Текст книги "Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть"

За бархатной перчаткой не так уж хорошо спрятан железный кулак Теодориха, и факты ясно дают понять, что это не отдельный момент, а на самом деле правило в его отношениях с Константинополем. Например, много чернил было потрачено в попытке разработать правильный тип соглашения, по которому в 488–489 гг. Теодорих отправился в Италию. Это отражает основное разногласие в источниках, возникшее, как мы видели, именно там, где его ждали. Восточные источники подчеркивают инициативу императора Зенона и то, что Теодорих должен был править в Италии как абсолютно зависимый подчиненный. Западные источники – а многие из них прямо или косвенно имеют отношение к окружению Теодориха – делают акцент на его инициативе и независимости. Как и многие дипломатические соглашения, предназначенные для решения текущего кризиса, это соглашение было именно таким; вспомните: тысячи вооруженных готов стояли за стенами Константинополя – договоренность нельзя сформулировать точно, потому что ее задачей было подогнать друг под друга на ближайшее будущее разные планы двух главных участников в надежде на то, что в долгосрочной перспективе, пользуясь установившимся миром, ни одна из сторон не захочет вернуться к войне. Но даже если это с самого начала была фальсификация, то, успешно внедрившись во власть в Италии, тем не менее Теодорих решительно приступил к переговорам об условиях данного соглашения.

Нам известно, что первое посольство отправилось к Зенону еще в 491 г., второе последовало к Анастасию после смерти Зенона в 492 г., но окончательно договорились только в 497 или 498 г., когда третье посольство добилось уступок от Константинополя, среди которых была отправка королевских одежд и дворцовых украшений в Равенну.

Однако происходившее в Италии оказалось гораздо масштабнее. В официальных случаях, когда, как мы уже заметили, всегда звучали ритуальные приветственные возгласы, не только имя Теодориха выкрикивалось чаще (или, возможно, прежде) имени императора Восточной Римской империи, но и его статуи ставились на почетные места, а статуи императора – слева от них (хорошо, конечно, что они вообще там стояли, но император полагал, что именно его статуи должны стоять справа). Далее Теодорих добился или просто присвоил себе право раздавать главные почести Римского государства: назначение консулом, присвоение звания патриция и предоставление членства в сенате, кроме того, взял в свои руки всю юридическую власть и над римской знатью, и над сановниками католической церкви[68]68
  Представители старой школы – например, Джонс (1962) – пытались привязать конституционное положение Теодориха к положению правителя Италии, но это в конечном счете безнадежное дело. Простко-Простинский (1994), с. 1 и 131 и далее умело собирает и обсуждает имеющиеся сведения о различных раундах переговоров, и именно его реконструкции я следую в этом повествовании. Единственный момент, в котором я не полностью уверен, – действительно ли Константинополь официально соглашался на все, что на практике делал Теодорих в таких вопросах, как размещение статуй и приветствия. Насколько я могу судить, уверенным тут быть нельзя.


[Закрыть].

Мы не знаем, под сколькими пунктами соглашения Анастасий подписался в 498 г. и что Теодорих делал просто по собственной инициативе. Но император недвусмысленно согласился на многое, раз уж королевские одежды были посланы, а кандидатов Теодориха на пост консула признали на востоке империи. И мы также можем быть абсолютно уверенными в двух других моментах огромной важности. Во-первых, все это было разрешено не задаром. Теодорих получил это благодаря все той же агрессивной дипломатии, которую мы видим плохо скрытой в письме Анастасию, помещено и в начале сборника Variae. Во-вторых, смесь дипломатических уступок от Константинополя и самоуверенные экспроприации со стороны самого Теодориха привели только к одному: начиная с 498 г. он правил, обладая всеми правами и привилегиями императора Западной Римской империи, облачившись в соответствующие одежды и проживая во дворце, который был не только построен в стиле константинопольского дворца, но и украшен так же. Как Теодорих утверждал в письме Анастасию, он уже научился, как нужно делать это в Константинополе как римлянин, но править в качестве такого же императора, а не подчиненного. А если взглянуть на письмо еще раз, то становится ясно, что вся внешняя политика Теодориха (а не только его отношения с Константинополем) строилась на точно таких же исходных условиях, даже когда он был явно занят своей «челночной дипломатией».

