Текст книги "Падение Римской империи"

Тем не менее римской системе, как и любой однопартийной системе, также были присущи свои ограничения. К примеру, свобода слова в ней была до некоторой степени ограничена. Учитывая, что все разделяли идеологию «Единства в Совершенстве», разногласия могли существовать лишь на личном уровне (а не на политическом)[135]135
  Работа Мэтьюза (Matthews, 1986) представляет собой увлекательное исследование того, как Симмах находил способы выразить свое критическое отношение, будучи скован тотальными ограничениями, которые налагали правила этикета общественной жизни Римской империи.


[Закрыть]. Непоколебимая монополия на идеологию позволяла имперской власти исключительно успешно приводить к согласию своих подданных, однако они вряд ли добровольно включались в этот процесс. Распространение римской культуры на завоеванных территориях и принятие римского гражданства их жителями проистекали из того факта, что сотрудничество с имперской властью было единственным путем, открытым для амбициозных людей. Приходилось играть по ее правилам и принимать гражданство, если вы желали хоть чего-то добиться.

Аналогия с однопартийным государством позволяет отметить еще два недостатка рассматриваемой системы. Во-первых, активное участие в политической жизни было доступно очень немногим – для этого нужно было принадлежать к обеспеченному слою землевладельцев. Конкретную численность этой группы определить невозможно, но определяющие ее черты достаточно очевидны. В эпоху ранней империи нужно было соответствовать нормам имущественного ценза, чтобы занимать место в совете вашего родного города; для этого необходимо было владеть достаточно большим участком земли на территории одного поселения и располагать средствами, необходимыми для обучения детей у грамматика. Все это возможно было лишь при значительных доходах. Бл. Августин (до того как стал святым) принадлежал к числу мелкопоместных землевладельцев; он был родом из маленького города Тагасты в Северной Африке. Его семья вполне могла оплачивать услуги грамматика, однако ему пришлось сделать годичный перерыв в учении, пока его отец не собрал достаточно денег, чтобы он смог завершить высшее образование, занимаясь у преподавателя риторики в Карфагене[136]136
  Об образовании Августина см.: Brown, 1967, особенно гл. III–IV.


[Закрыть]. Таким образом, уровень благосостояния его семьи позволяет нам хорошо представить себе, где тогда располагалась «точка отсечения»[137]137
  Минимальный уровень доходности, при котором инвестиционный проект может быть принят к реализации. – Примеч. пер.


[Закрыть].

В эпоху поздней империи участие в политической и общественной жизни могло осуществляться более разнообразными путями, нежели те, что были доступны прежде. Некоторые местные землевладельцы по-прежнему занимали ряд значимых постов в советах своих городов; значительно большее число присоединилось к центральному аппарату имперского чиновничества; кроме того, мелкопоместные землевладельцы охотно служили в рядах провинциальной бюрократии. Последних именовали cohortales, причем некоторые из них, согласно надписям из города Афродисии, были настолько богаты, что могли выступать в качестве благодетелей своего города. Кроме того, поздняя империя обладала значительно более развитой системой законов. С начала III в. римское право стало применяться к любому жителю империи, и опытные юристы всегда были востребованы. Опять-таки они происходили из старого слоя куриалов; подающая надежды молодежь от обучения у грамматиков переходила к штудированию законов, и это сделалось составной частью высшего образования. К третьей четверти IV в., когда христианство распространилось и приобрело поддержку государства, представители слоя землевладельцев, как мы уже видели, сходным образом устремились в лоно церкви, и вскоре епископы стали назначаться именно из его представителей. Первые известные мне епископы, прошедшие обучение у грамматиков, – это Амвросий на Западе и каппадокийские отцы церкви (Василий Кесарийский, Григорий Назианзин и Григорий Нисский) на Востоке; все они приняли сан около 370 г.[138]138
  О cohortales Афродисии и Египта см.: Roueché, 1989, р. 73–75. Об образовании законников: Jones, 1964, ch. 14. Работы Маклейна и Ван Дама (McLynn, 1994 и Van Dam, 2003) представляют собой новейшие исследования первого поколения епископской верхушки; ср. Brown, 1967, особенно Chs 17–19, где идет речь о том, какой переполох поднял высокообразованный Августин среди епископов в захолустной Северной Африке.


