Текст книги "Двое в море"

Рабига Малыбаева
Двое в море

Море

Море нежно катило свои волны к прибою, стараясь донести в них солёные брызги своей глубины. Тёмные в середине, волны светлели к краям и постепенно переходили в белую пену мелких бусинок. Они изумрудом накладывались одна на другую, набегая шаловливо, иногда опаздывая, иногда ускользая вперёд, докатывались до прибрежной гальки и расстилались мелкими прозрачными каплями по отточенным камням и жёлтому песку. Солнце серебрило прозрачные воды, которые ложились острыми слоями, проходило дымчатыми бликами сквозь синюю толщу воды, где-то обрываясь внизу, не в силах до конца просветить воду. Видны были полосы воды, сверху голубые, подобные летнему небу, они от слоя к слою постепенно сгущались, темнели, приобретая синеву, и почти незаметно переходили в непроглядную синь морского дна.

Море рябилось небольшими пенистыми холмиками по всему необозримому простору водной глади, вздрагивало зубчатыми гребнями, бурно дышало неповторимыми линиями волн, игриво ослепляло солнечными бликами, перекатывалось могучими валунами и отдыхало спокойной многотысячной рябью. Покрытое гигантской голубой сеткой, оно заполняло огромное пространство земли и соприкасалось на горизонте чёткой линией с меняющимися красками неба.

Человек ещё не придумал названий бесчисленным оттенкам красок неповторимого и ежеминутно меняющегося моря. Тысячи тонов от зелёного к голубому, а вместе с ними – тысячи витков и линий набегающих без устали волн. Вода рассыпается неисчислимыми брызгами, в которых разбивается усилие моря сохранить свой цвет и форму волн в маленькой прозрачной капельке. Маленькая капелька, слившись с другой и так повторяясь без конца, даёт неповторимую и необозримую водную гладь, зовущую и пугающую своей таинственной неизмеримой глубиной, дарит множество затейливых и прихотливых рисунков. Росчерки серебряных паутинок, безжалостно смываемых набегающими волнами, ткут свой затейливый узор на гладкой поверхности моря, который щедро дарит гений художника каждой прозрачной капле, раскидывая во все стороны оттенки синего, зелёного, голубого. Вот поднимается из глубины волна, постепенно набирает силу, со дна тянет темноту своей опоры, редея фиолетовым к мощной середине, нежно капризничая синим, играет безумно голубым и весело падает прозрачными сверкающими каплями.

А какие переливы звучат вместе со звуками красок! Мощь и угроза слышны в только что родившейся волне: гремят литавры, бьют барабаны, разносится грохот, раздаётся шум разрывающихся снарядов, слышатся пронзительные крики чаек. Колышется необъятное море, бегут прочь волны. Шум и свист нарастают с каждой минутой, сметая всё со своего пути, и вот звуки достигают своего величия, вершины и низвергаются с сокрушительной силой, изнемогая под собственной тяжестью, не щадя даже себя, они несутся вниз, в темноту, вглубь океана. Грохот, скрежет, гром постепенно стихают, сменяясь перебором нежных струн. Над морской пучиной раздаются звуки, словно исторгаемые неутомимой рукой музыканта, обезумевшего среди этой стихии, и навсегда тонут в бездонной глубине океана.

Вы никогда не заглядывали в глубины моря? Вы не испытывали трепетного волнения, проникая взглядом в бездонную синь морского дна?

Застывшая ледяная пучина, замёрзшая симфонией синего, прорезанная золотыми лучами бездонная глубина летящих вниз мириад солнечных бликов, не достигающих в своём желании конца, расплывающихся в морской сини. Серые тени скользят в глубине моря, переплетаясь иногда со светлыми полосами света, создавая игру светотеней, но к ним часто присоединяются пролетающие мимо золотистые брызги солнца, рассыпающиеся в воде серебряными звёздочками, мерцая в холодной пучине, зажигая светом непроглядную синь морских глубин. Вот заколыхались морские зонтики на поверхности моря. Это плывут нежные медузы, плавно покачиваясь на небольших волнах. Вот хлопья снега закружились над водой, опускаясь ниже к морю, задевая гребни волн. Это вечно ищущие что-то в водной шири неугомонные альбатросы. Некоторые из них присели на самый краешек волны и мерно покачиваются в такт играющему волнами морю.