Первым иностранным государством, которое почувствовало силу Теодориха, было королевство вандалов в Африке. Во времена Одоакра они сохраняли частичную власть над Сицилией и получали деньги за то, что не будут в дальнейшем нападать на нее. Еще в 491 г. армии Теодориха разгромили там вандалов, которые попытались воспользоваться тем, что он вел войну с Одоакром. Это привело к тому, что вандалы оставили свои притязания на какие-то деньги от Сицилии, и приблизительно в 500 г. последовал брачный союз между двумя королевствами. Король вандалов Трасамунд получил приличное приданое вместе с невестой – сестрой Теодориха Амалафридой. Но на свадьбу остготская принцесса приехала в сопровождении военного отряда численностью, по имеющимся данным, пять тысяч человек; некоторые из них остались и после свадьбы. Это не была встреча равных. Приблизительно через десять лет Теодорих поймал Трасамунда на том, что тот активно поддерживал одного из его врагов. Очень «разочарованный» король остготов написал своему зятю:

«Мы уверены, что ты не советовался в этом вопросе со своей женой, которой не понравилось бы, если бы ее брат пострадал, как не понравилось бы и то, если добрая слава о ее муже была бы запятнана такими сомнительными интригами. Мы отправляем к тебе… своих послов, которые будут беседовать с тобой на эту тему».

Ответ Трасамунда подтолкнул к написанию второго дошедшего до нас письма:

«Ты показал, самый рассудительный из королей, что мудрые люди умеют исправлять свои ошибки вместо того, чтобы продолжать их делать с упрямством, характерным для зверей. В самой благородной и поистине королевской манере ты смиренно признал свою вину… Мы благодарим и хвалим тебя и всем сердцем принимаем твое очищение от этого проступка. Что касается подарков… мы принимаем их разумом, но не руками. Пусть они возвращаются в твою сокровищницу как свидетельство того, что наше недовольство было продиктовано только любовью к справедливости, а не желанием наживы»[69]69
  Свадьба Амалафриды: Прокопий. «Войны» 3.8.12. Обмен письмами: Кассиодор. Variae 5.43–44.


[Закрыть].

Этот обмен письмами прекрасно иллюстрирует характер отношений между Италией и Северной Африкой на тот момент. Получив приказ «Прыгай!», Трасамунд спросил: «Как высоко?» – и немедленно попытался выкупить себе дорогу назад в объятия Теодориха. Но гот и не собирался их раскрывать. На языке обмена отправка подарка назад, какими бы словами это ни сопровождалось, всегда означала умышленное оскорбление. Теодорих предупредил Трасамунда, что королевство вандалов все еще остается на испытательном сроке.

Следующий экспансионистский ход Теодорих сделал в 504–505 гг., когда расширил границы своего королевства в районе Среднего Дуная. От Одоакра он унаследовал части Далмации и провинцию Савия. Целенаправленная военная кампания против гепидов Трасерика (отец которого был убит при попытке остановить продвижение Теодориха в Италию в конце 488 г.) тогда позволила ему прибавить к этому старую римскую провинцию Паннонию II вместе с ее главным городом – бывшей столицей империи Сирмием. И опять Теодорих не уклонился от конфликта с Константинополем. Анастасий безо всякой радости смотрел на растущую силу остготов и вмешался вместе с армией, состоявшей главным образом из булгарских наемников под командованием имперского полководца. Эту армию Теодорих тоже разгромил[70]70
  См.: Вольфрам (1988), 320 и далее.


