Текст книги "Горбун, Или Маленький Парижанин"

«Я – малыш Лагардер, – объявляет он нам. – Матушка Бернар умерла».

Несколько дворян, бывших в зале, возымели охоту посмеяться над ним. Наш херувимчик покраснел, опустил глаза, разозлился, и вмиг все они оказались на полу. Истинный парижанин! Тонкий, гибкий, грациозный, как женщина, но крепкий, как сталь.

Через полгода у него случилась ссора с одним из наших помощников, который позволил себе насмехаться над его талантами ныряльщика и человека без костей. Кровь Христова! Бедняге помощнику пришлось очень худо.

А через год он играл со мною, как я играл бы с любым из господ королевских волонтеров, не в обиду им будь сказано.

Потом он завербовался в солдаты, но убил своего капитана и дезертировал. В немецкую кампанию он вступил в отряд охотников де Сен-Люка, но отбил у Сен-Люка его любовницу и дезертировал. Маршал де Виллар1616
  Виллар, Луи Эктор, герцог де (1653-1734) – французский государственный деятель и военачальник, в начале войны за испанское наследство командовал французской армией в Германии и нанес поражение герцогу Баденскому.


[Закрыть] приказал ему ворваться во Фрайбург в Брайсгау; он вышел оттуда один, без команды, и привел с собой четырех здоровенных неприятельских солдат, связанных, как бараны. Маршал дал ему чин корнета, а он убил своего полковника и был разжалован. Такой вот мальчонка, черт подери!

Но господин де Виллар любил его. Да и как его было не любить? Господин де Виллар послал его к королю с донесением о победе над герцогом Баденским. Там Лагардера увидел герцог Анжуйский и захотел взять его к себе в пажи. Лагардер стал пажом, и началось такое! Придворные дамы дофины чуть ли не дрались с утра до вечера за его благосклонность. Пришлось дать ему отставку из пажей.

Но судьба в конце концов улыбнулась ему, и его взяли в гвардейскую легкую кавалерию. Разрази меня гром, я не знаю, почему он оставил двор – из-за женщины или из-за мужчины. Если из-за женщины, тем лучше для нее, а если из-за мужчины – de profundis!1717
  Из глубины (лат.). Начало покаянного псалма. (Псалмы, 129, 1), который читается как отходная над покойником.


[Закрыть]

Плюмаж умолк и залпом выпил стакан вина. Право же, гасконец вполне его заслужил. Галунье, словно поздравляя, пожал ему руку.

Солнце начало опускаться в лес. Карриг и его люди объявили, что им пора возвращаться к себе, поэтому решено было выпить напоследок за приятное знакомство, и тут Сальданья неожиданно углядел мальчика, который спускался в ров и явно старался остаться незамеченным.

Мальчику этому было лет тринадцать-четырнадцать, и выглядел он боязливым и испуганным. Одет он был, как одеваются пажи, но в его наряде не было цветов, по которым можно было бы определить, к какому дому он принадлежит; на поясе у него висела сумка нарочного.

Сальданья указал на мальчика приятелям.

– Черт возьми! – воскликнул Карриг. – Эта дичь от нас сегодня ускользнула. Недавно мы чуть лошадей не загнали, преследуя его. Губернатор Венаска завел у себя таких вот шпионов, и уж этого-то мы должны поймать.

– Правильно, – согласился гасконец, – но только не думаю, что этот юный пройдоха служит губернатору Венаска. Тут, господин волонтер, кроется кое-что другое, и эта дичь принадлежит нам, не в обиду вам будь сказано.

Всякий раз, произнося эту фразу, гасконец зарабатывал очко у своих друзей.

В ров можно было спуститься двумя путями: по проезжей дороге и по вертикальной лестнице, устроенной в самом начале моста. Поэтому решено было разделиться на две группы и воспользоваться обоими путями. Когда мальчик увидел, что его окружили, он даже не попытался спастись бегством. Его рука скользнула под полукафтан.

– Пожалуйста, не убивайте меня! – закричал он. – У меня ничего нет.

Он принял наших героев за обычных разбойников. Надо сказать, таковыми они и выглядели.

– Говори правду, – обратился к нему Карриг. – Ты сегодня утром переходил через горы?

– Я? Через горы? – переспросил паж.

– Черта с два! – вступил в разговор Салдьданья. – Он пришел прямиком из Аржелеса. Ведь правда, малыш?