Нежный напев моря долго ещё звучит над прибоем, разносясь в разные стороны, обхватывая стелющийся на скалах мох. Выброшенные на берег волнами ракушки еще долго шумят морским прибоем далеко-далеко от морского берега…

Волны, волны, вечные волны прибоя, седые волны холодных далёких времён без устали вторят эхом могучему дыханию моря, без устали катятся волны по необъятным его просторам. Сколько рождается волн и сколько их исчезает, разбиваясь у отвесных гранитных скал, подводных коралловых рифов, а многие волны просто выкатываются на пологий морской берег, распластываясь, в последнем дыхании слизывая подошву старой земли.

Волны, волны, всегда бегущие волны, а скольких трагедий вы были немыми печальными тенями, когда бурное море, вздыбившись в грозном рёве, кидалось, разбивая в щепки большие корабли и утлые джонки людей, похожих на пигмеев, попавших в ревущую пасть беснующегося великана?!

Волны, волны, знакома ли вам горечь утраты, когда несётесь вы вперёд, не задумываясь, не замирая хотя бы на миг, легко устремляетесь вперёд, только в конце понимаете тщету своих вечных усилий, когда огромная радуга, отражённая в брызгах, разбивается о вечный берег, рассыпаясь самоцветами в бесконечных каплях моря?!

Волны, волны, знакома ли вам радость побед, когда, утомлённые вечной борьбой, поднимаетесь ввысь, играя лучами солнца, бликами отражений воды, неба, когда плавно опускаетесь вниз, в море, и послушно ложитесь на берегу вечной земли, внушая покой и сладость наступившего мгновения?!

Волны, волны, вам не знакома ни печаль, ни радость, вы не теряете и не находите, вы, вечные волны, вновь рождаетесь и вновь умираете… Вы умеете веселиться, вы умеете нападать, вечно юные волны вечно старой земли, всегда несущие в себе голубой виток судьбы, всегда зовущие людей острой дальней линией горизонта, всегда влекущие белой снежной пеной рассвета, восторженно встречающие грозовую зарю и радостно провожающие уходящий день. Вы несётесь во мраке ночной тиши, разбивая без устали беспокойные усилия морских гладей, путая и расправляя попавшие в их линии блики солнца, даря им без конца свой грустный напев, свой весёлый мотив нескончаемой песни, идущей из мрака далёких времён и бездонных глубин всегда таинственного и не разгаданного никем бездонного, бескрайнего и всегда волнующего нас моря.

В море

Солнце выглядывало из-за облаков, которые кружили по всему небу, освещало ровную поверхность моря, его сверкающие лучи касались голубой воды, просвечивали водные холмики, которые неустанно появлялись по всей морской шири, их смывали небольшие набегающие волны, которые всё катились и катились вперёд и размывались другими волнами; белые холмики распадались, пенились и в бесчисленных брызгах исчезали под капризными волнами.

Солнце с высоты голубого неба далеко посылало прозрачные горячие лучи, достигающие морской глади, лучи опускались в темнеющую глубину, высвечивая синюю толщу моря, отслаивая воду, деля её на ярусы, наделяя разными оттенками красок. Лучи мягко освещали море и падали вниз, но не достигали дна. Дно было тёмное, неприступное и не поддающееся солнечным лучам. С него веяло мраком и холодом, море надёжно прятало свои тайны, плотно смыкало свои глубины перед тёплыми скользящими лучами. Солнце сверкало в вышине и отражалось в синем бездонном море, солнечные блики появлялись и исчезали в неустанных волнах, отражаясь в бесчисленных капельках, и бежали вперёд, ослепляя своим сиянием водную ширь. Белое судно плавно шло по морскому пути. Волны бежали рядом с ним, обгоняли его, разбивались позади, расходились и собирались, наскакивая на белые бока парохода, и снова распадались на бесчисленные капли и отскакивали назад, повторяя каждый раз себя в новом движении вперёд, не зная усталости, не зная покоя. Пароход, подобно белым чайкам, плавно качался на волнах и неуклонно шёл вперёд. Мерно стучал мотор, но стук машин заглушался волнами, которые напевали вечную мелодию одинокой земли.