[Закрыть]. Даже после завоевания Италии Теодорих выступает далеко не миротворцем. Агрессивный по отношению к Константинополю, доминирующий над вандалами, экспансионист на Среднем Дунае – хотя повествовательные источники отрывочны и кратки, их более чем достаточно, чтобы готский леопард не сбросил собственные пятнышки, потому что сместил центр своих действий и начал использовать первоклассных римских пиарщиков. Этот «послужной» список также раскрывает ложность представления о том, что армия Теодориха просто растворилась на просторах Италии. Аналогичным образом, если посмотреть внимательно, пачка писем, относящихся к галльскому кризису 506–507 гг., не наводит на мысль, что Теодорих так уж был зациклен на мире, как часто думают.

Король вестготов Аларих II был, безусловно, главным союзником Теодориха. Вестготское королевство добавило ему военных мускулов в решающий момент войны с Одоакром, и в дошедших до нас документах нет ничего наводящего на мысль о том, что Теодорих в своем отношении к королевству вестготов имел в виду что-то другое, а не его поддержку. Однако при более близком рассмотрении оказывается, что письма и Гундобаду, и Хлодвигу гораздо менее в целом успокаивающие, чем подразумевают отдельные предложения в них. Король бургундов получил предупреждение:

«Если наши родичи проливают на войне кровь, пока мы позволяем им это, в том виноват наш злой умысел. От меня тебе – обещание искренней любви: мы едины; если ты в своих собственных интересах поступаешь нечестно, ты совершаешь большой грех, ввергая меня в печаль».

И действительно, общий тон писем Теодориха к Гундобаду высокомерный и покровительственный. Даже якобы дружеский дар – солнечные и водяные часы – стал поводом для подчеркнутого утверждения превосходства:

«Пусть в твоей родной стране будет то, что ты однажды видел в Риме… Под твоей властью пусть Бургундия научится рассматривать чрезвычайно хитроумные устройства и восхвалять изобретения древних… Пусть она различает части дня и с точностью устанавливает часы. Порядок жизни путается, если такое деление неизвестно. Ведь только животные ощущают часы благодаря голодному брюху, а свойство быть неуверенным в чем-то явно даровано человеку для его целей».

Согласно классическому культурному мировоззрению, как вы помните, именно разумность отличает настоящих людей от людей, все еще живущих в невежестве, как звери. Даже раздавая подарки, Теодорих демонстрировал поставленную им культурную подпорку и подчеркивал, что бургунды все еще живут беспорядочно, как звери. При дворе Гундобада все еще оставались более чем достаточно образованные римляне, например епископ Авит, чтобы понять это намеренное оскорбление в полной мере[71]71
  Variae 3.2.1 и 1.46.2–3 о часах. Отличный перевод избранных работ Авита у Шанцера и Вуда (2002) сделал важные аспекты культуры и политики Бургундского королевства гораздо более доступными для носителей нероманских языков.


[Закрыть].

Бургундов не просто побуждали стать посредниками для поддержания мира, Теодорих в большей или меньшей степени приказывал им не отклоняться от его курса, вставая на сторону Хлодвига. Что касается последнего, то он был слишком силен, чтобы ему, как Гундобаду, отдавали приказы, но не слишком важен, чтобы его не отчитывали:

«Священные законы королевской власти [брачные узы, которые он имел с правителями и франков, и вестготов] имеют цель укореняться среди монархов по той причине, чтобы их спокойный дух мог принести мир, которого жаждут народы… Принимая все это во внимание, я удивлен, что твой дух был настолько раздражен ничтожными причинами, что ты хочешь вступить в самый страшный конфликт».

За этим последовало предупреждение:

«Твоя смелость не должна стать непредвиденным бедствием для твоей страны, так как зависть к королям по незначительным причинам – большая проблема и тяжкое несчастье для их народов».

