Электронная библиотека » Рафаэль Боб-Ваксберг » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 11 октября 2022, 10:00


Автор книги: Рафаэль Боб-Ваксберг


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Гид по достопримечательностям Нью-Йорка


В восточной части Пятой авеню, между 50-й и 51-й улицами, возвышается величественный собор Святого Патрика, историческая ценность которого объясняется тем, что именно здесь вы с Эриком сидели на ступенях и ели замороженный йогурт.

Случись вам наткнуться на эту неоготическую-все-еще-действующую-Римско-католическую церковь, вы мысленно сразу же перенесетесь в те древние дни, то есть на несколько лет назад, когда вы наконец-то снова начали ладить, впервые, казалось, за целую вечность. Эта вылазка на Манхэттен напоминала о старых добрых временах, и ты улыбалась, не замечая, как сладкая липкая смесь банана и лесного ореха тает и стекает по твоей руке.

В какой-то момент Эрик посмотрел на тебя, широко улыбаясь, и со словами «У тебя тут…» потянулся к твоему лицу, а ты инстинктивно отпрянула от его руки. Ты ничего не хотела этим сказать – плечо дернулось само по себе, – но это мгновенье перечеркнуло весь день.

Вы с Эриком посмотрели друг на друга в тени того собора, и ты заметила, как вытянулось его лицо. Оно вытягивалось так часто, очень по-эриковски.

«Что мы делаем?» – спросил Эрик, а ты покачала головой и сказала: «Я не знаю».

После этого вы очень долго сидели на ступенях собора, не говоря ни слова. Затем вернулись в квартиру Эрика и занялись сексом. Но было уже слишком поздно. Что-то сломалось.


Нью-Йорк насквозь пропитан историей. Взять, например, Waverly Diner в Гринвич-Виллидж. Именно там вы с Китом проболтали всю ночь за блинчиками, улизнув с вечеринки, которую Эмили устраивала на свое двадцатишестилетие.

Вам с Китом хотелось обсудить всё на свете. Это было сразу после расставания с Эриком, а Кит был так на него не похож. Кит был полной противоположностью всему, что олицетворял Эрик.

Если бы ты тогда мыслила здраво, то наверняка догадалась бы, что в итоге напрасно причинишь Киту боль. Но в ту ночь все было идеально. Ты хотела Кита, и тебе казалось, что ты каким-то образом его заслужила. Тебе казалось, что вся твоя жизнь была последовательной подготовкой ко встрече с этим мужчиной.

Ты до сих пор иногда проходишь мимо Waverly Diner в Гринвич-Виллидж, на авеню Америк, но редко бываешь там и тем более не заказываешь блинчики.


Есть ли другой город, столь же испорченный своей историей, настолько же замаранный кровью прошлых сражений? Однажды, шатаясь по Restoration Hardware[6]6
  Магазин дизайнерской мебели и декора, в котором, в частности, продаются реплики культовых предметов разных эпох и стилей.


[Закрыть]
на перекрестке Девятой и Тринадцатой авеню, убивая время перед прогулкой по Хай-Лайн с родителями Бориса, ты лениво взяла попавшуюся под руку лопатку – и она внезапно напомнила о ссоре, произошедшей два года назад на кухне у Кита.

Разговор начался довольно невинно, с того, что Кит спросил: «С чем ты хочешь омлет?» – и каким-то образом закончился через два часа, когда он выкрикнул: «Я не думаю, что ты на самом деле меня любишь; я думаю, ты просто до смерти боишься остаться одна», а ты, воинственно размахивая лопаткой, на одном дыхании выпалила: «Я и так одна; ты не представляешь себе, насколько я одна», будто утверждая победу в споре.

Лопатка, попавшая тебе в руку в Restoration Hardware, выглядела точно так же как та, ее форма казалась неожиданно знакомой, а вес в руке ощущался угрожающе мощным, и, когда ты объяснила Борису жутковатое значение этого артефакта, он поморщился и сказал: «Если мы хотим вместе двигаться вперед, тебе рано или поздно придется перестать оглядываться назад».


Ты уже встречалась с Шоном, когда Борис позвонил среди ночи, пьяный, и спросил, не хочешь ли ты на Статен-Айленд. Ты никогда не была на Статен-Айленде, и он никогда не был там, и поскольку Борис должен был вот-вот переехать в Филадельфию, казалось, это было идеальное время для посещения Статен-Айленда.