Солнце уже стояло в зените, оно нагрело огромное водное пространство, вода понемногу испарялась тонкой плёнкой и поднималась вверх невидимым паром. Воздух был горячим, дуновение ветра – лёгким и жарким. Море спокойно лежало в огромной земной впадине, ровно дыша, подобно исполинскому зверю, переваривающему заглоченную пищу. Зыбко подёргивалась сеткой огромная водная гладь воды. Ярко высвечивало солнце верхнюю толщу воды, тёплые лучи солнца пробивали синь воды, золотили голубые нити, переливаясь, сквозили в тёмной пучине моря, ярко играя падающими волнами. Солнце ослепляло яркую синь водной шири, лучи неслись сквозь слоистую массу и, обрываясь, таяли далеко внизу, в темноте, затухая, теряя свой свет и источая тепло. Сверкающая гладь морской шири ослепительно сияла под голубым лучезарным сводом, под прозрачными лучами палящего солнца. Волны, вечные волны, подобно печальным странникам, бегущим за манящим миражом, неугомонно несётесь вы вперёд, рождаетесь вновь и вновь и умираете без конца, стареете и обновляетесь, волны, неспокойные волны неспокойной земли, поёте без устали одну и ту же песню, песню вечности и песню мгновения.

Волны шаловливо набегали друг на друга, резвились на морской груди, гребнями заканчивая свой ход наверх и тут же падая вниз. Они неслись, перегоняя друг друга в своих неистощимых вечных порывах, оставляя позади разбегающиеся узоры, ткали бесконечный рисунок зыбкой палитры, тут же смывавшийся бездумно и легко, капризно играя и веселясь на огромной морской глади.

Волны лёгкие, волны зыбкие, вечно спешат в своём стремлении катиться без устали вперёд, подгоняемые друг другом и ветром, бегут наперегонки, исчезают и вновь появляются. Они появляются, чтобы вновь исчезнуть, а исчезнув, рождаются новой игривой волной, забывая и смывая свои прошлые пути, выбирая новые, которые ускользающей тенью проносятся впереди, и, нагнав это зыбкое видение, вновь бездушно смывают их.