Какое бедствие грозило Хлодвигу? На одном уровне – потенциальное поражение от вестготов, так как исход войны часто бывает непростой, а также угроза того, что Теодорих сам вторгнется в его владения. Действительно, королю остготов ничего не стоило велеть Хлодвигу держаться подальше: он уже делал это за год до этого или еще раньше, когда франкский король угрожал, что будет преследовать часть разгромленных алеманнов на итальянской земле:

«Прими совет человека, имеющего большой опыт в таких делах: те из моих войн закончились хорошо, которые велись с умеренностью в конце. Так как тот человек обычно бывает победителем, который умеет сдерживать себя во всем… Спокойно покорись моей руководящей (направляющей) натуре… Так ты будешь удовлетворять мои просьбы и не будешь тревожиться из-за того, что, как ты знаешь, волнует меня»[72]72
  Variae 3.4.1. – 2.; 2.41.2.


[Закрыть].

Это, безусловно, более тактично, чем при обращении к Гундобаду, но основная мысль тем не менее ясна. Для Хлодвига было бы неплохо проявить сдержанность, или это все затронет Теодориха, который, будучи сам человеком, умеющим себя обуздать, еще ни разу не проиграл ни одной войны.

В подтекстах этих писем нет того, за что Теодориха можно признать виновным в раздувании кризиса; все действительно выглядит так, что он искренне пытается предотвратить его. С другой стороны, его авторитарные и покровительственные послания к Хлодвигу и Гундобаду, по своему тону далекие от примирительных, не могли быть хорошо приняты. Если Теодорих и не разжигал войну, то и не пытался отчаянно избежать ее, указывая агрессорам на вероятные последствия, если все-таки он окажется вынужденным в нее вступить.

И как оказалось, главным человеком, получившим выгоду от кризиса, был сам Теодорих. Обычно этого не замечают, потому что династии Хлодвига и франкам вообще было предопределено прославиться в истории, как мы увидим позже в этой книге. Но даже из отрывочных рассказов, имеющихся в нашем распоряжении, размеры выгод короля остготов видны во всей красе. Но не все пошло по плану. В 507 г. морской десант Восточной Римской империи на адриатическое побережье Италии помешал Теодориху прийти на помощь Алариху. Это выявляет в полной мере окончательный смысл того знаменитого письма к Анастасию. Сытые по горло агрессивными переговорами Теодориха по поводу пересмотра их соглашений, власти Константинополя вступили в альянс с Хлодвигом и отвлекали готов, пока их союзник громил вестготов. Но победа Хлодвига над Аларихом, какой бы ошеломляющей она ни была, не стала концом этой истории. В 508 г. войска Теодориха, не стесненные угрозой из Константинополя, хлынули из Италии через Альпы. Армии франков и бургундов (Гундобад не внял пред упреждениям) были отброшены, хотя франки все же завоевали и удержали контроль над большей частью Аквитании. И это оказалось не последнее их завоевание.

Поражение при Пуатье привело королевство вестготов в смятение. Власть перешла в первую очередь к сыну Алариха ас-Салиху, который родился от союза, имевшего место до женитьбы короля на дочери Теодориха. Выдворив оккупантов и обеспечив безопасность границ, король остготов наконец был готов действовать. В 511 г. его военачальники вытеснили ас-Салиха из королевства (именно поддержка беглеца Трасамундом вызвала обмен письмами, который привел того к самоуничижительному «вилянию хвостом», как мы уже видели). Иногда говорят, что Теодорих организовал этот государственный переворот в пользу сына своей дочери от Алариха II, которого звали Амаларих. Однако тому нет ни малейших доказательств. Скорее Теодорих стал править обоими готскими королевствами – своим собственным в Италии и вестготским в Южной Галлии и Испании – как единым государством. Королевскую казну вестготов отправили в Равенну, и Теодорих взял в свои руки реестры, регистрирующие военные кадры (людские ресурсы) вестготов. Относящееся к этому письмо, включенное Кассиодором в его сборник (есть только одно, потому что автор оставил службу именно в 511 г.), тоже показывает, что проблемами управления вестготским королевством занимались централизованно из Равенны[73]73
  Завоевание Испании и централизация казны: Прокопий. «Войны» 5.12.33 и далее; ср.: Variae 5.35 и 39 – два моментальных снимка совместного управления, включая Испанию, вероятно, с 511 г. перед тем, как Кассиодор ушел с поста квестора.