[Закрыть]. При этом появление более широкого круга профессий не сопровождалось сколь-либо серьезными изменениями имущественного ценза. Для всех этих профессий по-прежнему требовалось получить традиционное образование у грамматика.

Итак, политически активный слой, состоявший из землевладельцев, насчитывал менее 5 процентов населения. Сюда следует прибавить еще один процент или около того, состоявший из полуобразованных людей, адвокатов и учителей, живших преимущественно в городах. Несколько более обширная группа, особенно в центральных городах империи, принадлежавшая к цирковым партиям и шумно проявлявшая свои эмоции в театре – таким способом демонстрируя недовольство в адрес тех или иных должностных лиц, – могла выражать свое мнение. Они также могли при случае наложить вето, подняв мятеж, если были действительно недовольны, но этот способ действия применялся только против отдельных частных лиц или политических акций и представлял собой не слишком опасное оружие[139]139
  В больших городах соревнования колесниц устраивались между четырьмя командами, или факциями: «зелеными», «синими», «красными» и «белыми». Эти команды представляли собой хорошо организованные единства и могли в случае необходимости быть мобилизованы – не в последнюю очередь в ситуации мятежа – для оказания политического давления или выполнения гражданских обязанностей.


[Закрыть].

* * *

Однако подавляющее большинство населения – будь то свободные люди, люди с ограниченными правами и рабы – занималось обработкой земли и было в той или иной мере исключено из политической жизни. Для этих групп государство существовало в основном в виде сборщиков податей, приступавших к ним с нежелательными требованиями при ограниченных доходах. Опять-таки провести точный подсчет невозможно, но крестьянство не могло составлять менее 85 процентов всего населения. Итак, мы должны представить себе мир, где более 4/5 жителей мало или вовсе не интересуются политической системой, представители которой управляют ими. В основном крестьяне относились к имперскому истеблишменту с полным безразличием. Как мы уже отмечали, на большей части территории империи численность населения и качество жилья за время ее существования повысились, и нетрудно увидеть в этом воздействие Pax Romana – условий великого мира и стабильности, порожденных империей. С другой стороны, спорадическое противостояние крестьянства, зачастую вызванное налоговыми трудностями, несомненно, имело место, но проявлялось не везде и лишь в форме умеренного бандитизма. Правда, в некоторых областях подчас возникали беспорядки, в которых участвовало немало людей. Исаврия, гористая область в Киликии (ныне находящаяся на юго-востоке Турции), была знаменита своими разбойниками, а одна шайка – маратакупрены – снискала особую известность в Северной Сирии, ограбив эту область под видом имперских сборщиков налогов и присвоив имущество населения. Этим они вполне убедительно продемонстрировали, на что был похож сбор налогов в пользу Римского государства, но в конце концов привлекли слишком много внимания и были уничтожены все до последнего мужчины (и до последней женщины, и до последнего ребенка). Невозможность для большинства населения пользоваться благами, которые обеспечивало государство, представляла собой одно из важнейших ограничений, существовавших в римской политической системе, однако не заключала в себе ничего нового. Империя всегда действовала в интересах элиты. Но при наличии эксплуатации крестьян и оппозиции (в основном рассеянной) в IV в. не заметно никаких признаков ухудшения ситуации[140]140
  О маратакупренах см.: Amm. Marc. XXVIII. 2.


[Закрыть].