– Из Аржелеса? – повторил мальчик.

При этом взгляд его был направлен на низкое окно под мостом.

– Битый туз! Мы вовсе не собираемся сдирать с тебя шкуру, – сказал ему Плюмаж. – Ответь, кому ты несешь это любовное письмо?

– Любовное письмо? – вновь переспросил паж. Галунье бросил:

– Да ты, цыпленочек, похоже, родился в Нормандии.

Мальчик повторил:

– В Нормандии? Я?

– Придется его обыскать, – заключил Карриг.

– Нет! Не надо! – упав на колени, вскричал паж. – Не надо меня обыскивать, добрые люди!

Это было все равно, что дуть на огонь, чтобы погасить его. Галунье задумчиво объявил:

– Он не здешний. Он не умеет врать.

– Как тебя зовут? – спросил Карриг.

– Берришон, – мгновенно ответил мальчик.

– У кого служишь?

Паж молчал. Наемные убийцы и волонтеры, окружившие его тесным кольцом, начали терять терпение. Сальданья схватил мальчишку за ворот, а остальные наперебой повторяли:

– Говори, кому ты служишь!

– Уж не думаешь ли ты, маленький смельчак, что у нас есть время играть с тобою? – осведомился Плюмаж. – Дорогуши мои, обыщите его и покончим с этим.

И тут произошло нечто неожиданное: паж, только что выглядевший таким испуганным, решительно выхватил из-под полукафтана маленький кинжальчик, больше смахивающий на игрушку, стремительно проскочил между Фаэнцой и Штаупицем и со всех ног помчался к восточной оконечности рва. Но брат

Галунье на ярмарках в Вильде неоднократно выигрывал призы в состязаниях по бегу. Юный Гиппомен, благодаря своей быстроте завоевавший руку и сердце Аталанты1818
  Аталанта (миф.) – аркадская охотница, предлагавшая всем, кто добивался ее руки, состязаться в беге. Тех, кого обгоняла, она пронзала копьем. Гиппомен (по другому варианту Меланипп) сумел победить ее.


[Закрыть], и тот бегал хуже его. Галунье мгновенно догнал Берришона. Однако тот яростно сопротивлялся. Сольданье он нанес царапину своим кинжальчиком, Каррига укусил, а Штаупица несколько раз сильно пнул по ноге. Однако силы были слишком неравны. Поверженный наземь Берришон уже чувствовал на своей груди чью-то тяжелую руку, как вдруг словно молния ударила в толпу преследователей, обступивших его.

Вот именно, молния!

Карриг отлетел вверх тормашками и хлопнулся наземь шагах в четырех. Сальданья, повернувшись вокруг своей оси, врезался в крепостную стену, Штаупиц взревел и рухнул на колени, как бык от удара обухом, а Плюмаж – сам Плюмаж-младший! – перекувырнулся и распластался на земле. М-да…

И все это во мгновение ока и, можно сказать, одним ударом, произвел один-единственный человек.

– Ну и ну! – раздались голоса.

Вокруг нежданного пришельца и мальчика образовался широкий круг. Но ни одна шпага не покинула ножен. Взоры всех были потуплены.

– Ах ты, мой дорогой плутишка! – пробормотал Плюмаж, поднимаясь и потирая бок.

Он был в ярости, но под усами у него невольно засияла улыбка.

– Маленький Парижанин! – дрожащим то ли от чувств, то ли от испуга голосом протянул Галунье.

Подчиненные распростертого на земле Карриги, не обращая на него внимания, почтительно прикоснулись пальцами к шляпам и выдохнули:

– Капитан Лагардер!

5. УДАР НЕВЕРА

Да, то был Лагардер, красавчик Лагардер, буян и сердцеед.

Шестнадцать шпаг оставались в ножнах, шестнадцать вооруженных мужчин не решились оказать сопротивление восемнадцатилетнему юноше, который с улыбкой стоял, скрестив на груди руки.

Но ведь то был Лагардер!

И Плюмаж, и Галунье говорили правду, и в то же время не смогли подняться до истины. Сколько бы они ни славили своего идола, а всего сказать все равно не сумели бы. Он олицетворял собою юность – юность притягательную и пленительную, юность, которую с тоской вспоминают победоносные мужи, юность, которую не купишь ни завоеванными сокровищами, ни гением, воспарившим над обыденной посредственностью, юность в ее божественном, гордом расцвете – с волнистым золотом кудрей, радостной улыбкой на устах и победительным блеском глаз!