Белое судно легко шло вперёд, плавно покачиваясь на зыбких волнах, звёзды мерцали высоко над водой, освещая сквозь набегающие облака тёмную водную гладь. Лунные блики прыгали по поверхности, высвечивая тёмную воду, на мгновение выхватывая движение волны, знойный воздух оседал на перекатывающихся волнах и пузырил водяную пыль, поднимающуюся вокруг судна. На луну наплыло облако – и исчезли лунные пути и блики, мерцавшие в море, звёзды гасли одна за другой, небо стало затягиваться тучами, тьма опускалась вниз на море, на волны, на судно, на это пространство земли. Судно продолжало рассекать волны, оно плыло вперёд. Небо всё затянулось тучами, звёзды уже не проглядывали из-за них, луна надёжно спряталась за многослойными облаками. Море погрузилось в густую тьму. Начал дуть легкий ветер. Он нёс прохладу и свежесть. Спокойная гладь моря стала нарушаться появляющимися волнами, ровная водная поверхность неожиданно вспарывалась небольшими тёмными холмиками, которые разбегались и тянули волну – одну, за ней другую, потом снова небольшие холмики стали появляться на огромной водной пустыне, и целая гряда волн снова тянулась за ними. Волны бежали торопливо, наскакивали друг на друга и исчезали, проглоченные другими волнами. Вначале небольшие волны набирали силу и поднимались высоко над морской поверхностью. Гребни вздымались белыми шапками, которые, недолго застыв на поверхности, падали с шумом вниз и исчезали в тёмной глубине. Серый рассвет едва начал пробиваться над землёй, море тускло переливалось под тёмными тучами, которые мрачно кружили над непроглядными водами. Волны сердито набегали друг на друга, набирали силу и мощь из серых мрачных глубин, увеличивались, росли, вот уже море бурно дышало и вместо прежней ряби на ровной морской поверхности перекатывались гряды воды, тёмные в середине и белеющие шапками на гребне. Тучи низко неслись над тёмными водами, ветер разрывал их на части. И клочья их, налетая друг на друга, сцеплялись и продолжали своё кружение в сером холодном небе. Волны становились всё больше и больше, наскакивали одна на другую, поднимались кверху, неся огромную массу воды, ветер свистел над морской пучиной, бурно разрывал морские волны и бросал их, изорванные в миллионы брызг, в водяные прорехи, которые тут же смыкались и наваливались огромной толщей на разбитые волны. Волны разгонялись, ровной стеной поднимаясь вверх, огромная водяная гора появлялась наверху, а бездонная пропасть – внизу, ветер свистел в гигантских волнах, море грозно рокотало, шумно выплёскивалось на землю бесконечными валунами воды, которые с бешеной скоростью и массой обрушивались на берег, слизывая и подминая под себя все кочки и шероховатости, выравнивая побережье и унося в море всё, что смогли зацепить, и тащило добычу в пучину.

Судно неслось вперёд, его качало на волнах, оно поднималось на гребни волн и стремительно опускалось вниз. Волны накатывались на него, огромной стеной вырастали перед ним и тут же стремительно падали, давя огромной массой на палубу, разбивались вдребезги и скатывались назад в море, огромными ручьями сливаясь с бушующей стихией. Не успевала одна волна скатиться с судна, как другая накатывалась на него, поднимаясь огромной горой, мгновение повиснув в воздухе, обрушивалась с рёвом дикого великана на белое уставшее судно и вновь скатывалась в беснующееся море. Волны нарастали, они становились больше, мрачнее, тяжелее. Ветер насвистывал свой дикий мотив, ревел во всю мощь, море колыхалось всей поверхностью, бурно вздымаясь и так же бурно опадая вниз, в свою глубину.

Наступил день, но он был так тёмен, что мало чем отличался от ночи. Небо тяжёлое, тёмное повисло над бушующим морем. Тучи быстро мчались по нему, плыли низко над землёй, гонимые ветром, раздираемые им на куски, соединялись и вновь неслись в хороводе серой пляски.

Люди на судне спрятались внутри, их было немного, но они чувствовали яростную мощь вздыбленных вод. Волны огромные, неукротимые перекатывались через судно, вертели его по своей воле, закручивались сами, и оно, словно белое пятно, прыгало среди них. Волны гремели повсюду, они неслись с огромной быстротой одна за другой, возносясь кверху водяной стеной, поднимая судно на свой гребень, и затем эта водяная громада рушилась и стремительно мчалась вниз, распластываясь гигантской лужей, рассеиваясь и разбиваясь вдребезги. Судно без устали кидало из стороны в сторону, поднимало вверх на огромную высоту и бросало вниз в гигантскую дыру, чтобы захлопнуть огромной порцией воды. И всё это делало море. Судно начало трещать, в борту уже образовалась пробоина, в которую стремительно набиралась вода. Люди, измотанные бешеной качкой, еле держались на ногах, их бросало внутри судна от одной стены к другой, а вода страшным потоком пробивалась сквозь пробоину, и к этой дыре уже мчались матросы. Бывалые моряки пытались заделать опасную брешь, один из них подполз к стене и, поднявшись, закрыл её своим телом, но бешеный напор воды откинул его вглубь трюма и прибил к противоположной перегородке. Судно трещало, скрипело переборками, грозя вот-вот развалиться и навсегда осесть на дно. Тут раздалась команда капитана покинуть судно. Сквозь вой ветра, сквозь шум волн матросы услышали, что это конец и нужно готовить к спуску шлюпки. Они поняли, что борьба бесполезна, им, сильным, закалённым морякам, не совладать с бешеным ветром, со штормом, с несущейся бурей, которая не сдерживала свои прихотливые порывы, вырывая из моря и швыряя обратно огромные столбы воды. Пытаясь спустить шлюпки на воду, моряки раздирали в кровь ладони, вцепившись мёртвой хваткой в тросы, медленно спускали их за качающийся борт. Вскоре все люди, находившиеся на корабле, спустились в шлюпки. Шлюпки прыгали на вздымающихся волнах, но моряки сидели, крепко вцепившись в вёсла и в борта шлюпок. Волны бушевали, шлюпки качало, свист, грохот, ветер, крики людей – всё смешалось в этом хаосе. Шлюпки быстро уносились волнами от тонущего корабля. Шквалы ветра, налетавшие на них, крутили шлюпки, заливая их водой. Судно всё больше отдалялось от них. Вот оно поднялось высоко, подброшенное волной, точно скорлупка, и стремительно упало вниз. Покинутое людьми, судно одиноко белело среди тёмных волн диким зверем ревущего моря. Оно медленно погружалось в глубины моря, только иногда ещё виднелось, когда огромная волна поднимала его на немыслимую высоту и бросала вниз, в водяную пропасть, и вскоре навсегда исчезло в морской пучине. Тяжело дыша, матросы гребли изо всех сил, вычерпывали воду, которая наполняла шлюпки. Шлюпки, точно щепки, вертелись среди плясавших волн. В одной из них двое моряков, сидевших рядом за вёслами, сразу же стали привязывать друг друга к шлюпке. Они старались крепко прикрепиться верёвками к бортам. Помогая друг другу между взмахами вёсел, эти двое старательно привязывались, протаскивая верёвки под скамьей. Привязать себя к шлюпке – эта мысль пришла в голову старшему моряку, а молодой просто последовал его примеру. Он почему-то стал повторять его жесты, а почему – не смог бы объяснить, даже если бы у него было на это время. Зачем привязывать себя? Старший моряк просто схватил верёвку, которая случайно зацепилась за его руку, обмоталась вокруг неё, и стал машинально накручивать её на руки, а потом просовывать ее под скамьей, вытягивая на себя и обматывая вокруг пояса. Привязать себя к шлюпке – эту мысль толчком вынесло на поверхность его сознания, и он решил, что так будет лучше, и уже не отступал от неожиданно пришедшей в голову идеи. Шлюпки неслись в серой мглистой буре, море не знало пощады: оно било их о свои волны, и одна из шлюпок перевернулась и исчезла среди бешеных волн. Мелькнули головы обезумевших людей, поднятых огромными холодными волнами и тут же брошенных вниз, но не слышно было их криков. Море нещадно хлестало отчаявшихся гибнущих людей своими волнами, постепенно заглатывая их вместе со шлюпкой, посылая в своё гигантское чрево, откуда ещё никому не удавалось выбраться. Оно продолжало посылать волны и подбрасывало их высоко с лёгкостью, сокрушая под собой и пожирая всё живое и неживое. Среди серой мглы воды повисла шлюпка, она мелькала, прыгая на волнах, её несло вперёд, поднимало на гребень волны и смывало вниз. Шлюпка появлялась среди волн, её было видно, когда она поднималась на волне, и она исчезала, когда её несло вниз. Шлюпка стремительно скользила вниз по морской глади, устрашающей и пугающей, бешено неслась вниз, в глубину, но тут её снова начинало поднимать вверх новой волной, которая набегала сзади, и, подхватив снизу, с боков, поднимало на устрашающую высоту.