Борис звал тебя переехать в Филадельфию вместе с ним, но это было слишком далеко, слишком быстро, слишком похоже на Бориса и попросту слишком. Вместо этого ты выбрала Нью-Йорк. Ты рассталась с Борисом, сняла квартиру в Бушвике и начала встречаться с Шоном, симпатичным барменом из Union Pool. Ты не думала, что когда-нибудь увидишь Бориса вновь, но в свою последнюю ночь в Нью-Йорке он, пьяный, позвонил тебе на ночь глядя, чтобы позвать в приключение.

Правда заключается в том, что на Статен-Айленде смотреть особо нечего, тем более после полуночи. Плыть туда на пароме ужасно романтично, но как только путь окончен… ну, есть лифт на последний этаж терминала, и, если станет скучно, можно проехаться на нем обратно вниз.

В здании парома стоит аквариум, а на нем табличка, информирующая обо всех трудностях, сопряженных с установкой аквариума в здании терминала Статен-Айленда. Это очень большой аквариум и тяжелый настолько, что пол пришлось укреплять металлическими балками. «Этот аквариум – серьезное дело; в его установку было вложено немало сил, – сообщает табличка, если память тебе не изменяет (ты с тех пор ни разу там не была). – Мы поставили его для вас, гости Статен-Айленда, так что было бы здорово, если бы вы это ценили!»

Ты помнишь, как стояла рядом с Борисом и читала табличку. Можно было подумать, что в последнюю совместную ночь захочется сказать друг другу гораздо больше, но оказалось, что к тому моменту вы и так уже сказали все что могли. И вместо второго круга объяснений вы стояли рядом молча и читали табличку на основании аквариума.

«Добро пожаловать на Статен-Айленд, – скорее всего, говорилось там. – Надеемся, вам у нас понравится! Возможно, если бы все было по-другому, если бы один из вас не уезжал из города навсегда, вы могли бы как-нибудь прийти сюда снова. Возможно, это место могло бы стать особенным для вас, чем-то большим, чем точка на карте, где вы однажды побывали, просто потому что а почему бы и нет? Но, с другой стороны, наверное, не стоит слишком сильно об этом задумываться. Просто наслаждайтесь моментом. У вас впереди обратная поездка в Манхэттен, и если вы слишком загрузите себя всякими „если бы да кабы“, паром просто потонет».


Эта земля, Нью-Йорк, известный голландским поселенцам как Новый Амстердам и коренным алгонкинам[7]7
  Индейский народ.


[Закрыть]
как Ланапехокинг, переполнена своим толком не погребенным прошлым. Туннели метро уже почти непригодны для движения, их завалило грудой похожих друг на друга воспоминаний. Если тебе случится пронестись по ветке L мимо станции «Лоример» в Уильямсберге, на платформе ты увидишь молодую женщину с растрепанными волосами и размазанным макияжем, ждущую поезда, – это ты в одну из тех шести недель, когда в три часа ночи возвращалась домой от Шона нетвердой походкой, держа в руке туфли на высоком каблуке, потому что не хотела быть девушкой, которая остается на ночь.


Город кишит триггерами, и чем дольше ты здесь живешь, тем больше наземных мин за собой оставляешь. GAP на Астор Плейс, туалет в Crocodile Lounge – шансы наткнуться на дымок от погасшего пламени прошлой любви рекордно высоки, и они продолжают возрастать с каждым важным мгновением, проведенным с еще одним важным для тебя человеком.

Но из всех мемориалов павшим героям и трагическим жертвам твоего капризного сердца – список их поспорит размерами и утомительностью с густонаселенным кварталом – существует лишь одно место, куда ты точно никогда не сможешь вернуться.

Ты знаешь, где оно, и изо всех сил стараешься избегать его, чтобы ничто не могло напомнить, что же там произошло. Это место – уже перебор. Оно проглотит тебя целиком, этот вакуум, эта яма, это непритязательное двухэтажное здание в Кэррол Гарденс, где расположена квартира с одной спальней, которую гораздо более юная ты и мужчина, теперь записанный в твоем телефоне как «НЕ ЗВОНИ ЕМУ», однажды по глупости назвали «домом».