[Закрыть].

Поэтому почти нет сомнений в том, что 511 г. был annus mirabilis[74]74
  Год, отмеченный важными событиями (лат.).


[Закрыть] и поэтому выбран Кассиодором как двухтысячная годовщина готского королевства. Благодаря своей военной силе Теодорих теперь стал непосредственным правителем Италии, Средиземноморской Галлии, большей части Испании, побережья Далмации и изрядной части Среднедунайского региона (южнее реки). Он также властвовал (хотя Трасамунд был явно возмущен этим) над королевством вандалов, а возможно, и над бургундами тоже к тому времени, когда закончилась его интервенция. Короче, к концу 511 г. сын предводителя остготов средней руки управлял – так или иначе – делами на территории, по площади составлявшей от одной трети до половины старой Восточной Римской империи, и его власть на этом послеримском пространстве являлась бесспорной. Какой же год мог быть лучше для того, чтобы стать крупной – даже если и совершенно воображаемой – годовщиной рождения власти готов?

Semper Augustus

Несмотря на свой поразительный успех, Теодориху все еще не хватало четверти шага, чтобы недвусмысленно претендовать на титул императора Западной Римской империи, хотя ее карты уже лежали на столе остготского короля. Протяженность его владений, введенный им императорский церемониал, его высокопарные претензии на то, что он источник разумности и классических знаний в Западном Средиземноморье, – все это свидетельствовало о том, что готы видят в нем римского императора. Почему он колебался и не делал эту четверть шага – интересный вопрос, но я подозреваю, что Теодорих демонстрировал свою способность признавать, когда дальновидность (благоразумие, рассудительность, осмотрительность, расчетливость) лучше, чем храбрость. Во-первых, если бы он сделал свои притязания еще более недвусмысленными, то это могло бы только ухудшить отношения с Константинополем. Уже в 507–508 гг. Анастасий показал, что не прочь половить рыбку в мутной воде, если это поможет приструнить Теодориха; и это было до решительных действий в Испании. Начни Теодорих величать себя императором, и эта враждебность только углубилась бы и стала бы представлять угрозу для некоторых дипломатических уступок, ради получения которых он приложил столько усилий, в частности права предлагать своих кандидатов на должность консула (титул, столь любимый среди итальянской элиты), которые были бы признаны в Восточной империи.

Я также сомневаюсь, чтобы он рискнул восстановить против себя своих ставленников-готов из высшего эшелона власти. Приравнивание 511 г. к воображаемой двухтысячной годовщине готского королевства было важным выбором. Согласно всем общепринятым вычислениям, история Рима началась с основания города в 753 г. до н. э. – факт, который был отмечен массовым празднованием его тысячелетнего юбилея императором Филиппом I в 248 г. Простой математический расчет покажет вам, что приравнивание 511 г. к двухтысячной годовщине королевства готов означало утверждение, что оно старше самого Рима. Это наводит на мысль, что Кассиодор – да и Теодорих, – возможно, включили в свои вычисления мнения тех людей из непосредственного окружения Теодориха, которые не видели превосходства всего римского и для которых император Теодорих был бы неприемлем.

