Текст книги "Возвращение в Арден"

– Ух ты, – сказала она. Это ее я встретил утром на мотоцикле с парнем в черной коже. – Что-то он неважно выглядит. Ты что, его бил?

Я покачал головой, чувствуя себя идиотом. Широкобедрая, с полной грудью под тонкой майкой, она была привлекательной девушкой, и я не хотел предстать перед ней в дурацком виде.

Дуэйн взглянул на меня, без сомнения заметив, что я дрожу.

– Это моя дочь Алисон, Майлс. Может, сядешь?

– Нет. Спасибо.

– Где ты была? – спросил Дуэйн.

– Какое твое дело? – воинственно отозвался викинг со светлыми норвежскими волосами. – Гуляла.

– Одна?

– Ну, допустим, с Заком. Он может подтвердить, – опять воинственный взгляд в мою сторону. – Мы встретили его на дороге.

– Я не слышал мотоцикла.

– Боже, – простонала она. – Ладно, он остановился возле другого дома, чтобы ты не слышал. Доволен?

Я понял, что за напускной грубостью она скрывает застенчивость, как это часто делают подростки. И, конечно, в первую очередь она стеснялась меня.

– Мне не нравится, что ты встречаешься с ним.

– Попробуй мне запретить, – она прошла мимо нас в другую часть дома. Через минуту включился телевизор. – Что с тобой? – спросил Дуэйн. – Ты выглядишь как-то странно.

– Небольшое головокружение. А что с этим Заком? Твоя дочь, – я еще не готов был называть этого викинга Алисон, – она кажется достаточно разумной.

– Да, – он нервно улыбнулся. – Вообще-то она хорошая девка. Такая хорошая, будто сделана не из женского материала.

– Наверно, – согласился я, хотя определение мне не очень понравилось. – Так что с этим Заком такое?

– Не нравится он мне. Странный. Слушай, мне нужно сделать кое-какую работу, но давай сперва перетащим твой стол. Или я скажу тебе, где все лежит, и ты сделаешь это сам.

Сквозь шум телевизора Дуэйн объяснил мне, где найти дверь и козлы, сказав: “Будь как дома”, – и ушел. Я смотрел через окно, как он исчез в сарае и появился вновь за штурвалом гигантского трактора. Выглядел он так же уверенно, как другой на спине лошади. Откуда-то он извлек кепку с козырьком и натянул ее, направляя трактор в сторону пшеничного поля.

Я направился на звук телевизора в неизвестную мне комнату, где скрылась Алисон Апдаль. В пору моего детства это была кладовка. Дуэйн перестроил ее – похоже, он сильно усовершенствовался со времен Волшебного Замка. Теперь комната увеличилась раза в три и была наполнена коврами и дорогой мебелью. Дочь моего кузена лежала на диване и смотрела цветной телевизор, напоминая в своих майке и джинсах тинэйджера из богатого пригорода Чикаго или Детройта. Когда я вошел, она не подняла глаз, погруженная в какие-то мысли.

– Какая красивая комната, – сказал я. – Я раньше ее не видел.

– Тут воняет, – она по-прежнему смотрела в телевизор, где Фред Астор мчался в машине.

– Это просто запах новизны, – сказал я и получил в ответ взгляд. Но не больше. Она коротко фыркнула и снова уткнулась в экран.

– Про что фильм?

– “На берегу”. Здорово, – она согнала с ноги муху. – Хотите посмотреть?

– Не откажусь, – я уселся в большое удобное кресло и некоторое время молча наблюдал за ней. Она начала качать ногой, потом заговорила:

– Это про конец света. Зак хотел, чтобы я посмотрела. Он уже видел это раньше. Вы живете в Нью-Йорке?

– На Лонг-Айленде.

– Значит, в Нью-Йорке. Я хочу туда съездить. Там все начнется.

– Что?

– Зак говорит, что все скоро кончится. Может, бросят бомбу, может, будет землетрясение, неважно; но все говорят, что это начнется в Нью-Йорке. Только это не так. Все начнется здесь. Зак говорит, что весь Средний Запад будет завален трупами.

Я сказал, что, похоже, Зак настоящий пророк. Она выпрямилась, на миг оторвавшись от экрана. Глаза ее расширились.

