Текст книги "Карнавальная ночь"

– Я вполне доволен тем, что я есть, – сухо ответил третий клерк, – но я не понимаю по-китайски!

– Во франкмасонстве, – продолжал старший клерк, – есть Великий Восток и есть другие ложи. Вот и вся премудрость. Таким же образом устроена и организация, о которой я говорил, – главный центр и подчиненные центры, то бишь предприятие Лекока, предприятие Шварца и другие… Барон Шварц в настоящее время является банкиром первой ступени.

Теперь и низшие, и высшие чины внимательно слушали.

– Я пока не смекну, в чем суть, – сказал Летаннер, – но звучит заманчиво. Давай выкладывай все, что знаешь.

– Простые масоны не посвящены в тайну, точно так же, как священникам при царе Соломоне было далеко до хитроумного правителя, – продолжал Комейроль. – В многоступенчатой организации невозможно всем быть на равных. Но не беспокойтесь, вы узнаете достаточно, чтобы понять, как поступить. Я полагаю, что у Создателя – так они называют великого мэтра, и тут я ничего не могу поделать, – я полагаю, что у Создателя есть десяток таких банкиров, как барон Шварц, кроме того, у него есть свой «барон Шварц» в промышленности, «барон Шварц» в юриспруденции, «барон Шварц» в науке… И это истинная правда, я могу назвать вам этих людей. Но я также полагаю, что у Создателя не все вакансии заняты. Настоящий барон Шварц явился в Париж лет семь-восемь назад с ветром в кармане. Если из него сделали значительного человека, то почему нельзя сделать из других? Все зависит от прихоти великого мэтра. Так вот мы здесь собрались для того, чтобы сотворить нового «барона Шварца»!

– Именно! – подтвердил месье Бофис, улыбаясь присутствующим. – Все очень просто, дети мои.

– Ну, если потребуется лишь незапятнанное имя… – начал Жафрэ, заметно смягчившись.

– Ты предлагаешь свое? – перебил старший клерк. – Спасибо, но оно не звучит, и к тому же ты слишком любишь животных в ущерб людям. Я бы предпочел Летаннера.

– Он к вашим услугам! – отозвался польщенный журналист. – Благодаря своему перу когда-нибудь этот молодой человек может стать знаменитостью.

– Перо тут ни при чем, – пояснил Комейроль. – Меня больше привлекает то обстоятельство, что в Арденнах существует торговый дом Летаннера, доход которого от продажи сукна равняется двадцати пяти миллионам ежегодно.

Присутствующие оживились. Последняя краткая фраза Комейроля приблизила почтенное собрание к пониманию дела намного быстрее, чем предыдущая пространная речь. Идея стала принимать четкие очертания. Доброжелательные улыбки заиграли на лицах клерков, и даже Жафрэ покинул дух противоречия.

– Я и не думал зарывать свой капитал в землю – произнес он. – Как только мне разъяснят практическую пользу, я всегда готов вступить в дело. Я предлагаю выпить за здоровье нашего уважаемого друга и мэтра Петрюса Комейроля! Замечу, что имя Комейроля хорошо известно на площади Монпелье, но оно и вполовину не так известно, как его скромность… я хочу сказать, что скромность нашего уважаемого друга и мэтра позволяет ему… нет, мешает… Постойте, сейчас я скажу: мешает ему претендовать на положение, которого он вполне заслуживает!

Жафрэ поднял бокал в приветственном жесте и уже собрался было поднести его к губам, но вдруг вскочил, а затем рухнул на стул, сильно побледнев. Дрожащей рукой он указал на окно.

– Там! – сказал он. – Нас подслушивают! Я видел лицо за окном.

Алжирские занавески сходились неплотно, в щели между ними поблескивало стекло, покрытое пятнами влаги. Все обернулись к окну. За ним маячила неясная тень. Летаннер и младшие клерки одновременно бросились к окну, но, прежде чем они схватились за шпингалет, тень исчезла.

ВТОРОЕ ОКНО

На маленькую террасу «Нельской башни», как уже было сказано, сообщавшуюся с садом, выходило два окна двух соседствующих кабинетов. В одном кабинете заседали наши будущие компаньоны, другой сейчас пустовал, и окно в нем было крепко заперто. Летаннер и два младших чина спустились по боковым ступенькам, а точнее говоря, по двум укрепленным приставным лестницам, с террасы в сад, где никого не нашли.

