Текст книги "Собачий рай"

– Ты должна сказать мне правду, – под участившиеся удары сердца, ответила Самоварова, – иначе не помогу с твоим Жорой.

– Аря, клянусь, общак всегда был у Макса, а он, подозреваю, еще по каким-то их общим делам Петю кинул и все стрелки перевел на меня! Чужие цацки я не брала, безопасность Жоры значит для меня все! Жора – все, что было, есть и будет хорошего в моей сраной жизни, понимаешь?! Макс, сука конченая, сделал меня козлицей отпущения, рассчитывая на то, что у меня остались еще с тех времен приличные деньги и я, испугавшись, отдам их Пете, чтобы он отстал от Макса. Ты можешь по своим каналам навести о них справки, проверить, какие они гниды, и тогда, надеюсь, поверишь, что я не вру!

У Самоваровой кружилась голова.

– Когда вернешься? – глубоко затянувшись папиросой, выдавила она.

– Жора с тобой в безопасности. Все же они не убийцы, просто мерзкие и грязные люди, да и деньги там, поверь, не те… Как только решу вопрос с нашим переездом в Москву или еще в какой город, сразу вернусь. Дай мне пару-тройку недель или месяц!

Дверь за спиной скрипнула, и раздался уже знакомый, настырный и звонкий голосок:

– Я все застелил! Доставай свой ноут, будем смотреть сериал, ты обещала.

– Это Жора? – голос Регины на миг наполнился густой, обволакивающей теплотой. – Жора, да? Аря, он не должен ничего знать. Все, отбой. Я еще позвоню.

– С кем ты говорила? – подойдя и уставившись на дымившуюся папиросу в ее руке, спросил мальчик. – Тебя что, расстроил твой нудный муж? Ты какой хочешь смотреть, где про катран или где про убийцу с топором? – доставал Жора вопросами липкую и тяжелую пустоту вокруг.

* * *

На следующий день, когда служба доставки интернет-магазина привезла заказ, Самоварова обнаружила, что забыла заказать сахар. Размещать новый заказ и ради копеечного сахара оплачивать доставку ей не хотелось, да и прогуляться с мальчишкой не помешало бы.

Упрямая Анька так и не позвонила, даже не ответила на сообщение.

Доктор вечером отзвонился и уставшим голосом коротко отрапортовал о своих делах, спросил про Жору и не слишком охотно пообещал приехать, как только сможет.

Когда вышли из калитки, от Самоваровой не укрылось, что мальчик первым делом бросил тревожный взгляд на то место, где накануне сидел пес.

Она решила отвлечь его разговором, но тут мимо них по центральной дороге поселка сердито промчался черный минивэн с красной траурной лентой на боку и надписью «Следственный комитет».

На кражи или «бакланку», а по-простому хулиганство, как было известно Варваре Сергеевне, выезжала оперативно-следственная группа местного отделения. СК занимался делами пострашнее: убийствами, изнасилованиями и иными тяжкими преступлениями.

Машина остановилась почти посреди поселка, и, когда они с Жорой подходили к этому месту, Варвара Сергеевна замедлила ход.

Дом, у которого стоял автомобиль, был окружен довольно высоким забором.

Жора, любопытный чертенок, вытянув шею, пытался разглядеть, что находится в глубине участка за наполовину приоткрытой железной глухой калиткой.

Широкая дорожка, ведшая к дому, была выложена тротуарной серой плиткой, слева и справа от нее зеленели аккуратно подстриженные кусты, за ними возвышались сосны. На участке никакого движения не наблюдалось, значит, сотрудники СК уже вошли в дом.

Стоять и пялиться на пустой участок не имело смысла, и Варвара Сергеевна, хоть и была преисполнена тревожного любопытства, потянула мальчика за руку:

– Пошли.

Навстречу им спешила женщина – низенькая, коренастая, с небрежным каре наспех причесанных светлых волос, в дешевом спортивном костюме.

– Что там такое опять? – подскочив к Самоваровой, безо всяких приветствий спросила она, будто той точно было что ответить.

– Не знаю. Вероятно, что-то случилось, – пожала плечами Варвара Сергеевна.

– Я через дом отсюда живу, – доложила женщина и громко вздохнула: – Уж как не повезло с соседями!

