Текст книги "Отче наш"

Радий Радутный
Отче наш

Деус-машина работала третьи сутки.

Гулкое уханье ритмолидера от времени пробивало слои защиты и слышалось даже здесь, в подземном бункере, за три сотни километров от эпицентра.

– Доброе утро!

Женский голос, вкрадчивый и нежный, слышался ниоткуда и отовсюду одновременно, – из стен, с потолка, с пола и из середины мозга. Он звал и манил, приглашал… и так, что ему просто невозможно было не подчиниться.

Женщине, которая наговаривала эти слова на магнитофон, было около семидесяти, и кроме голоса, она ничем примечательным не обладала.

Вставать не хотелось.

Голос прозвучал снова, новая интонация заставила человека отбросить одеяло, потянуться и встать.

Вспыхнул свет. Даже не вспыхнул – а медленно, постепенно заполнил комнату, чтобы не ослепить и не причинить глазам ни малейшего неудобства. Свет тоже возникал ниоткуда и был не стандартного мертвенно-бледного оттенка, а слегка желтоватым – почти солнечным.

Здесь, в бункере, все было «почти» – звук, свет, вода, воздух. Все было похожим на настоящее – и чуть-чуть лучше – слегка озонированный воздух, мягкий свет и даже цвет стен – успокаивающий, с учетом индивидуальности восприятия «клиента».

Телевизор молчал, а если и показывал – то это были сводки новостей

– всегда хороших и ободряющих; старые фильмы – опять же бодрые и жизнерадостные; и концерты легкой музыки – в таком же стиле. Небольшая библиотека была подобрана по такому же принципу.

– Ваш завтрак, пожалуйста!

Завтрак, легкий, питательный и на удивление вкусный, ждал на пластмассовом столике, стакан с апельсиновым соком слегка запотел и, казалось, сам излучал приятную прохладу.

Все шло по будничной и давно отработанной схеме – трехдневный отдых-карантин, завтрак, встреча со вторым членом экипажа, вылет к месту Старта, пресс-конференция с предельно тупыми вопросами – что вы ощущаете? не боитесь ли? слышите ли отсюда ритмолидер? что хотите пожелать нашим читателям/слушателям/зрителям?.. – «чтоб они провалились!» – встреча с Важными Шишками, башня, кресло…

Вот только отправиться им предстояло в такую даль, из которой не возвращался еще ни один человек и куда принципиально не стоит тыкать автоматами…

– Скоро будешь?

Он вздрогнул – вертолет тряхнуло в момент посадки, воспоминание сгинуло, и шорох винтов ворвался в уши.

Их ждали. Несмотря на холодный дождь и пронизывающий ветер, площадь была заполнена толпой, а проворные корреспонденты окружили вертолет, едва он коснулся крыши.

– Ваше преосвященство, – неслышно прошептал монах-секретарь. – Народ ждет чуда…

Над всем многолюдьем площади, в маленьком служебном чердачке скорчился у окна, поглаживая винтовку, человек заурядной, ничем не примечательной внешности. Рядом на скомканной газете валялись остатки жареной курицы, чуть поодаль – нетронутая банка пива. Время от времени человек поглядывал на нее с нескрываемым вожделением, вздыхал и отводил взгляд.

Пиво могло помешать. Рука могла дрогнуть.

Кроме пива, мозг террориста слабо сопротивлялся настойчивым внутренним голосам – то один, то другой вкрадчивым шепотом убеждали его в правильности/неправильности задуманного, грозили и уговаривали, просили и увещевали. Время от времени голоса принимались яростно спорить между собой, становилось чуть легче, и человек украдкой бросал взгляд в сторону пива.

Винтовка мирно лежала на подоконнике, стеклянный взгляд прицела тупо уставился в трещину на стене, а торчащий затвор напоминал средний палец в известном жесте.