– Нам, должно быть, примерещилось, – сказали они, воротясь.

Жафрэ покачал головой и пробормотал:

– Я сам видел, меня глаза не обманывают!

Про себя он решил проявлять крайнюю осторожность и отныне молчать, как рыба.

– Идет карнавал, – сказал Комейроль, когда окно было вновь заперто. – Возможно, какому-то глупому шутнику пришло в голову нас разыграть. В любом случае, я могу смело утверждать, что все, содеянное и сказанное здесь нами, ни в коей мере не противоречит закону. Граждане Франции благодаря завоеваниям восемьдесят девятого года имеют неотъемлемое право обедать в ресторане, беседуя о своих делах. Декларацию прав человека еще никто не отменял. Будем говорить потише, но не дадим себя запугать ни случайному прохожему, ни тайному недоброжелателю.

– И ближе к делу! – вмешался месье Бофис, в голосе которого зазвучали властные нотки. – Ты топчешься на месте, дружище. Так не пойдет!

– Прежде всего я хотел бы поблагодарить дорогого друга Жафрэ за добрые слова обо мне и о репутации, которой пользуется моя семья. Я с удовольствием занял бы место председателя в нашем товариществе, и, возможно, у меня есть на это кое-какие права, но не будем забывать, что нотариальная контора Дебана охвачена огнем. Именно это обстоятельство стало отправным пунктом нашей беседы. Когда нотариальная контора Дебана сгорит дотла, то имя ее старшего клерка будет немедленно покрыто позором. И тогда все, что ему останется, – это уйти со сцены, стать невидимкой, однако втайне сохраняя влияние на своих товарищей, если, конечно, те не откажут ему в доверии… Нам нужен Мальвуа.

– Почему Мальвуа? – спросил Жафрэ, в котором любопытство одержало верх над страхом.

– Потому что Мальвуа – знатный человек, по недоразумению оказавшийся в нотариальной конторе. Каждую неделю он получает записочки с приглашениями на балы в Сен-Жерменское предместье. Я видел эти записочки: «Мой дорогой кузен…», «Мой дорогой племянник…», «Мой дорогой шевалье…» Четвертый клерк Мальвуа состоит с ними в родстве, его девятилетняя сестра мадемуазель Роза де Мальвуа воспитывается в монастыре вместе с маленькими герцогинями. Мальвуа нам не чета, он не какой-нибудь первый встречный, он шевалье Леон Гарнье де Мальвуа… И согласитесь, друзья, весь его вид и повадки выдают в нем дворянина.

– Что правда, то правда, – подтвердили присутствующие, – повадки у него дворянина.

– Так в чем же состоит наше предприятие? Вы уже начинаете понимать, но вам пока неизвестны подробности…

– Объясните все без утайки! – потребовал Жафрэ.

– Расставь все точки над «i», – подхватил Летаннер. – А потом я скажу, станет ли Мальвуа в этом участвовать, или нет.

– Уважаемые господа и коллеги, – продолжал Комейроль, утирая пот со лба. – По слухам, порох знали еще во времена Карла Великого, но только не умели им пользоваться. Вот и Создатель не выдумал ничего нового, он просто-напросто учредил семью, чьей надежной основой стало право старшинства. Не надо проявлять нетерпения, я вовсе не собираюсь вдаваться в пошлую философию, речь идет о вещах весьма серьезных. Что означает право старшинства? Или, иными словами, что означает передача власти по наследству в некоем сообществе? Это естественный закон, создающий могучее единение всех сил, это причинная связь, математический рычаг, позволяющий действовать без усилий и потери энергии. Это вещь простая и великая, завещанная нам славными народами древности: нация под властью наследственного правителя, семья под властью законного хозяина, – и добавлю для пущей ясности – торговый дом, подчиняющийся своему бессменному главе!

До сих пор я говорил о правах старшего, но в чем же состоит его долг? Его жизнь проходит в неустанных и порою изнурительных трудах на благо тех, за кого он принял на себя ответственность. Не все за одного, но один за всех! Старые байки никого не интересуют, мне безразлично, что будут болтать злые языки над моей могилой. Я жажду лишь позволения упрочить мое благосостояние, дабы умножить свои доходы и усилить влияние. И заметьте, мои претензии не идут дальше положения младшего в нашей семье. Я король лишь на время карнавала, но я не чувствую в себе склонности быть правителем остальные дни в году. Править людьми – это призвание!