– Знаете, что нашли в Ардене на свалке пару лет назад? Я как раз пошла в старшие классы. Две головы в бумажных пакетах. Женские. Так и не нашли, чьи они. Зак говорит, что это знак.

– Знак чего?

– Что это начинается. Скоро не станет никаких школ, никакой армии, никакого правительства. Никакого такого дерьма. Будет только смерть. Долго, как при Гитлере.

Я видел, что она хочет меня шокировать.

– Понятно, почему Зак так не нравится твоему отцу.

Она снова уставилась в экран.

– Ты, должно быть, знала девочку, которую убили. Она вскинула голову.

– Конечно, знала. Это ужасно.

– Может, это улучшит твою теорию.

– Не надо об этом, – викинг опять бросил на меня испуганный взгляд.

– Мне нравится твое имя, – на самом деле, несмотря на грубость, она начинала мне нравиться. Не обладая очарованием своей крестницы, она сохранила ее энергию.

– Ага.

– Тебя назвали в честь кого-нибудь?

– Не знаю, и меня это не волнует. Ясно? Разговор, по-видимому, был закончен. Она отвернулась к экрану, где Грегори Пек и Ава Гарднер, взявшись за руки, шли по полю с таким видом, будто тоже считали конец света неплохой идеей. Прежде чем я успел выйти из комнаты, она заговорила опять:

– Вы ведь не женаты?

– Нет.

– А раньше были?

Я напомнил, что она присутствовала на моей свадьбе. Она снова посмотрела на меня, игнорируя выпяченную челюсть Грегори Пека и вздымающуюся грудь Авы Гарднер.

– Вы что, развелись? Почему?

– Моя жена умерла.

– Тьфу ты! Это было самоубийство? Вы переживали?

– Это был несчастный случай. Да, я переживал, но не потому, почему ты думаешь. Мы к этому времени уже не жили вместе. Я переживал оттого, что близкий мне человек погиб так нелепо.

Она повернулась ко мне резко, почти сексуально – я, казалось, ощутил, как у меня поднимается температура, и почувствовал запах крови.

– А кто кого оставил – вы ее или она вас? – она села на диване, глядя на меня своими глазами цвета морской волны. Я оказался более интересным зрелищем, чем кино.

– Не думаю, что это так важно. И что это твое дело.

– Она вас, – сказано с ударением.

– Может, мы оставили друг друга.

– Вы не думаете, что она заслужила то, что с ней случилось?

– Конечно, нет.

– А мой отец так подумал бы, – я почувствовал к ней жалость. Всю жизнь она прожила с отцовской подозрительностью к женщинам. – И Зак тоже.

– Ну, люди иногда могут удивлять.

– Ха! – это были ее последние слова. Она откинулась на диван и опять углубилась в фильм. Моя аудиенция была окончена. Маленькая королева викингов отпускала меня с миром.

Я вышел и отправился в подвал. Открыв дверь, я повернул выключатель, но лампочка осветила только деревянную лестницу. Внизу лежала темнота. Я осторожно начал спускаться.

* * *

Мне все еще казалось, что я приехал к Дуэйну не затем, чтобы обсуждать бредовые теории его дочери. Но я слышал от своих студентов – особенно от студенток – и более странные предположения. Сейчас, когда я спускался в подвал, я подумал, что Дуэйн уже слышал это все не раз, потому и считал Зака странным. Я склонен был с ним согласиться. Но мне лучше было не углубляться в семейные проблемы Апдалей, коль скоро меня в первую очередь волновали моя работа... и Алисон Грининг.

Забинтованная левая рука наткнулась на что-то твердое и тут же заныла. Помогая правой, я нащупал деревянную рукоять того, что через мгновение оказалось топором. Он едва не упал со стены мне на ногу. Ощупывая стену, я обнаружил еще рукоятки, но к тому времени мои глаза уже начали привыкать к темноте, и я разглядел, что рукоятки принадлежат лопатам и прочим мирным предметам. Петляя среди мешков с цементом и удобрениями, я увидел вдоль стены ряд предметов, похожих на высохшие мумии карликов, и понял, что это ружья в чехлах. У начала ряда стояли коробки патронов. Потом я увидел то, что искал. У стены стояла старая тяжелая дверь – идеальная крышка стола. На ней торчали ручки, но их можно было легко снять. Может, Дуэйну они понадобятся – красивые стеклянные ручки с гранеными верхушками. Рядом были составлены вместе двое козел, похожие на совокупляющихся насекомых. И там же – штабель бутылок из-под кока-колы, старый вариант на восемь унций.