В шлюпке сидели несколько моряков. Их головы то высовывались из шлюпки, и тогда были видны их безумные от страха глаза, то исчезали. Шлюпку поднимало вверх, казалось, она вот-вот опрокинется, но каким-то чудом она какое-то мгновение удерживалась, а затем падала вниз, уносимая только что поднявшей ее волной. Шлюпка, точно спичка, кинутая в быстрый ручеек, неслась, крутилась, её вертело, швыряло, и люди, вцепившись мертвой хваткой в дно, пригвождённые страхом смерти, смотрели перед собой и видели только водяные стены, которые неслись на них, опрокидывались и, опрокидываясь, создавали огромные бездонные воронки, а задохнувшись, исчезали под тяжестью другой волны. Вот набежавшая волна высоко подняла шлюпку. Моряки, прильнув ко дну, боясь, что их вырвет волной и выбросит за борт, что есть силы вцепились в борта. Они пригибались под тяжестью страха, и их пригибало и пришибало волной, которая наваливалась на шлюпку, и она не раз могла затонуть. Матросы только успели охнуть и яростно навалились на вёсла, вцепившись изо всех сил в крепкое дерево. Очередная волна подняла шлюпку, точно яичную скорлупу, легко и невесомо, на самый верх – и шлюпка заскользила по самой верхней части вздыбившейся волны. Суденышко стремительно неслось вперёд, люди вцепились в него, пригнулись, закрыли глаза, слились с ним, распластались по его дну, они хотели бы вдавиться в него, впечататься, чтобы уцелеть, чтобы их не смыло за борт. Они молились и не знали кому, но молили кого-то о спасении, их молитвы были без адреса, в диком и жестоком страхе за свою жизнь они забыли Бога, забыли себя, они чувствовали только своё тело, своё нутро. Им казалось – нет, им ничего не казалось: они видели, они лишь присутствовали, и они зрили огромную волну, гигантскую водяную гору, которая тащила их вверх, на огромную крутизну без опоры, без основания, без твёрдого дна, на головокружительную высоту. Они неслись вверх, вертикально взлетая, взмывая на своей хрупкой шлюпке, их несло на вершину огромной беснующейся водяной горы, и вокруг со всех сторон кипели водяные стены, вверху было небо из воды, водяная крыша. Сзади, спереди была водяная круча, снизу, внутри была вода, безумие воды, и шлюпка, взлетая вверх, несла с собой несколько человеческих жизней, цена им была – вода, а это значит, что они ничего не стоили, что они не надеялись выжить, а может, они выживали из ума, потому что вода захватила всё и проникла в их разум.

Шлюпка скользила вверх, ее поднимало по излому волны, по её крутизне, и вот она поднялась на самую вершину, где хлестал белый гребень среди серого сгустившегося неба, по тёмным чёрным тучам, и попала на крутящийся столб воды, где загибались и подламывались линии уходящей вниз волны. Шлюпка, повиснув кормой над огромной впадиной под волной, изогнулась и понеслась вниз, соскользнув с вершины, по огромной дуге совершая гигантский прыжок вниз. Повернувшись вверх дном, она неслась вниз, в непроглядную тьму морской пропасти, с водяной горы, которая стремительно падала вниз, увлекая за собой, точно пёрышко, злосчастную шлюпку. Перевернувшись вверх дном, шлюпка выронила всё, что было в ней, и моряки, вцепившиеся в неё онемевшими руками, были вырваны из неё и смыты волной. Шлюпка выхолостилась, из неё выбило всё, что не было вколочено гвоздями, не было привязано верёвками. Были смыты все вещи и все моряки, кроме двоих. Когда шлюпка перевернулась в воздухе вверх дном, эти двое услышали отчаянные вопли выпадающих из неё людей, они видели, как моряки неслись вниз с искажёнными, перекошенными от страха лицами, они видели, как остальные выпали из шлюпки. А сами они перевернулись вместе со шлюпкой, их накрыло волной, вода прошла сквозь них, но они удержались, точнее, их удержали верёвки, и когда шлюпка понеслась вниз, её накрыло одной волной, а другой волной, которая тут же появилась на смену первой, ее перевернуло, прокрутило, вновь бросило на прогнутую линию волны и поставило в нормальное положение, на дно. Всё, что можно было вымыть, вымыло, всё, что можно было выцепить, выцепило, и в ней остались лишь два человека, накрепко привязавшиеся к шлюпке, да несколько бочонков с ящичком, закреплённых под кормой. Хотя эти двое и были крепко привязаны, но руки у них были свободны, и они держались ими за доски, вколоченные в шлюпку. Глаза их были полны страха, ужаса и удивления, что они здесь, в шлюпке, что их не вымыло, не унесло вглубь волнующихся и ревущих волн, как их несчастных товарищей. Они едва перевели дыхание и успели глотнуть несколько раз огромные порции воздуха, как шлюпку снова закрутило, и следующая волна подняла её на свой гребень, на свою вершину. Суденышко неслось вперёд, вверх по косой линии, прямо, с огромной скоростью его поднимала волна, толкая вперёд, выталкивая, выпихивая из мрачной глубины на ещё более мрачную высоту.