Но это хорошо продуманное внимание к некоторым наиболее острым чувствительным местам ключевого электората, с которым ему приходилось действовать, не оставляло никому ни малейшего сомнения в пределах (размерах, границах) реальной власти Теодориха; и делается заявление о ее природе. Разумеется, не католическими священниками. Победа в 508 г. и государственный переворот (неожиданный успех) в 511 г. принесли новые важные территории Южной Галлии под властью Теодориха, включая епархию Арль и ее выдающегося главу епископа Цезария. Вскоре после 511 г. епископ совершил поездку в Италию. Согласно написанной им книге «Жизнь», эта поездка была вынужденной, вызванной подозрениями относительно его лояльности. Я скорее подозреваю, что автор (один из дьяконов Цезария, который написал это вскоре после его смерти) не хотел, чтобы его героя-католика помнили как человека, слишком тесно общавшегося с арийцем-готом. Но даже «Жизнь» не пытается скрыть тот факт, что, как только они встретились, мнимый арийский император и католический епископ мгновенно почувствовали симпатию друг к другу. Теодорих немедленно признал святость Цезария и, нагрузив его подарками, отправил в Рим, чтобы папа дал ему паллиум – простую полоску ткани, которая признавала статус Цезария как папского наместника и старшего прелата Южной Галлии. Этот статус тогда стал для епископа своеобразным трамплином для того, за что тот обретет церковную славу – проведение ряда реформ церкви в 520-х гг., которые легализовали (придали официальный статус) многие установившиеся обычаи раннего средневекового христианства. Еще одним моментом, который нечасто оказывается замеченным, является то, насколько деятельность Цезария соответствовала планам Теодориха. Паллиум давал Цезарию воображаемое пространство (область влияния), которое простиралось за пределы его собственной епархии на всех тех, кто оказывался в границах его юрисдикции, включая многие епархии, входившие в Бургундское королевство. Теодорих также претендовал на гегемонию над бургундами, и это стало дальнейшим утверждением власти готов над Бургундским королевством в начале 520-х гг. (к чему мы еще вернемся), которое позднее приведет к тому, что епископы этих епархий будут присутствовать на заседаниях (собраниях) Цезария[75]75
  «Житие Цезария» 1. с. 36–43 о встрече, у Клингширна (1994b). Собрания обсуждаются более подробно у Клингширна (1994а), с. 124 и далее.


[Закрыть].

Если римские – и католические – церковнослужители оказывали Теодориху такие знаки почтения, как будто он был императором, то гот не препятствовал им в этом, и все представители светской римской элиты тоже читали эти знаки. Эти намеки на самом деле не могли быть более дерзкими или поистине золотыми. Уникальный предмет времен правления Теодориха, дошедший до нас, – так называемый Сенигальский медальон – солидная золотая монета с изображением короля. Надпись на оборотной стороне гласит, что он «завоеватель народов», так что выпущена она была, вероятно, в ознаменование великих побед, кульминацией которых стал 511 г. Но чеканка золотых монет была прерогативой императора, которая уважалась повсеместно на просторах бывшей Западной Римской империи по крайней мере до конца VI в. Тот факт, что Теодорих проигнорировал эту тонкость протокола, – еще один пример того, что его неимператорская личина слегка соскальзывала, и никого не вводило в заблуждение это притворство. Многими способами, не говоря уже о своей реальной власти, Теодорих умышленно позволял тем, кто хотел этого, видеть в нем первого императора в новом ряду императоров Западной Римской империи, и многие с радостью делали это. Когда один из его подданных – римский сенатор по имени Цецина Маворций Василий Деций – решил в известной надписи приветствовать Теодориха как semper Augustus (навсегда Август) – самым императорским из всех титулов, он просто выразил вслух то, о чем должны были думать все[76]76
  ILS 827.


[Закрыть].

Однако в успехе 511 г. оставалось два облачка на горизонте этого гота. Во-первых, Восточная Римская империя вряд ли примирилась с новообретенным величием Теодориха. Уже в 508 г. она была враждебна, и не нужно особых усилий, чтобы представить себе, что Анастасий и его советники думали о том, что Теодорих здорово удвоил свою властную базу, добавив к своим владениям Испанию и Южную Галлию, а также людские военные ресурсы вестготского королевства. Другая проблема была внутренняя. К 511 г. Теодориху было уже к шестидесяти, а у него не было сыновей; его брак с сестрой Хлодвига Аудефледой привел к появлению на свет лишь одной известной дочери – Амаласунты. Из-за этого весьма остро встала проблема престолонаследия. И хотя, оглядываясь в прошлое, мы знаем, что Теодорих проживет еще пятнадцать лет, в шестьдесят он был уже стар для властителя того времени. Ни у кого еще не хватало терпения вычислить средний возраст смерти всех средневековых правителей, но мужчины из династии Карла Великого жили в среднем около пятидесяти лет, и это, вероятно, дает нам разумный ориентир. Великий западный соперник нашего гота – Хлодвиг умер в 511 г. (из-за чего наверняка в Италии задумались о проблеме престолонаследия, хотя я уверен, что им этого делать не нужно было), и Теодориху не могло быть сильно за пятьдесят. И хотя в то время наследование по женской линии было возможно, но последствия такого шага могли оказаться весьма тяжелыми. Главная проблема заключалась в том, что предстояло управлять потенциально непокорными вооруженными последователями, которых нелегко было бы примирить из-за того, что правитель – женщина. К 511 г. Теодорих мог, по-видимому, в любой момент неожиданно умереть, а подходящего наследника в поле зрения не было.