– С какими именно? – уточнила Варвара Сергеевна.

Женщина нарочито удивленно выпучила глаза:

– С какими?! Вы что, не знаете, с какими? С генералом этим! – Обернувшись, она ткнула пальцем с коротко остриженным, без лака, ногтем в каменный, двухэтажный, приличный по здешним меркам дом за забором.

– Это же дом Полякова? – поймав в себе вчерашнее ощущение, подсасывающее невероятной тревогой, догадалась Самоварова.

– Ну конечно! Мента этого отставного дом. А вы как будто не знаете.

– А что я должна про него знать? – пытаясь копировать интонацию ее голоса, в которой была доля агрессии, часто присущая при первом контакте простым русским людям, спросила Варвара Сергеевна. – Неужто он коррупционер?

– Ой, ну вы смешная! – нервно хохотнула женщина. – Сериалы, наверное, любите? Так там все они, эти, – женщина хлопнула ладошкой по плечу, – коррупционеры. А в жизни-то все еще страшнее…

Самоварова, уже понимая, что эта нервная женщина сама выдаст ей необходимые сведения, неопределенно кивнула.

– Что, и о Марте не слышали? – с нескрываемым любопытством разглядывала ее соседка.

– Нет, мы только вчера приехали, – покосилась Варвара Сергеевна на продолжавшего внимательно изучать машину следственного комитета Жору. – У нас летний домик, мы здесь не живем.

– Понятно… Я тоже не круглый год, но дом-то бросать нельзя. Ой, уж таких соседей бог послал! Ладно… о покойных или хорошо, или никак. Марта-то как умерла в мае, так, прости господи, хоть тихо у них стало… Только этот черт, как призрак, стал бродить по дороге. А вы, кстати, из какого сами дома?

– Тридцать первый. Это дальше, к лесу.

– Тогда поня-атно… Говорю, вам повезло, – разочарованно протянула женщина, но тут же, собравшись с новыми силами, зачастила: – Повезло, что так далеко от них забрались! Взрослые люди, пора бы внуков нянчить, а у них угар был, как у подростков. Родителей ваших дача или сами покупали? – перескакивая с темы на тему, без стеснения любопытствовала соседка.

– Родителей мужа. И что же они такого угарного делали?

– Веселились и зимой и летом! Гости, музыка, крики.

– Разве это преступление? – сдержанно улыбнулась Варвара Сергеевна. – Хорошо, когда люди не теряют с возрастом жизнелюбие.

– Хорошо, когда люди уважают соседей, – с некоторой неприязнью поглядела на нее женщина. – Ребенок у меня с особенностями, – призналась она и, обернувшись, вперилась взглядом в широкую дорогу за спиной. – Дочка, двадцать пять лет. Колясочница. Врачи говорили, с нашим диагнозом столько не живут, а мы вот все живем под небом голубым. Марта, кстати, хорошо эту песню пела под гитару: «Под небом голубым есть город золотой…» [3]3
  Из песни «Город золотой» (ст. Анри Волохонского, муз. Владимира Вавилова). Широкую популярность песня получила в исполнении Бориса Гребенщикова. В оригинальном тексте первая строка звучит так: Над небом голубым есть город золотой.


[Закрыть] – негромко, жалобно и чисто пропела женщина. – Хорошо ей здесь, лучше, чем в городе. Сами знаете, детям полезен кислород, – покосилась она на притихшего и внимательно прислушивавшегося к разговору Жору.

Не успела Самоварова придумать, как вежливо закруглить неожиданно ставший тяжким разговор, как калитка распахнулась и оттуда быстрым шагом вышел немолодой невысокий полицейский с грушевидной, нетипичной для мужчин фигурой – тяжелым задом и узкими плечами. Окинув взглядом стоявших, он, глядя на Варвару Сергеевну, обратился с вопросом:

– Здесь проживаете?

– Да, – чуя недоброе – как же хорошо ей был знаком этот до крайности напряженный и вместе с тем беспристрастный, словно замороженный взгляд, – подтвердила Самоварова. – В этом поселке.

– Понятыми будете? Документы при себе?

– Могу, – не раздумывая, кивнула Варвара Сергеевна и, опомнившись, добавила: – Но… только вот я с ребенком.

– А вы? – полицейский перевел взгляд на соседку.