Я подумал, не позвать ли на помощь Алисон Апдаль, но решил, что справлюсь сам. Это было утро ошибок, и я не хотел совершить еще одну и разрушить хрупкий мир между нами. Поэтому сперва я вынес на поверхность козлы, а потом вернулся за дверью.

Тащить тяжелый кусок дерева было трудно, но я умудрился поднять дверь по лестнице, не сшибив ни одного топора и не разбив ни одной бутылки. Где-то посередине лестницы я пожалел, что не позвал Алисон – в груди у меня будто билась умирающая рыба, больная рука немилосердно ныла. Кое-как я вытащил дверь наверх, проволок по линолеуму коридора и вместе с ней вывалился на улицу. Я вспотел и тяжело дышал. Вытирая пот рукавом, я с неудовольствием разглядывал дверь, на белой поверхности которой оставили следы пауки, древоточцы и пыль.

Решение проблемы – садовый шланг – лежало у моих ног. Я поливал дверь, пока она вновь не стала белой. Руки у меня почернели, рубашка пришла в негодность, но я просто подставил сперва руки по очереди, а потом и лицо под струю холодной воды, стараясь не мочить бинт.

Холодная вода!

Я бросил шланг и направился к сараю. Поглядев направо, я увидел вдали голову и верхнюю часть тела кузена, плывущие над невидимым трактором. Собака опять принялась лаять. Я дошел до бака, сунул туда здоровую руку и достал сперва мой испачканный кровью платок, который бросил в траву, а потом бутылку пива. Когда я сорвал пробку и начал большими глотками втягивать в себя пузырящуюся жидкость, в окошке кухни показалось лицо викинга. Внезапно мы с ней улыбнулись друг другу, и я почувствовал, что тугой узел злости и напряжения начинает ослабевать. Похоже, я нашел союзника. В самом деле, такой девушке, как она, нелегко иметь отцом моего кузена.

Три

Когда я отвинтил ручки и втащил дверь в верхнюю спальню бабушкиного дома, стол выглядел вполне готовым к работе – эхо всех столов, за которыми я когда-либо работал. Сама комната, маленькая и чистая, идеально подходила для литературного труда. В ней были голые стены, позволяющие сосредоточиться, и окно с видом на сарай и тропинку к нему. Скоро я разложил на столе все мои принадлежности – машинку, бумагу, записи, ручки, карандаши. Книги я расставил на нескольких полках за креслом. На миг я почувствовал, что готов к работе, самой тяжелой и неблагодарной. Эта работа свяжет меня с Алисон Грининг, будет моей данью ей.

* * *

Но в тот день я работать не смог. Я сидел за столом и смотрел в окно на дочь своего кузена, ходившую взад-вперед от сарая к амбару и бросавшую любопытные взгляды на мое окно. Потом от сарая к дому проковылял сам Дуэйн, попутно почесывая задницу. Я ощущал себя одиноким и отстраненным, будто я был не тем, за кого себя выдавал, а просто актером, ожидавшим начала пьесы. Это чувство я часто испытывал.

Я смотрел, как темнеет небо, и верхушки дома Дуэйна и сарая с необычайной ясностью вырисовываются на темно-синем фоне, а потом сливаются с ним, как будто проглоченные. В окнах дома Дуэйна по очереди зажегся свет. Мне казалось, что вот-вот на тропинке покажется Алисон, ее майка серебрится в лунном свете, пряди светлых волос колышутся в такт с полными бедрами. Потом я уснул. Спал я не больше часа, но, когда проснулся, в доме Дуэйна горело всего одно окошко, и пространство между нашими зданиями выглядело темным и враждебным, как джунгли. Я почувствовал, что проголодался, и спустился в кухню. Открыв холодильник, я обнаружил, что Дуэйн или миссис Сандерсон наполнили его запасом еды на день – хлеб, масло, яйца, картошка, две отбивные, сыр. Я поджарил отбивные и умял их с хлебом и маслом. Что за ужин без вина? На десерт я сгрыз кусок сыра, сложил грязные тарелки в раковину и вернулся наверх. В доме Дуэйна все еще светилось одно окошко должно быть в спальне Алисон. Пока я смотрел туда, где-то на дороге затарахтел мотоцикл, громче и громче, потом неожиданно смолк. Мой стол в темноте выглядел зловеще, как центр громадной черной паутины.