Иногда ты представляешь, как НЕ ЗВОНИ ЕМУ тоже туда не идет. Ты воображаешь, как вы вдвоем не идете туда в одно и то же время и не встречаетесь на улице рядом с домом; как ты не пользуешься возможностью сказать ему о том, как он тебя ранил, как не объясняешь ему, что, хотя сейчас тебе уже все равно – абсолютно, абсолютно все равно, – ты просто хотела убедиться, что он не будет вести себя так же дерьмово со следующей девушкой, ради ее же блага.

– Потому что ты ебаная гуманистка, – не скажет он, и ты задумаешься, зачем вообще надо было с ним не встречаться.


А еще есть Бронкс, где люди решают пожениться – если конкретнее, то та часть Бронкса, где находится зоопарк, конкретнее, та часть зоопарка, где находится обезьянник, еще конкретнее, твои бабушка с дедушкой, которые посетили обезьянник в зоопарке Бронкса через шесть недель ухаживаний и решили пожениться.

– Как вы приняли такое серьезное решение всего через шесть недель? – однажды спросила ты свою бабушку. – Вы едва друг друга знали.

– В то время люди долго не тянули. Если ты кого-то любила – ты выходила за него.

– Но как именно вы решились?

– Это было легко, – ответила она. – Я спросила твоего дедушку: «Как думаешь, нам стоит пожениться?» И он сказал: «Давай спросим обезьян. Эй, обезьяны! Как думаете, нам стоит пожениться?» Обезьяны начали смеяться, и он сказал: «Я думаю, это значит да».

– И это все? Вы поженились, потому что обезьяны засмеялись?

Твоя бабушка пожала плечами:

– Я подумала, это знак.

Однажды ты отвела Алекса в зоопарк в Бронксе – или это был Энтони? – посмотреть, подадут ли приматы и вам какой-нибудь знак, но обезьянника больше не было. Его снесли в 2012-м.

Ты решила, что это тоже знак.


В Астории, что в Куинсе, есть маленькая квартира-студия, где Карлос, любовь всей твоей жизни на текущий момент, работает над заявкой в аспирантуру. Во время затишья на работе или долгих поездок по маршруту N ты начинаешь представлять себе, как Карлоса в итоге принимают – и ты едешь за ним – куда-нибудь далеко-далеко.

Ты представляешь себе, как проведешь остаток жизни с этим мужчиной, как представляла это с каждым из них – не потому что думаешь, что это обязательно произойдет, а просто потому, что тебе любопытно.

Ты представляешь ваших детей, семейные поездки и ужины на годовщину, то, как вы будете помогать друг другу с посудой, перебивать и поправлять истории и шутки, то, как вы дадите обещание никогда не ложиться спать обиженными, даже если это означает – как это часто и бывает – ссориться всю ночь.

Но чаще всего ты представляешь себе, как вы будете жить где-то еще, на расстоянии многих миль от этой тесной и многолюдной некогда процветающей столицы двадцатого века. Ты думаешь, что это могли бы быть Остин или Миннеаполис. Ты слышала, что Сиэтл прекрасен, а вы там ни разу не были.

Однажды утром за завтраком с чаем и субботним номером Seattle Times в вашем просторном новом лофте в центре города (или где там живут люди в Сиэтле) Карлос улыбнется тебе, а ты улыбнешься ему, и он так по-карлосовски почешет свой лохматый затылок и скажет: «Эй, а почему бы нам не спланировать поездку в Нью-Йорк как-нибудь? Посмотрим шоу на Бродвее, встретимся со старыми друзьями…»

Карлос уберет со стола недоеденные хлопья в мисках из нового набора – вы купили его, как только переехали, – и по дороге к раковине нежно поцелует тебя в лоб, тот самый лоб, что так нежно целовало так много мужчин, еще одно надгробие на кладбище тысяч поцелуев.

Ты улыбнешься ему и подумаешь, станет ли он тоже, как те многие, что были до него, когда-нибудь сладко-горьким воспоминанием, погубит ли его та же самая глупая ошибка – знать тебя чересчур хорошо и одновременно каким-то образом недостаточно.