Нередко можно услышать: «Каждый человек однажды был молод. Так стоит ли столь громогласно воспевать этот дар, которым обладал всякий живущий?»

А вы встречали молодых людей? А если встречали, то сколько? Я, например, знавал двадцатилетних младенцев и восемнадцатилетних старцев. Людей же молодых я ищу. Я слышал о тех, кто знает и в то же время может, опровергая самую верную из пословиц1919
  Имеется в виду французская пословица: «Если бы молодость знала, если бы старость могла».


[Закрыть], о тех, кто подобно благословенным апельсиновым деревьям полуденных стран несет на себе одновременно плоды и цветы. О тех, кто в изобилии наделен всем – честью, сердцем, пылкой кровью, безрассудством, кто проходит свой недолгий срок светоносный и жаркий, как солнечный луч, щедро раздав полными горстями неистощимое сокровище своей жизни. Увы, нередко им отведен всего один день: ведь общение с толпой подобно воде, которая гасит любой огонь. И очень часто это великолепное богатство расточается ни на что, а чело, которое Бог отметил знаком незаурядности, оказывается увенчано всего лишь пиршественным венком.

Очень часто.

Это закон. У человечества в его гроссбухе имеются, точь-в-точь как у мелкого ростовщика, графы прихода и расхода.

Лагардер был роста чуть выше среднего. Он не походил на Геркулеса, но тело его свидетельствовало о гибкой и грациозной силе, присущей типу парижанина, равно далекого как от тяжеловесной мускулистости северян, так и от угловатой худобы подростков с наших площадей, прославленной пошлыми водевилями. У него были чуть волнистые светлые волосы, высоко зачесанные и открывающие лоб, который свидетельствовал об уме и благородстве. Брови, равно как тонкие, закрученные вверх усы, были черные. Нет ничего изысканней подобного несоответствия, особенно если карие смеющиеся глаза освещают матовую бледность кожи.

Овал лица, правильного, хотя и чуть вытянутого, римская линия бровей, твердый рисунок носа и губ – все это подчеркивало благородство его внешности, невзирая на общее впечатление бесшабашности. А жизнерадостная улыбка ничуть не противоречила горделивости, присущей человеку, носящему на бедре шпагу. Но есть нечто, что перо не способно воспроизвести, – привлекательность, изящество и юную беспечность, а также изменчивость этого тонкого, выразительного лица, способного, быть преисполненным, подобно нежному лицу женщины, томности в часы любви и внушать ужас во время сражения, словно голова Медузы2020
  Медуза Горгона – в греческой мифологии чудовище в виде женщины со змеями вместо волос, которая своим взглядом обращала в камень– всех смотревших на нее.


[Закрыть].

Но это видели только те, кто был убит, и те, кто был любим Лагардером.

На нем был щегольской мундир гвардейской легкой кавалерии, слегка уже потрепанный и поблекший, но как бы подновленный богатым бархатным плащом, небрежно закинутым на плечо. Красный шелковый шарф с золотыми кистями говорил о его ранге среди искателей приключений. Щеки его едва лишь порозовели после физических упражнений, которым он только что вынужден был предаваться.

– Стыда у вас нет! – с презрением бросил он. – Измываться над ребенком!

– Капитан… – попытался было объяснить Карриг, успевший встать на ноги.

– Молчать! А это что за головорезы?

Плюмаж и Галунье со шляпами в руках приблизились к нему.

– О! – насмешливо воскликнул он. – Мои покровители! Кой черт вас занес так далеко от улицы Круа-де-Пти-Шан?

Он протянул им руку, но с видом монарха, который милостиво соизволяет поцеловать себе кончики пальцев. Мэтр Плюмаж и брат Галунье почтительно коснулись ее. Надо бы сказать, что рука эта в прежние времена частенько раскрывалась перед ними, полная золота. У покровителей не было оснований жаловаться на своего протеже.

– А остальные кто? – осведомился Анри. – Вот этого я где-то видел, – показал он на Штаупица. – Ну-ка, напомни, где?

– В Кельне, – смущенно ответил немец.

– Верно. Ты один раз уколол меня.

– А вы меня двенадцать, – смиренно признался Штаупиц.