* * *

Моя спальня, конечно, раньше принадлежала бабушке. Хотя сразу после смерти деда она перешла спать в другую комнату, поменьше, на другом конце дома. Дед умер, когда я был еще маленьким, и бабушку я помню всегда вдовой, сгорбленной старухой, взбиравшейся в спальню по узким ступенькам. Как многие старые женщины, она колебалась между крайностями полноты и худобы, выбрала, наконец, худобу и умерла вскоре после этого. Комната была полна воспоминаний, поэтому неудивительно, что мне приснилась бабушка, но все же этот сон меня шокировал.

Я увидел себя в гостиной, обставленной не офисными нововведениями Дуэйна, а старой мебелью. Бабушка сидела на своем диване с деревянными спинками, сердито глядя на меня.

– Зачем ты вернулся?

– Что?

– Ты дурак.

– Не понимаю.

– Разве мало людей уже умерло? Она резко встала, прошла на крыльцо и села в кресло-качалку.

– Майлс, ты дурак! – она погрозила мне кулаком, ее лицо исказилось так, как я никогда не видел. – Бедный невинный дурак!

Она стала бить меня по голове и плечам, и я покорно принимал удары. Мне хотелось умереть.

Она сказала:

– Ты привел это в движение, и оно уничтожит тебя.

Все поплыло у меня перед глазами, и очнулся я где-то далеко, плывущим в синей зыбкой пелене. Я осознал, что это смерть. Разговоры, смех доносились до меня откуда-то издалека, как сквозь стену. Потом я увидел другие тела, плывущие рядом со мной, изогнутые в смертной муке. Их были сотни и тысячи. Кто-то громко хлопнул в ладоши три раза. Три ленивых хлопка – смерть аплодировала концу плохой пьесы.

Весь в поту, я подскочил в постели. Сон, казалось, длился многие часы, и в первые моменты после пробуждения он еще не отпускал меня. Не отпускали страх и вина. Я чувствовал ответственность за смерть многих людей, и другие знали о моей ответственности.

Лишь постепенно здравый смысл вернулся ко мне. Я никого не убивал. Моя бабушка умерла; я приехал в долину работать. “Ерунда”, – сказал я вслух. Это всего лишь сон. Я попытался излучать альфа-волны и начал глубоко дышать.

У меня всегда было ненормальное чувство вины. Думаю, из меня получился бы неплохой прокурор.

Целый час я пытался уснуть снова, но все мои органы чувств противились этому, нервы будто накачали кофеином, и где-то в пять я встал с постели. В окно я наблюдал, как медленно встает рассвет. На громадном железном свином корыте, лежащем возле дома, нежно серебрилась роса. На лугу паслись соседские коровы; рядом с сонно опущенной головой стояла красивая гнедая кобыла. Дальше начинался песчаниковый холм, изрытый пещерами и поросший густым кустарником. Все осталось так, как было в дни моего детства. В низинах лежал легкий белесый туман, больше похожий на дымку. Когда я стоял у окна, наслаждаясь этим мирным пейзажем, случились две вещи, непоправимо нарушившие его спокойствие. Пшеница Дуэйна в лучах рассвета скрадывала свет, и лес вдали казался темнее, чем днем. Струйки тумана вились над деревьями, как дым. Потом я увидел неясную фигуру на границе между полем и лесом и вспомнил, как мать рассказывала о волке, появившемся там сорок лет назад. Тогда я очень живо представлял, как волк стоит там и принюхивается к запахам дома, скотного двора... и моему запаху. Теперь эта фигура, без сомнения, та же, что я видел днем, так же стояла и принюхивалась. Мое сердце замерло. Охотник, подумал я. Нет. Не охотник. Я не знал, почему я так в этом уверен, но я был уверен. В ту же секунду я услышал гудение мотоцикла.

Я поглядел на пустую дорогу, потом опять на границу поля и леса. Фигура исчезла. Вскоре появился мотоцикл.

