Текст книги "Укрываясь Тенью"

Укрываясь Тенью
Пол Янски

© Пол Янски, 2024

ISBN 978-5-4490-4014-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Respice post te!

Hominem te memento!11
  «Обернись! Помни, что ты – человек!» (глава 33 «Апологетики» Тертуллиана).


[Закрыть]

Письмо

Если ты читаешь это, значит, я уже умер. А если не читаешь, тогда я зря потратил десять минут своей жизни и мог повеситься раньше. Или что я там сделаю. Я еще не придумал. Вообще очень важно не тратить жизнь попусту, поэтому я решил… Нет, серьезно, почему ты еще не читаешь это письмо? Где ты ходишь? Можно было и предупредить, что задержишься, перед тем, как я решу его написать.22
  Здесь и далее адаптация иноязычного текста.


[Закрыть]

Что я хотел сказать напоследок. Главное в жизни найти цель. Помнишь, как я нашел свою? Прибилась ко мне на улице, голодная, еле дышала, заглядывала в глаза и просила помощи. Ну, ничего, отмыл, откормил. И стала цель для меня значимая, еле в форточку пролезала. Как же она меня радовала. И я всегда шел к ней. Ну, а если б я ее купил? Так же фальшиво, как счастье на развес: холодное, сладкое, тягучее. Но быстро тает, оставляя после себя лишь воспоминание. И уже ты снова несчастлив. Почему-то все вещи, которые добываешь сам, гораздо ценнее и важнее тех, которые ты купил или тебе подарили. Да мне счастье никто и не дарил.

Десять минут прошли, а ты еще не читаешь мое письмо. Знаешь, как сложно писать? Мысли в голове кишат клубком червей, а ты пытаешься вытащить пожирнее и насадить его на крючок. Первый, второй, третий… и всё. Ступор. Сидишь и смотришь на этот клубок, а достойных твоего крючка, на котором прежде висели выигравшие в соревновании, уже нет. Вот сам я никогда не любил соревноваться: радости не приносит ни победа, ни поражение. Всегда найдется тот, кто жирнее и длиннее тебя. А я не хочу быть самым жирным на крючке. Я хочу просто жить. Но сегодня я умру. Я решил.

Эта идея родилась уже давно, просто я не говорил тебе. Роды проходили мучительно, но, когда она появилась на свет, одновременно наступило облегчение и радость от того, что я теперь не один. А сегодня она стала взрослой. К сожалению, другие мои идеи так и не выросли: кто-то умер подростком, кто-то в младенчестве. Были и мертворожденные. Хочешь примеры? Ну, вот как тебе идея лотереи: берем одно хорошее настроение и сотню плохих, перемешиваем. Тяни! В итоге одному играющему достанется хорошее настроение, остальным же плохое. Мне кажется, в этом суть любой лотереи, тогда зачем лишние звенья? Еще я знаю, как решить любой военный конфликт. До его начала нужно определиться, сколько солдат погибнет с каждой стороны с учетом военной мощи противников. А затем жребием выбрать и расстрелять необходимое количество. В итоге получим отсутствие разрушений и жертв со стороны мирных жителей. Странно, что меня посчитали сумасшедшим. Почему-то саму войну никто не считает сумасшествием. Кстати, познакомься, следующий покойник – фотоаппарат-переводчик. Работает так: направляешь его на иностранцев, щелк, а на фотографии уже все свои, земляки. Думаю, это помогло бы сгладить наши отличия. И вот уже китайца не отличить от корейца, итальянца от испанца, а русского от белоруса.

Или хорошо было бы создать такой город, где все тебе близки и понятны. Только представь. Организовываешь кампанию по отбору кандидатов. Выставляешь требования. Кто подходит, может жить в этом городе. Такой город идеальных для тебя людей, где каждый разделяет твои интересы и мысли, с каждым есть общие темы, никто не врет, не спорит. И всегда светит солнце. Но время идет. Им становится скучно, и они женятся. Всегда есть момент, которого ты не учел. И у идеальных родителей появляются неидеальные дети, которые уже не согласны с тобой. А на твое предложение выселить из города не понимающих тебя, возмущаются и те, и другие. И они уходят. Сначала одни, потом еще и еще. Остается тысяча, сто, десять, и вот ты уже стоишь на площади посреди большого идеального города, а вокруг никого. Но нужен ли тебе этот город без тех людей? Так ли он теперь идеален? Да и нужно ли столько одинаковых, похожих друг на друга? Мне бы хватило и одного.

Как хорошо было бы собрать человека из нужных тебе свойств и качеств. Основа, конечно же, верность. К ней пришиваем доброту и уважение. Наращиваем ласку и нежность. И вдыхаем любовь. И ты думаешь, что рад, да? А потом это создание душит тебя в своих сильных любящих объятьях, потому что ты опять чего-то не учел. Поэтому у нас есть только два варианта. Либо брать, что дадут, поработав немного инструментом, пообтесав под себя. Тогда ты можешь получить необходимое, а можешь сломать инструмент и потратить зря время и силы, после чего уже отпадет любое желание. Либо же ты можешь надеть старую потрепанную накидку, взять посох и отправиться в долгий путь. Истоптав в кровь ноги, разбивая чужие сердца и раня свое, уже почти разуверившись, ты обязательно найдешь то, что искал. Главное – знать, куда ты движешься, зачем и не пропустить нужный поворот. Каждый должен сам решить, что ему ближе. Каждому свое.

Однако есть у нас и общее: стремление к счастью, которое всякий, к сожалению, понимает по-разному. Только дурак тот, кто думает, что счастлив без любви, дарующей его после душевных страданий в тоске и одиночестве, словно выздоровление дарит радость и облегчение после долгой и мучительной болезни. Лишь болевший ценит здоровье, лишь страдавший ценит счастье. Но знай, дурак, не заменить его дурманом. Ни дурманом славы, ни дурманом денег, ни каким-либо другим. Хотя вряд ли он это прочитает. Дураки не читают, они пишут книги. Берут белую бумагу из столетней красавицы-сосны, перо из гуся, пускай не такого красивого, зато жирного от интенсивного кормления, усаживаются в кресло из кожи гордой коровы с грустными глазами, наливают себе богатый ароматами кофе, собранный дешевой рабочей силой, делают умный взгляд – это обязательно – и, поглаживая свою очень дорогую собаку очень ценной породы, пишут всякую ерунду. Просто исторгают тонны накопившегося в мозговом кишечнике на девственно чистые листы. Ну, а так как у меня нет собаки, нет кожаного кресла и пера из гуся, то можно сделать обратный вывод, что я и не дурак. Мне кажется, это достаточно простое умозаключение.

Вообще люди часто любят всё усложнять. Их заботят извечные вопросы «в чем смысл жизни?», «есть ли бог?», «есть ли любовь?», «когда зарплата?». Так вот. Запомни ответы и передай другим, так как по некоторым причинам я это сделать не смогу: «в счастье», «да», «да», «не позднее 15 числа». Думаю, я сейчас решил все мировые споры. Я даже вижу, как люди берутся за руки и выходят водить огромный хоровод. Преступники исправляются, дети не капризничают, молодые уважают стариков, старики не докучают молодым, политики не врут…

Погоди, я просмеюсь. Уходить из жизни нужно обязательно с серьезным выражением лица. Чтобы все понимали, как я страдал, как им будет плохо без меня. Ну, а если уйти с улыбкой на устах, захотят еще последовать моему примеру. А там, я полагаю, и так тесновато. Если учесть, сколько народа уже умерло за тысячи лет, пусть даже распределение идет поровну (хороших к папе, плохих к какому-то дяде), там большие проблемы с пробками и жильем. Поэтому я поспешу занять хоть какое-то место. Ну, или всё совсем плохо, как в лифте в час пик, и мне придется дышать в чью-то подмышку пару веков, пока я не повернусь и не заставлю дышать другого своей подмышкой. А если я попаду к дяде? Так еще и свет выключат. А у меня большие шансы теперь попасть именно к нему. Какие адские котлы, какие вилы? Пару веков в лифте без света с разными маньяками и прочими дурно пахнущими субъектами. Почему пару, спросишь, что дальше? А дальше выпустят на волю, где свежий воздух и яркое солнце, скажут, что навсегда, а через пять минут, не дав толком проветрить легкие, обратно в лифт к тем же товарищам. Почти так же кошмарно, как ожидание смерти приговоренным в течение долгих лет, только в моем случае смерть уже была, а облегчение не наступит.

Страшась этой жуткой неизвестности, люди обычно делятся на два типа в отношении смерти и послесмертия: «готов на что угодно, чтобы попасть в свет» и «закрыл глаза, я не вижу, значит, и меня не видят». Те же, кто всё отрицает, просто посильнее зажмурились. Но монстр под кроватью дышит, и глаза его сверкают. А я не отрицаю монстра, я отрицаю кровать. Я готов увидеть чудище в полный рост. Ведь у него, как у любого зверя, есть свои страхи. Да и в свет я не особо стремлюсь.