– Я?! – испугалась та. – У меня суп на плите варится! У меня инвалид один в доме.

– Хорошо, – быстро соображая, перебил соседку полицейский. – Раз вы готовы, оставьте мальчика на время своей подруге, – приказал он. – И оставайтесь здесь. Найду второго – сразу пройдем на место происшествия.

– Происшествия?! Я… я тоже готова! – моментально засуетилась женщина.

Что поделать, уж так устроены люди, что любопытство в них зачастую перевешивает все остальное.

– Давайте отведем вашего мальчика ко мне, я как раз суп выключу, возьму паспорт, и вместе вернемся! – подойдя вплотную к Самоваровой, заверещала, дыша на нее зубной пастой, соседка, а затем, обращаясь уже к полицейскому, пояснила: – Я буквально в соседнем доме живу, то есть через дом, нам всего пять минут, я только суп выключу, возьму паспорт и дочь предупрежу.

– Вы уверены? – Полицейский поглядел на женщину с недоверием. – Дело-то добровольное, к тому же такое… – сглотнул он и, достав из кармана круглую баночку, бросил в рот черный комочек «снюса».

Жора пойти к соседке согласился, вероятно, новое слово – «колясочница» – вызвало у него интерес.

Соседка с дочерью жила в небольшом деревянном домике, перед которым раскинулся маленький ухоженный палисадник.

«Колясочница» серьезно удивила.

Если бы соседка заранее не сказала, что у нее взрослая дочь, сидящее в инвалидном кресле худосочное создание в белой майке и коротких спортивных трусах можно было бы принять за фриковатого пацана – выкрашенные в марганцовочный цвет пакли волос нависали надо лбом, затылок до половины головы был выбрит, а из ушей торчали гроздья металлических сережек.

В комнате, заставленной недорогой, но новой мебелью, было светло и накурено.

У окна красовался мольберт с незаконченной небольшой картиной, выполненной масляными красками: сирень в керамической вазе.

Подобными работами всегда до отказа завалены уличные вернисажи и недорогие, берущие картины на реализацию галереи.

На подоконнике стоял оригинал – только сирень в вазе была давно увядшей. Из переливавшейся разноцветными всполохами колонки-бочонка, примостившегося на полу под окном, негромко растекалась по комнате какая-то тревожная, но красивая в своем музыкальном рисунке песня на английском.

– Ты че, охуела? – окинув встревоженным и одновременно растерянным взглядом вошедших, накинулась сидевшая в коляске на мать. – Это че тут за демонстрация?

– Наташа, – смутилась, но больше как будто для вида мать. – С нами ребенок, выбирай, пожалуйста, выражения.

– Так ты бы предупреждала, что с делегацией! Мобильный, блять, тебе для чего? Сказала, забежишь к Валентине на пару минут! – Она резко скрипнула коляской и, ловко управляясь с ручкой, докатилась до разобранной кровати. Потянувшись вперед, стащила с нее оранжевый плед.

Варвара Сергеевна невольно перевела взгляд на голые ноги Наташи – они были неимоверно худы, высушены и напоминали дикие фотографии жертв концлагерей. Девушка, ни на кого не глядя, сердито прикрыла ноги одеялом. Вернувшись к распахнутому окну, взяла в руки пачку сигарет.

– Извините, – опомнилась Варвара Сергеевна, – нам нужна ваша помощь. Меня и вашу маму пригласили в понятые. У соседей что-то случилось. Не могли бы вы приглядеть за моим… э… маленьким родственником? Я думаю, за час мы управимся.

– Это что у них час-то делать? – заверещала соседка. – Мне Наташу обедом кормить надо.

– Да прекрати ты меня унижать! – снова вспыхнула девушка. – Кто еще тут кого кормит, неизвестно…

Ее горящий взгляд поблуждал по комнате и остановился на незаконченной картине. Поглядев исподлобья на Жору, она положила пачку обратно на подоконник.

Мальчик смотрел на нее с нескрываемым любопытством.

– Ты художник? – громко спросил он.

– Сегодня да, – уклончиво, но уже без прежней агрессии ответила Наташа.

– Я тоже с мамой рисую. То есть рисую для мамы.