Другой, куда менее очевидный, недостаток в перспективе имел существенно большее значение, учитывая, что крестьяне были в принципе не способны организовать серьезное сопротивление. Чтобы понять, в чем он заключался, мы должны на минуту представить себе жизнь богачей в Римской империи. Как мы видели, они проводили часть своего времени, занимаясь делами государства. (В их число входили местные советники по вопросам сбора налогов, занимавшие не самые низкие посты функционеры (cohortales или palatini) или чиновники имперской службы, частично удалившиеся от дел.) Но эти труды отнимали у них далеко не все время. К 400 г. средняя длительность срока службы во многих центральных государственных учреждениях сократилась, насчитывая не больше десяти лет, что не составляло и половины жизни, даже если у честь, что ее продолжительность в то время была значительно меньше, чем теперь. Чем они занимались все остальное время, и на чем сосредоточивались их интересы? Полное представление об этом можно получить опять-таки из переписки Симмаха. Очевидно, он принадлежал к числу богатейших жителей империи, так что масштаб его деятельности за пределами службы непоказателен. Суть его занятий, однако, совершенно типична.

Помимо землевладения, римский мир знал и другие виды богатства: деньги приносила торговля и производство, деятельность юристов, торговля влиянием и прочее. Но главной формой богатства была земля, и те, кто добывал богатство из иных источников, торопились (как и в доиндустриальной Англии) вложить его в недвижимость – прежде всего потому, что земля являлась единственной формой собственности, владеть которой было незазорно благородному человеку. Дело заключалось не только в снобизме, но и в практичности. Земля представляла собой исключительно безопасную форму инвестиций; вдобавок в возмещение первоначальных расходов поместья давали стабильную прибыль в виде ежегодно производимой сельскохозяйственной продукции. Учитывая отсутствие фондовой биржи и ограниченность и ненадежность возможностей капиталовложений в торговлю и производство, земля в древнем мире (да и практически во всех мирах, существовавших до становления индустриального общества) представляла собой ту же ценность, что облигации с золотым обрезом – в наше время[141]141
  Эти ценные бумаги относятся в Великобритании к наиболее надежным формам инвестирования. – Примеч. пер.


[Закрыть]. И это обусловливало многие заботы высшего класса.

Прежде всего землевладельцы должны были поддерживать производительность своих хозяйств на должном уровне. Участок земли сам по себе был лишь потенциальным источником дохода: его надо было обрабатывать, причем рационально, дабы ежегодно получать хороший доход. Вначале нужно было сеять необходимые культуры и выращивать их. Затем в результате затрат времени, усилий и капитала всегда появлялась возможность того, что в доиндустриальной Англии именовалось словом «improvement»,[142]142
  Улучшение, исправление. – Примеч. пер.


[Закрыть] – радикального увеличения производительности. Римские землевладельцы проводили большую часть жизни, контролируя, что происходит в их поместьях, действуя самостоятельно или через агентов. К примеру, первые пять писем из подборки Симмаха были составлены во время его продолжительной поездки по владениям в Центральной и Северной Италии в 375 г., предпринятой с целью максимального увеличения дохода. Как он писал своему отцу, «наши расстроенные имения нуждаются в присмотре, причем необходимо вникать во все частности… право же, нынче стало обычным делом присматривать за сельскими владениями, которые прежде производили все самостоятельно». В более поздних письмах он периодически обращается к проблемам дохода, а у богачей, подобных Симмаху, обширность их владений добавляла хлопот. С поместьями на Сицилии и в Северной Африке всегда было сложнее, нежели с теми, что были ближе к дому[143]143
  Epist. 1, 1–5 (вышеприведенная цитата взята из 1. 5. 2). Следующие письма, содержащие сведения об управлении недвижимостью: 2. 30—1; 5. 81, 6. 66, 81, 7. 126. Еще один хороший пример позднеримских «улучшений» мы находим в «Эвхаристиконе» Паулина из Пеллы (Eucharisticon. 187–197).