– Ого! – продолжал Лагардер, взглянув на Сальданью и Пинто. – Парочка моих противников из Мадрида…

– Ваше сиятельство, – забормотали разом оба испанца, – то было недоразумение. Не в нашем обычае сражаться двое против одного.

– Как! Двое против одного? – воскликнул Плюмаж, гасконец из Прованса.

– А они утверждали, что не знают вас, – сообщил Галунье.

– А вот этот, – Плюмаж указал на Пепе Убийцу, – высказывал желание встретиться с вами.

Пепе заставил себя выдержать взгляд Лагардера. А Лагардер только переспросил:

– Вот этот? – и Пепе, что-то пробурчав, опустил голову.

– Ну, а что касается этих двух храбрецов, – Лагардер кивнул на Пинто и Сальданью, – я в Мадриде представлялся только по имени Анри… Господа, – обратился он к мастерам фехтования, делая жест, имитирующий укол шпагой, – я вижу, что со всеми вами я в той или иной мере знаком. Кстати, вот этому молодцу я как-то раскроил череп оружием, распространенным у него на родине.

Жоэль де Жюган потер висок.

– Да, и осталась отметина, – буркнул он. – Палкой вы орудуете, как бог, это уж точно.

– Так что, друзья мои, со мной никому из вас не повезло, – продолжал Лагардер. – Но сегодня противник у вас был куда слабее. Подойди ко мне, дитя мое.

Берришон исполнил его приказ.

Плюмаж и Карриг заговорили разом, пытаясь объяснить, почему они хотели обыскать пажа, но Лагардер велел им замолчать.

– Что ты тут делаешь? – спросил он у мальчика.

– Вы человек добрый, и я не стану вам врать, – отвечал Берришон. – Я принес письмо.

– Кому?

Берришон с секунду молчал, и взгляд его скользнул по окну под мостом.

– Вам, – наконец сказал он.

– Давай сюда.

Мальчик вытащил из-за пазухи конверт и подал Лагардеру, после чего поднялся на цыпочки и шепнул ему на ухо:

– Я должен передать еще одно письмо.

– Кому?

– Даме.

Лагардер бросил ему свой кошелек.

– Ступай, малыш, – сказал он, – никто тебя не тронет. Мальчик убежал и вскоре скрылся за поворотом во рву.

Лагардер распечатал письмо.

– А ну, расступись! – приказал он, видя, каким тесным кругом обступили его волонтеры и мастера шпаги. – Вскрывать адресованное мне письмо я предпочитаю в одиночестве.

Все послушно отступили.

– Браво! – вскричал Лагардер, пробежав первые строчки. – Такие письма мне нравятся! Именно этого я и ждал. Убей меня Бог, этот Невер – учтивейший дворянин!

– Невер! – пронеслось среди наемных убийц.

– Что? Что? – разом воскликнули Плюмаж и Галунье. Лагардер направился к столам.

– Сначала промочим горло, – сказал он. – Я безумно рад. Хочу вам рассказать одну историю. Садись, мэтр Плюмаж, здесь, а ты, брат Галунье, сюда. Остальные могут устраиваться, кто где хочет.

Гасконец и нормандец, гордые таким отличием, уселись справа и слева от своего идола. Анри де Лагардер осушил кубок и сообщил:

– Надобно вам знать, что я изгнан и покидаю Францию.

– Изгнан? – ахнул Плюмаж.

– Когда-нибудь мы еще увидим, как его вздернут, – с искренней скорбью в голосе пробормотал Галунье.

– За что же вас изгнали?

К счастью, этот вопрос заглушил дерзкие, хотя и вызванные искренней любовью слова Амабля Галунье. Лагардер не спускал фамильярности.

– Вы знаете верзилу де Белиссана? – осведомился он.

– Барона де Белиссана?

– Бретера Белиссана?

– Покойного Белиссана, – уточнил бывший королевский гвардеец.

– Он мертв? – раздалось несколько голосов.

– Да, я его убил. Чтобы взять меня в эскадрон легкой кавалерии, король, как вы знаете, пожаловал мне дворянство. Я обещал вести себя осмотрительно и полгода был тише воды, ниже травы. Обо мне почти забыли. Но однажды вечером этот Белиссан решил дать взбучку какому-то бедному дворянчику из провинции, у которого даже усы еще не выросли.

– Вечно одно и то же, – вздохнул Галунье. – Прямо странствующий рыцарь какой-то.