Она сидела сзади, закутанная в похожее на одеяло пончо. Впереди сидел знакомый уже парень в черной коже. Едва мотоцикл скрылся из виду, шум мотора стих. Я натянул халат и поспешил вниз по узким ступенькам. Они не целовались, как я ожидал, а просто стояли на дороге, глядя в разные стороны. Она положила ему руку на плечо. У него были длинные рок-н-рольные волосы цвета воронова крыла и бледное напряженное лицо. Она погладила ему щеку, и он коротко кивнул – жест выражал одновременно власть и покорность. Потом она пошла к дому, и он, как и я, смотрел, как она уходит своей походкой Железного Дровосека. Когда она скрылась в доме, он сел на мотоцикл, лихо развернулся и угудел прочь.

Я вернулся в дом, в его пустую и холодную внутренность. В шкафу на кухне нашлась банка растворимого кофе, и я поставил греться кастрюльку с водой. Потом я стоял у окна и смотрел на поднимающееся багровое солнце и на то, как Алисон осторожно, на цыпочках, появилась из-за угла дома, дошла до окна, где еще горел свет, и бесшумно забралась на подоконник.

* * *

После двух чашек крепкого кофе; после завтрака из двух яиц с поджаренным хлебом на круглом деревянном столе в кухне; после добавки новых грязных тарелок к тем, что уже лежали в мойке; после одевания в ванной с изучением моего выпирающего живота; после бритья и всего прочего я все еще не мог работать. Я сидел за столом и изучал карандаши, не в силах думать ни о чем, кроме того ужасного сна. Хотя на улице быстро теплело, мою комнату, казалось, наполнил холод, и я невольно связал его с холодной дрожью, охватившей меня во сне.

Я сошел вниз и снял со стены в комнате фотографию Алисон, которую поставил у себя на столе. Потом я вспомнил, что там была и другая фотография – среди многих, которые Дуэйн, вероятно, снял при ремонте и вынес вместе с мебелью. На этой фотографии, снятой отцом Дуэйна летом 55-го, были изображены мы с Алисон, стоящие перед ореховым деревом, держась за руки. Одна мысль об этой фотографии вызывала у меня дрожь.

Я взглянул на часы. Было только полседьмого. Я осознал, что в такой час и в таком настроении никакая работа невозможна. Во всяком случае, до ленча. Мне хотелось уйти из комнаты, где машинка, ручки и даже сам стол казалось упрекали меня.

Я сошел вниз и опустился на неудобный диван Дуэйна, где перед этим пил вторую чашку кофе. Я думал о Д.Г.Лоуренсе. Думал о ночных экскурсиях Алисон Апдаль, которые в целом одобрял, хотя считал, что она могла бы выбрать спутника получше. Зато дочь будет опытнее отца и не будет строить никаких Волшебных Замков. Потом мои мысли опять заполнил Д.Г.Лоуренс. Середину книги я в основном написал, конец тоже был намечен, но как начать – я все еще не имел понятия. Нужно было первое предложение, что-нибудь казенное, из чего с легкостью вытекли бы тридцать – сорок вступительных страниц.

Я вернулся в кухню, в ее прохладу, и поставил чашку в раковину. Потом подошел к телефону и взял с полки телефонный справочник – тоненькую книжку толщиной с первый поэтический сборник с пасторальным фото на обложке – двое мальчиков удят рыбу. Мальчики, босые, но в толстых свитерах, сидели над синей холодной рекой, а за ними сплошной стеной громоздился лес, похожий на лохматые брови разбойника. При ближайшем рассмотрении фото показалось мне уже не пасторальным, а пугающим. Я тоже был босоног и тоже стоял – во сне – над холодной синей поверхностью воды. Я скорее открыл справочник и нашел нужный номер.

Пока телефон на другом конце посылал сигналы в пустоту, я всматривался сквозь строй ореховых деревьев в Дуэйна, уже едущего на своем тракторе к дальнему краю поля. Там он легко, как мотоцикл, развернул трактор и послал обратно. На третьем гудке она сняла трубку.

– Тетя Ринн? Это вы?

– Конечно.

– Это Майлс, тетя Ринн. Майлс Тигарден.

– Я знаю, что это ты, Майлс. Говори погромче, я не пользуюсь всеми этими новомодными штучками.

– Дуэйн говорил, что сообщил Вам о моем приезде.

– Что?

– Дуэйн говорил... Тетя Ринн, можно я сейчас к вам заеду? Я не могу спать и не могу работать.