[Закрыть]. Равным образом было разумнее обрабатывать один большой, а не два маленьких участка, так что практичный землевладелец всегда искал возможности прикупить подходящей земли или произвести взаимовыгодный обмен. Опять-таки письма Симмаха в особенности, но и все источники по позднему Риму в целом показывают, что много времени и сил уходило на покупку и продажу подходящих участков[144]144
  См., например, Epist. II. 87; VI. 11.


[Закрыть].

Кроме того, существовало великое множество проблем юридического характера. Завещания часто оспаривались, как в диккенсовской Англии. Из-за того что землю, в отличие от других видов богатства, нелегко было разделить на участки, не уменьшив при этом ее доходности, родители часто оказывались перед выбором: следовало либо передать детям доли в доходе от неразделенного поместья, либо предпочесть одного наследника остальным, отдав ему все имение. В любом случае дела могли пойти скверно или же запутаться, особенно когда наследники, получившие доли, в свою очередь, должны были решать, как распорядиться ими на случай смерти. Немало усилий затрачивалось на то, чтобы по завещаниям и распоряжениям выяснить, какое в точности решение принял наследодатель, и сделать так, чтобы его нельзя было оспорить. Неудивительно, что Симмах в точности следовал букве закона о наследовании и учитывал все его изменения. Завещания часто упоминаются в его письмах[145]145
  Epist. II. 13 (отсылки к CTh. IV. 4. 2 от 389 г.); см. более общие рассуждения в VI. 2, 11, 27; VII. 12.


[Закрыть]. Римские землевладельцы пускались на все известные в подобных случаях хитрости. К примеру, отец Симмаха достаточно рано передал ему в собственность поместье на реке Тибр, чтобы защититься от кредиторов, которые могли предъявить свои претензии после его смерти (Epist. I. 6). Брак в подобных условиях представлял собой нечто куда большее, нежели романтическое соединение двух влюбленных. Он включал в себя организацию нового хозяйства, нуждающегося в собственной экономической базе. Нужно было найти подходящую партию, причем при заключении брака обе стороны вносили свой вклад в финансовое благополучие новой пары. В одном из писем упоминается некий Фульвий, «давно достигший брачного возраста», которому повезло: он, так сказать, захомутал сестру некоего Помпеяна: «Ее род не хуже, чем его, а состояние, пожалуй, значительнее»[146]146
  Epist. II, 13; другие отсылки к теме брака см. в IV. 14, IV. 55, IX. 83, 106, 107.


[Закрыть].

Устройство брака также давало законникам возможность получить хорошую плату. Собственная женитьба Симмаха сопровождалась передачей в его собственность имения его тестя, которое в результате не подверглось конфискации со стороны государства, когда последний попал под суд за мошенничество[147]147
  По поводу «дела Ортифа» см. Relationes Симмаха, 34.


[Закрыть]. Дополнительные юридические проблемы порой были вызваны налоговой системой. Чаще всего патроны обращались к юристам с просьбой помочь им снизить сумму, требуемую в качестве налога. У нас нет примеров землевладельцев, даже имевших превосходные связи, которых бы полностью освободили от налогов, но многим удавалось добиться послаблений. Все они, однако, зависели от власти вашего патрона: если он ее лишался, послабления, полученные вами, также аннулировались. Для землевладельцев, таким образом, существовало громадное поле деятельности: им было о чем поспорить с чиновниками из управления префекта претория по поводу того, какие послабления сделаны для них и как надолго и какие обязательства уже выполнены. И несмотря на все заботы по поводу завещаний и брачных союзов, смерть патрона могла вызвать ссоры по имущественным вопросам. Переписка Симмаха (и не в последнюю очередь его официальные письма, писанные в качестве городского префекта в Риме) содержит множество примеров такого рода споров[148]148
  «Обычные» письма: Epist. I, 74; III. 4; IV. 68; V. 18; VI. 9 и пара V. 54 и 66. «Официальные» письма: Relat. 16, 19, 28, 33, 38, 39, 41.