– Что скажешь? Хочешь поехать в Нью-Йорк, посмотреть достопримечательности?

– Нет, – говоришь ты. – Там слишком много призраков.

Мы, ученые мужи[28]28
  Рассказ «Мы, ученые мужи» был впервые опубликован в журнале WHAT YOU DO | EAT A PEACH в 2009 году, а впоследствии – в журнале CATAPULT 10 сентября 2015 года.


[Закрыть]


Моя жена в то время была на одиннадцатом месяце беременности, что казалось мне ужасно поздним сроком.

Это нормально? – спрашивал я,

а Джессика говорила: Доктор говорит, это нормально.

а я говорил: Мне так не кажется.

а она говорила: Ты доктор, Йони?

а потом я говорил: Да. Вообще-то доктор. И ты тоже. Формально мы оба – доктора.

а она говорила: Может, оставим эту тему?

Я получил докторскую степень в космической инженерии, но моей страстью всегда была молекулярная биофизика. Когда мне позвонил мой друг и наставник доктор Карл Хесслейн, я читал лекцию по философии науки полупустому классу ленивых второкурсников, которые надеялись, что мой курс будет легким способом набрать необходимое количество часов общего курса в заурядном по большей части и ничем не примечательном университете. Я не хочу быть невежливым по отношению к упомянутому университету или его студентам; это просто факты.

Я показал классу этот слайд:



(я нарисовал эту картинку сам)

Сначала хорошая новость, – сказал я. – Мы обречены. Наша планета умирает. Наша вселенная умирает. Наши друзья, наша семья, все, кого мы когда-либо знали и будем знать, все наши далекие потомки, которые родятся еще только через тысячи поколений, все мы медленно-медленно умираем умираем умираем.

Я показал им этот слайд:



А затем сказал: Ой, извините, я сказал ХОРОШАЯ новость?

В этом месте мой план лекции велел мне: [СДЕЛАТЬ ПАУЗУ ДЛЯ СМЕХА].

Никто не засмеялся.

Я все равно сделал паузу.

Но есть и хорошая новость, – продолжил я. – И она заключается вот в чем: наука будет жить после нашей смерти. Наука выживет вне зависимости от попыток понять ее или их отсутствия; науке все равно.

Как бессердечная бывшая, наука не будет скучать по вам, и, конечно, это немного грустно, но разве в то же время не здо́рово?

Мой телефон зазвонил. Я сразу понял, что это доктор Хесслейн, из-за рингтона, помпезной и навязчивой «Ах, Вена-городок» Бетховена.

Я ответил на звонок: Доктор Хесслейн! Я сейчас на занятии.

Студенты продолжали печатать в ноутбуках и телефонах. У меня промелькнула мысль, что они конспектируют мой личный телефонный разговор, но принцип бритвы Оккама подсказывал мне, что они не вели конспекты с самого начала.

Речь Карла состояла из перекрывающих друг друга обрывков, словно Карл, как и сама наука, абсолютно не желал быть понятым: Йони! Грант! Совет директоров! Под руководством! Был основан! Наконец-то! Я не могу! Это происходит!

Наконец-то – это про Анти-Дверь, проект, о котором мы с ним мечтали бо́льшую часть нашей сознательной жизни. Сейчас он внезапно становился реальностью благодаря щедрому гранту от Фонда Фрэнка и Фелисити Филдингов.


Я впервые заинтересовался исследованием Карла несколькими годами ранее, после того как увидел Нечто Ужасное в Метро.

Я читал новую книгу Милтона Хилтона, размышления над уровнями скорости частиц – ничего революционного. Внезапно я отчетливо услышал, как происходит Нечто Ужасное.

Нет! Пожалуйста, перестань!

Я не поднял глаз.

Помогите, – услышал я. А затем, на случай, если я не расслышал: – Пожалуйста, помогите мне. Пожалуйста!

Я старался не слушать.

Я сосредоточился на словах в книге. Я перечитывал один и тот же абзац снова и снова. Вот что там было написано:


Частицы, частицы, частицы повсюду. А еще, Дебра, я люблю тебя; ты выйдешь за меня?


На ужин мы с Джессикой взяли китайскую еду. Моя жена не любила готовить – звучит так, будто она должна была готовить, будто это ее обязанность, извините, – мы с женой не любили готовить. Мы часто заказывали доставку. В тот вечер мы остановились на китайской кухне.

