Текст книги "Атака седьмого авианосца"

3

Флагманская рубка, расположенная между ходовым мостиком и салоном адмирала Фудзиты, была самым крупным помещением на «адмиральском верху». Там стояли длинный дубовый стол и дюжина стульев, на переборках висели карты, в углу за столиком с телефонами дежурил вахтенный связист. За председательским местом висел портрет императора Хирохито, запечатленного в молодости верхом на белом коне. Рубка была ярко освещена десятком сиявших из-под потолка сильных ламп в решетчатой защитной оплетке.

Совещание было назначено на утро. Раны Брента затянулись быстро, хотя швы еще зудели, а место ожога от лодыжки до паха было покрыто, словно гигантское родимое пятно, глянцевитой темно-красной кожей. Сидя на своем обычном месте в дальнем конце стола, он едва сдерживал стон – возобновилась мигрень и тупая пульсирующая боль беспощадно давила на глазные яблоки. Он еще не совсем оправился от своей контузии, но не сказал об этом даже Мацухаре, а о том, чтобы пойти показаться Хорикоси, и речи быть не могло.

А Йоси уже сидел рядом, перелистывая пачку рапортов. Расположившийся напротив адмирал Аллен тоже изучал какие-то бумаги. На другом конце стола адмирал Фудзита был занят разговором со старшим офицером «Йонаги», капитаном третьего ранга Митаке Араи.

Высокого роста, прямой и тонкий, как ружейный шомпол, Араи во время Второй мировой войны командовал миноносцем «Рикоказе» и теперь по мрачной иронии судьбы сидел за одним столом с теми, против кого воевал сорок лет назад. Здоровенный как медведь кэптен Джон Файт, плававший на миноносце «Бредфилд», дрался с ним в том сражении при Соломоновых островах, когда Араи двумя замечательными торпедами «Длинное копье» распорол борт крейсера «Нортхемптон». А самолеты адмирала Аллена во время самоубийственного рейда линкора «Ямато» на Окинаву пустили на дно и линкор, и миноносец охранения. Большая часть команды тогда погибла.

Поначалу между старыми моряками то и дело проскакивали искры враждебности, однако общий враг и смертельная опасность, грозившая им всем, заставили отложить былую рознь, на место которой пришло то, что именуется «боевой спайкой» и «братством по оружию». Но Брент по быстрым взглядам, по интонациям, по преувеличенно учтивой манере держаться угадывал, что прежняя вражда не забыта, ибо есть вещи, которые не забываются никогда: в любую минуту ненависть могла вспыхнуть заново и растопить ледяную вежливость.

По левую руку Фудзиты сидел престарелый капитан третьего ранга Хакусеки Кацубе, высохший до такой степени, будто за те долгие десятилетия, что он простоял на мостике, палящее солнце, соленые брызги пены и ветер выжгли из него всю влагу до последней капли, придав его лицу цвет и прочность старой дубленой кожи. Он был согнут чуть ли не вдвое, словно держал на спине груз неимоверной тяжести, и имел обыкновение посмеиваться каким-то своим мыслям, пуская пузыри беззубым ртом. Он всегда вел протоколы штабных заседаний и военных советов, не признавал, подобно своему адмиралу, никаких новшеств вроде диктофонов и сейчас занес над блокнотом обмокнутую в тушь кисточку.

Рядом с Марком Алленом Брент увидел нового командира эскадрильи пикирующих бомбардировщиков подполковника Казоуси Миуру, заменившего лейтенанта Даизо Сайки, – тот, обвиненный в трусости, застрелился на этом самом месте всего полгода назад. Шестидесятилетний подполковник казался старше своих лет: был рыхловат, а его бесстрастное плоское и широкое лицо проутюжил, казалось, тяжелый каток, который, однако вовремя остановился, пощадив обширный подрагивающий живот. Выпускник Военно-морской академии, Миуру начинал летать во время войны на D3A, дрался на Соломоновых островах, а у Санта-Круса точно отбомбился над авианосцем «Хорнет». В воздушном бою над Филиппинским морем он был ранен и сбит. Выйдя из госпиталя, подал рапорт о зачислении в отряд камикадзе, но из-за раны до конца войны участия в боевых действиях не принимал. Потом благодаря дружеским отношениям с Минору Генда, командовавшим Силами самообороны Японии, Миуру был переаттестован и прослужил в них двадцать два года, после чего вышел в отставку. Брент перехватывал мрачные взгляды, которые подполковник, пользовавшийся репутацией отважного и искусного пилота, время от времени бросал на Аллена и на него самого: как видно, огонь вражды еще тлел, и Миуру не забыл и не простил американцам свою рану.