Судорожно вцепившись в шлюпку, два человека смотрели вперёд, туда, куда их поднимала волна, на эту головокружительную высоту. Они стремительно скользили по гладкой дороге, и вот, подняв шлюпку на гребень, опрокинув её, буря швырнула ее вниз, в пучину между волнами, где был адский котёл, в котором вода пенилась и клокотала, где ничего не было видно, где водяные фонтаны, брызги, воронки – всё вертелось в густом тумане, смеси из сырости, мглы и воды. Два человека закрыли глаза и, вдавившись в дно шлюпки, с ужасом ждали конца, удерживая рвущиеся из груди, бешено колотящиеся сердца. Они летели вниз, в преисподнюю, и если раньше у них захватывало дух от гибельной высоты, то теперь они лишь с ужасом ждали смертельной глубины. Моряки успели набрать в лёгкие воздуха, делали они это механически, не потому, что знали, что им нужно накачать больше воздуха в лёгкие, а потому, что рот сам судорожно раскрывался и лёгкие с силой втягивали в себя воздух. Этой порции им хватало, чтобы продержаться до следующего прыжка вверх, а пока они неслись в бешеном потоке, их накрыло волной. Их стремительно крутило, они слились со шлюпкой и были с ней одним целым. Они стали её механическими придатками, которые нельзя оторвать и отшвырнуть, потому что они были в её чреве и не выступали из чрева, потому что они не производили никаких действий, а отдались целиком воле бушующего моря и только ждали. А им и не оставалось ничего другого, потому что они не могли своими руками сделать что-либо. Эти волны были сильнее их, это сошедшее с ума море швыряло их и играло ими бездумно, просто так, точно спичкой, а не людьми, швыряло каждый раз, когда поднимало вверх и опускало вниз. И они покорно отдавались воле волн, они не могли ничего сделать, а могли только роптать, но они даже и не роптали. Они лишь покорно ждали своего конца и не хотели умирать, в них жила ещё слабая воля к жизни, слабая надежда выжить. Они с ужасом смотрели в пасть морской стихии, потому что в их положении ничего другого не оставалось, на их долю выпало только это. А шлюпка неслась вниз, в глубину, им уже не хватало воздуха, они не дышали, им становилось дурно, плохо. Они лежали с закрытыми глазами, прошитые насквозь волной, они были в воде и чувствовали движение их шлюпки, и когда им стало совсем плохо и сознание их стало затуманиваться, они почувствовали, что движение вниз остановилось. Шлюпка изменила направление, её перестало нести вниз, и тут волна спала, перекатилась через них, и они оказались в туманном просвете. Этого мгновения им хватило, чтобы судорожно заглотить воздух, и спасительный вдох вывел их из состояния оцепенения, они стали оживать. Но это длилось мгновение. Новая волна поднималась снизу, и шлюпка попала в самую её середину, волна нарастала, мощно рокотала, шлюпку снова подхватило, и она вновь стала совершать свой головокружительный полёт вверх. И вот в который раз несчастные морские пленники летели вверх с раскрытыми глазами, в которых было много моря, а вокруг – одна клокочущая вода. Их опять поднимало, и, совершив очередной прыжок в бесконечность и проделав головокружительный путь вверх, после очередного смертельного сальто-мортале они в который раз низвергались вниз, в пропасть, в темноту. Их било, кидало, швыряло, они потеряли всякое представление о времени, о пространстве, у них в головах смешалось все, и только изредка пробивалась слабая мысль о спасении, о жизни. Их головы то высовывались из шлюпки – и тогда видны были их безумные от страха глаза, то исчезали. Суденышко задиралось носом кверху, его поднимало вертикально вверх, казалось, оно вот-вот опрокинется, но каким-то чудом оно какое-то мгновение удерживалось и падало вниз, уносимое только что поднявшей его волной.