Я спросил: Как твой день?

а она сказала: Долбаные плодовые мушки…

а я сказал: Ага…

Она спросила: Как твой день?

а я сказал: Милтон Хилтон попросил Дебру выйти за него.

а она сказала: Здо́рово. А потом: кто такая Дебра?

а я сказал: Не знаю.

В ту ночь я лежал в кровати и смотрел на звезды (у нас тогда шел ремонт; в спальне не было потолка) и думал о том, что так ничего и не сделал, происходило Нечто Ужасное, а я бездействовал, интересно, была бы лучшая версия меня менее трусливой.

Следующие несколько дней, месяцев и лет я часто размышлял об этом не-я, том не-я, который был бы нежен с женой, когда я был черств, который был бы терпелив с моими студентами, когда я раздражался. Я думал об этом человеке каждый раз, когда хотел сказать Я люблю тебя, но вместо этого говорил Не трогай это. Каждый раз, когда я хотел сказать Да!, но вместо этого говорил …Да? Каждый раз, когда я хотел сказать Все будет хорошо, но вместо этого не говорил ничего.

Когда я говорю вам, что не могу сосчитать, сколько раз принимал неверное решение, выбирал неверные слова, шел по неверному пути, пожалуйста, знайте, я говорю это не потому, что скромничаю насчет своих математических способностей, которые, я вас уверяю, более чем соответствующего уровня. Но если бы существовал другой я, моя полная противоположность, который делал бы все правильно – ну, я полагаю, этот парень был бы хоть куда.

Доктор Хесслейн подробно описал анти-вселенную, которая совсем не напоминала нашу; уравновешивая и нейтрализуя ее, она получала излишки нашей энергии и превращала их в анти-энергию. Более храбрый, мудрый, лучший не-я жил бы там, так же как и не-все остальные, кто когда-либо существовал. Всё, чем является анти-вселенная, аккуратно дополнило бы то, чем мы не являемся, как вторая половинка английской булочки. Она стала бы решением наших проблем и вдохновила бы нас стать лучшими не-нами.

И теперь, наконец-то получив грант, доктор Хесслейн собирал команду физиков и инженеров, чтобы разработать и построить дверь в ту вселенную. Он спросил меня, хочу ли я стать частью истории, если только я не слишком занят забрасыванием слов в кучку скучающих студентов. Мне даже не понадобилось время на раздумья.

Работа над Анти-Дверью началась осенью. Мы исходили из предположения, что, пока велась разработка двери, которая открывалась бы наружу, ученые в противоположной вселенной работали над той же дверью, которая открывалась бы вовнутрь, потому что: логика.

В первый день на новой работе Джессика настояла на том, чтобы проводить меня до метро. Она сказала: Будь осторожен со всеми этими сложными теоретическими уравнениями, хорошо? У некоторых из них острые углы.

а я сказал: Обязательно надену перчатки.

Серьезно, ты играешь с основами времени и пространства. Не создай ненароком какую-нибудь парадоксальную карманную вселенную, в которой ты никогда не рождался, потому что я все еще рассчитываю на то, что ты приберешься в гараже.

а я сказал: Ты так трогательно обо мне заботишься.

а она сказала: Я пошутила! Извини; я нервничаю.

а я сказал: Не надо; это вредно для ребенка. Я поцеловал ее в лоб.

Она сказала: Кстати, я серьезно: когда вернешься, приберешься в гараже?


Конечно, вселенная не черно-белая, и противоположности оказались более неустойчивыми, чем мы ожидали. Противоположностью собаки может быть кошка, а может быть другая собака или вообще ничто, отсутствие собаки.



Я должен повторить, что это всего лишь математическое упрощение, но оно передает основной принцип. Вот еще несколько примеров:



Заметьте, что в последнем примере в трех случаях из четырех противоположностью молчания будет молчание. Мы с большой помпой объявили о наступлении новой эры равновесия и понимания, но чем больше тестов мы проводили, тем меньше были уверены в том, что ждет нас по ту сторону двери, на строительство которой мы потратили восемь месяцев.