– Мы все с этого начинаем, – усмехнулась девушка. – Сначала все делаем для мамы, а потом уже не знаем, как так вышло, что нам уже практически невозможно что-то сделать для себя.

Жора в силу возраста не придал никакого значения этим ядовитым словам и уже по-хозяйски осматривался в комнате.

– Дашь бумагу и карандаш, я нарисую для тебя!

– Ты парень не промах, – вяло улыбнулась Наташа. – Сам возьми, вон там! – Она указала пальцем на заваленный бумагами, карандашами, кистями и банками столик у стены и, посмотрев на мать, уже успевшую подскочить к столику в поисках необходимого, добавила: – Ну че ты суетишься? Иди куда собиралась, разберемся без тебя.

* * *

Зрелище, открывшееся взору вошедших в банный домик, было не для слабонервных.

Даже Варваре Сергеевне, навидавшейся за годы службы в органах всякого, стало не по себе. Большая часть жестоких убийств пришлась на лихие девяностые – искалеченные до неузнаваемости трупы после пыток, жесткие расстрелы конкурентов, взрывы; в последние, относительно спокойные годы службы с «мокрухой» приходилось встречаться существенно реже.

Генерал Поляков лежал на полу, ногами к входной двери.

Лицо его было в крови, один глаз заплыл – верхнее левое веко разбухло, нос сломан.

Поляков был в парадном кителе, надетом на голый торс, и в тех же самых, в которых его видела накануне Самоварова, белых льняных штанах.

На белом кителе вокруг запекшейся коричнево-красной дырки в области сердца растеклось кровавое пятно.

«Огнестрел… – поняла Варвара Сергеевна. – А до того – серия ударов тяжелым предметом по лицу».

По комнате расхаживала, как ее сразу окрестила про себя Варвара Сергеевна, «старая девушка» в бахилах и униформе – следователь и диктовала другой сотруднице полиции, помоложе, в чине капитана, сидевшей на одной из широких деревянных табуреток:

– Комната, три метра на десять. Потолок, – девушка поглядела вверх, – обшит вагонкой, в комнате два окна без видимых повреждений и следов взлома.

– Какой тут взлом? Он сам открыл дверь, – предположила Самоварова и поглядела на четвертого полицейского – высокого кудрявого парня, стоявшего к ним спиной у одного из окон. У его ног лежал раскрытый чемоданчик, и он сосредоточенно пытался с помощью специального порошка, бумаги и кисточки отыскать на подоконнике отпечатки пальцев.

– Вы кто? Из города так быстро приехали? – встретившись взглядом с приведшим их в дом полицейским, то ли с облегчением, то ли с упреком спросила девушка.

– Нет, это понятые. Местные дачницы, – ответил тот.

Самоварова ощущала, как за самой ее спиной тяжело, на грани истерики, дышит соседка.

– Вы что, видели, как покойный открыл кому-то дверь? – продолжая расхаживать по комнате, строго спросила девушка.

– Нет, не видела. Дайте и нам бахилы, – обратилась Самоварова к грушевидному.

Пока соседка, едва удерживая равновесие, облокотившись о стену при входе, напяливала на шлепки бахилы, Варвара Сергеевна наметанным взглядом продолжала осматривать помещение.

– Руками ничего не трогать. Подойдите и посмотрите, знаком ли вам этот человек, – сказала следователь.

– Есть родственники? – прежде чем подойти к трупу, спросила Самоварова.

– Дочь. Не берет трубку.

– Помощники?

– Пока не выяснили, – окинув ее оценивающим взглядом, сквозь зубы ответила следователь. – Только вопросы здесь задаю я.

– Старый Ваник… – сдавленным голосом сказала соседка. – Он служил у них долгие годы.

– Есть его номер? – оживилась девушка-капитан, продолжая что-то писать в планшете.

– Нет, конечно, нет… откуда? Зачем он мне? Его тут многие знали, он жил у них, потом квартиру где-то неподалеку снял, – пытаясь «заболтать» свой страх и ужас, бормотала себе под нос соседка.

Как позже выяснилось, соседку звали Ласкина Лариса Елисеевна.

Поддерживаемая под руки оперативником, она, наклонившись, опознала генерала и тут же выбежала во двор – судя по звукам, ее там же, у входа в баню, стошнило.