Террорист улыбнулся. Он не сомневался, что будет схвачен. Он наслаждался каждой минутой, каждым мигом жизни, он хотел жить, жить, жить весело и хорошо, работать и создавать…

…а не бездумно существовать в выхолощенном, лишенном творческой мысли мире, где все стало доступно – только пожелай, а что недоступно

– того и не желалось.

Этот мир был лишен смысла.

Где-то на пути к совершенству люди утратили саму цель.

И человек, который виновен в этом, умрет сегодня!

В сером от дождя небе появился вертолет, толпа колыхнулась и разом выдохнула «Ооооо…» Аппарат снизился над крышей, сел, лопасти замерли и из кабины легко, несмотря на возраст, выпрыгнул человек в красной сутане.

– Оооооооо!

Оптика нашла и приблизила хорошо знакомое лицо с открытой улыбкой, излучающие доброту глаза…

…палец лег на курок и дыхание замерло…

Кто-то из серосутанных секретарей склонился к уху Первосвященника, тот вздохнул, улыбнулся – снисходительно и всепрощающе – и поднял руку.

– ОООООООО!!!

Все, все присутствующие так или иначе уже сталкивались с Божественным. Со времен «аризонской молитвы» чудо лечило и кормило, управляло погодой, строило, крутило станки и колеса, светило из лампочек и заменяло наркотики.

Но… все равно оставалось Чудом.

Тучи исчезли. Капли дождя испарились, не долетев до земли. В один миг высохли лужи и зонтики, озон волной прокатился в воздухе, и над площадью ослепительно вспыхнуло золотое Солнце.

Толпа разом выдохнула еще одно «о», его преосвященство улыбнулся еще раз и вместе со свитой скрылся в небольшом пентхаусе.

В висках террориста молотом грохал пульс, сердце рвалось на части, он с трудом вспомнил, что телу нужно дышать, и уронил винтовку.

И заплакал от ярости и бессилия.

Скрипнула дверь.

– Думаешь, ты один такой? – сказал вошедший. – Но это бессмысленно. Ты не убил бы его, даже если бы попал в висок. Он умрет, только когда сам этого захочет. Он – часть Бога, неужели непонятно?

Террорист оглянулся. Дверь была все так же закрыта, забаррикадирована, и никаких следов не было на пыльном полу, кроме его собственных.

Он всхлипнул в последний раз, уперся стволом в подбородок и отправил самого себя в долгое, долго, долгое путешествие.

– Ваше Святейшество?

Неизвестно откуда взявшийся молодой человек возник перед Чудотворцем:

– Ваше святейшество, не объясните ли вы…

Первосвященник вздохнул, вздохнули и напрягшиеся было охранники – это был всего лишь ученый. Еще несколько лет назад такие вот парни десятками окружали обоих чудотворцев и расспрашивали, измеряли, исследовали… тем не менее Чудо не стало ни понятнее, ни даже ближе. Мало-помалу интерес спал и только отдельные энтузиасты время от времени все же всплывали в поле зрения.

– Ну конечно, – еще раз вздохнул Первосвященник.

«Черрррт… прости, Господи. Ну как объяснить кроманьонцу устройство реактора?»

– Все очень просто. Я немного увеличил скорость света. В результате допплеровского сдвига большая часть теплового излучения Солнца сместилась в сторону ультрафиолета, который ионизировал насыщенный водяной пар в атмосфере. Наибольшая концентрация ионов была, естественно, в облаках, поэтому они очень быстро сконденсировались и выпали дождем. В результате инерционности спектрального сдвига следующая волна излучения была сдвинута в противоположную сторону, и большая часть жесткого и светового излучения стала тепловым, и это тепло испарило капли дождя еще в полете. Система продолжала колебаться около двух-трех минут, затем автоколебания быстро затухли. Изменения спектра зафиксировал спутник JFS, за подробными данными измерений обратитесь к руководству этой компании, пожалуйста…

По мере рассказа взгляд парня тускнел, а капельки пота на лбу чуть ли не собирались в короткое «НЕ ПОНИМАЮ» и, поддавшись внезапному порыву, Первосвященник дал ему часть, одну микроскопическую часть того сверхзнания, которым обладал сам – дал осторожно, чтобы не сжечь мозг и не вытеснить и без того небольшой – по его меркам, разумеется, – крохотный, жалкий разум…

Парень пошатнулся, но устоял.