Что, если ты зайдешь в Анти-Дверь, а гравитация поднимет тебя над землей и отправит в открытый космос? Что, если кислород по ту сторону двери окажется ядовитым? Что, если в комнате, из которой ты выходишь, нет никаких пираний, а ты войдешь в помещение, битком набитое зубастыми рыбами? И самое ужасное – что, если мир по ту сторону двери не лучше и не хуже нашего, а просто другой? Что, если в нем так же много войн, голода, беззакония и трусости?

Но Фрэнка и Фелисити Филдингов, а также их фонд, не интересовали все эти «что, если», их интересовали конкретные результаты, а поскольку у нас их не было, они урезали финансирование, и я вернулся к малопривлекательной роли мелкого раздражителя для подростков, страдающих от похмелья, мужа и, рано или поздно, предположительно, отца.


Однажды днем после особенно провальной лекции «Материя – это тонкая материя» я вернулся в свой скромный кабинет на четвертом этаже отделения естественных наук и обнаружил, что тесное, плохо освещенное помещение, которое университет счел достойным меня, стало еще теснее.

На моем стуле сидел, положив ноги на стол, не кто иной, как Карл Хесслейн, а за ним стояла Анти-Дверь, загораживая выходящее на аллею окно (единственный источник естественного освещения в комнате).

Почему она здесь? – спросил я,

а доктор Хесслейн сказал: Ты думаешь, я собирался просто отдать ее Филдингам? Они бы даже не знали, что с ней делать!

а я сказал: Мы тоже не знаем, что с ней делать.

а он сказал: Просто подержи ее здесь, пока я не найду место получше, хорошо?

а я сказал: Но что, если кто-нибудь ее увидит? Что, если кто-нибудь из студентов захочет зайти в приемные часы?

а он сказал: Это когда-нибудь случалось?

а я сказал: Пока еще нет, но мне нравится думать, что кто-нибудь может меня удивить.

а он сказал: Просто подержи ее здесь несколько недель. Обещаю, ты забудешь, что она вообще здесь стоит.


Что сказать, я не забыл. Дверь была у меня за спиной, пока я проверял работы студентов. Дверь была у меня за спиной, пока я обедал у себя в кабинете – чередой унылых салатов из университетской столовой. Каждый день комната казалась все меньше, а Анти-Дверь – все больше.

Дверь была у меня за спиной, когда мне поступил звонок от Джессики: она возвращалась от врача, у которого надеялась узнать, почему ребенок так и не вышел на свет за полтора года.

Доктор думает, это может быть психосоматическое, – сказала она. – Он думает, что, возможно, я подсознательно не готова к ребенку.

а я сказал: Серьезно? А ты как считаешь?

а она сказала: Ну, я считаю, что готова… Может быть, я чувствую, что ты не готов.

В смысле я не готов? Я готов.

Потом была пауза, и она сказала: Мне кажется, ты еще не примирился с мыслью, что все изменится, как только появится ребенок. Он повлияет на нас, нашу независимость, нашу карьеру, на все, что для нас важно…

а я сказал: Почему ты думаешь, что я не готов к этому?

она вздохнула и сказала: Я не знаю, Йони.

а я сказал: Обещаю тебе, ребенок родится, и это будет самое удивительное, что когда-либо с нами случалось, мы будем прекрасными родителями, но, пока этого не произошло, почему бы нам не попробовать насладиться оставшимся у нас временем, прежде чем все изменится.

а она сказала: Видишь, это как раз то, о чем я говорю: ты не готов.

а я ничего не сказал,

а она сказала: Извини, Йони.

а я сказал: Мы поговорим об этом, когда я вернусь домой.

а она сказала: Хорошо, Йони.

Я положил трубку – дверь была у меня за спиной,

затем я развернулся, чтобы посмотреть на нее,

затем взялся за ручку,

затем ее повернул,

затем открыл Анти-Дверь

и прошел через нее.


Едва переступив порог, я оказался в луже воды. Я упал на четвереньки и выплюнул кровь изо рта; я проглотил зуб. Пришлось зажмуриться, поскольку глаза еще привыкали к новому освещению. Насколько я понял, это был тот же самый тесный кабинет, из которого я только что вышел, но на полу стояла вода, глубиной сантиметров в пятнадцать. Невероятно красивый мужчина в темно-синем вельветовом костюме уставился на меня. Я увидел табличку на двери кабинета.