[Закрыть].

Но несмотря на то что у землевладельца была масса обязанностей, ему были доступны и многие радости жизни. Хотя владеть многими домами было трудно, так как ими всеми приходилось управлять, тем не менее пока у хозяина был доход, он обладал неистощимыми возможностями перестраивать и украшать их. В одном из писем к отцу Симмах разглагольствует о новой мраморной облицовке для своего дома – выполненной так искусно, что можно подумать, будто вся стена сработана из цельного куска. Он также очень гордился колоннами: на вид они, казалось, сделаны из дорогого вифинского мрамора, но не стоили ему практически ничего. В ряде писем упоминается новое здание бани в его поместье на Сицилии; многие другие относятся к тем или иным работам, проводившимся то тут, то там в разные годы его жизни. Одно письмо содержит сожаления по поводу того, что рабочие навеки поселились в его доме на Тибре[149]149
  Epist. I. 12 (к отцу). О сицилийских банях: I. 10; II. 26; II. 60, V. 93; VI. 70; VII. 7; VII. 18; VIII. 42. О рабочих: VI. 70. Сведения более общего характера см.: I. 10; II. 2; VI. 11; VI. 49; VII. 32.


[Закрыть]. Есть вещи, которые никогда не меняются.

После того как вы создадите в вашем доме (или домах) соответствующий комфорт и украсите его (или их) по последней моде (не последнюю роль здесь играли цветные мозаики), там можно было жить действительно с удовольствием. Симмах особенно любил свою виллу в Байях на Неаполитанском заливе; во многих письмах он превозносил красоты пейзажа и достоинства пищи (особенно осенью). В 396 г. он провел несколько чрезвычайно приятных месяцев между апрелем и декабрем, посещая по очереди свои владения в Формии, Кумах, Поццуоли, Байях, Неаполе и на Капри. Некоторые из этих уголков до сих пор пользуются популярностью у отдыхающих. Симмах и его жена также владели домом на Тибре близ Рима, чуть ниже по реке, где они жили, когда хозяину нужно было находиться в городе по делам. Любимым развлечением римского господствующего класса – как и многих, занимавших то же положение в другие времена и живших в других странах, – была охота, для которой идеально подходило место на склоне холмов или рядом с лесом[150]150
  О Байях осенью: Epist. I. 7 (ср. I. 3). О «путешествии» 376 г.: V. 21, 93; VII. 24, 31, 69; VIII. 2, 23, 27, 61; IX. 111 и 125. Упоминания о других имениях: I. 5, II. 59, III. 23, III. 50, VII. 35, VII. 59, IX. 83.


[Закрыть]. Таким образом, удачно расположенные имения могли доставить своему владельцу все удовольствия, какие только можно получить в разные времена года[151]151
  Хотя Симмах мог и не охотиться, считая это времяпрепровождение несерьезным: Epist. IV. 18.


[Закрыть].

В своем загородном доме – или домах – можно было наслаждаться всем тем, что было доступно высшему классу. Симмах часто превозносит удовольствие, которое он получал, работая с древними латинскими текстами, уединяясь в том или другом своем пристанище. Как он заявляет в одном из писем, он был слишком занят своими изысканиями, чтобы продолжать переписку; время от времени он также пишет друзьям, прося прислать ему копии трудов, которые ему самому не удалось найти, и описывает, что он ищет[152]152
  О чрезмерной занятости Симмаха: Epist. I. 35; ср. Epist. I. 24 (вместе с подарком – «Естественной историей» Плиния), III. 11 (по поводу латинского перевода «Политий» Аристотеля), IV. 20 (о занятиях греческим языком с сыном).


[Закрыть]. Подчас мы видим его в компании добрых друзей, чьи поместья расположены неподалеку – реже друзья останавливаются у него, – что давало возможность часто обмениваться комплиментами в письмах, не говоря уже о пикниках и обедах[153]153
  Symm. Epist. II. 47, 48; III. 4; III. 23.