Младшие составляют большинство, они убивают старших, и это считается естественным. Но в один прекрасный день большинство выродков узаконит осквернение таинства брака. Я не преувеличиваю, все к тому идет. Всякий священник-расстрига дерзает оскорблять Христа, а невеста, сбежавшая из-под венца, плюет на свадебные платья других. Я не сетую на подобные нравы, они – оборотная сторона вечных законов, благодаря которой пишутся серьезные трактаты и романы нам на забаву.

Однако я, как человек думающий, страшащийся нужды и любящий земные блага, я хочу восстановить право старшинства, хочу возвести на трон правителя державного и благодетельного, действующего в моих интересах. Мне жаль свободных рабочих, создающих богатство фабриканта и умирающих от голода, потому что хозяин ничего не должен своим свободным сотрудникам, кроме скудного жалованья. Я не желаю быть свободным такой ценой. Я предпочту господина, хлопочущего для меня, по видимости повелителя, а на самом деле устроителя жизни нашей семьи, которому подчиняются все ее живые силы.

Я отдам ему не только мои деньги, но и мой скромный труд. Он приказывает, я подчиняюсь. Наш господин располагает нашими средствами и нашими личными достоинствами и способностями. И вот загадка! Уж не знаю почему, но правила арифметики в этом случае не срабатывают. В подобном единении силы десятерых не просто складываются, они умножаются. Сознательно перестав существовать каждый сам по себе, эти десятеро обретают мощь сотни. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

Но поскольку я человек современный и приверженец той религии, чья догма запечатлена в проникновенных и, возможно, возвышенных словах «После меня хоть потоп!», я не собираюсь трудиться ради будущих наследников, которые посмеются надо мной, как посмеялись над королем Пруссии. Я хочу наслаждаться жизнью. Чечевичная похлебка хороша в том возрасте, когда аппетит силен. Поэтому я хочу быть уверен, что придет день, когда я смогу свернуть шею курочке, несущей золотые яйца, когда смогу разбить свою копилку.

Вот в чем ошибка древнего права старшинства! Оно было великим, оно заботилось о людях, и они же его предали смерти. Что ж, что сделано, то сделано. Но мы, братья мои, пребудем малыми в мире сем и заживем в свое удовольствие. Да здравствуем мы, живущие при невидимом троне, а другие пусть идут ко дну!

Речь воодушевившегося оратора была прервана горячими аплодисментами и одобрительными возгласами, в которых потонул странный шум, раздавшийся в соседнем кабинете, словно там окно открылось. Впрочем, на улице дул сильный ветер.

– Так, кажется, кое-что проясняется, – сказал Летаннер. – Но вернемся к Леону Мальвуа. Чем же займется правитель нашей семьи?

– Всем, – помолчав, тихо ответил Комейроль.

– Что это означает? – настаивал Летаннер. Старший клерк вновь заставил ждать ответа, а потом медленно произнес:

– Надо завладеть состоянием, огромным состоянием. В потрепанных папках нотариальной конторы Дебана хранится секрет, который стоит миллионы.

Все молча слушали. Комейроль добавил значительным тоном:

– Человек, создавший агентство Лекока, банк Шварца и другие замечательные предприятия, ручается, что у его подопечных не будет неприятностей с законом.

– Браво! – воскликнул обрадованный Жафрэ. – Я о таком всегда мечтал. Теперь все возможно! Вы же знаете, котелок у меня варит отлично. У меня столько блестящих и… опасных идей.

Летаннер покачал головой.

– Не рассчитывайте на Леона Мальвуа, – сказал он. – Вы правильно сказали: Леон – дворянин. Я также думаю, что его родственники ищут средства, чтобы выкупить нотариальную контору Дебана.

Собрание разразилось смехом.

– Выкупить нотариальную контору Дебана! – воскликнул король Комейроль. – Выкупить дырку от бублика, жилетку без рукавов, телегу без колес! Пойди к этому молодому безумцу, Летаннер, ты умеешь красиво говорить, и скажи ему, что могущественная организация обеспечит ему тысячу процентов прибыли с его капитала, сделает его депутатом через три года, пэром Франции через шесть лет…

– Мой дорогой, – перебил Летаннер, – я тоже сердит на него, ибо его неуступчивость может испортить все дело, но Леон Мальвуа честен, как полсотни невинных младенцев. Более того, он малый упрямый и отважный. Он может одним пинком отправить вашу организацию ко всем чертям.

Лицо господина Бофиса омрачилось. Обменявшись взглядом со старшим клерком, он сказал, понизив голос:

– Создатель хочет, чтобы был дворянин… Ну что ж! Дворянин будет любой ценой!

– Да мы его сами сделаем, черт побери! – вмешался Летаннер, бывший не слишком щепетильным человеком.

– Нужен настоящий дворянин! – внушительно напомнил Бофис.

– Будет у нас дворянин! – воскликнул Комейроль, которому непереносимо было видеть, как великое предприятие застопорилось из-за сущего пустяка. – Какого дьявола, дворяне не заморская редкость! Нас здесь восемь отчаянных парней. На всех сыщется не менее полусотни знакомых виконтов. Положим, семьдесят пять процентов из этой полусотни поддельная знать, но останется еще дюжина. Я обязуюсь найти вам виконта, настоящего виконта, высшей пробы и отменного вида при условии, что мы разделим наш капитал на девятерых.

– Решено, – дружно поддержало его собрание. – Делим на девятерых!

– На десятерых! – раздался за спинами присутствовавших властный и звучный голос.

Собрание словно громом поразило. Несмотря на тревогу, поднятую получасом ранее тенью, промелькнувшей за окном, заговорщики настолько увлеклись беседой, что напрочь забыли об осторожности. Все вздрогнули, взгляды, исполненные ужаса, обратились к распахнутой двери кабинета.

Обстановка кабачка весьма располагала к эффектным явлениям. Папаша Ланселот, человек со вкусом, не преминул придать своему заведению особый колорит в соответствии с названием. За исключением алжирских занавесок и настенных часов, украшенных изображением чувствительной сцены из «Матильды» в исполнении мадам Котен, все здесь напоминало о средних веках. Замызганный стол покоился на четырех толстых гнутых ножках; со щербатых балок потолка картинно свисала паутина, на которую и тратиться не пришлось; еловые двери были выкрашены под дуб; стены, сложенные из грязи и плевков, непритязательный художник раскрасил под строительный камень, выглядевший столь черным, столь потрескавшимся и неотесанным, что, попав сюда, можно было и впрямь подумать, что вы оказались на улице Фуар, неподалеку от Пикардийского коллежа в благословенные времена коротких плащей Монтегю!

Костюмы присутствовавших удачно сочетались с обстановкой, но, похоже, для полноты картины не хватало именно того костюма, в который была облачена фигура, стоявшая в дверях.

Собранию явилась королева, та самая достославная королева, что заставляла трепетать переполненный зал Порт-Сен-Мартена от партера до галерки; королева, бледная под черной маской, в прорезях для глаз которой тлел огонь; таинственная и влюбленная королева, пресекавшая, согласно бульварным преданиям, ударом ножа шепоток о ее тайных низменных развлечениях.

И все же, бедные королевы! Чем же вы так досадили литераторам, что они всякий раз готовы вывалять вас в крови и грязи?!

Вы были прекрасны, вы были могущественны. Одного взмаха ваших нежных рук было достаточно, чтобы облагодетельствовать толпящихся у трона. Чем же вы так насолили этим драмоделам? Голова одной из вас, прекраснейшей из прекрасных, покатилась в корзинку палача с застывшей улыбкой на губах. За что? В этом мире нимб – тяжкая ноша, а от вашего чела исходят чересчур яркие лучи, о бедные прекрасные королевы!

Наша королева, жестокосердная королева утопленников и убийц, Маргарита Бургундская, предстала в черном прямоугольнике дверного проема во всем своем ослепительном величии – изысканный наряд былых времен, жемчуга, корсаж, шитый золотом, царская диадема, усыпанная камешками. Она стояла неподвижно, строгая маска скрывала лицо, так что видны были лишь мраморная линия лба и подбородок.

Однако маска не помешала присутствующим узнать неожиданную гостью с первого взгляда.

– Маргарита Бургундская! – послышались голоса, звучавшие отнюдь не приветственно.

Другие добавили:

– Маргарита Садула!

Королева сняла маску, открыв лицо удивительной красоты. Она была бледна, но на ее губах играла улыбка.