Приблизившись к трупу, Варвара Сергеевна первым делом поглядела на тяжелый золотой крест на почти безволосой немолодой груди.

Тот глаз генерала, что меньше был изуродован кровоподтеками, застыл, будто издеваясь, немым вопросом: «Ну что, майор, не ожидала?!»

Такого – не ожидала.

Такого если и ожидали, то в лихие, давно канувшие в Лету жестокие девяностые – не просто убийство, а убийство с предварительным жестоким истязанием.

Выходит, вчерашнее скверное предчувствие не обмануло…

– Огнестрел с гемопневмотораксом, – отойдя от трупа, машинально сказала она вслух. – Стреляли с расстояния полтора-два метра. Вероятно, пытали, раз так отделали.

– Вы врач? – без особого интереса уточнил продолжавший осматривать труп грушевидный.

– Майор МВД. На пенсии.

– А что же молчали-то, коллега?

«Старая девушка» подошла и протянула ей свою тонкую, сухую, украшенную скромным обручальным кольцом руку.

* * *

– Я видела покойного один раз. Это было вчера. Он представился мне генералом МВД в отставке Поляковым. Его душевное состояние показалось мне странным. Он был бос, вышел из леса. Мы поговорили недолго, и я пошла э… с сыном хорошей знакомой, который временно проживает со мной, к себе в дом, – стараясь сэкономить свое и чужое время, пояснила Варвара Сергеевна, прежде чем сотрудники приступили к бумажной волоките.

– Нет, он не был пьян.

– Нет, он не был агрессивен.

– Нет, он не просил о помощи. – Ответив на этот вопрос, она невольно слукавила – на что-то же генерал вчера ей намекал!

Но следствие, как она прекрасно знала, пространные намеки и фразы «мне показалось» (по крайней мере на этом этапе) не интересовали.

Как только она и Ласкина подписали необходимые бумаги, сотрудники Следственного комитета их отпустили.

«Старая девушка», сдержанно улыбнувшись, поблагодарила за помощь. Грушевидный и кудрявый, то и дело отвечая на звонки, продолжали осматривать в рамках следственных действий труп и помещение, а капитанша продолжала писать.

До дома Ласкиной шли молча.

Переступив порог, соседка, сразу перейдя на «ты», дрожащим от переполнявших ее чувств голосом, предложила:

– Давай по пятьдесят? Коньяк есть приличный. Меня Лариса зовут.

– Варвара. От коньяка не откажусь. Если не слишком хлопотно, лучше с кофе.

Перед тем как пройти на кухню, заглянули в комнату к детям.

Жора сидел на полу и был занят рисованием.

Наташа, вовлеченная в процесс, смотрела на мальчика с высоты своего кресла и, сдержанно улыбаясь, давала советы.

Уходить Жора не спешил.

Взяв чашки с кофе и коньяком, новоиспеченные приятельницы поневоле вышли во двор.

Папиросы остались в доме, и Самоварова попросила Ларису стрельнуть для нее у дочери сигарету.

Расположились на лавочке в палисаднике.

– Жесть какая! Просто пиздец… – отхлебнув из чашки, с интонацией Наташи выпалила соседка.

Ее все еще ошалевший иступленный взгляд бесцельно блуждал по цветущему саду.

– Ну, у тебя, подруга, и выдержка… – покосилась она на Самоварову.

Варвара Сергеевна поняла, что Лариса, пребывая в состоянии шока, прослушала часть ее разговора со следственной группой.

– Я в прошлом следователь. Еще и не такое приходилось видеть, – добавила она сомнительный для нынешнего состояния соседки аргумент.

– Жуть… И что, часто подобное видела? И как после этого спала?! Боюсь, не усну сегодня.

– Сначала молодая была. У молодых психика быстро адаптируется. А потом… потом просто привыкаешь.

– Не говори Наташе, что его… прямо вот так… Я скажу ей, что он просто умер… Например, от сердечного приступа, как его жена Марта… Наташа у меня девочка крайне впечатлительная.

– Она не девочка, а взрослая женщина.

Выпалив это не думая, Самоварова тут же вспомнила про Аньку и, будто дело касалось кого-то другого, отметила, что, по сути, ее отношения с дочерью мало чем отличаются от подавляюще-опекающих отношений Ларисы и Наташи.