Кстати, тебе не кажется, что Он очень похож на плохого хозяина, который держит двух одинаково глупых собак с разницей лишь в том, что одна дерет ему мебель, грызет тапки, везде гадит, а вторая на вопрос хозяина «какая сволочь из вас это сделала?» поджимает хвост, опускает уши и скулит. В общем, делает виноватый вид. Как думаешь, кого из них постоянно наказывает хозяин? И кто в следующий раз опять опустит уши? И, может, уже хватит скулить и прятаться от Его наказания?

С другой стороны, может, смерть – это оно и есть? Наказание за нашу слабость, за наше неверие в себя? Так же, как болезнь наказывает нас за хандру и уныние. Смерть – тоже болезнь. Может, просто со временем мы сами так сильно начинаем ее ждать, что она приходит? Смирившись, впускаем ее в себя. Или просто делаем это своими руками. Так ведь проще.

Наверное, ты думаешь, что у меня всего лишь плохое настроение, раз я решился на такое? Конечно. Просто, пока я ждал тебя, наступила ночь. А ночью только темные мысли лезут в голову. Хотя что вообще такое плохое и хорошее настроение? Повысился уровень серотонина – и вот запели птицы, засветило солнце, а все люди стали братьями; понизился – и солнце стало слепить, птицы раздражительно чирикать, люди вокруг ненавидеть друг друга, а ты уже с петлей на шее или пистолетом в руке. И вот так катаешься по этим американским горкам: сначала вниз в пропасть уныния и отчаянья, потом карабкаешься вверх на пик радости и счастья. Только с каждым разом пики всё круче и острее, пропасти всё глубже, а рельсы смазаны маслом. Чувствую, в этот раз мне уже не удастся забраться.

И не обвиняй меня в субъективности. Уж слишком сильно на наше мировосприятие влияют концентрации всяких веществ в организме. И почему мне хочется кричать? Казалось бы, нет «объективных» причин. Значит, надо пить литий и слушать классическую музыку. Но откуда другим знать «объективные» причины? Они тоже зависимы от своих веществ. Может, это им нужно что-то пить, чтобы видеть истину? Но раз их большинство, то они априори правы. Всегда прав тот, кто сильнее и кого больше. Просто мне не повезло с моими веществами, а им повезло.

Смерть же избавит меня от предвзятости, очистит сознание. Вопрос лишь в том, будет ли мое сознание там, за горизонтом? Это самый трудный для меня вопрос. Смотри. Я умру. Это понятно. Мое тело исчезнет. Это тоже понятно. Но вот это понимание себя, что я есть я, куда оно денется? Нет, не мои воспоминания – всё забывается. Не мои мысли, которые сегодня есть, а завтра не до них. И не чувства, которые со временем притупляются. Вот это ощущение сидения в коробке из костей и плоти и наблюдение всего со стороны, куда оно пропадет? Куда денется весь тот мир, что я ношу с собой, на который я смотрю? Ведь он есть, пока есть я. Или всё же смерть – лишь мнимая грань между жизнью этой и той? И за ней нет пропасти, просто продолжение пути.

Сама жизнь потеряет смысл, если не будет смерти. Может, смерть – это и есть смысл жизни? Тогда надо изгнать страх и переступить черту. Но нам твердят: пока есть силы, надо бороться и идти вперед. Неважно, что цель привязана к палке, которая привязана к спине. Неважно, что сама цель уже давно неинтересна. Но раз обозначил ее, надо во что бы то ни стало достичь. И, как осел, тянуться за своей морковкой. Ну, или умереть. Я, конечно, выбрал второе. Я же не осел. Я больше не хочу быть вьючным животным, которое ишачит за еду. Потому я выпал из системы. Система всегда исторгает из себя инородные элементы, как кишечник больного дизентерией. Иначе она погибнет. А те, кто остался в ней, в этой прямой кишке, продолжают упорствовать в достижении заветной морковки. Некоторым, в чью сторону был ветер, и поэтому она отклонилась и стала ближе, даже удалось немного куснуть оранжевый корнеплод. Но, не видя ветра, они думают, что сами добились этого. И теперь эти ослы налево и направо раздают советы из серии «сто способов приближения морковки», «измени себя – и морковка станет ближе!», «весь мир – поле морковок, нужно только захотеть!». А еще весь мир полон ослов… Нет, я не говорю, что нужно сидеть на берегу реки и ждать, пока прибьется какое-нибудь дерьмо. Просто открой пошире глаза, верти головой, не стой, когда нужно идти, и не беги, когда нужно переждать. Иначе жизнь размажет по стеклу и смахнет дворниками. И останешься лежать в пыли на обочине рядом с другими такими же неудачниками. Слой за слоем пыль от проезжающих мимо машин покроет тебя. Твои следы заметет. А тебя забудут.