Рядом с ним сидел новый командир эскадрильи торпедоносцев подполковник Сусаку Эндо, для которого это тоже было первое совещание на «Йонаге». Происходя из прославленного и древнего самурайского рода, Эндо гордился своими предками. В 1600 году бесстрашный Тонисио Эндо получил титул «наследственного князя» и обширные поместья с тысячами вассалов. В 1610 году, когда в ходе одной из войн против клана Маеда его войска были разбиты в бою, он совершил харакири на ступеньках дворца в присутствии своего сюзерена Ийеасу Токугавы и многочисленных свидетелей. Об этом великолепном жесте отчаяния до сих пор с восхищением говорили в аристократических кругах. Брент не сомневался, что адмирал Фудзита согласился взять Сусаку Эндо на «Йонагу» именно в память о харакири его далекого предка. Впрочем, ходили слухи, что протекцию ему оказал сам император Хирохито.

В 1873 году, после реставрации династии Мэйдзи, для рода Эндо, как и для прочих самураев, лишенных всех прав, настали тяжелые времена. Впрочем, предки подполковника пользовались милостями при дворе и сохранили имения близ Киото. Их положение еще более упрочилось в 1903 году, когда император пожаловал прадеду Сусаку титул маркиза и послал его представлять свою особу на коронации короля Сиама Рамы IV.

Сейчас, разглядывая сидевшего напротив подполковника, Брент невольно поражался его огромным, по японским меркам, габаритам: ростом он был не меньше шести футов, а весил фунтов двести. У него были молодо блестевшие черные волосы, чистая кожа, живые глаза, а точно определить его возраст Брент затруднялся. На вид ему можно было дать лет тридцать пять, но жесткие, глубокие складки, тянувшиеся от носа к углам рта, и морщины у глаз заставляли набросить еще лет пять. Широкоплечий, с бычьей шеей, он двигался с упругостью тренированного атлета, и в глазах у него постоянно тлел недобрый огонек, разгоравшийся ярче всякий раз, когда он с затаенным вызовом взглядывал на Брента. Американец не доверял ему и ждал от него беды.

Место представителя ЦРУ пустовало – Джейсона Кинга отозвали в Вашингтон, а его преемник, который, по расчетам, два часа назад должен был приземлиться в Токийском международном аэропорту, еще не прибыл на корабль. Он вез с собой предназначенный для Брента новейший дешифратор и сведения о последних перемещениях арабской авиации и флота, а также данные о готовящихся террористических акциях. Представителя ЦРУ никто не знал. Было лишь известно его имя – Дэйл Макинтайр. Его поджидали с нетерпением, и Брент, поглядывая на пустой стул, беспокойно ерзал и сжимал пальцами голову – она болела так сильно, что он едва удерживался от стонов.

Представитель израильской разведслужбы полковник Ирвинг Бернштейн, как всегда в защитном, под цвет пустыни, комбинезоне, расположился рядом с пустовавшим стулом своего будущего коллеги, выделяясь среди чисто выбритых офицеров аккуратно подстриженными усами и выхоленной остроконечной бородкой. Его сухощавая и жилистая фигура свидетельствовала о незаурядной физической силе, закатанный рукав комбинезона открывал голубоватые цифры татуировки. «Это так, на всякий случай, чтоб не забывал про Освенцим», – спокойно отвечал он, когда кто-нибудь по наивности спрашивал, что это за цифры. Бернштейн был прикомандирован к штабу адмирала Фудзиты два года назад, перед средиземноморским походом «Йонаги» и боями на севере Африки.

Фудзита метнул через стол раздраженный взгляд туда, где должен был сидеть опаздывающий Макинтайр, беспокойно забарабанил пальцами по столу, и в салоне сразу стало тихо. Адмирал кивнул Мацухаре. Тот поднялся, заглянул в свои записи.

– Все эскадрильи укомплектованы по штатам военного времени. Истребители переоборудованы новыми моторами «Сакаэ» по две тысячи лошадиных сил. Можем поднять в воздух пятьдесят пять «Зеро». – Он поднял глаза, на мгновение стиснул челюсти и продолжил совсем другим тоном: – Но тридцать четыре моих летчика – зеленые новички, их еще нужно долго натаскивать.

– Но ведь вы постоянно проводили учебные полеты в международном аэропорту и на базе в Цутиуре, – сказал Фудзита.

– Проводил, – согласился Мацухара. – Беда в том, что моих офицеров «ставили на крыло» на реактивных самолетах, они еще не очень чувствуют поршневой двигатель и пропеллер.

– Не потеряли бы столько людей – не потребовалось бы учить новичков, – заметил подполковник Эндо.

В рубке установилась мертвая тишина. Все повернулись к Йоси, и Брент увидел, как по лицу Фудзиты тенью скользнула довольная усмешка. Глаза Йоси налились кровью.

– Никто не скорбит о потерях больше, чем я, – медленно, подрагивающим от сдерживаемой ярости голосом ответил он. – А ваша сухопутная реплика оскорбляет память отличных пилотов.

– Шестерых отличных пилотов, если не ошибаюсь? – уточнил Эндо, на плоском лице которого не отразилось никаких чувств.

Брент знал, что подполковник Эндо, как и многие другие летчики последнего набора, считает, что Мацухара слишком стар для должности командира БЧ авиации. Эти мысли, очевидно, внушил своему преемнику подполковник Тасиро Окума, вернувшийся в Силы самообороны. Он питал к Мацухаре нескрываемую неприязнь, завидовал ему, и за время его недолгой службы на «Йонаге» дело у них не раз доходило до открытых столкновений. Уверен был Брент и в том, что, если бы не рейд на северокорейский аэродром, когда истребители Мацухары прикрывали торпедоносцев Окумы, оба летчика выяснили бы отношения с оружием в руках в судовом храме, отведенном по приказу адмирала для поединков.

– Если у вас есть претензии по тому, как я командую своими людьми и готовлю их к полетам, то я буду счастлив встретиться с вами с глазу на глаз в храме…

– Отставить! – крикнул Фудзита. – Сначала надо встретиться с головорезами полковника Каддафи.

Однако Йоси не унялся и с необычным для себя жаром воскликнул:

– Вы не имеете права, господин адмирал, запрещать самураю…

Фудзита медленно поднялся с кресла и выпрямился во весь свой карликовый рост. Голос его вдруг стал гулким и раскатистым, словно исходил не из тщедушного тела, а из глубокой пещеры. Бренту на миг почудилось, что адмирал чуть ли не задевает головой верхнюю переборку салона.

– Подполковник Мацухара, – сказал он. – Попрошу впредь не указывать мне, на что я имею право, а на что – нет, что я могу и чего не могу запрещать.

– Он оскорбил меня и моих летчиков!.. – ощетинился Йоси.

– Нет! Память погибших для меня священна, а вот кое с кем из живых я… – мгновенно отреагировал Эндо.

– Еще раз приказываю прекратить! – выкрикнул адмирал. – Приберегите свой боевой задор для арабов. Как, когда и где вам получить удовлетворение, решать буду я! Доложите, подполковник, о боевом воздушном патрулировании.

Йоси глубоко вздохнул, справился с собой и ответил:

– Как и раньше, господин адмирал, шесть истребителей постоянно барражируют над Токийским аэропортом, шесть готовы подняться в воздух. Никто не осмелится войти в зону «Йонаги».

– Хорошо, – сказал адмирал и повернулся к Эндо.

Командир группы торпедоносцев доложил, что в строю находятся пятьдесят четыре машины, еще двенадцать ремонтируются. Три получили в небе над Кореей такие серьезные повреждения, что годятся теперь только на запчасти.

– Но на моих самолетах, господин адмирал, стоят допотопные моторы «Сакаэ» – мощность всего девятьсот лошадиных сил – и собраны они пятьдесят лет назад, – он коротко глянул в сторону Мацухары. – Нам нужны новые двигатели по две тысячи лошадиных сил, а они все достались только истребителям.

– Это я так распорядился, подполковник, – ответил Фудзита. – Как только новые моторы доставят на борт, мы оборудуем ими ваши торпедоносцы, – жестом он разрешил Эндо сесть и кивнул Казуоси Миуре.

Поднявшись, тучный командир группы бомбардировщиков раздраженно-сварливым тоном, чему способствовал его высокий, как у рок-певца, срывающийся на фальцет голосок, сообщил, что в строю – сорок девять машин, в ремонте – восемь и четыре восстановлению не подлежат. Закончил он требованием новых двигателей.

Затем по очереди доложили о состоянии своих служб главный механик – умный и отважный лейтенант Тацуя Йосида – и артиллерийский офицер, капитан третьего ранга Нобомицу Ацуми.

Йосида сказал, что главные механизмы в порядке и все шестнадцать котлов, за исключением третьего и шестого, с которых снимают накипь, исправны и в рабочем состоянии. У второго вспомогательного двигателя сгорела обмотка генератора – нужна замена, а на это потребуется по крайней мере еще четыре дня. Топливные цистерны полны мазутом, в восьми котлах поддерживается постоянное давление в триста фунтов, корабль готов к немедленному выходу в море.

Докладывавший за ним командир БЧ оружия Ацуми был невысок ростом и худощав, но прочный костяк говорил о силе и выносливости. Он тоже принадлежал к числу «коренных» офицеров авианосца, и вид его лишний раз доказывал, что над ними время не властно: в шестьдесят лет волосы его остались густыми и глянцево-черными, глаза под мохнатыми бровями не утратили острого и живого блеска. С четкими строевыми интонациями он доложил о том, что после замены стволов все 25-мм зенитные орудия исправны и боеспособны, но шесть орудий главного калибра требуют такой же замены, а с завода Накадзимы в Киото они поступят не раньше чем через два месяца.

– Боекомплект получен полностью. – Он помолчал и взглянул на Фудзиту: – Господин адмирал, когда же нам поставят компьютерную систему управления огнем – хотя бы на главный калибр? Вы обещали…

Фудзита, не отвечая, кивнул Марку Аллену, который вместе с Бернштейном и по – прежнему отсутствующим представителем ЦРУ обеспечивал разведданные. Его доклада все ждали с особенным интересом.

– Я заказал новую систему управления огнем – SPY—1A, действует в трех измерениях…

Ацуми поразил Брента своей осведомленностью:

– РЛС с фазированной антенной решеткой. Станция посылает множественные импульсы, способные одновременно находить сотни целей.

– Она нам тоже нужна, – в один голос сказали Эндо и Миуру.

– …и получил отказ, – невозмутимо продолжал Аллен, помахав каким-то листком бумаги. – Мне передали это письмо перед самым началом нашего совещания.

– Но по какой причине? – возмутился артиллерист.

– «Гласность».

– «Гласность»?! – переспросил Фудзита. – А-а, понятно, раньше это называлось «разрядка». Проку от этой гласности будет примерно столько же.

– Весьма возможно, – согласился Аллен. – Тем не менее обе сверхдержавы ищут пути к сближению, и в Женеве идут постоянные переговоры.

– Торгуетесь, – уточнил адмирал.

– Торгуемся.

– Нам отказали в поставках новой самонаводящейся акустической торпеды «Марк-48», а русские обязались не продавать арабам свой аналог – «пятьсот тридцать третью» модель, – пробурчал Фудзита.

– Моим 127-мм орудиям вышел срок, – резко заговорил Ацуми, обращаясь к американскому адмиралу, – а новых автоматических универсальных пятидюймовок мне не дают под тем предлогом, что и арабы не получат русскую 76-мм пушку. Так?

– Русским нельзя доверять в той же степени, что и арабам, – сказал Фудзита, прежде чем Аллен успел ответить. – Те и другие – отъявленные лжецы и клятвопреступники. Мне ли их не знать?! Я с ними воевал еще восемьдесят лет назад. – Аллен стиснул челюсти, но промолчал. – На наших эскортных эсминцах тоже нет радаров управления огнем? Ведь нет? – обратился он к Файту.

Тот кивнул.

– Адмирал, вы должны понять позицию Соединенных Штатов, – сказал наконец Аллен, явно сдерживая нараставшее в нем раздражение. – США и СССР договорились прекратить поставки современных типов вооружения всем – всем без исключения! И мы с ними пытаемся залить костры войны. – В салоне грянул дружный смех японских офицеров. – Да! Да! Черт возьми, залить! – перекрикивая его, воскликнул побагровевший Аллен. Фудзита взмахнул обеими руками, и смех точно срезало лезвием меча. – И мы, и русские не можем разбазаривать свои последние разработки, раздаривать свои секреты направо и налево! Так что воевать придется тем, что есть на «Йонаге»! – Он сверкнул глазами на Фудзиту. – И торпеды, которые нам всадили к югу от Перл-Харбора, были не самонаводящимися! – Фудзита в знак согласия с этим издал короткое бурчание. – А вы, Джон, – обратился Аллен к Файту, – пока еще не сталкивались с радарами управления огнем, так ведь?

– Так, – кивнул тот массивной квадратной головой и загрохотал как поезд по железнодорожному мосту: – Совершенно верно, сэр, мы пока еще не нарывались на них. А нарвались бы во время торпедной атаки, будьте уверены, нас бы уже дважды пустили ко дну. – Его массивный кулак стукнул о дубовую столешницу. – Дымовой завесой от радара не закроешься.

– Самый лучший радар – это глаз самурая, поймавший врага в прицел, – не без пафоса произнес Фудзита, как бы подводя итог дискуссии, и его офицеры одобрительно закивали. – Полковник Бернштейн. – Он с живостью ртути повернулся к израильскому разведчику. – Что вы нам поведаете о китайской лазерной системе? Она совсем пошла вразнос?

Брент знал, что на этот вопрос должен был бы отвечать представитель ЦРУ, но таинственный Дэйл Макинтайр по-прежнему пребывал неизвестно где.

Израильтянин поднялся и опираясь кулаками о стол, заглянул в свои записи, потом перевел глаза на Эндо, потом на Миуру и не спеша рассыпал хрустально-звонкие шарики слов:

– Как вам известно, китайская система состоит из двадцати боевых орбитальных станций, летающих вокруг Земли на высоте девятисот тридцати миль и управляемых со спутниковых командных модулей, которые вращаются синхронно с Землей на высоте двадцати двух тысяч трехсот миль. Две станции повреждены и сошли со своей орбиты.

Гул голосов прервал его: японцы стали переглядываться, и тревога их была вполне объяснима: в современном мире «Йонага» мог считаться грозной силой лишь при том условии, что все без исключения ракетные и реактивные устройства от баллистических ракет до противотанковых гранатометов будут уничтожаться китайской системой в миг воспламенения. И вот эта система стала давать сбои. До того, что именно она развязала руки международному терроризму и поставила под угрозу свободу человечества, самураям было мало дела – их волновал только «Йонага», превосходство над всеми, безопасность их судна, и мир для них ограничивался леерами его фальшборта. Фудзита восстановил тишину, и Бернштейн продолжил:

– Тель-Авив рассчитал, что обе эти станции-платформы через два года войдут в плотные слои атмосферы.

– Это снизит эффективность всего орбитального комплекса? – осведомился Ацуми. – Появится некая брешь?

– Нет, – улыбнулся израильтянин. – Китайцы не дураки и выстроили свои системы так, чтобы они дублировали друг друга.

– О, эта непостижимая желтая раса! – отпустил одну из своих нечастых шуток адмирал.

Японцы с готовностью расхохотались, причем дряхлый Кацубе, брызгая слюной от смеха, чуть не свалился со стула, выронив блокнот и кисточку на палубу.

– Мы предполагаем, – продолжал между тем Бернштейн, – что зоны поражения лазерными лучами перекрывают одна другую, а конструкция всей станции предусматривает компенсацию подобных потерь действием остальных платформ. Иными словами, подобные «отказы» запрограммированы и вложены в память командного компьютера управляющей станции. Очень боюсь, что даже при выходе из строя половины этих боевых платформ комплекс все равно будет способен поражать цели на каждом квадратном дюйме поверхности земли. И воды.

Последовал быстрый обмен взглядами, и общий вздох облегчения пронесся по флагманской рубке.

– Ну, а прочие… эти самые платформы… не отклоняются? – спросил Фудзита.

– Нет, адмирал, прочие – в порядке.

Подавшись вперед, Фудзита положил ладони на стол:

– Доложите обстановку на Ближнем Востоке, полковник.

Ведя сузившимися карими глазами по лицам офицеров, Бернштейн, не заглядывая больше в свои записи, заговорил:

– «Линия Масадо» доказала свою эффективность, – он заметил недоумение в глазах Эндо и пояснил: – Так называется воздвигнутый нами оборонительный вал, который идет от Эль-Ариш в Синайской пустыне с юга на восток через Беер-Шеву и Иерусалим, кончаясь севернее Хайфы в двадцати пяти милях к югу от границы с Ливаном.

– Скажите, полковник, – обратился к нему Миуру – правда ли, что арабская коалиция, объявившая джихад, распалась?

– Слухи об этом ходят постоянно, но это всего лишь слухи. Эмбарго на поставки нефти вам и странам Запада выдерживается неукоснительно. Впрочем, арабы предсказуемы примерно как тайфун на нулевой широте. И между ними есть противоречия. Иран и Ирак снова занялись своим обычным делом – истребляют друг друга, тем более что в Иране живут не арабы, а персы. Эти две страны в расчет можно не брать. Но Ливан, Сирия, Иордания, ООП, Ливия и добровольцы из Египта и Саудовской Аравии исправно поставляют Каддафи людей и технику. Израиль взят в кольцо.

– Но проникнуть внутрь этого кольца они не могут? – полуутвердительно спросил Аллен.

– Не могут. – Глаза Бернштейна еще больше сузились и увлажнились, голос потерял свою звонкую отчетливость, зазвучал от волнения глуше. – Никто на свете не может сражаться так, как сражаются евреи, за спиной у которых газовые камеры и печи крематория. Был уже один акт геноцида, второго мы не допустим, и палачи должны знать, что они лягут рядом со своими жертвами. – Ударив по столу кулаком, он вдруг сорвался на крик: – Больше не будет ни «окончательных решений», ни «специальных акций»! Наш девиз – «Никогда больше!»

В рубке установилась мертвая тишина, нарушаемая только гудением вентиляции и негромким воем дополнительных механизмов. Ее нарушил адмирал Фудзита, произнесший с такой непривычной для него мягкостью:

– Вас только четыре миллиона, полковник, а против вас – сто миллионов. Вы надеетесь выстоять?

– Да, адмирал. Цифры здесь роли не играют, – хрипловато ответил израильтянин, проводя ладонью по лицу, словно давняя трагедия его народа была лишь маской, которую можно было снять и отбросить в сторону. Это движение вернуло ему спокойствие – он овладел собой и голос его обрел прежнюю звонкую отчетливость: – Да, моя страна – это крошечный анклав в арабском мире, но она уже лишила Каддафи полумиллиона его солдат. Ситуация, выражаясь языком шахматистов, – патовая, и арабы не в силах изменить ее. Наши ВВС сохраняют всю свою мощь. Как только в этом возникает необходимость, линкор «Микаса» ходит вдоль побережья, держа его под огнем своих двенадцатидюймовых орудий. Арабам нечем ответить.

– Но дальности у этих древних трехсотпятимиллиметровых пушек хватает только на двадцать километров, – неожиданно возразил Ацуми.

Бернштейн горделиво улыбнулся:

– А вот и нет! Мы модернизировали их под новый снаряд, который назвали «Сабо»…

– Как-как?

– «Сабо». Знаете деревянный башмачок? Так вот, мы изменили казенники орудий: калибр снаряда уменьшился до шести дюймов, зато дальность поражения возросла почти вдвое и составила свыше двадцати миль. Большая часть арабских позиций оказывается под огнем.

– С помощью «Сабо» шестнадцатидюймовые орудия линкора «Нью-Джерси», вдвое уменьшив калибр снарядов, бьют на пятьдесят миль, – добавил адмирал Аллен.

Японцы в изумлении переглянулись.

– Итак, Каддафи все же нападет на нас, – с горечью сказал Миура. – Перекрыл нам нефть и теперь атакует.

Бернштейн кивнул.

– Да. Он ненавидит вас почти так же сильно, как нас. Все его речи просто пропитаны бешеной злобой.

– «Собака лает – караван идет», как говорят сами же арабы, – адмирал Фудзита привычным движением положил ладонь на кожаный переплет «Хага-куре», как всегда лежавшую перед ним на столе. Слова его падали веско и медленно, словно камни в тихий пруд, и невидимые расходящиеся круги заставили всех выпрямиться: – Тот, кто грешит помыслами и речами, в другой жизни возродится собакой».

– Банзай! – хором крикнули японские офицеры, и Брент, подхваченный общим порывом, тоже вскочил на ноги, взметнул в воздух сжатый кулак. Адмирал Аллен, покосившись на него, саркастически хмыкнул.

Фудзита поднял глаза на маленького – примерно с него же ростом – человека в лейтенантском мундире, сидевшего не за столом, а в углу поодаль – возле телефонистов. Брент не знал его и даже не заметил, как тот вошел: очевидно, уже после того, как началось совещание, бочком пробрался на свое место. Лейтенант вскочил и вытянулся, словно рука адмирала дернула за невидимые ниточки, приведшие марионетку в движение.

– Лейтенант Тадайоси Кога из Сил самообороны.

Кога, не поднимая черных подвижных, как у хорька, глаз от своих записей, заговорил негромко и с запинкой:

– Как вы знаете, большая часть наших плавсредств была уничтожена или сильно повреждена на якорной стоянке… Арабы воспользовались тем, что «Йонага» и его палубная авиация атаковали северокорейский аэродром.

– Нечего было стоять на якорях! – выделился из общего шума пронзительный голос Кацубе. – Надо было идти за нами!

Кога быстро поднял на него глаза:

– Чтобы мы могли идти за вами, Япония должна была объявить войну Каддафи.

– О Господи, лейтенант, – не выдержал Брент. – Неужели это так важно?!

Было видно, что Кога задет за живое и досада поборола в нем робость:

– Многие из вас, – он сделал жест в сторону ветеранов «Йонаги», – больше сорока лет не были в Японии. И это ваше счастье, господа.

– Счастье? Счастье? – послышались негодующие реплики.

– Да! Счастье! – его голос окреп. – Вам не пришлось пережить артобстрелы, авианалеты, уничтожение Хиросимы и Нагасаки, вы не видели людей, умиравших на улицах с голоду. Мы потеряли два миллиона человек. Не мудрено, что движение пацифистов набрало такую силу: многие японцы отвергают насилие в любой форме и какими бы причинами оно ни вызывалось.

– Но ведь на вас напали! – вскричал Нобомицу Ацуми. – И, кроме того, даже Индонезия отказывается продавать вам нефть!

Маленький лейтенант вздохнул:

– В соответствии со статьей девятой конституции Японии… – он поднял глаза к небу и произнес, словно читая по книге: – «…заявляя о своей безусловной приверженности к установлению и сохранению прочного мира, основанного на справедливости и порядке, японский народ…»

– «…навсегда отказывается от своего суверенного права объявлять войну и использовать силу или угрозу силы в качестве средства разрешения международных споров», – перебил его гулкий голос адмирала Аллена. – Это я писал, – с улыбкой объяснил он ошеломленному Коге.

Овладев собой, лейтенант неожиданно звучно и твердо ответил:

– Не важно, кто это написал. Конституция существует. И вы все должны помнить: когда арабы нападают, мы не можем выпустить по ним ни одного снаряда. На наших сторожевиках нет скорострельных зенитных установок типа «Фаланкс» или ему подобных. Есть суда, вооруженные одной-единственной пятидюймовкой. Не удивительно, что они стали для арабов просто мишенью и были расстреляны, как на учениях. Вот и все. Флота Сил самообороны более не существует.

– Но кое-что уцелело, – сказал Аллен.

– Да, разумеется. Два сторожевых фрегата и три миноносца. О том, как и чем они вооружены, я только что имел честь сообщить.

– И все-таки, хоть убейте, в толк не возьму, почему ваше командование отказывается бороться с силами Каддафи – ведь это международные террористы! – взорвался Ацуми.

– Вы же читаете газеты, господин капитан третьего ранга? Прошли демонстрации и пикеты «в защиту мира». – Он махнул рукой в сторону причальной стенки дока. – Они и сейчас толпятся у проходной верфи. Как я помню, двое из вас попали в парке Уэно в засаду, устроенную этими пацифистами…

Брент невольно сморщился при напоминании о перестрелке в парке. Тогда погибла Кимио – женщина, которую любил и на которой собирался жениться Йоси Мацухара. Брент покосился в его сторону. Летчик, мрачно нахмурясь, смотрел в пол.

– Но ведь у вас есть подводные лодки, – привстал с кресла адмирал Аллен. – Прекрасные лодки! Особенно класса «Юсио».

Кога шумно выдохнул:

– Все семь лодок потоплены.

– Все? – не веря своим ушам, переспросил Аллен. – Как это так?

– Они располагались неподалеку от своей плавучей базы. Ее артиллерийские погреба взорвались… Ну, и от детонации…

– А остальные? – не унимался Аллен. – Еще штук шесть других – класса «Узусио»? Где они?

Кога опустил глаза и еле слышно ответил:

– Их нет.

– Как нет?

– Экипажи затопили их и бросили после авианалетов. Струсили.

Адмирал Фудзита с побагровевшим, искаженным от ярости лицом вскочил на ноги:

– Великий Будда! Не думал я, что доживу до такого позора – японские моряки затопили и бросили свои суда! Да ведь это же бунт! Неповиновение приказу!

– Экипажи были развращены людьми из «Красной Армии», – пояснил лейтенант. – Те отравили их души своей пропагандой.

Фудзиту это объяснение не удовлетворило:

– С самураями такого бы не могло произойти! Как они смели, как смогли забыть о Японии?! Об императоре?! – Все отводили глаза. Лицо старого адмирала прояснилось: – По счастью, наш император еще полон сил, и хребет его гибок и прочен как сталь.

Все знали, что Хирохито неизлечимо болен. Знали и то, что близкая смерть земного бога приводила в трепет японцев. Мертвая тишина воцарилась в рубке. Фудзита нарушил ее, подойдя к карте Тихого океана, висевшей за его креслом.

– Смотрите, лейтенант, – угрюмо бросил он Коге. – С того дня, как подполковник Мацухара подбил ливийский DC—3, вторгшийся в наше воздушное пространство, этот полоумный маньяк Каддафи поклялся уничтожить нас. Он пытался это сделать, и попытки эти были безуспешны. – Подняв указку, адмирал остановил восторженные крики своих офицеров. – Арабы ремонтируют свой «Маджестик» вот здесь, в Сурабае, в трех тысячах километров от нас. – Глянув на американцев, он пояснил: – В тысяче девятистах милях. Это намного превышает радиус действия нашей разведывательной авиации. А вот здесь, на Марианских островах, арабы собираются устроить свои базы для дальних бомбардировщиков. Значит… – Фудзита подергал свой седой волос на подбородке. – Значит, нам ничего не остается, кроме высадки. Требуется десантная операция! – Он наставил на Когу указку, как рапиру. – Можете вы, лейтенант, предоставить нам транспорты?

– Мы располагаем четырьмя танкодесантными кораблями, господин адмирал… Но надо изыскать способ перевести их в ведение департамента парков, за которым числится и «Йонага».