– Помолчи, дорогуша, – шепнул ему Плюмаж.

– Я подошел к Белиссану, – продолжал рассказ Лагардер, – а поскольку я пообещал королю, когда его величество пожаловал мне титул шевалье, никому никогда не бросать никаких оскорблений, я просто-напросто выдрал барона за уши, как это делают в школе с проказниками. Ему это не понравилось.

– Я думаю, – пробормотал кто-то.

– Он нагрубил мне и за Арсеналом получил то, что ему уже давно причиталось: я парировал его выпад и проткнул насквозь.

– Ах, малыш! – воскликнул Галунье, забыв, что времена изменились. – У тебя здорово получается этот чертов удар с отбоем рапиры!

Лагардер расхохотался. Но вдруг в сердцах яростно ударил о стол оловянным кубком. Галунье решил, что пропал.

– И вот справедливость! – вскричал Лагардер, даже не взглянув на нормандца. – мне должны были бы дать награду за то, что одним волком стало меньше, а. меня осудили на изгнание.

Достойнейшее собрание единодушно согласилось, что это возмутительно. Плюмаж выругался и объявил, что в таком случае в этой стране не стоит надеяться на расцвет искусства фехтования.

– Что ж, я покорился. Я уезжаю. Мир велик, и я дал себе клятву, что сумею прожить где угодно. Но прежде чем пересечь границу, я решил позволить себе прихоть, нет, две: дуэль и любовное приключение. Так я решил попрощаться с прекрасной Францией.

– Расскажите, господин шевалье! – попросил Плюмаж.

– Скажите-ка, храбрецы, – спросил, вместо того чтобы исполнить просьбу Плюмажа, Лагардер, – вам случайно не доводилось слышать про удар господина де Невера?

За столом зашумели.

– Да мы только что говорили о нем, – сообщил Галунье.

– И каково же ваше мнение?

– Мнения разделились. Одни говорят: «Чушь!» Другие полагают, что мэтр Делапальм продал герцогу удар или серию ударов, которым тот может кого угодно поразить в лоб между глазами.

Лагардер задумался и вновь задал вопрос:

– А что вы, которые все превзошли по части фехтования, вообще думаете о секретных ударах?

Единодушное мнение было таково: секретные удары – это для простаков, любой удар можно отразить с помощью всем известных приемов.

– Вот и я так думал, – промолвил Лагардер, – пока не имел чести сойтись с господином де Невером.

– А сейчас? – раздалось со всех сторон, поскольку каждого это крайне живо интересовало: возможно, через несколько часов Невер своим знаменитым ударом отправит некоторых из них к праотцам.

– А сейчас, – ответил Анри де Лагардер, – дело другое. Вы только представьте: этот чертов удар долго не давал мне покоя. Честью клянусь, я заснуть из-за него не мог. Добавьте к этому, что о Невере все только и говорили. После его возвращения из Италии я повсюду, в любое время дня слышал одно: Невер! Невер! Невер! Невер самый красивый! Невер самый отважный!

– Уступая лишь одному человеку, которого мы прекрасно знаем, – прервал его брат Галунье.

На сей раз его высказывание встретило всецелое одобрение Плюмажа.

– Невер здесь, Невер там! – продолжал Лагардер. – Лошади Невера, земли Невера, оружие Невера! Его остроты, его удачливость в игре, перечень его любовниц… И вдобавок ко всему, его секретный удар! Дьявол и преисподняя! Мне это уже осточертело. Однажды вечером мой трактирщик подал мне котлеты a la Невер. Я вышвырнул тарелку в окно и ушел, не поужинав. Возвращаюсь домой и на пороге сталкиваюсь с моим сапожником, который принес мне сапоги по последней моде: сапоги a la Невер. Я его вздул, и это обошлось мне в десять луидоров, которые я швырнул ему в физиономию. Так этот негодяй заявил мне: «Господин де Невер однажды поколотил меня, но дал за это сто пистолей!»

– Ого! – задумчиво протянул Плюмаж.

По лбу у Галунье стекали струйки пота, так он переживал из-за терзаний своего дорогого Маленького Парижанина.

– И тут я понял, – решительно произнес Лагардер, – что скоро сойду с ума. Этому надо было положить конец. Я вскочил на коня и поскакал к Лувру, чтобы дождаться, когда он выйдет из дворца. Он вышел, и я обратился к нему по имени.