Неопределенность с престолонаследием в древнем и средневековом мире к тому же была источником всех внутренних проблем, способных породить мощную внутреннюю борьбу за политическое пространство. Почему это было так – понятно. Начнем с того, что такая неопределенность побуждала каждого, даже весьма приблизительно подходящего, претендента на престол выйти на свет божий – второстепенных родственников мужского пола, влиятельных военачальников, женатых на младших представительницах династии, всякого мало-мальски амбициозного человека с сомнительными правами. Результатом могли быть только разделение и соперничество (раздоры) в руководящей верхушке королевства. Хуже того, различные кандидаты должны были искать расположения сторонников. Одной очевидной группой поддержки явились те, кто не очень преуспел при существующей власти, так как недовольных всегда сравнительно легко сплотить под флагом будущих перемен. Но вербовочная кампания такого рода только нарушала спокойствие (тревожила) тех, кто уже хорошо устроился, так как им нужен был кандидат-преемник, который стал бы гарантом того, что, когда старик наконец откинет копыта, они не потеряют свои нынешние привилегии. И разумеется, это без учета тех, кто на настоящий момент прекрасно жил, но полагал, что могло бы быть и лучше, – такова уж человеческая натура. Неопределенность с престолонаследием, иначе говоря, подобно выборам президента США в конце второго президентского срока или в год, когда в экономике проблемы, попустительствовала возникновению многочисленных, обвиняющих друг друга кандидатов и колоссальному жульничеству (маневрированию) в борьбе за место на троне, которая могла поставить все существующие политические альянсы с ног на голову. Если в конце 511 г. продолжавшаяся враждебность Константинополя оставалась совсем не желательной, то отсутствие у Теодориха наследника было потенциально катастрофическим. Как оказалось, события на востоке предоставили Теодориху возможность решить все вопросы до конца десятилетия.