И вот тогда ты действительно умрешь. Что останется после тебя? Твои мечты? Твои желания и стремления? Думаешь, они кому-то нужны? Может, твоя удачная карьера? Не расстраивай родственничков. Оставь пожитки и вали скорей. Нет ничего? Тогда уйди в лес и умри там, чтоб хотя бы не пришлось возиться с твоим воняющим, распухшим, посиневшим телом. А ты, наверное, надеешься, что о тебе будут плакать и вспоминать с грустью и иногда со светлой улыбкой? Не будь наивен. Над тобой будут ржать! Может, повесят твое посмертное лицо где-нибудь на фонарном столбе и, уж поверь, проходящие мимо зеваки откомментируют тебя по полной. «Еще одним идиотом меньше». «Ну, и рожа». Каково? Запомни, всем друг на друга плевать. Если тебе улыбнулись, то только потому, что хотят иметь с тобой половые связи, причем в самой грубой форме. И уверяю, ты не получишь удовольствия. Если тебе открыли дверь, то только затем, чтобы пропустить вперед, а потом дать по голове и обшарить карманы. Если тебе помогли, значит, хотят что-то получить от тебя. Ну, ты уже в курсе, что и как. А ты будешь лежать в луже собственной крови, а, может, и еще чего, и медленно умирать. Соседи в страхе за свою шкурку отведут свои мелкие глазенки, чтобы лишний раз не пугаться, быстренько перешагнут через тебя, чтобы, не дай бог, не испачкаться, и маленькими шажками побегут в свою квартирку. Там они плотненько закроют дверку, обязательно на все замочки. И забудут о тебе. Вот и всё. В таком мире ты хочешь оставить меня жить? Перед такими людьми я должен умирать?

Нет, не хочу быть зарезанным, как свинья. Если уж умирать, то с оружием в руках, защищая своих близких или идею. А я-то готов защищать любую свою идею. Благо, их у меня поднакопилось порядком. Дал бы кто оружие, а я бы уж так защитил. Но не дают. Боятся чего-то, видимо. Хотя чего они боятся? То, что я стану стрелять? Глупо. Страх последствий контролирует нас гораздо сильнее жажды отмщения и справедливости. Чуть что, перед глазами уже рисуется суд, решетка, темный угол и ласковые сокамерники. Страх заставляет нас быть слабыми и терпеливыми. Нам говорят, что страх – это нормально, что страх – это защитная реакция, что без него мы бы просто погибли. Знаешь, понос ведь тоже защитная реакция. Но страдать от поноса всю жизнь явно не может быть биологической нормой. Так почему же всю жизнь бояться – это норма для них? Просто они хотят, чтобы я был таким. Родиться, чтобы всю жизнь озираться по сторонам, трястись, прятаться под плинтус, как бы что не случилось, а потом забиться в свою норку и умереть? Чтобы о моей смерти узнали через пару дней по сильному запаху гниения? Ну, уж нет. Умирать нужно, словно взрыв сверхновой: ярко и быстро. И разлететься лучами в разные стороны, освещая окружающий мрак ярче всех звезд в галактике. Чтобы и через тысячу лет о тебе помнили. Звезда светит, чтобы ее видели. Человек рождается, чтобы его помнили. И чтобы умереть.

Скажешь, я не ценю жизнь. А что ее ценить? Она же досталась на халяву. А кто и когда ценил халяву? Подобрать кошелек, так прокутить. Получить в наследство дом, так пускай сгорит дотла. Родиться, так с легкостью умереть. Люди ценят только то, что осталось у них последним. Но пока у меня, в придачу к жизни, есть много чего: да хотя бы совесть. Вот когда, кроме жизни, у меня больше ничего не будет, тогда, может, я и буду ей дорожить и дрожать над ней, как над добром. Но не сегодня.

Знаешь, – а ты точно знаешь – нас окружает огромный мир с бессчетным количеством законов, по которым мы вынужденно живем и которые придумали явно не мы. Один такой закон делит нас на везунчиков, которым не надо прикладывать усилий для жизни в радости, и на тех, чьих усилий никогда не хватит, чтобы получить свое счастье.