«В чем дело?»– осведомился он.

«Герцог, – ответил я, – я крайне надеюсь на вашу учтивость. Не могли бы вы при свете луны продемонстрировать ваш секретный удар?»

Он посмотрел на меня так, что я подумал, уж не принял ли он меня за беглеца из сумасшедшего дома.

Но нет, он все-таки спросил:

«Кто вы?»

«Шевалье Анри де Лагардер, – ответил я. – Его величество великодушно взял меня в легкую конницу, а до того я был корнетом у де Лаферте, прапорщиком у де Конти, капитаном в Наваррском полку, но всякий раз по собственной глупости оказывался разжалован».

«А, – протянул он, спешившись, – так вы – красавчик Лагардер? Я столько про вас слышал, что это мне уже надоело».

И мы дружно, рядком направились к церкви Сен-Жермен-л'Осерруа.

«Если вы, – начал я, – считаете меня недостаточно благородным, чтобы померяться со мной силой…»

Он был очарователен, нет, право, очарователен. Тут я должен отдать ему должное. Вместо ответа он ткнул меня шпагой между бровей, да так лихо, так чисто, что не отпрыгни я вовремя назад туаза на три, лежать бы мне на земле.

«Вот вам мой удар» – бросил он.

Я от всего сердца поблагодарил его, и это было самое лучшее, что я мог сделать.

«Еще один урок, если вас не затруднит», – попросил я.

«К вашим услугам», – согласился он.

Черт подери! И на сей раз он кольнул меня в лоб. Меня, Лагардера!

Наемные убийцы встревожено переглянулись. Оказывается, удар Невера не выдумка, а впрямь страшная штука.

– И вы так ничего не поняли? – робко, но настойчиво поинтересовался Плюмаж.

– Да нет, черт возьми, я видел там финту, да только отразить не успевал! – воскликнул Лагардер. – Этот человек стремителен, как молния.

– И чем же все кончилось?

– Сами знаете, разве стража даст мирным людям спокойно побеседовать. Появился ночной караул. Мы с герцогом расстались добрыми друзьями, дав друг другу обещание как-нибудь встретиться, чтобы я мог взять реванш.

– Раны Христовы! – вскричал Плюмаж, который гнул свое. – Да ведь он опять достанет вас этим ударом.

– Вот уж дудки! – усмехнулся Лагардер.

– Так вы знаете секрет?

– А как же! Я постиг его в тиши кабинета.

– И что же?

– Пустяк, детская забава.

Виртуозы рапиры облегченно вздохнули. Плюмаж вскочил.

– Господин шевалье, – обратился он к Лагардеру, – если вы еще помните о тех жалких уроках, что я с таким удовольствием давал вам, вы не откажете мне в просьбе. Ведь не откажете?

Лагардер машинально полез в карман, но брат Галунье с достоинством остановил его:

– Нет, нет, мэтр Плюмаж просит вас вовсе не о том.

– Что ж, я не забыл, – ответил Лагардер. – Чего ты хочешь?

– Научите меня этому удару. Лагардер тотчас же встал.

– Ну, конечно же, старина Плюмаж, – согласился он. – Это же по твоей профессии.

Они встали в позицию. Волонтеры и наемные убийцы окружили их. Правда, в отличие от первых вторые смотрели во все глаза.

– Черт возьми! – удивился Лагардер, когда его шпага соприкоснулась со шпагой Плюмажа. – Экий ты стал слабый! Значит так, отбиваешь терцой, прямой удар с отворотом! Парируешь! Прямой удар, глубокий выпад… парируешь и быстрый ответный удар, шпага вдоль шпаги противника и между глаз!

Каждое слово он сопровождал соответствующим движение.

– Силы небесные! – ахнул Плюмаж, отпрыгнув в сторону. – У меня в глазах миллион свечей вспыхнули! Ну, а как отразить его? – задал он вопрос, вновь становясь в позицию. – Отразить-то как?

– Да, как? – жадно зашумели его сотоварища

– Проще простого, – бросил Лагардер. – Ты готов? Терца, тут же в прежнюю позицию… прима, еще прима! Отклоняешь его шпагу и удерживаешь! Все!

Лагардер вложил шпагу в ножны. Галунье от имени всех рассыпался в благодарностях.

