Текст книги "Лисьи чары"

Тот, кто заведует образованием

Некий учитель был сильно глух, но дружил с лисой, которую слышал, даже когда она шептала. Всякий раз, как он представлялся начальству, то брал с собой лису, и никто не знал, что он на ухо туг.

Через пять-шесть лет лиса простилась и ушла, наказав ему:

– Вы словно истукан! Стоит сыграть с вами злую шутку, и все пять ваших чинов слетят. Вместо того чтобы по глухоте своей проштрафиться, не лучше ль было бы вам пораньше уйти со службы, оставшись на высоте?

Учитель любил деньги и не сумел последовать этим словам. Ответы его стали часто весьма странны, и инспектор просил разрешения прогнать его, но он умолил начальника, который ласково уговорил инспектора этого не делать.

Однажды учитель был на государственном литературном экзамене. Когда кончили выкликать учеников, инспектор удалился к себе и сел обедать вместе с преподавателями. Все преподаватели лезли в книжные сумки и делали инспектору подношения, чтобы при его посредстве выхлопотать себе дальнейшее продвижение по службе. Наконец инспектор с улыбкой обращается к нашему учителю:

– Почтенный педагог, почему же вы один ничего не подаете?

Учитель растерянно смотрел, не расслышав. Сосед его по столу толкнул его локтем и рукой полез в сумку, чтобы показать, в чем дело. Учитель как раз только что взял с собой по поручению одной своей родственницы известный суррогат-секрет супружеской спальни, чтобы продать его, и спрятал его в сумку. Куда бы он ни приходил, всюду и всем предлагал эту штуку купить. Видя, что инспектор улыбается, он решил, что ему требуется эта вещь, и с поклоном, весь согнувшись, ответил:

– Самые лучшие, позвольте заметить, на восемь цяней[15]15
  …на восемь цяней… – Около фунта.


[Закрыть], а уж этот ваш покорнейший слуга не смеет вам поднести.

Весь стол фыркал. Инспектор велел вывести учителя и лишил его должности.

Послесловие рассказчика

Область Пинъюань в древности одна ничего не имела представить[16]16
  Область Пинъюань в древности одна ничего не имела представить. – Несмотря на настойчивые требования государя.


[Закрыть]. Да, ее князь был словно скала среди течения! А здесь инспектор – и вдруг требует себе подношений. Конечно, ему нужно было поднести как раз это самое. А человека за это, изволите видеть, увольняют. Что за несправедливость!

Плотник Фэн

Генерал Чжоу Юдэ, желая перестроить заново чей-то старый дворец под свое министерство, начал набирать рабочих. Плотнику Фэн Мин-хуаню пришлось спать на постройке. Только что он стал укладываться на ночь, как вдруг видит, что оклеенное бумагой окно[17]17
  …оклеенное бумагой окно… – Пропускающая свет бумага заменяла стекло.


[Закрыть] наполовину приоткрылось и луна светла, словно это день, не ночь. В отдалении, за окном, виден был невысокий забор, а на заборе красный петух. Фэн уставился на него, и в это время петух слетел наземь.

Вдруг какая-то молодая девушка подошла, просунулась наполовину в окно и поглядела на Фэна. Он решил, что ее захороводил кто-нибудь из товарищей, и стал тихо прислушиваться, но все уже крепко спали. И сердце его, объятое своевольной мечтой, стало сжиматься: в него закралась надежда, что дева ошибется и придет к нему. Вскоре она действительно влезла в окно и прямо прошла в его объятия. Фэн, полный радости, молчал, не говоря ни слова… Когда наслаждение кончилось, дева ушла также в окно. Но с этой поры она стала приходить каждую ночь. Сначала плотник все еще не говорил, кто он, но потом однажды решился открыто заявить ей это.

– Я и не ошиблась, – отвечала ему дева, – когда к тебе пришла. Нет, я отдалась тебе сознательно и с уважением.

И любовь их с каждым днем становилась все крепче. Затем работы кончились, и Фэн решил идти домой. Дева уже ждала его в поле. Деревня, где жил Фэн, от города была совсем недалеко, и дева пошла за ним. Но когда она вошла в дом плотника, никто из семьи Фэна ее не видел, и Фэн теперь только понял, что она не человек.

Прошло несколько месяцев. Его силы стали падать и падать, и это вызвало в нем страх за жизнь. Он пригласил мага, чтобы тот своим заклятием задавил и изгнал нечистую силу, но из этого ничего не вышло.

Однажды ночью явилась дева в роскошном наряде.

– Всякая связь в этом мире имеет свой определенный счет дней, – заявила ему она. – Раз суждено ей быть, то гони ее – не прогонишь. Если ей положено прекратиться, то хоть держись обеими руками – не удержишь. Сегодня я с тобой прощусь.

И ушла.

Студент-пьяница Цинь

Студент Цинь из Лайчжоу сделал настойку из трав и по ошибке положил туда яду. Вылить вино было выше его сил; он запечатал жбан и поставил стоять.

Через год как-то ночью ему захотелось пить, а вина нельзя было нигде достать. Вдруг он вспомнил про спрятанную настойку. Сорвал печать, понюхал: аромат замечательный, ударяет в нос до умопомрачения, кишки зудят, слюна так и бежит… Не мог справиться с собой, взял чарку и хотел попробовать. Жена предостерегала и усердно упрашивала его не делать этого, но студент только смеялся.

– Попить всласть и умереть – куда лучше, чем умереть от мучительной жажды.

Выпил чарку, нагнул жбан и налил еще. Жена встала и разбила жбан. Вино растеклось по всему полу. Студент припал к земле и стал пить, словно корова. Вскоре в кишках начались боли, рот сомкнулся. Ночью он умер. Жена с плачем и причитаниями стала готовить гроб и уже положила его туда, но на следующую ночь явилась в дом какая-то красивая женщина ростом не более трех футов и прямо пошла к месту, где стоял гроб. Взяла воды из чашки, попрыскала на покойника, и тот разом ожил.

Он стал спрашивать, как это так случилось.

– Я фея-лиса, – отвечала женщина. – Мой муж как раз теперь пошел в семью Чэнь, украл вино, опился им и умер. Я пошла его спасать и на возвратном пути случайно проходила мимо вашего дома. Мужу стало очень жаль вас, вы и он были больны одним и тем же. Он и послал меня оживить вас остатками того лекарства, которое ему так помогло.

Сказала – и стала невидима.

Дождь монет

Некий студент из Баньчжоу сидел у себя в кабинете и занимался. Кто-то постучал в дверь. Открыл, смотрит – какой-то старик, весь белый, очень почтенной наружности. Студент, пригласив его войти, уважительно осведомился, как его зовут. Старик сказал, что его имя Ян-чжэнь, Питающий Истинное, а фамилия Ху[18]18
  …а фамилия Ху. – Фамилия созвучна со словом «лисица».


[Закрыть].

– Сказать по правде, – говорил он, – я лис-волшебник. Восхищенный высотой и тонкостью вашего ума, я хотел бы проводить с вами все время.

Студент был свободен от предрассудков, независим и с глубоким пониманием вещей, – так что он не счел это за пугающую странность. Сел и начал говорить со стариком, споря обо всем, что когда-либо было, в древние и новые времена.

Старик оказался исключительно образованным, с большою начитанностью. С его уст не сходили тонкие цветистые выражения и словно скульптурные фразы. Попробовал студент коснуться вещей поглубже – классиков; оказалось, старик знает и понимает их так глубоко и проникновенно, что студенту с особенной силой представилась для себя полная невозможность даже постичь такую мудрость. Он пришел в крайнее изумление и, исполнившись большого почтения к старику, оставил его у себя и долго с ним жил.

Однажды он тихо взмолился старику:

– Вы любите меня, по-видимому, очень сильно, а я, как видите, бедный человек. Ведь вам стоит лишь поднять руку, и золото и деньги сейчас же появятся по вашему мановению. Почему бы вам не оказать и мне такое щедрое внимание?

Старик молчал и, казалось, не думал, что это можно сделать, но через минуту он уже смеялся и говорил студенту:

– Это очень легкое дело. Мне нужно лишь с десяток монет, так сказать, на рассаду.

Студент дал, и старик пошел с ним в комнату, где они заперлись. Там он начал ходить магическим шагом и творить заклятия. И вдруг миллионы монет зазвякали о пол. Они сыпались прямо с потолка, словно проливной дождь. Миг – и уже в деньгах вязли колени. Студент, вытащив ногу, встал и опять увяз по щиколотку. Огромная комната наполнилась на три-четыре фута, если не более.

Старик тогда говорит, смотря на студента:

– Ну как? Удовлетворены выше меры? Или, может быть, нет еще?

– Довольно с меня, – отвечал студент.

Старик махнул рукой – и поток денег остановился, словно кто провел черту запрещения. Они заперли дверь и оба ушли.

Студент был всей душой рад, считая себя разбогатевшим. Тут же он вошел в комнату, чтобы взять денег на расход… И вдруг – вся комната ведь была полна этими милыми вещами, а где же деньги? Остались лишь там и сям монеты, данные на рассаду, – только и всего.

Надежды рухнули. Студент свирепо напустился на старика, браня его за обман.

– Я ведь с вами был дружен по книгам, по знаниям, по литературе, – гневно возражал старик. – Я не думал, что, для того чтобы удовлетворить вас, мне придется с вами вместе стать вором. Вам, знаете, надо найти этого, как говорится, синьора с балки[19]19
  …как говорится, синьора с балки. – То есть вора.


[Закрыть]. Вот тогда вы и сдружитесь с ним как следует, а мне, старику, вам не угодить.

Отряхнулся и ушел.

Пара фонарей

Вэй Юнь-ван из Пэньцюаня в Иду происходил из старинной и знатной семьи, которая, однако, впоследствии – увы – обеднела, так что у него не хватало уже средств на продолжение образования и он лет двадцати от роду прекратил занятия науками и вошел в дело по торговле вином.

Однажды вечером он лежал один в винном складе. Вдруг слышит стук чьих-то шагов. В испуге он вскочил и стал с замиранием сердца прислушиваться. Стук все ближе и ближе, вот уже ищут лестницу, идут вверх, шаги перебивают друг друга… И сейчас же две прислуги с фонарями в руках очутились у его постели. За ними появился молодой человек, из интеллигентных, который вел за руку девушку. Он подошел к постели Вэя и стал улыбаться. Вэй страшно испугался и ничего не понимал, но тут же начал догадываться, что это лисицы. Понял, и волосы на голове встали, словно деревья в лесу. Поник головой, не решаясь даже взглянуть.

– Не глядите на нас букой, – смеялся молодой человек. – Моя сестра с вами связана давней судьбой, еще до рождения. Вот ей и следует за вами поухаживать!

Вэй смотрит – молодой человек одет в расшитый шелк и соболя, глаза горят… Застыдился своего грязного вида, покраснел и не знал, что на это сказать. Молодой человек и служанка оставили фонари и исчезли.

Вэй стал внимательно рассматривать девушку, которая была светла, свежа, словно фея. Она ему сильно понравилась, но он был совершенно сконфужен и никак не мог с ней заговорить в заигрывающем тоне. Дева смотрела и смеялась…

– Послушайте, – говорила она, – ведь вы же не из этих, зарывшихся в книги… К чему этот напыщенный вид книжника? – Подошла близко-близко к постели и сунула ему на грудь руку, чтобы погреть ее.

Вэй теперь только оттаял, лицо раскрылось, и, теребя ее, начал с ней пошучивать, а затем привлек к себе и стал любить.

Еще не пробил утренний колокол, а служанка с букольками уже пришла тащить ее домой. Условились ночью опять свидеться, и действительно, поздним вечером она пришла и говорила ему, смеясь:

– Глупый мой, какое тебе счастье! Не затратил ни копейки, а получил такую красивую жену, которая каждый день к тебе сама бегает.

Вэй, обрадовавшись, что никого тут нет, поставил на стол вино и стал с ней пить. Играли в «спрятанные пальцы»[20]20
  Играли в «спрятанные пальцы»… – Игра состоит в том, что каждый показывает несколько пальцев и одновременно выкрикивает общую сумму пальцев, стараясь угадать, сколько пальцев покажет партнер. Эта древнейшая игра была известна и римлянам.


[Закрыть], причем дева выигрывала в девяти случаях из десяти.

– Не лучше ль будет, – смеялась она, – если я буду прятать пальцы, а ты будешь их угадывать? Угадаешь – выиграл, нет – проиграл! Если же заставишь меня отгадывать, то никогда не выиграешь.

Сделали так и забавлялись весь вечер, а затем пошли было спать, но дева сказала:

– Вчерашней ночью на твоем одеяле и матрацах было ужасно холодно, прямо нестерпимо.

И крикнула прислугу, веля принести одеяло. Развернули его на постели – тонко вышитый нежный шелк был мягкий, весь душистый… Вэй развязал ей пояс, стал с ней любовничать… Ее красные губы блуждали, метались – совсем как «мягкое и теплое царство»[21]21
  …«мягкое и теплое царство»… – Так называл нежное тело своей любимой наложницы Фэй-янь, «Ласточки в полете», государь Чэн-ди (I в. до н. э.).


[Закрыть] у ханьского государя, если даже не лучше. И с этой поры их отношения установились окончательно.

Прошло полгода. Вэй вернулся на родину. Раз ночью при луне он разговаривал с женой у окна. Вдруг видит, что его дева в роскошном наряде уселась на стене и машет ему рукой, зовет его. Вэй подошел к ней. Она взяла его руку, перелезла к нему через забор и, держа его за руки, говорила:

– Сегодня я с тобой расстанусь. Пожалуйста, проводи меня несколько шагов, окажи мне этим внимание, заслуженное, надеюсь, за полгода нашей с тобой связи.

Вэй испуганно спросил, в чем дело.

– Брачная связь имеет свою определенную судьбу. О чем тут разговаривать?

Так они шли и разговаривали, пока не пришли к окраине села, где ее ждала служанка с двумя фонарями. Они направились прямо к южным горам, и, дойдя до возвышений, дева простилась с Вэем. Тот удерживал ее, но бесполезно. Она ушла.

Вэй долго стоял, не сходя с места и устремив взор ей вслед. Он все время видел пару фонарей, то мелькающих, то исчезающих, пока они не удалились настолько, что различить что-либо было уже невозможно. С болью в душе вернулся к себе Вэй.

В эту ночь, говорят, все крестьяне видели в горах огни фонарей.

Студент Лэн

Студент Лэн из Пинчэна сначала был чрезвычайно туп. Так что, когда ему минуло уже двадцать лет, он не знал еще ни одной канонической книги. Потом к нему явилась лисица и стала с ним есть и спать. Все слышали, как он всю ночь болтает. Однако даже если спрашивали братья, он не хотел говорить об этом ни слова. И так прошло много дней.

Вдруг с ним случилась какая-то болезнь: припадки сумасшествия и вообще глубокая перемена. Бывало, сядет писать сочинение, возьмет тему, запрется и сидит, как высушенный, а немного погодя разразится раскатистым смехом… Бегут смотреть – а у него уже рука безостановочно бежит по черновику, и сочинение совершенно готово. Когда затем он оторвется, глядят опять – и что же? Все – и стиль, и мысли превосходны, изумительны.

В этом же году он вошел в храм «бассейна»[22]22
  В этом же году он вошел в храм «бассейна»… – То есть выдержал первый экзамен.


[Закрыть], а на следующий год был уже стипендиатом. Но вообще на каждом экзамене хохотал так, что эхо гудело в стенах зала. С этих пор имя хохочущего студента стало известным повсюду.

К его счастью, инспектор уходил в это время отдыхать и смеха не слыхал. Но потом назначили такого, у которого во всем была суровая строгость и порядок. Он целый день сидел в зале, не пошевелившись, и вдруг слышит раскаты смеха. Рассердился, велел схватить студента и уже готов был наложить на него кару, но заведующий канцелярией рассказал о его помешательстве, и гнев инспектора стал утихать. Однако его имя он вычеркнул.

С этих пор студент принял безумный вид и погрузился в поэзию и вино. У него есть сборник стихотворений в четырех книгах под заглавием «Наброски свихнувшегося». Стихи парят где-то вне земли, подымают ввысь… Стоит читать!

Послесловие рассказчика

Запереться и хохотать – чем это отличается, по существу, от буддийского прозрения? Смеяться вовсю и в то же время сочинить цельную вещь – это ведь одно из живых и радостных явлений. Разве можно дойти до того, чтобы за это уволить студента? Такое начальство, знаете, очень уж далеко заходит!