Другой закон гласит: определенная стадия нашего прогресса приходит вместе с соответствующей стадией нашего сознания. Первобытные люди не понимали, что такое колесо. Дай им его, они вертели бы его в руках, не находя применения. Это была бы технология сверх их понимания. Смена сознания дала доступ к первым орудиям труда, огню и тому же колесу. Люди когда-то не помышляли о скоростях быстрее бега лошади. Шагнув дальше, разум лишь копировал реальные объекты: подняться в небо мы пытались, яростно махая крыльями, как птицы. Теперь мы на пороге космоса, но с трудом можем вырваться за пределы нашей орбиты, а уж о выходе за пределы звездной системы и помышлять нечего. Всему виной оно – наше сознание. Оно еще прыгает с ветки на ветку и пытается убить добычу голыми руками, хотя вокруг полно камней и палок. Нет чтобы взять оружие помощнее, да? Так вот, как только мы поймем, что и убивать не нужно, тогда рубеж падет, а нам откроется дальний космос. И потому бесцельно ждать тарелки с серыми посетителями (ну, или зелеными – кому какие привидятся). Если они смогли вырваться за свои пределы, то точно не для того, чтобы попасть в пределы нашей ограниченности. Таракан не поймет человека, как и человек не поймет таракана. И по той же причине не будет звездных войн и переделов галактик. Если мы достигнем той ступени сознания, нам это станет не нужно. И других звезд мы до тех пор не увидим. Возможно, это и есть баланс Вселенной. А может быть, больше и нет никого. И мы единственные. Одиночество каждого отдельного человека складывается в наше общее одиночество. Так мы и ходим каждый сам по себе и варимся в своих мыслях, как в бульоне. А я, видимо, уже окончательно сварился.

Может, вообще наше существование стало ошибкой или случайным стечением обстоятельств расположения звезд, планет, их размеров и масс с вероятностью равной вероятности появления мозоли на руке английской королевы. А это очень маленькая вероятность, поверь. Такая же маленькая, как долго и счастливо прожить эту жизнь. Просто пока ты молод, ты надеешься, что всё еще будет хорошо, жизнь изменится к лучшему, но со временем ты понимаешь, что это иллюзия. Ребенок рождается с верой в то, что он бессмертен и всесилен. Всё знает и понимает. Но жизнь идет своим чередом. Таких детей, как он, миллиарды. И вот с каждым днем вера его в собственное могущество становится всё меньше и меньше, и он начинает стареть. Посмотри на печальных стариков, одиноких и забытых. Они слишком поздно поняли, что нет смысла надеяться на лучшее. Нет смысла верить и ждать. Если сегодня плохо, то завтра будет еще хуже. Старость – есть поражение веры в себя. Мне повезло, я понял это раньше. И я решил, что не хочу медленно превращаться в дряхлеющего, слабеющего, забывающего, ноющего, кряхтящего, гундящего, никому не нужного, сморщенного себя. Вся наша жизнь – приближение смерти. Поэтому сегодня я уйду. Не буду затягивать этот довольно-таки скучный процесс. Шагну в неизвестность со своего шаткого мостика жизни. И буду надеяться, черт возьми, что меня кто-нибудь поймает.

Какое-то длинное письмо получилось. Тебе, наверное, наскучит его читать. Но ты уж постарайся, для тебя это не так сложно, я-то знаю. Я же не первый, кто пишет тебе. Ведь, как и любой разговор человека с самим собой, мое письмо – разговор с Тобой. Даже у тех, кто не видит тебя, осталась эта возможность. Главное, не говорить с тобой постоянно, а то поселят в особую молильню с мягкими стенами и одеждой, пошитой по странной моде, с длинными рукавами. А вообще, люди, как дети, пытаются делить добро и зло, созидание и разрушение, рождение и смерть. И за каждую мелочь у них отвечает свой герой. Специализация. Хорошо, хоть больше не представляют богов мечущими молнии и кружащими шторма. Но мы-то с тобой знаем, кто за всем стоит. Наверное, тебе дико смешно наблюдать за нами. Особенно за нашей глупостью. Веселишься каждый день. Я тебя тоже сейчас повеселю.

Ну, вот я слышу твои шаги. Они пульсом стучат в моей голове. Свет красными лучами сквозь утренний туман озарил мое окно, окрасив капли на нем в кроваво-алый перелив. Наконец-то, ты здесь. Я чувствую. Значит, мое письмо всё-таки будет прочитано.