, что никто на него не смотрит. Американский критик Уолтер Керр лучше всего сформулировал эту особенность в своей книге «Безмолвные клоуны» (The Silent Clowns): «Мы часто будем видеть, как он внутренне падает духом, сожалея, что момент мистификации закончился или вот-вот закончится, и нет никакой возможности продлить его или навсегда посвятить себя ему, и теперь он должен вернуться к своей ничтожности. Грядущая ничтожность преследует его даже во время самых блестящих достижений».

Пока Чаплин заканчивал работу над «Кармен», Сидни вел от его имени переговоры с разными кинопродюсерами Нью-Йорка. Неприятный сюрприз ждал братьев весной 1916 года. Руководство студии Essanay стало переделывать готовую картину. Они вернули все вырезанные Чаплином сцены и удлинили фильм с двух частей до четырех, добавив материал от Бена Тёрпина. Чарли очень расстроился. Вмешательство в его работу вызвало у него глубокую депрессию, и он на два дня слег в постель. Это еще одно подтверждение того, как упорно он защищал свое творчество. В будущих контрактах Чаплин всегда оговаривал, что право редактировать и изменять законченную ленту остается только за ним.

Той же весной Essanay выпустила фильм «Полиция» (Police), последний, сделанный Чаплином на студии. Закончив съемки, он сразу понял, что «Полиция» – лучшая из когда-либо снятых им картин. Это на самом деле так. Здесь Чарли излучает жажду жизни, неиссякаемый оптимизм и бодрость духа в нашем «жестоком, жестоком, жестоком мире». Он невероятно экспрессивен. На его лице с огромной скоростью сменяют друг друга все мыслимые человеческие эмоции. Он может быть, например, одновременно жеманным и злобным. Он жалок и несчастен, но не сдается. Он бесконечно изобретателен и умеет приспосабливаться к любым обстоятельствам. Его можно обидеть, но невозможно победить. Он гнется, но не ломается. В финальной сцене Чарли уходит вдаль с раскинутыми в стороны, как у Христа, руками. Это жест радости или экзальтации, как будто он говорит нам: «Смотрите, я все преодолел!»

Чаплин расстался с Essanay. Теперь он жил в Санта-Монике, в доме с видом на море, и размышлял о, как он сам говорил, будущем, будущем – прекрасном будущем! Чарли еще не знал, куда его приведет судьба. В феврале 1916 года Сидни позвал брата в Нью-Йорк – число предложений там продолжало увеличиваться. Когда шедший на восток поезд остановился в городе Амарильо в штате Техас, Чаплин очень удивился большой толпе, которая собралась на станции, украшенной флагами и полотнищами с приветственными лозунгами.

Здесь он впервые в полной мере ощутил вкус приобретенной славы, поскольку все это время был занят работой. По мере того как поезд продвигался вперед, Чарли видел, как люди в полях и на железнодорожных переездах приветственно махали ему. Теперь это был «поезд Чаплина». Огромные толпы собрались на вокзалах в Канзас-Сити и в Чикаго, а когда состав прибыл в Нью-Йорк, комиссар полиции попросил артиста сойти на 125-й авеню, а не на вокзале Grand Union, где они уже не могли регулировать поток транспорта и сдерживать людей, желающих увидеть Бродягу.

Реакция Чаплина на эти свидетельства славы была противоречивой. Конечно, он наслаждался, поскольку всегда любил восхищение толпы. С одной стороны, ему нравилось быть знаменитым, и он раздражался или расстраивался, если в общественных местах люди не узнавали его. С другой стороны, популярность еще больше заставляла его углубляться в себя, и он острее чувствовал свое вечное одиночество. Неразумная публика приветствовала личность, или персону, которая не существовала в реальности. Успех лишь усилил раздражающее ощущение неудовлетворенной потребности или желания чего-то (или кого-то), что он не мог найти. Эгоцентризм, который признавал сам Чаплин, делал его вечным изгнанником. Он устал и, оставаясь один, становился печальным.

В Нью-Йорке Чаплина встретил Сидни. Ожидавший братьев лимузин готов был увезти их от толпы. Сидни показал ему газетный заголовок: «ОН ЗДЕСЬ!», потом другой: «ЧАРЛИ СКРЫВАЕТСЯ!» Чаплину не было нужды скрываться. Если его нигде не ждали, то без привычного грима он оставался неузнанным. Журналистка из нью-йоркской газеты заметила эту особенность. «Думаете, – спросил ее портье в отеле Plaza, – вы его узнаете, если увидите?» Она ответила, что не сомневается в этом. «Тогда вот он, в холле», – сказал портье. Женщина долго всматривалась, но никак не могла узнать Чаплина. Тогда она попросила горничную подойти к нему и передать ее визитную карточку…

Когда Чаплин появился на благотворительном концерте, проходившем на нью-йоркском ипподроме, то, представляя оркестр Джона Филипа Сузы, удостоился лишь сдержанных аплодисментов. Кто этот человек? Но когда он сделал несколько шагов своей знаменитой походкой, зал взорвался приветственными криками и овациями.

Что обычно видели люди, встречаясь с Чаплином? Роста он был невысокого. Все признавали, что выглядел он очень маленьким. Английский журналист Алистер Кук, познакомившийся с Чаплином в 40-х годах ХХ столетия, назвал его крошечным. Голова у него была великовата для такого гибкого и субтильного тела, и этот эффект усиливал экранный образ. Кто-то из нью-йоркских репортеров впервые обратил внимание на его улыбку, отметив, что если бы человек прилагался к улыбке, а не улыбка к человеку, то именно такой была бы улыбка Чарли Чаплина.

Он считался очень красивым – волнистые угольно-черные волосы и большие голубые глаза, кожа цвета слоновой кости и ровные белые зубы, полные губы и прямой нос. Жалко, что цвет его глаз не был виден на экране… Когда в фильмах их окружали черным гримом, они казались провалами на лице, похожими на озера скорби. Стоит также упомянуть еще один интересный факт. О том, что Чаплин был левшой, мы уже говорили. А вот о том, что он всегда курил и даже в преклонном возрасте держал в руке сигарету, нет. Может быть, это был признак его нервозности?

26 февраля 1916 года Чарльз Чаплин стоял на Таймс-сквер среди небольших групп людей и увидел бегущую строку светящихся букв: «Чаплин подписывает с Mutual контракт на 670 тысяч в год». Он приехал в Нью-Йорк, чтобы заключить это соглашение. Все переговоры вел Сидни, хотя сам Чарли обладал острым, великолепно развитым деловым чутьем. Как впоследствии заметил знаменитый продюсер Сэмюэл Голдвин, Чаплин не переговорщик – он просто знает, что не может согласиться на меньшее.

В услугах Чаплина были заинтересованы несколько компаний. Как-никак, он на тот момент являлся самым популярным киноактером своего времени. Соглашение, которое Чарли подписал с Mutual Film Company of New York, стало беспрецедентным. В мгновение ока 26-летний человек становился самым высокооплачиваемым наемным работником в мире. Новость, которую он прочитал, стоя на Таймс-сквер, соответствовала действительности. Он будет зарабатывать больше 7 долларов в час. Газета Reel Times сообщала, что после войны в Европе Чарльз Чаплин – самый дорогой проект в современной истории.

Вскоре после подписания контракта с Mutual Чаплин сказал журналисту: «Я могу быть настолько смешным, насколько осмелюсь, могу проявить все лучшее, что есть во мне, тратить свои силы на то, что нужно людям. Я давно чувствовал, что этот год будет для меня очень важным, и подписанный контракт дает мне шанс. Он меня вдохновляет». Небывалая популярность и успех означали, что теперь у него есть возможность контролировать все аспекты съемок фильма, от репетиций до монтажа. Компания Mutual согласилась оборудовать для него новую студию и оплачивать все производственные расходы. Чаплин также понял, что может продолжить формирование и совершенствование самого яркого экранного персонажа в истории кино.

Он согласился снять 22 фильма, выпуская по картине в месяц, для подразделения Mutual, которое называлось Lone Star Film Corporation. Сам Чаплин тоже, вне всяких сомнений, был одинокой звездой. Впоследствии он описывал этот период своей карьеры как необыкновенно счастливый, подтверждением чему может служить факт, что снятые для Mutual фильмы стали самыми забавными и веселыми из всех его картин. Из Los Angeles Athletic Club, где он снова поселился, Чаплин каждый день приходил в студию на бульваре Санта-Моника. Она располагалась на окраине района киностудий в Голливуде, занимала целый квартал и была, по его словам, наверное, самой милой студией в Калифорнии.

Именно там Чаплин довел до совершенства свои приемы режиссуры. Его главный кинооператор, Ролли Тотеро, свидетельствует: «У него никогда не было сценария, никогда не было помощника или секретаря, и он никогда не проверял, на месте та или иная сцена и какова ее продолжительность. Сценарий мог дополняться в процессе съемок… У него появлялась идея, и он ее осуществлял. У него было что-то вроде синопсиса в голове, но ничего на бумаге». Каждый день Чаплин приезжал на студию около девяти утра, скрывался в гримерной и выходил оттуда в костюме Бродяги. Затем собирал членов съемочной группы и описывал сцену, которую предстояло снимать.

Чарли опирался на интуицию, инстинкт и вдохновение. Он импровизировал с новым реквизитом и новыми комическими ситуациями. «Давайте мы заставим его вывернуться и убежать, – мог предложить он, – пока полицейский разговаривает с другим парнем. Это вызовет смех». Иногда Чарли просил плотников построить декорации лишь для того, чтобы проверить, не подскажут ли они какую-нибудь новую идею или сюжет. Он мог переделывать сцены или создавать новые прямо на съемочной площадке. Актера иногда отправляли сменить грим и просили сыграть три или четыре разные роли, пока Чаплин не добивался желаемого эффекта. Замысловатые и сложные сцены снимались и тут же отбрасывались… Такого на киностудиях еще не бывало. «Нет, – подчас говорил Чаплин, – это не годится». Он мог придумать новое начало и новый финал прямо в процессе работы. Перефразируя точку зрения Карлейля на природу гениальности, можно сказать, что Чаплин обладал безграничной способностью к упорному труду. Каждый кадр мог сниматься и пересниматься десятки раз, пока Чарли не убеждался, что сцена настолько близка к совершенству, насколько это возможно. Он был методичен и скрупулезен, как инженер или ремесленник.