Самое позднее к 515 г. Теодорих явно оставил надежду заиметь собственного сына, но нашел другой способ передать право на престолонаследие по своей линии. С этой целью он выдал замуж Амаласунту за некоего Евтариха, или Флавия Евтариха Циллига, чтобы передать ему свое имя. Это был и умный, и завораживающий выбор. В генеалогии Амалов, изложенной Иорданом в «Гетике», но берущей начало, разумеется, в истории готов Кассиодора, Евтарих представлен как второстепенный родственник – внук Беремунда и сын Гунимунда, который отказался от борьбы с Валамиром, неумолимо стремившимся к власти, и бежал на запад в королевство вестготов, вероятно, в конце 450-х гг. (схема, с. 25). Этому родству нет независимого подтверждения за пределами «Гетики», но, в то время как совершенно не ясно, был ли сам Беремунд изначально в родстве с Валамиром, как предлагает генеалогия (хотя, как мы видели, усердное (старательное) устранение Хлодвигом второстепенных родственников по мужской линии могло бы составить хорошую аналогию), кажется вполне вероятным, что Евтарих на самом деле был внуком Беремунда. Возможно, это слишком близкое родство, чтобы пытаться лгать о нем в высших политических кругах, где происхождение считалось известной величиной. Таким образом, Теодорих выбрал для своей дочери в супруги и себе в наследники человека, который мог разумно претендовать на некоторую остаточную лояльность со стороны ядра военных сторонников из своего окружения, который вел свое происхождение изначально от паннонийских готов. В то же самое время Евтарих был влиятелен сам по себе как человек благородного происхождения из королевства вестготов, приехавший в Равенну из Испании для женитьбы. По моему мнению, нет ни малейшего сомнения в том, что Теодорих планировал, что счастливая пара унаследует от него его итальянские, испанские и южно-галльские территории; иными словами, что недавно объединенное готское королевство продолжит существовать и после его смерти. Дело здесь, конечно, в том, что у Евтариха имелись крепкие связи с вестготской родовой знатью, и вполне можно было рассчитывать на его помощь в стабилизации ситуации в той части королевства. В одном более или менее современном источнике он также назван «чрезмерно грубым человеком», что было очень кстати, когда в перечень служебных обязанностей входит управление несколькими тысячами готов, представляющих военную элиту, разбросанную от адриатического побережья Италии до Средиземноморского побережья Восточной Испании[77]77
  Евтарих появляется в «Гетике» на 33:174–175. О его грубости говорится у Anon Val. 14.80. Часто считают, что Амалариху – внуку Теодориха от его зятя вестготского короля Алариха II – было суждено править Испанией, но см. ниже.


[Закрыть].

Враждебность Константинополя была смягчена более сложным путем. Когда Теодорих пришел к власти, большая часть церкви Восточной Римской империи и особенно Константинопольская патриархия находились с римской точки зрения в расколе. Помимо Аттилы и империи гуннов в середине V в. также существовали трудности и в богословии. Было принято считать, что человек и Бог каким-то образом соединены в личности Иисуса, но как именно – было неясно. Один патриарх Константинопольский Несторий (428–431) считал, что глупо думать, будто частица Всемогущего Бога в Христе могла умереть при распятии, и утверждал поэтому, что это касалось только человеческой составляющей. Однако другой церковнослужитель Восточной Римской империи – патриарх Кирилл Александрийский полагал, что тайна спасения требовала, чтобы Бог умер на кресте. Так что в результате возник резкий спор, который охватил поколения и привел к тому, что император Марциан попытался в 451 г. решить его, созвав Вселенский собор в Халкидоне на другом от Константинополя берегу Босфора. Тогдашний папа Лев I не присутствовал на нем, но послал своих делегатов и внес главное доктринальное утверждение: Tome of Leo. В результате авторитет папы оказался неразрывно связан с идеологическими итогами собора, который услужливо провозгласил Христа одновременно и человеком, и Богом, в котором соединились «две природы».

Только это было бесполезно. Он сделал достаточно для того, чтобы исключить самую экстремальную версию доводов Нестория, но для многих современных сторонников Кирилла предложил определение веры, которое было достаточно туманным, чтобы позволить взять его на вооружение некоторым ловким философам – слишком рьяным приверженцам Нестория. Так что полемика не прекратилась после 451 г., а переориентировалась на спор вокруг самого Халкидона. К 482 г. император Зенон уже устал от дрязг и настоял на том, чтобы тогдашний патриарх Константинопольский Акакий издал компромиссный документ – Генотикон (буквально: акт объединения), – чтобы попытаться прекратить все толки в отношении слова «природа» и поладить с остальным христианским миром. Но это означало в какой-то степени отход от того, что было сказано в Халкидоне, а папский престол не желал этого. Последовал обмен письмами и взаимными обвинениями, в результате чего в 484 г. папа Феликс и Акакий отлучили друг друга от церкви, инициируя так называемый Акакианский раскол (христианским расколам везде дают название по имени того, кто проиграл и на кого сваливают всю вину)[78]78
  Литература, раскрывающая подноготную Акакианского раскола, неисчерпаема, но см. также: Аллен (2000), Грей (2005), Миллар (2006), с. 4.


[Закрыть].