Чувство вины часто присуще родителю любого, хоть больного, хоть здорового ребенка. Дети незаметно вырастают, а чувство это, разрушительное для обеих сторон, остается и заставляет тащить на себе лишнюю ношу, тем самым лишая и родителя, и взрослого ребенка возможности здоровой коммуникации.

Ох, если бы она когда-то сумела проявить волю и очертить границы, если бы сумела привить дочери безусловное уважение к себе и своей другой – той, где она не «наседка», но личность, – жизни, сейчас в лице дочери у нее был бы надежный друг и ей не приходилось бы мучиться неясной виной за свое пусть и спорное, но, по совести, разумное решение помочь чужому ребенку…

С другой стороны, эти же самые «здоровые границы», возможно, ограничили бы родительскую любовь – пусть жертвенную, но чистую и безусловную, такую, какую можно испытывать только к собственному чаду.

– Расскажи мне про Поляковых.

Сигарета была совсем невкусной, будто с привкусом формалина.

– Марта умерла в начале мая… И сразу стало тихо. Так тихо, что даже страшно.

Отставив чашку, еще не пришедшая в себя от пережитого Лариса начала слегка раскачиваться вперед-назад.

– «Под небом голубым, есть город золотой…» – глядя в одну точку перед собой, пропела она. – Знаешь, они, наверное, любили друг друга. Мне-то не понять, у меня мужиков лет двадцать не было. Я давно живу ради Наташи.

– Завидовала им? – без экивоков спросила Варвара Сергеевна.

– Нет, что ты! – перестав раскачиваться, помотала головой Лариса. – Завидовать там было нечему, – зачастила она. – Они, я так думаю, спивались. Мучили друг друга. Кроме Марты, уверена, никто бы не смог жить с Поляковым. При встрече с ним мне всегда казалось, что он болен… не телом, а какой-то душевной, особой болезнью… – Ее голос зазвучал горячо. – У него был такой взгляд, словно сквозь пелену. Так смотрела моя Наташа, когда мы приходили на очередной осмотр к врачам. Взгляд, который пытается пройти через что-то, через какую-то дополнительную защитную заслонку внутри, но не может… Будто человек давно уже не здесь, но выживает кому-то или чему-то назло. Понимаешь разницу? Не ради кого-то, а кому-то назло. Так и моя Наташа живет назло своей болезни… и ненавидит меня за то, что только такую жизнь я смогла ей дать… Хамит мне, да… Ты и сама все видела.

– Перестань! – Варвара Сергеевна мягко прикоснулась к руке Ларисы. – Наташа тебя любит. Вы обе просто устали. Не мое, конечно, дело, но… разреши ей больше свободы, в обычном деле, в любых мелочах. Ее агрессия – всего лишь защитная реакция на твою гиперопеку.

– Возможно, – вновь начала раскачиваться Лариса, – но как по-другому-то, Варвара, как?! Замуж ее никто не возьмет, хоть она и сидит целыми днями в инете и с разными переписывается. Картины вожу на продажу я, за лекарствами рецептурными я, за сигаретами – тоже. Ни то ни другое на дом не привозят. Готовлю я, убираю тоже я… Я нужна ей всегда! Как по-другому?!

– Не знаю… – честно ответила Самоварова.

У нее и самой аргументов опекать свою взрослую дочь по-прежнему имелся целый мешок. И тащить тяжело, и выбросить невозможно.

Решив сменить тему, она, вернувшись к главному, спросила:

– Ты часто видела Поляковых пьяными?

– Генерала не видела. Но он такой всегда был странный, как будто запойный. Не знаю, как было раньше и как он вообще, вот такой, мог дослужиться до большого чина. Они приехали сюда из другого города, когда он уже вышел на пенсию. Поговаривают, дочь у них богатая, вроде она и участок купила, и дом им новый построила. А Марта до самой смерти работала, она была врачом-анестезиологом. Я часто слышала, проходя мимо, как она кричит, ругаясь с мужем, или поет, или смеется. Но здесь она держалась особняком, ни с кем из соседей не общалась. Зато у них часто собирались большие компании. Наташа моя любила посидеть в такие вечера на воздухе, послушать обрывки их песен и хохота. Она натура творческая, ее так и манит к дверкам в чужую жизнь. Своя-то, сама видишь, какая…

– Есть мысли, кто мог его убить? – выдержав паузу, осторожно спросила Самоварова.

– Ой, не знаю… Денег у них больших вроде не было… Говорю же, дочь им помогала. Может, он посадил кого в свое время? Может, месть?

– Сажают судьи, а не милицейские генералы! – отрезала Варвара Сергеевна.

За годы службы подобные мнения обывателей: раз мент, значит, лично кого-то посадил! – осточертели настолько, что, слыша такое, ей сразу хотелось нахамить.

– Ну, я же не знаю, как там у вас все устроено, – спохватилась, почувствовав ее раздражение, Лариса. – Только вот недобрый он был, словно жил без души.

– А Марта?

– А Марта – огонь! Ладная, шустрая, всегда всем улыбалась, хоть и не шла ни с кем на сближение. Она была, – пытаясь поймать нужное слово, сложила большой и указательный пальцы Лариса, – по природе своей аристократкой – великодушной, что ли… как будто порхала над обстоятельствами. Слуга у них был, армянин, старый Ваник, носатый, сутулый. Вот с ним я, бывало, перебрасывалась парой слов. А потом, как Марта умерла, Поляков его куда-то выселил. Но он все равно весь этот месяц приходил, помогал по хозяйству. «Под небом голубым есть город золотой…»

– Ладно, – затушила о землю попусту истлевший окурок Самоварова, – пора нам с Жорой домой.

Встав с лавочки, она потрепала по плечу вновь впавшую в ступор Ларису:

– Проводишь в дом?

* * *

Мобильный, лежавший, в отсутствие прикроватной тумбочки, на лиственном полу рядом с кроватью, разлился настырным звоном и разбудил Варвару Сергеевну.

Номер звонившего не определился.

На часах была уже половина девятого утра.

Жора, к счастью, оказавшийся таким же соней, как и она, сопел на своей раскладушке в паре метров от нее – накануне он наотрез отказался спать в соседней комнате один.

Поглядев на безмятежно развалившегося во сне мальчика: одна нога закинута на другую, руки под пухлой щечкой, тонкое синтетическое одеяло сбито и свесилось на пол, – Самоварова, прижав мобильный к груди, выскочила в коридор.

– Алло!

Она ожидала услышать голос Регины.

– Варвара Сергеевна Самоварова? – прозвучал низковатый, слишком уверенный и оттого неприятный женский голос на другом конце связи.

– А кто это? – перетаптываясь босыми ногами на остывших за ночь плитках террасы, нелюбезно ответила она вопросом на вопрос.

– Меня зовут Надежда Романовна Полякова. Мои родители – ваши соседи по садовому товариществу «Дубки». Точнее, – низкий голос стал еще ниже, – были соседями. Мы могли бы сегодня встретиться?

– Телефон мой что… опера слили?

– Разве это сейчас важно? – резко оборвала ее говорившая. – Если вы сегодня на даче, думаю, вам несложно уделить мне час. Вчера вы были понятной на месте происшествия и… сами все видели… Так что, простите, у меня нет сил тратить слова на лишние объяснения.

От такого напора Самоварова на миг опешила.

Но вспомнив, что звонившая меньше месяца назад потеряла мать, а вчера – отца, решила, как сказал бы ее зять Олег, «не быковать».

– Что вы от меня хотите?

– Для этого я и предлагаю встретиться, – напирала генеральская дочь. – Не телефонный разговор.

– Хорошо, – раздираемая неприязнью к звонившей, сочувствием к ней и профессиональным любопытством, быстро соображала Варвара Сергеевна. – У меня сейчас в доме маленький ребенок. Если соседка согласится за ним приглядеть, могу уделить вам час.

– Отлично. Я буду ждать вас в доме. Не в том, где вы были вчера, это баня, а в основном, большом.

– Поняла. Не заблужусь.

– Через полтора часа будет удобно?

– Вполне.

* * *

Проснувшись к завтраку, Жора, не успев умыться, схватился за свои вчерашние рисунки.

– Тебя жаба не душит, что королеву катрана я подарил Наташе? – рассматривая одно из своих художеств – сидящую на ночном горшке под звездным небом лупоглазую, непропорциональную и анорексичную кошку, спросил он.

– Ты бы лучше у Наташи рисовать учился, а не выражаться, – вытряхнув скатерку, Варвара Сергеевна расстелила ее на круглом столе и разглаживала образовавшиеся складки. – Иди умывайся и приходи есть.

– Так нет же ничего! – поглядел Жора на пустой стол.

– Иди уже. Скоро будет.

На завтрак она пожарила яичницу-глазунью и соорудила бутерброды – хлеб с маслом и сыром, а на другой тарелке разложила итальянскую колбасную нарезку, в числе прочего прибывшую во вчерашней доставке из интернет-магазина.

Себе сварила кофе, мальчику заварила чай.

– Мама звонила? – на сей раз поев с аппетитом и тщательно вытерев рот салфеткой, спросил Жора. От Варвары Сергеевны не укрылось, что он погрустнел.

– Скучаешь? – положив руку на поручень террасы, Варвара Сергеевна, не глядя на него, перебирала пальцами цветок жасмина.

– Ты не такая уж сволочь. Но… ты меня не любишь, а мама любит.

– Ничего себе! – Самоварова, уже взвинченная с утра звонком «генералки», резко встала со стула. – От Наташи новое слово узнал или мать твоя так обо мне говорила?! Так вот, повторяю: я запрещаю тебе в такой тональности со мной и обо мне говорить! Ты… Я торчу тут с тобой ради твоей же безопасности! Невоспитанный маленький эгоист!

Гневные слова застревали в горле, не смея выйти наружу.

Ну как, как она могла сказать этому несносному ребенку всю правду о его матери? О том, почему они все эти годы не общались? О том, как его мать чуть не упекла ее в дурдом? Сказать о том, что она ему никакая не бабушка и вообще не имеет к нему отношения?!

Жора, понурив чернявую голову, злобно сопел.

Самоварова, ожесточенно гремя посудой, начала прибирать со стола.

Когда вернулась из дома с пустым подносом, застала мальчика уже сидящим в углу террасы на полу. Он вжал голову в колени, спина подрагивала:

– У-у-у! У-у-у!

– Вставай! – почувствовав в ответ на его скулеж новый приступ с трудом контролируемого раздражения, грубо тронула она его за плечо. – Здесь пол холодный. Простудишь задницу.

В ответ на это Жора, подняв на нее ненавидящие глаза, еще пуще разрыдался.

– Поговорим как взрослые? – чувствуя себя одновременно и беззащитной, и вместе с тем какой-то нелепой, большой, но неумной, предложила Самоварова.

Ей показалось, что он сквозь рыдания кивнул.

– Вставай. Сядь, пожалуйста, в кресло! – она потянула его за руку.

– Мы оба оказались в непростой ситуации. Так в жизни бывает. Течет она себе, течет и вдруг – раз, происходит что-то экстраординарное. – Варвара Сергеевна намеренно употребила сложное слово, предполагая, что оно заинтересует и отвлечет мальчика. – Понимаешь меня?

– Наташа вчера сказала, – всхлипывая, наконец ответил Жора, – что вы ушли, потому что у соседей случилось экстракординарное…

Он потер свои набрякшие, порозовевшие веки кулачками.

– Давай тащи блокнот, запишем это слово правильно.

После очередного шаткого примирения Самоварова спросила у Жоры, хочет ли он снова пойти к Наташе.

– Очень хочу! – тотчас оживился он. – Она классная! Хоть и курит. Но при мне она не курила, – сдвинув густые бровки и подняв вверх пальчик, с важным видом подчеркнул он.

– Зря она только маме хамит. Это недопустимо. – Тяжело вздохнув, Варвара Сергеевна наскоро проверила сообщения в мобильном – от Аньки по-прежнему ничего не было. – А в целом Наташа мне тоже понравилась.

Закончив уборку, Варвара Сергеевна набрала Ларису. Та, похоже, искренне обрадовалась ее звонку и охотно согласилась, хоть тут же засыпала кучей лишних вопросов, приглядеть, сколько необходимо, за Жорой.

Думая о дочери убитого, Варвара Сергеевна надела простое темное-синее летнее платье, немного подкрасилась и, вспомнив свою встречу с покойным генералом, зачем-то, словно из уважения к его памяти, слегка надушилась.