[Закрыть]. Постоянно затрагивалась тема здоровья друзей и родных: даже по поводу несерьезной болезни в течение двадцати четырех часов писалось множество писем с расспросами. От своей дочери, которая, очевидно, не отличалась крепким здоровьем, он в какой-то момент требует ежедневных отчетов о ее самочувствии; в ответ же рекомендует различные лечебные диеты[154]154
  Письма с ежедневными отчетами о здоровье: Epist. VI. 32; диеты – в письмах VI. 4 и VI. 29. Рассуждения более общего характера: I. 48, II. 22, II. 55, V. 25, VI. 20.


[Закрыть].

Стиль жизни Симмаха и его друзей является своего рода шаблоном для землевладельцев и знати, живших после них в Европе на протяжении более чем шестнадцати столетий. Они имели досуг, были образованны, владели землей; некоторые из них были очень богаты, другим едва хватало доходов на то, чтобы сводить концы с концами, живя такой жизнью, и все прекрасно знали, кто есть кто. И все словно вовлечены в замысловатый, изящный танец, где все кружится вокруг надежд и ожиданий, связанных с большим богатством, которое принесет женитьба и наследство. Симмах и его друзья могли с большим удовольствием собирать латинские тексты, нежели рисовать акварелью и учить итальянский язык, а их познания в вопросах, скажем, детства и пола могли сильно варьировать, но когда мы думаем о верхнем слое римского общества, возникает ассоциация с героями Джейн Остен, переодетыми в тоги.

* * *

Еще одно ограничение, существовавшее в рамках государственной системы императорского Рима, как раз было результатом существования этого стиля жизни с его элегантностью и досугом, сопровождавшегося пользованием высокими привилегиями. Оно основывалось на чрезвычайном неравенстве распределения земельной собственности: как отмечалось раньше, менее 5 процентов населения владели 80 процентами территорий (а может, и значительно больше). А в сердце, если так можно выразиться, этого неравенства находилось само Римское государство, чьи законы одновременно определяли и защищали права слоя, владевшего собственностью, к высшим эшелонам которого принадлежал Симмах. Система регистрации земельных владений олицетворяла высшего арбитра в вопросах о том, кто владеет (и, следовательно, кто не владеет) землей, а уголовное законодательство неукоснительно защищало владельцев от посягательств тех, кто остался, так сказать, за порогом[155]155
  P. Ital. 10–11 содержат превосходную иллюстрацию сложностей операций с недвижимостью в Риме: они показывают, что законный обмен завершался лишь после того, как новый владелец оказывался внесен в регистр собственности соответствующего города.


[Закрыть]. Историк V в. Приск приводит широко цитируемую беседу с римским купцом, сражавшимся за гуннов, варваров. Разговор вертится вокруг того, что считается хорошим, а что – дурным с точки зрения римлян и гуннов, пока Приск не попадает в самую точку: «У римлян существует немало способов обрести свободу. Не только живые, но и мертвые охотно даруют ее, распоряжаясь своим имуществом по своему усмотрению, и что бы ни пожелал человек сделать с тем, что имеет, это закрепляется законным путем. Мой знакомый [римлянин, ставший гунном] заплакал и сказал, что законы справедливы и римский общественный строй хорош…»

В конечном итоге обе стороны пришли к соглашению по двум вопросам: во-первых, римское право вызвало к существованию общество, превосходное во всех отношениях, и, во-вторых, главное его благое воздействие заключается в том, что оно гарантирует права собственников, позволяя им распоряжаться имуществом, как они желают (Priscus fr. 11. 2, pp. 267—73). Мнение это не было единичным. Вспомните восклицания римских сенаторов – они также совершенно четко понимали, что главной целью «Кодекса Феодосия» была «защита землевладельцев».

Огромное количество римских законов имело непосредственное отношение к собственности – к основам права собственности, к моделям пользования ею (продажа, временное пользование в течение более или менее длительного срока, краткосрочная аренда, работа исполу) и к передаче между поколениями посредством браков, наследования (сюда же относились и некоторые особые случаи). Римское уголовное право также – со всей своей жестокостью – защищало собственность: за воровство – конечно, то, которое выходило за рамки мелких краж, – по большей части полагалась смертная казнь. Опять-таки здесь мы наблюдаем сходство с более поздними «утонченными» обществами, основанными на столь же неравном распределении богатства, сосредоточенного в земельных владениях, в условиях аграрной по преимуществу экономики. В то время, когда Джейн Остен писала свои изысканные истории о любви, браке и передаче собственности, вас могли высечь (за кражу на сумму до 10 пенсов), заклеймить (за кражу ниже 4 шиллингов 10 пенсов) или повесить (за кражу более чем в 5 шиллингов). В XVIII в. в Лондоне в среднем вешали по 20 человек в год[156]156
  Заголовки в «Кодексе Феодосия» в высшей степени показательны (приведем примеры: «Контракты на приобретение», «Приданое», «Наследование»); то же относится и к программам обучения римскому праву: см. Honoré, 1978, Ch. 6, где рассматривается как новая программа, введенная в VI в. Юстинианом, так и та, что ей предшествовала. Об Англии XVIII в. см.: Linebaugh, 1991, особенно ch. 3.


[Закрыть].

Римское государство должно было обеспечивать и защищать интересы этих землевладельческих слоев, поскольку именно они в значительной мере входили в его политические структуры. Это не означает, что конфликты на местах между государством и землевладельцами (или даже группами землевладельцев) отсутствовали. Семьи помещиков теряли свои земли в результате конфискации, к примеру, в случаях, когда в ходе политического противостояния они примыкали к стороне, потерпевшей поражение. (В подобных случаях они не обязательно разорялись навеки: как и в средневековую эпоху, преемник правителя охотно возвращал конфискованные земли, чтобы снискать преданность данной фамилии[157]157
  Пропаганда императора Феодосия, к примеру, всячески подчеркивала тот факт, что он восстановил положение сенаторских родов, поколебленное его предшественником Валентом (Themist. Or. XVI. 212d; 34. 18).


[Закрыть].) Тем не менее, как мы видели, государство зависело от провинциальных землевладельцев, и это проявлялось на всех уровнях государственной машины, в особенности касаясь сбора налогов, который, в свою очередь, зависел от желания тех же землевладельцев платить.

Это шаткое равновесие проявлялось двояко. Во-первых, что очевиднее всего, нельзя было увеличить налоги настолько, чтобы землевладельцы в массе своей устранились от участия в деятельности государственной машины и попытались расстроить ее деятельность. Как мы уже убедились, имеется множество свидетельств тому, что императоры прекрасно понимали: путь к сердцу землевладельца лежит через облегчение налогового бремени. В середине 360-х гг., к примеру, императоры Валентиниан и Валент начали совместное правление с активных действий в финансовой сфере, призванных привлечь к ним симпатии. Налоги удерживались на одном уровне в течение трех лет, а на четвертый год уменьшились, поскольку, как заявил представитель императоров, «осторожность в налоговых вопросах – мечта всех, кого кормит земля». Они также самонадеянно обещали (это весьма напоминает наши дни), что «если доходы будут таковы, как ожидается», вновь снизить налоги на пятый год (Themist. Or. VIII. 144d). Во-вторых, привилегированное положение землевладельцев и их стиль жизни базировались на столь неравномерном распределении собственности, что неимущие имели огромный численный перевес, и это, конечно, привело бы к перераспределению богатства, если бы какая-то другая сила не предотвратила его. В IV в. этой другой силой являлось – как это было в течение столетий – Римское государство. Землевладельцы в целом могли рассчитывать на то, что оно выступит в качестве противовеса их слабости (вследствие малой численности), заставив закон действовать в их пользу. Если государство не могло более действовать подобным образом (к примеру, у него не хватало возможностей использовать грубую силу для выполнения законов о собственности), то землевладельцы не имели иного выбора, как только искать тех, кто сможет выполнять эту роль на его, государства, месте.