– Да, судари, – сказала она сурово, – Маргарита Бургундская, Маргарита Садула. – Затем, переменив тон, добавила с наигранной веселостью: – Добрый вечер, служащие Дебана! Вы решили перекусить перед сном. Я полагала, что найду здесь моего Буридана, Леона Мальвуа…

– Милая, – перебил Комейроль, вставая, – мы Мальвуа не сторожа. Возможно, в другой раз мы будем рады твоему неожиданному приходу, но сегодня…

– Но сегодня я вам мешаю, – в свою очередь, перебила Маргарита.

Она сделала шаг вперед, грациозно ступая и заставляя невольно любоваться собой. Она шла, улыбаясь, с высоко поднятой головой. Молодые люди не могли оторвать от нее восхищенных взглядов. Месье Бофис искоса поглядывал на нее с видом знатока.

– Господин Комейроль, – продолжала Маргарита, – у вас нет никакого права мне «тыкать». Разве мы друзья? Сомневаюсь. Будьте любезны, освободите мне место за столом, мне нужно с вами поговорить.

Оказавшись рядом с Летаннером, она протянула ему руку.

– Черт возьми, Маргарита, что ты болтаешь? – спросил тот.

Миляга Жафрэ уже был у двери, собираясь улизнуть.

– Я пришла по делу, – ответила красавица. – Никто не должен уходить!

Она села. От гнева у Комейроля задрожали губы.

– Скажите-ка, мы, оказывается, невежи! – проговорил он сквозь зубы. – Но с дамочками твоего пошиба выражений не выбирают…

– Присядьте, – сказала Маргарита.

Комейроль не послушался, но обвел присутствовавших взглядом, словно говорившим: «Хорошо бы выкинуть ее в окошко!»

– Я вошла через окно, но выйду через дверь, – сказала Маргарита, с удивительной точностью угадав желание Комейроля. Затем добавила добродушным тоном, свидетельствовавшим о ее абсолютной уверенности в себе: – Подумайте только, мне пришлось разбить стекло и проделать еще кучу всяких глупостей, чтобы узнать наверняка, о чем вы тут беседуете.

– Вы слышали?.. – начал старший клерк, и его неприязненный взгляд стал не на шутку угрожающим.

– Все, – перебила Маргарита. – Вы хорошо говорили, господин Комейроль. Представьте меня господину Бофису, посланцу дома Лекока.

– Пошла ко всем чертям! – прорычал старший клерк, прибегавший к ругательствам только в минуты безумного веселья или безумного гнева. – Мы не сказали ничего, что могло бы скомпрометировать нас, а тебе, голубушка, пора на танцульки!

Но тут вмешался господин Бофис. Сделав примирительный жест рукой, он сказал:

– Не стоит горячиться. Мадемуазель так хороша собой… само совершенство, клянусь честью!

– Вы ее не знаете… – начал Комейроль.

– Именно поэтому, ваше величество, я хотел бы с ней познакомиться. В спокойной обстановке. Много ли толку разбивать стекла… изнутри? – добавил он, приветливо улыбаясь Маргарите. – Но если разбить снаружи, то можно попасть куда хочется. Давайте объяснимся.

Старший клерк, сердито пожав плечами, уже собрался занять свое место, но в этот момент Жафрэ коротко вскрикнул и указал согнутым пальцем на дверь, через которую явилась Маргарита.

Взорам присутствующих предстало второе явление, совершенно отличное от первого. Распухшее лицо землистого цвета в обрамлении густой взъерошенной шевелюры, столь помятое и несчастное, словно принадлежало бедолаге, сбежавшему из лечебницы.

– Дурак! – первым нашелся Летаннер и расхохотался. – Кто следующий? Похоже, наше собрание становится публичным.

– Больше никто не придет, – прохрипел Жулу, словно с трудом выговаривая слова. – Я запер ставни.

– А ты-то зачем притащился? – воскликнул король Комейроль, схватив Жулу за шиворот.

Старшему клерку не следовало бы так поступать. Неподвижный взгляд Жулу не озарился гневом. Двигаясь будто во сне, он коснулся огромной ручищей груди Комейроля, и тот отлетел к стене.

– Я пришел, потому что она здесь, – бормотал себе под нос Жулу, не обращая внимания на присутствующих. – Куда она, туда и я. Я имею право следовать за ней. Она принадлежит мне, я купил ее задорого!