– Понятно.

– Так можно заехать? Сейчас не слишком рано?

– Майлс, ты знаешь деревенских. Даже старики рано встают и работают.

Я накинул куртку и пошел через покрытую росой лужайку к своему “фольксвагену”. Когда я выехал на дорогу в том месте, где накануне Железный Дровосек прощалась с парнем – по всей видимости, Заком, – голос моей бабушки тихо, но отчетливо произнес те самые слова, что она говорила во сне: “Зачем ты вернулся?”Она как будто сидела сзади меня, и я даже ощущал ее запах – запах дыма. Я остановил машину и какое-то время сидел, обхватив голову руками. Я не знал, что ей ответить.

* * *

Лес начинался там, где от дороги отходила тропа к дому Ринн, и постепенно становился выше и гуще. Бледный утренний свет освещал грузные, заросшие мхом стволы деревьев. Впереди показалось светлое пятно – залитая солнцем стена курятника тети Ринн. Это было высокое здание, выкрашенное красной краской, с узкими окошками, похожими на кусочки головоломки. Дальше стоял ее дом, по-прежнему белый, но уже порядком облезший. Деревья вторглись на ухоженную когда-то лужайку и сомкнули ветви над крышей дома. Ринн уже стояла на крыльце, когда я вылез из машины, в ветхом синем платье, резиновых сапогах и старой армейской куртке со множеством карманов.

– Добро пожаловать, Майлс, – сказала она с норвежской певучестью. Лицо ее, еще более морщинистое, чем раньше, лучилось приветливостью. Один глаз закрывала молочно-белая пленка. – Ты не был здесь с детских лет, а теперь ты уже мужчина. Красивый, высокий. Ты похож на норвежца.

– Еще бы, – сказал я, – с такими предками. Я нагнулся поцеловать ее, но она протянула мне руку, и я пожал ее. Она носила перчатки без пальцев, и рука ее на ощупь напоминала кости, завернутые в ткань.

– Вы отлично выглядите, – заметил я.

– Ты очень добр. У меня есть кофе, если хочешь. В своей маленькой кухоньке она клала в печь поленья, пока стоящий на печи железный горшок не закипел.

Потянуло запахом свежего кофе.

– Ты на ногах в такую рань. Что-то случилось?

– Не знаю. Просто я не могу взяться за работу.

– Но дело не в твоей работе, Майлс.

– Не знаю.

– Мужчины должны работать. Мой жених хорошо работал, – ее глаза, такого же цвета, как у Алисон, но куда более мудрые, внимательно изучали меня сквозь кофейный пар. – Дуэйн хорошо работает.

– Что вы знаете о его дочери? – спросил я.

– Ее неправильно назвали. Дуэйну надо было назвать ее Джесси, в честь моей сестры. Это имя ей больше бы подошло. Непослушная девчонка, ей нужна строгость, – Ринн достала тарелку с плоскими печеньями, которые я хорошо помнил. – Но она лучше, чем многие думают.

– Вы все еще делаете лефсу? – я был приятно удивлен. В детстве это было для меня одной из самых привлекательных сторон долины.

– Конечно. Я еще не разучилась орудовать скалкой. Я взял толстое печенье и намазал слоем масла. На вкус лефса по-прежнему напоминала хлеб, который едят ангелы.

– Ты собираешься быть один этим летом?

– Я и сейчас один.

– Одному лучше. Тебе, – она специально подчеркнула это.

– Да, мне не очень везло в любви.

– Везло! – фыркнула она и наклонилась ко мне через стол. – Майлс, не ввязывайся в это.

– Во что? – я был изумлен.

– В долине сейчас большая беда. Ты слышал. Не вини себя ни в чем, просто держись в стороне и делай свою работу. Ты чужой здесь, Майлс, и люди знают это. Тебя в прошлом уже коснулась беда, и ты должен избегнуть ее сейчас. Джесси боялась, что ты попадешь в беду.

– Да? – вот таких разговоров я и пугался, когда был маленьким.

– Ты невинен, – те же слова, что говорила моя бабушка во сне. – Но ты знаешь, о чем я говорю.

– Не беспокойтесь. Девочки меня не очень привлекают. Но что вы сказали о невинности?

– Это значит, что ты слишком многого хочешь, – сказала она. – Съешь еще или поможешь мне собрать яйца?

Я помнил, что она сказала о работе, поэтому встал и пошел за ней к курятнику.

– Иди тише, – предупредила она. – Их легко перепугать, и в панике они могут покалечить друг друга.

Осторожно она отперла дверь высокого красного здания. Сперва мне в нос ударил ужасный запах – смесь золы, помета и крови, – потом глаза мои привыкли к темноте, и я увидел кур, сидящих в клетках рядами, как книги на полках. Сцена показалась мне пародией на лонг-айлендский лекционный зал. Когда мы вошли, несколько птиц закудахтали. Я стоял в месиве из грязи, навоза, перьев и яичной скорлупы.

– Смотри и делай, как я, – велела Ринн. – Я не вижу при таком свете, но знаю, где они все.

Она подошла к ближайшей клетке и подсунула руку под курицу, которая начала дико вертеть головой. Рука появилась с двумя яйцами, нырнула обратно и вернулась с еще двумя. К яйцам прилипли перья и еще что-то белое.

– Начинай с того конца, Майлс. Там корзина на полу. Она уже прошла свою половину, а я выгреб из-под несчастных кур всего с десяток яиц – толстый бинт Дуэйна сильно мешал мне. Куры волновались все больше; одна из них чувствительно клюнула меня в руку.

Наконец мы завершили свой труд и выбрались на воздух. Я несколько раз глубоко вдохнул, очищая легкие.

– Спасибо за помощь, – сказала Ринн. – Из тебя может получиться хороший работник, Майлс.

Я взглянул сверху вниз на высохшую фигурку в ветхой одежде:

– Так ты расскажешь мне, о чем ты говорила с бабушкой Джесси? И вообще, что это значит?

Она улыбнулась и стала похожа на китайскую статуэтку.

– Это значит, что я говорю с ней, – невозмутимо сказала она, и прежде чем я успел вмешаться, продолжила. – Джесси наблюдает за тобой. Она всегда тебя любила и хочет тебя уберечь.

– Мне это лестно. Быть может... – я хотел пересказать ей свой сон, но не решался, боясь, что она придаст ему слишком большое значение.

– Что? – старуха выглядела встревоженной. – Что ты говоришь? Я иногда плохо слышу.

– Почему ты боишься, что я попаду в беду с Алисон Апдаль? По-моему, это слишком даже для меня. Ее лицо посуровело, утратив всю приветливость.

– Я имела в виду Алисон Грининг, Майлс. Твою кузину Алисон.

– Но, – я хотел сказать “Но я же люблю ее”,но вовремя удержался.

– Извини. Я не могу больше говорить, – она отошла от меня, потом обернулась. По-моему, она смотрела на меня глазом, который закрывало бельмо. Она казалась мне рассерженной, но, быть может, это была просто усталость.

– Тебе всегда рады здесь, Майлс, – с этими словами она взяла корзины, свою и мою, и направилась к дому.

Я уже проехал церковь, когда вспомнил, что хотел купить у нее дюжину яиц.

* * *

Я поставил машину и вошел в дом. Внутри по-прежнему было холодно, хотя температура на улице поднялась за семьдесят. Наверху я сел за стол и попытался думать. Д.Г.Лоуренс казался еще более чужим, чем накануне. Последние слова тети Ринн о моей кузине взволновали меня. Слышать, как кто-то другой говорит об Алисон Грининг, было равносильно тому, как кто-нибудь пересказывал бы мне мои сны. Я пролистал страницы “Белого павлина”, но читать не мог. Упоминание ее имени выбило меня из колеи. Я использовал его в качестве оружия против Дуэйна, а теперь тетя Ринн побила этим же оружием меня.

Снизу послышался какой-то шум. Хлопнула дверь? Следом – звук шагов. Конечно, это Алисон Апдаль. Я согласен был с тетей Ринн – она лучше, чем кажется, – но в этот час я не настроен был терпеть ничье вторжение на мою территорию.

Я отодвинул стул и спустился вниз. В комнате никого не было. Тут что-то звякнуло в кухне.

– А ну выходи! – скомандовал я. – Если хочешь ко мне в гости, дождись приглашения. А сейчас мне нужно работать.

Звяканье прекратилось.

– Давай-давай, выходи из кухни!

Передо мной предстала крупная бледнолицая женщина, вытирающая руки о полотенце. В ее глазах, увеличенных толстыми очками, застыл ужас.

– О Боже, – простонал я. – Кто вы? Ее губы беззвучно зашевелились.

– Простите, ради Бога. Я думал, это кто-то другой.

– Я...

– Простите, простите. Садитесь, пожалуйста.

– Я миссис Сандерсон. Я думала, все в порядке. Я пришла работать, дверь была открыта... Вы – вы сын Евы? – она отодвинулась от меня и чуть не упала, запнувшись о порог кухни.

– Да сядьте вы! Я правда сожалею. Я не хотел... – она все еще отступала от меня, заслоняясь полотенцем, как щитом. Глаза ее были выпучены, что под очками выглядело еще ужаснее.

– Вам нужна уборщица? Дуэйн на той неделе сказал, чтобы я пришла сегодня. Я не знала, нужно ли приходить после этого... после этого ужаса, но Ред сказал, чтобы я пришла, “не бери в голову”, сказал он.

– Да, да. Я хотел, чтобы вы пришли. Прошу вас, простите. Я не знал, что это вы. Пожалуйста, присядьте.

Она тяжело опустилась на один из стульев. Лицо ее пошло красными пятнами.

– Я рад вам, – сказал я тихо. – Думаю, вы знаете, что вам нужно делать? Она кивнула.

– Я хочу, чтобы вы приходили утром, готовили мне завтрак, мыли посуду и убирали дом. И то же самое на ленч. Вы согласны? И еще – комнату, где я работаю, я хочу убирать сам.

– Комнату...

– Наверху, – показал я. – Я по утрам буду сидеть там и работать, поэтому вы будете звать меня, когда завтрак будет готов. Вы делали когда-нибудь такую работу?

На ее испуганном лице промелькнуло негодование:

– Я сорок лет вела дом.

– Да, конечно. Я об этом не подумал, простите.

– Дуэйн сказал вам, про машину? Что я не могу водить? Вам придется самому покупать продукты.

– Да, конечно. Я как раз сегодня поеду. Хочу посмотреть Арден.

Она так же испуганно смотрела на меня. Я понимал, что обидел ее, но не мог остановиться. Она раздражала меня. Будь на ее месте Железный Дровосек, я бы не вел себя так.

– Я прошу пять долларов в неделю.

– Не глупите. Это стоит не меньше семи. К тому же, я могу за первую неделю заплатить вам авансом.

Я достал из бумажника семь долларовых бумажек и разложил перед ней на столе.

– Я сказала – пять.

– Назовите остальные два прибавкой за вредность. И сегодня можете не беспокоиться о завтраке. – Я встал рано и уже позавтракал. Ленч у меня около часа. Вымоете посуду после ленча и можете идти, если комнаты внизу кажутся вам достаточно чистыми. Хорошо? Я правда жалею, что накричал на вас. Повторяю, что принял вас за другого.

– Угу. Я сказала – пять.

– Я не хочу эксплуатировать вас, миссис Сандерсон. Для успокоения моей совести, возьмите еще два доллара.

– Фото пропало. Из гостиной.

– Я взял его наверх. Ладно, я займусь своей работой, а вы займитесь своей.

* * *

Показания Туты Сандерсон 18 июля

Такие люди всегда ведут себя странно. Он вел себя, как ненормальный, и еще пытался подкупить меня лишними двумя долларами. Но с нами здесь такое не пройдет, правда? Ред сказал, чтобы я не ходила к нему, но я пошла, иначе как бы я узнала столько о его замыслах?

Хотела бы я, чтобы Джером был жив. Уж он поговорил бы с этим типом по-мужски.

Но скажите мне – кто мог знать, что все так случится?

* * *

Я тупо сидел за столом, не в силах выдавить из себя ни одной мысли касательно Д.Г.Лоуренса. Я осознал, что мне у него ничего не нравится, кроме двух романов. Если я опубликую книгу о Лоуренсе, я буду обречен заниматься им до конца своих дней. В любом случае, работать я не мог. Я положил голову на стол и сидел так некоторое время, чувствуя, как фотография Алисон легко касается моих волос. От нее, казалось, распространяется тепло, от которого вена на моей шее начала пульсировать. Спускаясь вниз, я заметил, что у меня дрожат колени.