– Ну как, друзья, уловили? – поинтересовался Плюмаж, стирая со лба пот. – Ах, каков мальчик наш Парижанин!

Наемные убийцы закивали, а Плюмаж, усаживаясь, пробормотал:

– Это может пригодиться.

– И пригодится прямо сегодня, – заметил Лагардер, наливая себе вина.

Все взоры обратились к нему. Он маленькими глотками осушил кубок, после чего неспешно развернул письмо, которое вручил ему паж.

– Д кажется, говорил вам, что господин де Невер обещал реванш?

– Да, но…

– Я решил покончить с этим делом, прежде чем отправлюсь в изгнание. Я написал господину де Неверу, который, как я узнал, живет в своем замке в Беарне. Это письмо – ответ господина де Невера.

Все с еще большим удивлением воззрились на него.

– Невер все так же мил, – продолжал Лагардер. – Да, чертовски мил! Он – благороднейший дворянин в полном смысле слова, и когда я сражусь с ним и отведу душу, я готов любить его как брата. Он согласился на все мои условия: время, место…

– И когда же вы встречаетесь? – с тревогой осведомился Плюмаж.

– Когда стемнеет.

– Сегодня?

– Да, сегодня.

– И где?

– Во рву замка Келюс.

Воцарилось молчание. Галунье приложил палец к губам. Его компаньоны старались сохранять спокойствие.

– Почему вы избрали это место? – продолжал выспрашивать Плюмаж.

– Это уже другая история, – усмехнулся Лагардер, – моя вторая прихоть. Чтобы убить время до отъезда, я имел честь принять командование над этими храбрецами волонтерами и постоянно слышал, что старый маркиз де Келюс – самый искусный тюремщик на свете. Надо отдать ему должное, он выказал незаурядный талант, чтобы заслужить прозвище Келюс-на-засове. А в прошлом месяце на празднике в Тарбе мне удалось увидеть его дочку Аврору. Клянусь честью, она прекрасна! Так вот, после встречи с господином де Невером я намерен немножко утешить прелестную затворницу.

– Капитан, а ключ от тюрьмы у вас есть? – махнув в сторону замка, спросил Карриг.

– Я уже столько крепостей взял приступом, – улыбнулся Маленький Парижанин, – что и сюда войду – через ворота, через окно, через трубу, короче, пока еще не знаю как, но войду.

Солнце уже скрылось за лесом Эн. Смеркалось. В нескольких окнах замка загорелся свет. Изо рва вынырнула темная фигура. То был юный паж Берришон, надо полагать, исполнивший данное ему поручение. Сворачивая на тропу, ведущую в лес, он издали поклонился своему спасителю Лагардеру.

– Что ж вы, негодяи, не смеетесь? – удивился Маленький Парижанин. – Вам что, не кажется забавным это приключение?

– Напротив, – возразил брат Галунье, – слишком забавным.

– Я хотел бы знать, – крайне серьезным тоном осведомился Плюмаж, – упоминали ли вы про мадемуазель де Келюс в своем письме Неверу?

– Черт возьми, разумеется. Мне пришлось написать обо всем. Должен же я был объяснить, почему предлагаю для встречи столь удаленное место.

Наемные убийцы переглянулись.

– Что такое? В чем дело? – удивился Лагардер.

– Мы думаем, – вступил в разговор Галунье, – что весьма кстати оказались здесь, поскольку можем быть вам полезными.

– Совершенно верно, – подтвердил Плюмаж, – мы можем поддержать вас.

Лагардер расхохотался: уж очень нелепым показалось ему это предложение.

– Вы не станете так смеяться, господин шевалье, – напыщенно обратился к нему гасконец, – когда я вам кое-что сообщу.

– Ну, давай выкладывай.

– Невер приедет не один.

– Экий вздор! С чего бы это?

– После того, что вы написали ему, ваша встреча перестает быть забавой. Одному из вас сегодня ночью придется умереть. Невер – муж мадемуазель де Келюс.

Плюмаж-младший ошибался, думая, что Лагардер после сообщения не станет смеяться. Напротив, он рассмеялся от всей души.

– Браво! – вскричал он. – Тайный брак! Прямо-таки испанский роман! Дьявол и преисподняя! Вот это называется повезло! Я даже не смел надеяться, что мое последнее приключение так обернется!

– И подумать только, таких людей у нас изгоняют! – с искренней скорбью пробормотал брат Галунье.