Расписная стена

Мэн Лун-тань из провинции Цзянси был как-то наездом в Пекине, вместе с кандидатом Чжу. Случайно, во время прогулки, забрели они в буддийский храм. Видят: его здания, пристройки, монашеские кельи и прочее, в общем, не очень обширны. Никого нет, сидит только старик хэшан[23]23
  Хэшан – так называют в Китае буддийского монаха.


[Закрыть], повесив рядом свою хламиду. Увидев посетителей, он ушел к себе, оделся как следует и вышел им навстречу; затем повел их по храму посмотреть, что есть.

В главном храме стояла глиняная статуя, изображавшая святителя Бао-чжи[24]24
  Монах Бао-чжи (ум. в 514 г.) был найден ребенком в гнезде коршуна. Вся его жизнь была сплошным причудливым подвижничеством. Поклонение ему началось тотчас же после его смерти.


[Закрыть]. Обе стены, прилежащие к статуе, были покрыты тонкою прекрасною росписью, и люди на ней были как живые. На восточной стене была изображена Небесная Дева[25]25
  Небесная Дева. – В буддийской «Вималакирти-сутре» читаем: «И была среди нас Небесная Дева, сыплющая небесными цветами. На бодхисатв (святых) сыпала она, и все цветы падали на землю. Когда же она стала сыпать их на учеников, то цветы пристали к ним и уже не падали. Небесная Дева сказала тогда: „Земные привязанности, овладевшие вами, еще не исчезли, вот почему цветы к вам пристали. Они не пристанут к тому, у кого узлы привычек земли совершенно развязались“».


[Закрыть], сыплющая цветами, и в ее свите какая-то девушка с челкой, которая держала в руках цветы и нежно улыбалась. Ее губы-вишни, казалось, вот-вот зашевелятся, а волны ее очей готовы были ринуться потоками.

Чжу уставил на нее свои глаза и долго-долго стоял перед картиной. Он весь застыл в упорной думе, у него закружилась голова, и он не заметил, как душа его заколебалась и рассудок был словно кем-то отнят. И вдруг его тело стало легким-легким, вспорхнуло и полетело, как на туче-тумане… Глядь, он уже на стене. Видит перед собой громадные храмы, величественные здания, одно за другим, одно над другим… Очевидно, думалось ему, здесь уже больше не человеческий мир.

Смотрит дальше – видит: сидит на кресле старый хэшан и проповедует учение Будды. Вокруг него стоят, на него взирая, монахи-ученики, одетые в хламиды с закинутыми за одно плечо концами. Их было очень много, и Чжу вмешался в их толпу, стоял и слушал учителя.

Через несколько времени ему показалось, что кто-то его слегка, и стараясь не дать этого заметить другим, дергает за рукав. Оглянулся – оказывается, это девушка с челочкой. Засмеялась и убежала. Чжу сейчас же бросился за нею по следам, обогнул извивы палисадника и очутился в небольшом домике. Здесь он остановился в нерешительности, не смея двинуться дальше. Девушка обернулась, подняла перед собой цветок, что был в руке, и стала издали махать ему, как бы призывая. Чжу побежал. В комнате было тихо, ни души. Чжу бросился ее обнимать. Девушка еле сопротивлялась, и Чжу слился с ней в бесстыдной любви.

Затем она убежала и закрыла дверь, причем велела Чжу сидеть тихо и даже не кашлять. Ночью она снова пришла к нему, и так продолжалось два дня. Однако подруги девушки пронюхали и отыскали нашего кандидата.

– Маленький паренек, – смеялись они над ней, – у тебя в брюшке уже порядочно вырос, а ты все еще продолжаешь распускать волосы, изображая невинность, сидящую в тереме!

Тотчас же поднесли ей шпильки, булавки, серьги и велели поскорее взбить прическу замужней дамы. Девушка, застыдясь, молчала.

Затем одна из подруг спохватилась и сказала:

– Сестрицы, нам нельзя здесь долго быть. Смотрите, как бы на нас не было нареканий!

И все убежали.

Чжу посмотрел на свою милую. Тучи ее волос высоко крутились над головой, и с них свешивались вниз булавки-фениксы. Она стала еще красивее, чем с челкой. Увидев, что никого вблизи нет, он подошел к ней и стал интимно ласкаться. Запах мускусных духов напоил ему душу…

Не кончив еще своего наслажденья, они вдруг услыхали грозный и решительный стук кожаных сапог[26]26
  … решительный стук кожаных сапог… – Кожаные сапоги и в начале века казались чем-то диковинным толпе китайцев, обутых в холщовые туфли на холщовой же подошве. Куда бы ни приезжал в 1907 г. экспедиционный отряд Шаванна, в котором я имел счастье быть, нас всюду встречали возгласы: «Кожаные сапоги!» Глаза устремлялись сначала на сапоги, потом на нас.


[Закрыть], резко и громко отдающийся в воздухе. Бряцали цепи оглушающим звоном… Затем послышался смешанный гул и шум каких-то резких споров…

Девушка в испуге вскочила и стала вместе с Чжу глядеть в щель двери. Они увидели воина в золотых латах, с черным, словно лаком намазанным лицом, с булавой и цепями в руках. Его окружали девушки.

– Вы все здесь? – спросил воин.

– Да, все, – отвечали девы.

– Если у кого-нибудь из вас спрятан здесь человек из нижнего мира, сейчас же выдать мне его головой! Смотрите – не навлекайте на себя горя!

Все опять хором отвечали, что таких нет. Воин обернулся, окинул всех недоверчивым взглядом и как будто собирался искать спрятанное.

Дева, в сильном испуге, с лицом, похожим на мертвый пепел, в крайнем смятении велела Чжу быстро спрятаться под кровать. Затем открыла маленькую дверь в стене и быстро выбежала.

Чжу, лежа под кроватью, не смел дохнуть. Вдруг он слышит шаги кожаных сапог уже в спальне. Затем из спальни вышли, и понемногу шум и крики стали удаляться. На сердце Чжу полегчало. Однако за дверями все еще ходили и разговаривали, и Чжу пришлось еще долго лежать, не разгибаясь. И вот он уже чувствует, как в ушах у него жужжат цикады, а из глаз рвется огонь. Выдержать долее не было сил, а он все терпеливо прислушивался и ждал, не вернется ли дева. Наконец он перестал помнить, откуда он сам-то сюда попал.

А в это время Мэн Лун-тань, стоя в храме и заметив исчезновение Чжу, в недоумении обратился с вопросом к хэшану.

– Пошел слушать проповедь, – смеясь отвечал тот.

– Куда?

– Да недалеко отсюда!

Вслед за тем хэшан постучал пальцем в стену и закричал:

– Послушайте, благодетель Чжу, что это вы так загулялись? Даже возвратиться не желаете?

И сейчас же на картине появилась фигура Чжу, который, стоя напряженно и приникнув ухом, к чему-то прислушивался, словно желая что-то разобрать.

– Ваш приятель давно уже ждет, – закричал опять хэшан. И вслед за этими словами Чжу быстро слетел со стены вниз. Он стоял теперь как истукан, с замершим, как зола, сердцем и неподвижными глазами. Ноги его не слушались, словно размякли.

Мэн сильно изумился и стал осторожно расспрашивать. Оказывается, Чжу, лежа под кроватью, услышал, как кто-то стучит, словно громом, над его головой. Он и вышел из спальни, чтобы посмотреть и прислушаться.

Оба стали теперь смотреть на девушку, державшую на картине цветы. Ее прическа была взбита кверху, как раковина, челки уже не было. Чжу, растерявшись, поклонился хэшану в пояс и спросил, как это могло случиться.

– Чудесное рождается от самих же людей. Где мне, старому монаху, это понимать? – смеялся хэшан.

У Чжу душа как-то сселась, поблекла. Сердце Мэна исполнилось тревоги и потеряло нить. Они сейчас же поднялись, спустились с крыльца и пошли прочь.

Послесловие рассказчика

«Чудесное рождается от самих же людей!» В этих словах, пожалуй, есть глубочайшая правда.

У человека блудливая душа – и вот она создает развратную обстановку. У человека душа развратная – и она рождает все, что наводит страх.

Бодхисатва волшебной рукой перерождает человеческие заблуждения, и разом создаются тысячи химер… Да, но все они возбуждаются самим же сердцем человека.

Буддийской мудростью окрепло сердце старого монаха. Как жаль, что оба приятеля не услышали за его словами величайшего прозрения!

Тогда они, наверное, растрепали бы свои волосы и устремились в горы.