– Освободите место виконту! – сказала Маргарита. Последнее слово она нарочно выделила, и месье Бофис погладил рукой подбородок, с одобрительным интересом разглядывая вновь прибывшего.

Жулу опустился на стул Комейроля, уперся локтями в стол, положил голову на руки и умолк.

– Делить будем на десятерых, – медленно произнесла Маргарита в наступившем враждебном молчании. – Десятый перед вами. Теперь мы все в сборе, и не пора ли поговорить по существу? Не огорчайтесь появлению двух непрошеных гостей. Они вам пригодятся, и вы их ждали. Они всего лишь предупредили ваш зов, стоит ли придираться? Вы не согласны, господин Комейроль? Вы рассчитывали, что каштаны из огня будут для вас таскать другие? Не отчаивайтесь, в организации каждому найдется место в зависимости от его способностей. Ваша речь чрезвычайно заинтересовала меня. Поразмыслив, я решила, что вы правы… Однако прилично ли будет старшему управлять семьей, не будучи женатым? Вам недоставало женщины. Я вам ее предоставила.

Голова Жулу тяжело ударилась о стол, произведя немалый шум.

На речь Маргариты никто не отозвался, собрание хранило упорное молчание.

– Я предоставила вам женщину, – холодно и уверенно продолжила Маргарита. – Сейчас каждый за себя, но потом – не правда ли? – все будет наоборот, один за всех. Вы нашли на улице бумажник с весьма ценным содержимым. Вместо того чтобы передать его в руки комиссара полиции, вы его присвоили. Грешок вульгарный, не заслуживающий сурового наказания, и уж во всяком случае я не собираюсь злоупотребить знанием о вашей проделке, дабы обрести законные права в организации. Мои права также не основываются на тех смутных сведениях, известных мне, о махинациях таинственной организации, широко раскинувшей свои сети и заманившей в них представителей всех слоев нашего общества. Права мне предоставил совсем другой случай. Я живу в доме номер тридцать девять по бульвару Монпарнас, из окна моей кухни видно это заведение. Вот что мне удалось наблюдать сегодня вечером и ночью. Я прошу вас, господин Комейроль, слушать внимательно. Клерки Дебана ужинали здесь. Они покинули кабачок в тот самый момент, когда некий молодой человек, чье имя мне неведомо, получил удар кинжалом на углу улицы Кампань и бульвара…

– И ты еще имеешь наглость?.. – Комейроль покраснел от гнева.

– Я запретила вам «тыкать» мне, – парировала Маргарита, глядя в упор на старшего клерка. – Вы до сих пор всего-навсего заурядная канцелярская крыса. Я же, когда захочу, стану виконтессой.

– Очаровательная женщина, – произнес месье Бофис, наливая себе рюмку водки. – С какой удивительной легкостью она изъясняется!

Жафрэ потер руки и пробормотал:

– Топить Комейроля!

Летаннер слушал. Младшие чины нотариальной конторы развлекались, словно на спектакле.

– Что касается наглости, – продолжала Маргарита, – у меня ее столько, сколько нужно, ни больше и ни меньше… Так вот, окно моей гостиной выходит на бульвар. Насколько я могла видеть, нападение на неизвестного молодого человека, одетого в костюм Буридана… вашей компании недостает Буридана. Господа, произошла одна из тех пьяных ссор, что плохо кончаются. Я припоминаю, что, когда вы покинули «Нельскую башню», ваш Буридан был с вами.

– Ланселот может подтвердить…– возмутился Комейроль.

– Дружище, – перебил месье Бофис, – помолчите, сегодня вы не на высоте. Мадемуазель вас извинит, она ведь добрая девочка, я уверен.

– О! – откликнулась Маргарита. – Да и господин Комейроль добрый малый… А когда я стану вашей предводительницей, я подыщу господину Комейролю теплое местечко, потому что я не злопамятна.

Месье Бофис придвинул стул поближе к столу, словно давая понять, что теперь власть перешла к нему, огромная власть.

Король Комейроль не осмелился продолжить спор. Господин Бофис унял его улыбчивым, но повелительным взглядом. И в то время как господин Бофис придвинул стул к столу, Комейроль, опустив голову, отодвинулся назад. Дело приняло иной оборот, роли переменились.