Мы должны, следовательно, понять, что участие землевладельцев в римской государственной машине было связано как с затратами, так и с выгодами, между которыми существовало равновесие. Затраты выливались в ежегодные выплаты в казну. В обмен на это собственники получали защиту богатства, на котором основывалось их положение. В IV в. выгода во много раз превышала затраты. Но, как мы увидим, если налогоплательщик оказывался слишком требователен или государство теряло способность обеспечивать его защиту, то лояльность слоя землевладельцев могла упасть до такой степени, что это приводило к пересмотру отношений между ними и государством.

Подведение итогов

Мы проделали долгий путь, сделав немало открытий, и наконец переходим к рассмотрению эволюции Римской империи в том виде, в каком она сформировалась примерно к 300 г. С одной стороны, мы имеем дело с феноменом чрезвычайно сильной власти. Изначально построенная на военном господстве, империя распространила на гигантском пространстве от Адрианова вала до Евфрата идеологию превосходства, затрагивающую все стороны жизни. К IV в. подчиненные римлянам народы настолько усвоили римский образ жизни, что первоначальное государство-завоеватель превратилось в объединение насквозь пропитанных римским духом провинциальных общин.

Однако это необычное государство имело и серьезные недостатки. Большие расстояния, примитивные средства сообщения и ограниченные возможности передачи информации мешали действию ее структур. Если не учитывать налогообложения, то государство было безынициативным, власти действовали лишь в ответ на уже сделанные вызовы, постоянно разбираясь в конфликтах, вызванных группами, желавшими извлечь из мощи государства выгоду. Доход, приносимый экономикой, почти не поднимался над уровнем прожиточного минимума. А если смотреть на дело с политической точки зрения, то людей, извлекавших прямую выгоду из существования империи, было очень мало. (Мы только что коротко обозрели жизнь обладателей привилегий, во главе которых стояла немногочисленная группа римских землевладельцев.)

Несмотря на это, в IV в. не заметно признаков скорой гибели империи. Восстановление порядка после пятидесяти лет смуты, вызванной возвышением Сасанидской Персии, не было легким и быстрым, но военная, финансовая, политическая и бюрократическая трансформация в конечном итоге все же привела к более или менее органичному формированию государственной машины, достаточно мощной, чтобы одновременно справиться как с Персией, так и с последствиями трехсотлетней внутренней эволюции. Конечно, за это пришлось заплатить свою цену. Государство конфисковало местные фонды, уничтожив единство городов с их давними традициями самоуправления. Также оказалось необходимым разделить высшую власть между двумя или большим числом персонажей, хотя это и не могло не породить регулярных обострений напряженности и периодических вспышек гражданских войн.

Тем не менее поздняя империя в основном процветала. Это по большей части можно сказать о сельской экономике; к занятию государственных должностей стремилось беспрецедентное количество землевладельцев. Как показал ответ Римской империи на демонстрацию силы со стороны персов, государство обладало негибкой структурой, было весьма неповоротливо, и его бюрократия, экономика и политическая система могли лишь в ограниченных масштабах и весьма медленно мобилизовать ресурсы перед лицом новой угрозы. Однако вызов, брошенный персами, был успешно преодолен, и Римское государство производило впечатление державы, по-прежнему продолжающей существовать и не имеющей соперников. Ему, однако, не суждено было долго существовать так, как это нравилось его властям. В то время как в IV в. римляне продолжали смотреть на Персию как на традиционного противника, на севере вот-вот должна была начаться вторая мощная стратегическая революция.