Следующей его мыслью была мысль о локальном изменении спектра над территорией противника… жесткое излучение, заливающее армии, тылы… города…

Кардинал плюнул, что-то пробормотал сквозь зубы и кивнул секретарю.

Тот сработал быстро и профессионально – как обычно. Пуля вошла неудавшемуся диктатору в лоб, и примерно два квадратных метра пола покрылись серыми брызгами.

– Кстати, – сказал кардинал, – на чердаке соседнего дома торчал террорист… я объяснил ему всю неблаговидность его поступка.

– Ты скоро? Я ведь могу и не дождаться.

– Иду, иду. Куда ты денешься… Все там будем.

Деус-машина работала третий день.

Два человека сели в утробы ортопедических кресел, заботливые движки с легким шорохом подстроили наклоны спинок и подножек.

Ловкие руки застегнули ремни и держатели, зашипел воздух – и упругие подушки вдруг стали жесткими и неуступчивыми.

Затем все ушли.

Стало тихо. Над головой нервно зажужжал манипулятор и осторожно опустил прикрывающие головы колпаки.

За триста километров, в свинцовом бункере, генерал поморщился от особо гулкого удара ритмолидера.

Ритмолидер был запалом Тарана. Разумеется, сам он не мог бы сдвинуть с места даже нечто менее материальное, чем душа, но две тысячи лучших телепатов Земли, сплоченные вокруг него – могли.

Они были первой ступенью.

Таран раскачивался третий день.

Две тысячи тщательно отобранных кандидатов с чистым и сильным разумом придавали амплитуде Тарана все больший и больший размах.

– Бумммммммм!..

– Аххххххххх…

Ритмолидер был барабаном, задающим ритм на галере, и две тысячи рабов дружно толкали вторую ступень.

Их было двадцать. Двадцать талантов, почти гениев – неважно, в чем, в математике, литературе или стратегии – сила разума могла проявиться в любой области, двадцать добровольцев – кроме них, никто бы не смог удержаться на движущейся части Тарана.

Им было тяжелее.

Сверхзнание подобралось к ним первым, кто-то не выдержал и сошел с ума, а затем умер, а манипулятор не смог достаточно корректно вынуть труп из кресла, и после окончания эксперимента все дружно бросились к раковинам и унитазам, стараясь не оглянуться и не увидеть залитое кровью кресло еще раз… – потому что во время штурма уборщик-человек умер бы, приблизившись к центру на полсотни километров, а рассудок бы потерял еще раньше.

Впрочем, все знали, что «аризонская молитва» опасна.

На острие Тарана сидели двое, и многие им завидовали… но вряд ли согласились бы оказаться на их месте – даже с учетом того, что эти двое не должны были раскачивать Таран до последнего момента.

На 78 часу эксперимента, когда «галерники» находились на грани нервного истощения, а «разгонщики» при смерти, стало ясно, что момент наступил.

– Бумммммммм!..

– Аххххххххх…

Первый же толчок вышиб разум из тесной оболочки, именуемой телом, и бросил в сосредоточие чистого знания.

– Бумммммммм!..

– Аххххххххх…

С каждым ударом приближалось что-то новое, невероятно хорошее, родное и близкое, и было трудно понять, как можно было обходиться без этого раньше.

– Бумммммммм!..

– Аххххххххх…

Ритм нарастал, и чувство тепла заливало даже экранированные подземные бункеры.

– Мне никогда не было так хорошо…

Шепот прогремел с неба одновременно над всей Землей, и ошеломленные обыватели оторвались от телевизоров, солдаты вылезли из окопов и танков, охотник бросил ружье, а лев ласково ткнулся мордой в его колени.

– Бумммммммм!..

– Аххххххххх…

Знание не иссякало, но в общем потоке появились новые мотивы – спокойствие, блаженство и забытье. Все проблемы стали мелкими и неважными, чувство вселенской, божественной любви залило Землю…

…и люди в столкнувшихся автомобилях благословляли виновников аварий, и целый город восхищался непревзойденно-дикой красотой грибовидного облака из реактора и благословлял оператора станции…

…и вдруг щелкнул таймер. Таран иссяк. Ритмолидер грохнул последний раз и умолк. Дружно и облегченно вздохнули «галерники». Одновременно потеряли сознание «разгонщики». Санитары толпой бросились превращать кресла в носилки и в реанимацию потянулась длинная череда белых халатов.

Звезды померкли, поблекли краски, оба теонавта низверглись с вершины мироздания обратно, в сумрачную атмосферу ничтожной пылинки, болтающейся вокруг ничем не приметного уголька на закоулках ничем не заурядной галактики.

Полгода они провалялись в глубокой коме, еще год медленно приходили в себя, а «разгонщики», получив в свои руки часть божественного всезнания, передрались, испарили пол-Америки, своротили с орбиты десяток спутников, раскололи Луну и в конце концов бесславно сгинули в последней схватке где-то за поясом астероидов.

На Земле наступил золотой век.

Те, кто соприкоснулись с Богом ТАК близко, просто не могли сделать что-то во вред.

Однако два полубога на одну маленькую планетку – это слишком.

Они не стали друзьями – невозможно дружить с тем, кто ТОЖЕ побывал ТАМ.

Их пути разошлись. Один стал ученым и экспериментатором, и под его руководством на высокой орбите был построен «Большой Таран»… при попытке запустить который погибли все, прямо или косвенно с ним связанные.

Человек не мог просто так соприкоснуться с Богом – и остаться при этом человеком.

Разочаровавшись, он вернулся на Землю и стал развивать науку… но было очень обидно исследовать то, о чем легче было просто спросить. В течении нескольких лет люди почти утратили любопытство.

Второй стал священником. За один год все церкви и религии пришли к консенсусу, некоторых, пришлось, правда немного подтолкнуть… но это нюансы. В его учении не было ничего нового… но он был Богом! Каждый мог ощутить тепло и покой, исходящие от него, и все остальные проблемы сразу теряли важность и смысл, тем более что их мгновенно и успешно решал первый теонавт.

Единственным условием присоединения к Богу было отсутствие грехов – на момент воссоединения, и люди каялись, каялись, каялись… и обретали блаженство.

Все очень просто, правда?

– Ваше святейшество! Вы не могли бы подробнее осветить общую суть и идею покаяния?

– Ну разумеется… – теплая улыбка. «Ну вот, опять… ну как объяснить ребенку краткую суть „Войны и мира“?»

– Как вы, конечно же, знаете, современная концепция Бога предполагает, что состоит он из миллиардов слитых воедино разумов, возникших как на Земле, так, возможно, и на иных планетах. Кроме того, он является первоисточником Вселенной и разума в ней, а также их непосредственным следствием и порождением. Теперешний настрой этого конгломерата – добродушно-изучающий, с превалирующим самосозерцанием, и, дабы сохранить его, система имеет встроенный фильтр, не допускающий привнесение извне злобы, неудовлетворенности и прочих неприятностей. Собственно, этим я уже ответил на ваш вопрос. Покаяние – это часть фильтра.

– И все же простите, Ваше святейшество, но у многих просто не умещается в голове, как это, человек, совершивший, например, убийство, сможет с помощью слов очиститься настолько, чтобы вместе с жертвой воссоединиться разумом с Богом?

– Убийство… ну судите сами, станете ли вы сурово карать малыша из песочницы за то, что он случайно толкнул такого же ребенка? Подозреваю, что максимум – вы не купите ему мороженое. Я вижу на ваших лицах недоверчивую улыбку, граничащую с возмущением, но поверьте – по сравнению с тем, что я видел там, наверху, мы – даже не малыши в песочнице. Нас можно сравнить разве что с клетками живого организма, и с этой точки зрения самоубийство – штука намного более опасная, ибо в таком случае человек пытается привнести в Бога свои внутренние противоречия, и там, многократно усиленные, они могут вызвать нечто непредсказуемое. А если одна клетка случайно повредит другую – то скажите ей «больше так не делай» – и этого будет вполне достаточно.

– Насколько я понял, сказать это должно лицо, принимающее покаяние?

– Не принимающее! Помогающее, и только помогающее! Священник – не более, чем помощник в этом тонком и часто болезненном процессе, а каяться человек может и должен даже не перед Богом, а только перед самим собой.

– Таким образом, умелый священник может помочь раскаяться даже в еще не совершенном грехе?

– Да, теоретически такая возможность существует. Но мне ни разу не довелось даже слышать о чем-то подобном.

– Между прочим, пока кое-кто из нас раздает интервью, другой кое-кто умирает.

– Брось, ты прекрасно знаешь, что в можешь прекратить этот балаган в любой момент.

Полубоги рассмеялись – сухо и коротко, и шокированные секретари, сиделки, медсестры, врачи, корреспонденты ощутили внезапно непреодолимое желание выйти.

– Хорошо хоть, что они не перенесли нас сюда по воздуху… – сказал кто-то из них, оказавшись на площади.

– Ну так что, старый богохульник, – Его Преосвященство сжег несколько спрятанных в стены микрофонов – просто так, на всякий случай

– и сел рядом с постелью. – Тяга к Божественному все-таки превысила чувство долга?

Пресловутое чувство долга было главным критерием, по которому именно их отобрали ТОГДА для «аризонской молитвы». Люди с небольшим индексом долга просто не захотели бы возвращаться.

– Привет, привет, старый святоша… – отозвался умирающий. – Я просто нашел лазейку в фильтре, о котором ты в сотый раз рассказывал пять минут назад этим мусорщикам. Я не могу сознательно покончить самоубийством – но дать себе умереть – это ведь не грех, правда?

– Ну… в принципе я мог бы убедить тебя в обратном.

– Но не станешь?

– Не стану. Мне самому это чертовски надоело, так что подготовь и для меня там теплое местечко, о'кей?

– Хорошо.

Они снова рассмеялись. Все так же – сухо и коротко. Затем замолчали.

– Ладно, – нарушил тишину Первосвященник. – Давай, вываливай свои грешки.

Для такой цели речь была слишком медленной и неэффективной, контакт произошел на божественном уровне, спутник JFS снова засек изменения фундаментальных свойств Вселенной, через ничтожно малую единицу времени все прегрешения Полубога были учтены, взвешены, проанализированы, прощены и забыты.

– Что-то не так.

Его Святейшество нахмурился, что случалось довольно редко.

– С этой мелочью ты мог справиться на хуже меня. Ты что-то скрываешь?

Умирающий вздрогнул.

– Да.

– Но зачем? – Первосвященник удивленно пожал плечами. – Чего ты боишься? Чего ты можешь вообще бояться?

Слово «боишься» показалось обоим настолько смешным и неподходящим, что спутнику JFS опять прибавилось работы.

– Скажи, – глаза умирающего вдруг полыхнули огнем, который уже столько лет не появлялся в человеческом мире, огнем, символизирующем озарение, идею, открытие – или же, например, фанатизм и ожесточенность.

– Скажи, – повторил полубог. – Можешь ли ты отпустить грех будущий? Грех убийства?