В некоторых случаях развитие сюжета ставило, казалось бы, неразрешимые проблемы. Тогда Чаплин прерывал работу, чтобы подумать, помедитировать, дать волю своему воображению. В эти минуты – или часы – он бывал раздражительным, почти грубым по отношению к непрошеным гостям. Ему требовалось побыть одному. Он хотел, чтобы его оставили в покое, не мешали.

Другие исполнители были всего лишь дополнением, фоном для его героя. Им не полагалась собственная, независимая от него жизнь. Им не позволялось его прерывать. Он был главным. В каком-то смысле все остальные стали принадлежавшими Чарли Чаплину автоматами, без права импровизировать или экспериментировать со своими ролями. Они в точности выполняли его указания. «Взмахни рукой чуть шире, Том, – мог сказать он. – Да, вот так. Ты понял». Он говорил им: «Самое главное, не играйте!» Не играть! Это было рефреном. Нужно было вжиться в роль. Быть искренним и естественным, чтобы стать убедительным. Только тогда они будут подходящим фоном для его персонажа.

Ведущей актрисой в его фильмах по-прежнему оставалась Эдна Первиэнс. Для комических ролей Чаплин приглашал и других актеров, таких как Альберт Остин, Генри Бергман и Эрик Кэмпбелл. Кэмпбелл был его соотечественником, шотландским горцем. Он изображал комического злодея, вечного врага Бродяги. Чаплин не отходил далеко от своих корней, английского мюзик-холла… И Остин, и Кэмпбелл работали в постановках Фреда Карно. Однако Чаплин сказал Тотеро, что в центре каждой сцены всегда должен быть он. Свет и камера должны фокусироваться на нем. Когда он готовился выйти к камере, Эдна Первиэнс говорила: «Давай. Покажи им всем!»

Первым фильмом Чаплина, снятым для Mutual, стал «Контролер универмага» (The Floorwalker). История создания картины была долгой и трудной. Поначалу у Чаплина не было никакой идеи. У него имелась привычка бродить по улицам Лос-Анджелеса вместе с Сидни. Он наблюдал за уличными сценками или останавливался перед каким-нибудь предметом в витрине магазина, а брат записывал его размышления о том, как это можно использовать в комедии. Однажды, разгуливая по универмагу в поисках сюжетов, Чарли увидел, как кто-то из покупателей поскользнулся и съехал вниз по одному из новых эскалаторов. Он мгновенно придумал центральный образ. Чаплин приказал построить на сценической площадке эскалатор, а вокруг него декорации универсального магазина. Это была блестящая идея, его собственное изобретение. До этого еще никто не догадался использовать эскалатор.

Сам сюжет не имеет особого значения, играя роль витрины для разнообразных комических талантов Чаплина. В одной из сцен он разыгрывает скетч на тему внешнего сходства – его «двойника» играет другой актер, причем ведет себя так, словно они оба стоят перед зеркалом. В другом эпизоде Чарли исполняет сложный и изящный балетный номер с прыжками, антраша и пируэтами – просто потому, что получает от этого удовольствие. Во время танца Чаплин как бы отделяется от окружающих его актеров, а по окончании номера кланяется кинозрителям. Если все искусство, как считал Уолтер Патер, стремится к тому, чтобы стать музыкой, то немое кино стремится к тому, чтобы стать балетом.

В этом первом фильме сразу проявились достоинства контракта с Mutual. Сцены стали продолжительнее и реалистичнее, результат более цельным, а бурлеск элегантным. Сюжеты теперь лучше прорабатывались, имели четкую структуру. Это была уже не просто смешная суматоха, а полноценная комедия положений. В окружении одних и тех же исполнителей Чаплин в каждом фильме создавал то, что можно назвать актерским ансамблем.

В мае 1916 года Чарли удостоился самой высокой оценки из всех, которые когда-либо получал. В газете Harper’s Weekly появилась статья Минни Маддерн Фиск «Искусство Чарльза Чаплина», в которой говорилось, что многие культурные, творческие люди начинают считать молодого английского клоуна Чарльза Чаплина выдающимся артистом, а также гением комедии. Автор сравнивала его вульгарность с вульгарностью Аристофана и Рабле, Свифта и Шекспира. Далее она утверждала, что если верно, что проверкой величия артиста служит степень его человеческого обаяния, то Чарли Чаплин может быть назван в числе первейших из ныне живущих артистов. Кто еще одинаково нравился монголам и славянам, латинянам и тевтонцам? Чаплин был обрадован и польщен этой похвалой. Вдохновленный сравнением, он попытался прочесть пьесу Аристофана, но не смог ее одолеть.