Ты Йонатан Бекерман, – сказал я,

а он сказал: Без базар-р-р-р-р-ра. Не знаю, как ты очутился в моем кабинете, чувак, но, может, хочешь посмотреть видос, где я бросаю мяч? У меня круто получается.

Я сказал: Ты – моя противоположность.

а он сказал: Заткнись, это ты – моя противоположность.

а я сказал: Да, оба эти факта верны.

а он сказал: Заткнись, оба эти факта неверны.

Потом он сказал: Слушай, я не знаю, что у тебя на уме, но, может, хочешь сегодня поужинать с нами? Моя жена офигенно готовит; а еще она нереальная красотка.


Мы дошли до его дома. Улицы были затоплены, и второй Йонатан подтрунивал надо мной за то, что я не взял с собой сапоги. Люди повсюду кричали и выкидывали крупногабаритные электронные приборы из окон. Наводящие ужас летучие мыши перелетали от фонаря к фонарю.

Йонатан жил в подтопленном особняке посреди реки. Он открыл входную дверь с ноги и крикнул в сторону кухни: Джека, смотри, кого я нашел! Он хочет поужинать.

а я сказал: Меня зовут Йони; я работаю в университете с вашим мужем.

Первое, что я заметил в Джеке Бекерман, – то, насколько она не была беременна. Она вытерла руку о фартук и, широко улыбаясь, протянула ее мне. Очень приятно с вами познакомиться, – сказала она. – Ужин будет готов через минутку.

Это был лучший ужин, что я ел за много лет. Джека рассказала нам об исследовании четырехкрылых колибри, над которым она работала. Формально они не настоящие птицы, – сказала она. – Мы не знаем, что они такое. Но гляньте на эти миграционные потоки… Я с трудом мог за ней угнаться, она говорила так быстро. Джека с бешеной скоростью перескакивала с одной мысли на другую, опрокидывая в себя бокалы вина. Если полевые испытания провалятся, я умру. Буквально упаду замертво и буду лежать мертвой до конца жизни. Но если они пройдут успешно, о, Йони, если они пройдут успешно… Я об этом даже не могу мечтать.

Пока Йонатан мыл посуду, я наводил скуку на его жену рассказами о собственной карьере. В определенный момент я, должно быть, о чем-то ей напомнил, потому что она прикусила нижнюю губу и спросила: Вам нравятся землетрясения?

а я сказал: Конечно (что правда). Землетрясения, торнадо, ураганы – мне нравятся любые ситуации, где все внезапно меняется и прежние правила перестают работать. Люблю хорошую чрезвычайную ситуацию.

а Джека сказала: Хотите секрет? Я тоже.

Я пешком вернулся в кампус, где работал Йонатан, прошел через Анти-Дверь в свой кабинет и поехал на метро домой. Моя жена была в гостиной, я горячо поцеловал ее в губы и сказал: Эй, красотка! Расскажи мне что-нибудь интересное о плодовых мушках.

Джессика посмотрела на меня и сказала: Йони, это просто долбаные плодовые мушки.


Я стал забегать в мир по другую сторону Анти-Двери ежедневно между уроками, неизменно выплевывая по новому зубу и запихивая его в карман, чтобы Джека потом вставила его мне обратно. Я безупречно ориентировался в районе, где жили противоположности Бекерманов, и каждый раз старался как можно быстрее добраться от кампуса к ним домой. Тридцать минут. Двадцать минут.

Эта новая вселенная, как я обнаружил, была волнующей, пугающей и романтичной: если что-то обладает одним из этих качеств, то и двумя другими тоже. Ты проходишь через Анти-Дверь и внезапно становишься другим человеком. Что-то теряешь, а что-то находишь. Что-то забываешь, а что-то вспоминаешь. Ты запускаешь руку в карман, достаешь часы, которых там раньше не было, фотографию девушки, которую не узнаёшь, и визитную карточку мужчины, которого никогда не встречал.

На мой день рождения Джека испекла мне землепеченье, кондитерскую катастрофу, усеянную маленькими зелеными конфетными человечками, пытающимися укрыться под разверзшейся сдобной земной корой.