– Да ради Бога! – Его Святейшество равнодушно пожал плечами. – Прощаю тебя и отпускаю грехи твои. А кого ты собрался мочить?

Умирающий вздохнул, сжал высохшие старческие кулаки и выдохнул одно короткое слово:

– Нас!

– Хм… – Его Святейшество заинтересованно придвинулся ближе. – Аргументируй, пожалуйста. Впрочем, я догадываюсь. Речь пойдет о Тупике?

Умирающий кивнул. Первосвященник удивленно поднял брови.

– Что за глупость! Вот уж не ожидал… от тебя. А что, после моей смерти люди снова начнут развиваться, что ли? Они просто включат Малый Таран и сделают нового Полубога. А уничтожишь Таран – построят новый. А если сотрешь память о нем – лет через десять снова додумаются, и снова прогресс окажется там, где стоит сейчас. Хм. Уж кто-кто, а ты сам это прекрасно знаешь. Так что давай, убивай. Я только спасибо скажу. Только это не выход.

– Конечно. – Огонь все еще мелькал в глазах умирающего, а руки уже скребли одеяло, и физически Первосвященник чувствовал, насколько слаба ниточка, связывающая товарища с телом. – Конечно. Но я нашел выход.

Полубог говорил быстро, из последних сил, задыхаясь и срываясь на шепот.

– Бог – это не конгломерат разумов. Мы оба ошиблись. Раньше, раньше очень давно – это было действительно так. Он был активным, он создавал вселенные и миры, Он мог все – в том числе и хотеть. А затем, наращивая мощность за счет подключения дополнительных блоков-разумов, он стал нейтральным. Слишком много слишком противоречивых желаний привнесли в его эти разумы, слишком в разные стороны они думали и слишком разного желали. Это как броуновское движение молекул, понимаешь? Каждый тянет в свою сторону, а… – он закашлялся, – …а воз, разумеется, и ныне там! Бог – это не суперразум, как мы думали. Точнее, не только суперразум. Это супертруп! Миллионы мертвых, ничего не желающих разумов, понимаешь!

– Так ты задумал…

– Да!

С грохотом атомного взрыва тело было отброшено, и торжествующий, ничем не связанный разум вознесся над Землей и захохотал на всю Солнечную систему:

– Да! Я уничтожу этот труп! Я прошел фильтр, я умер – и не увяз в мертвом болоте, я умер – и сохранил свои желания! Теперь я Бог! Теперь я всемогущ!

В слепой ярости, в буйстве эмоций, он взорвал Сириус и превратил поток смертоносной энергии в новую планету.

– Я есть Бог! Кто, кто сможет остановить меня?

– Я.

Тень, несколько более бледная, чем он сам, поднималась с планетки Земля, и Первосвященник лихорадочно формировал из энергии звезд пылающий меч.

– Зачем?

Гравитационный щит – сгусток тьмы, в которым исчезал даже свет – легко поглотил удар, и Первосвященника отбросило на несколько световых лет.

– Бог – это Вселенная! Уничтожив его, ты уничтожишь все, в том числе и Землю, для который ты старался!

Выстрел из гамма-лазера размером с галактику он пронзил щит насквозь и чуть не сжег бывшего Полубога.

– Уничтожу? Ха! А зачем им разум? А зачем им ты, в конце концов? Слышишь, Полубог! Живи – но не связывайся с Тараном! Бога нет. Есть Я!

Пространство свернулось в трубку, схлопнулось, всасывая его в абсолютно темное, абсолютно холодное, да к тому же и несуществующее место, и бросило его вниз, на Землю.

– А если…

Но звезды уже исчезли. По инерции он пробежал несколько шагов, наткнулся на встревоженного врача и бессильно упал в подставленное кресло.

– …если они не справятся? Если я не справлюсь?

– О чем вы, Ваше Святейшество?

Он не успел ответить, прежде чем Солнце начало меркнуть и спутник JFS отметил изменения всех известных физических констант сразу.