Шлюпкой играли волны, море не желало топить ее и не хотело её глотать. Оно пугало этих людей, накидываясь на них, наполняя шлюпку водой, из которой поднимались две обречённые головы, а затем опускало её, и двое людей в промежутках между двумя прыжками жизни и смерти успевали набрать полные лёгкие воздуха, набирали в себя жизнь и, погрузившись в волны, выныривали со шлюпкой, отталкиваемые бушующим морем, не желавшим принять их как жертвы, как дар, как обречённых. Они не нужны были морю, а вернее, смерти, – смерть не желала их, ну а жизнь, жизнь боролась за них, она не собиралась их отдавать.

Вот набежавшая волна подняла шлюпку высоко и, тут же вновь подхватив, швырнула далеко вперёд. Шлюпка приняла устойчивое положение и заскользила вперёд по несущейся волне. Огромная волна спасла этих людей. Она швырнула их, изрыгнула из себя в утихающие воды, где спокойствие начало появляться раньше других мест, где волны усталые, разбитые вздымались небольшими гребнями, пенились маленькими холмиками и рассыпались бесчисленными брызгами, исчезавшими на водной шири. Шлюпка скользила по волнам, её уже не швыряло, не подбрасывало вверх, не несло вниз в водяную пропасть, она плавно покачивалась, наклоняясь боками, зачерпывая воду одним боком и выливая её другим.

Два человека, сидевшие на дне шлюпки, медленно подняли головы, в их измученных глазах отражалась вода, которая плясала и играла линиями в их зрачках, они начали выпрямляться, расправлять одеревеневшие руки и ноги. Чудом оставшиеся в живых, они испытывали лишь усталость, трое суток носило их по взбесившемуся морю, и трое суток они смотрели не отрываясь в звериный оскал, в ужасную пасть смерти, и теперь не могли прийти в себя, не могли поверить этому чуду, чуду жизни. Эти двое лежали на дне шлюпки, вернее, полулежали. Они были крепко привязаны к ее дну, толстые верёвки были продёрнуты под скамьей и надёжно держали их в своих узлах, когда шлюпку вертело и носило по морю, по волнам, когда она прыгала в воздухе, подбрасываемая волнами, проделывая головокружительные сальто-мортале, когда она переворачивалась и вновь опускалась на дно. Всё, что было в ней, всё выскочило, её давно выхолостило, очистило, размело, размыло всё лишнее, и только толстые крепкие верёвки смогли удержать двух живых, вернее, полуживых, точнее, полумёртвых существ. Они спаслись, хоть не надеялись на спасение, они считали себя обречёнными на смерть, они давно в своих душах пропели по себе заупокойную мессу, отслужили панихиду, в их ушах давно прозвенела музыка вечности и покоя. Тот реквием, который начал звучать вместе с первыми порывами морского шторма, тот реквием, под звуки которого затонуло их белое судно, под звуки которого они прощались со своими товарищами из других шлюпок и с несколькими – плывшими с ними вместе. Руки они оставили свободными и работали ими, гребли, вычерпывали воду. Шлюпку продолжало качать на утихающих волнах, и она плыла без направления и цели. Ею никто не управлял, не задавал ей маршрута, её вели вперёд волны и течение. Несколько бочонков воды и коробка сухарей были предусмотрительно связаны и засунуты вглубь, под корму. Эти запасы остались целы.