Мы сидели вместе на одном из баскетбольных матчей Йонатана. Корт был расположен на возвышении, чтобы не пришлось играть в воде. Я близко наклонился к женщине, которая была противоположностью моей жены, и прошептал: Он и правда очень хорош.

Джека улыбнулась: Правда же? Я собиралась напечь кексиков, но… Почему-то решила не печь.

Я сказал: Ничего страшного; у меня никогда не получается есть кексики без чувства вины.

а она сказала: Йонатан такой же, – и я знал, что кто-то из нас точно врет.

Я спросил Джеку про ее полевые исследования. Она потупила взгляд, но потом ее глаза замерцали и она спросила меня, что я делаю на Новый год. Йонатан должен будет остаться в офисе, чтобы проверить работы. Может, придешь? Не хочу быть одна.


Когда я сказал Джессике, что буду вынужден остаться в офисе и проверить работы в новогоднюю ночь, она напряглась.

Не заставляй меня идти на ту вечеринку одной, – сказала она,

а я сказал: Ты справишься.

Она сказала: Но угадай что – я испеку пирог. Я ведь никогда не пеку!

а я сказал: Оставь мне кусочек.

Джессика часто говорила Угадай что, потому что:

1. она думала, это мило, а еще

2. она была ученой, а ученые, утверждала она, всегда должны угадывать что.

Когда она была в игривом настроении, она говорила: Угадай что – ты мой муж; угадай что – я тебя люблю; угадай что – ты такой милый, что я хочу заехать тебе по лицу.

А когда она думала, что меня нужно приободрить, она говорила: Угадай что.

а я говорил: Что?

а она говорила: Я считаю, что ты великолепен. И я так тобой горжусь.

Но чаще всего она использовала эту фразочку, когда на что-то жаловалась: Угадай что – ты забыл помыть посуду или Угадай что – кое-кто оставил свои ботинки посреди гостиной, чтобы его беременная жена о них споткнулась.


На Новый год мы с Джекой стояли на кухне, пили вино и слушали радио (Йонатан выкинул телевизор в окно). Передавали новости о войне в какой-то стране, которой, я был почти уверен, в моей вселенной не существовало. Джека оперлась на раковину и прикусила нижнюю губу – она часто так делала, прежде чем задать мне вопрос.

Когда ты понял, что хочешь быть ученым? – спросила она, и я поведал ей свою историю «Как я заинтересовался наукой».

Йони Бекерман

Как я заинтересовался наукой

Когда я был в четвертом классе, Питер Вайс вернулся из семейной поездки в Германию с ужасающим кашлем и какой-то заразой, разлетевшейся по классу, как пятна на картинах Джексона Поллока.

Как оказалось, не заразились только евреи. Все светловолосые Смиты и Вандервильты исчезли, а Розенберги и Коэны каким-то образом оказались сильнее, словно их подпитывало отсутствие наших одноклассников, будто они сад, внезапно освобожденный от сорняков.

В итоге врачи выяснили, что Питер Вайс отравился остаточными токсинами во время экскурсии в концентрационный лагерь, а все евреи в классе, внуки выживших, унаследовали иммунитет, выработавшийся за годы воздействия.

Именно тогда я понял, что наука – вокруг нас.

Все остальные предметы неизменны: Брут всегда будет убийцей Цезаря, один плюс один всегда будет равно двум, ЖИ-ШИ всегда будут писаться с буквой «и». Но в естественных науках постоянно происходят новые открытия.

Мы – последние пионеры.

Джека посмотрела на меня и прикусила нижнюю губу. Было ясно, что она хочет о чем-то спросить, поэтому я сказал: Что?

а она сказала: Когда ты проходишь через Анти-Дверь, это делает тебя счастливее?

Я всегда счастлив видеть тебя, – сказал я.

а она сказала: Да, но я подумала… Предположим, что я счастлива на треть от всего возможного счастья. Если бы я прошла через дверь, стала бы я внезапно счастлива на две трети?



Наверное, – сказал я. – В два раза счастливее, чем сейчас!

а она сказала: Но в этом вся проблема; я не знаю, насколько я счастлива. Кто знает, я могу быть счастлива на 75 %, и, если бы я прошла через дверь, меня бы внезапно отбросило до 25 %.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации