Текст книги "Нашествие призраков и другие рассказы"

Восставший из мертвых

Сэра Джоффри Свэйна повесили в Тайберне. Беззаботным и шумным малым был этот сэр Джоффри. Рассказывали, что за последние десять лет не было дня, когда он лег спать трезвым, однако вряд ли кто стал бы отрицать, что он отличался веселым и добродушным нравом, который не изменял ему даже в самых сомнительных предприятиях, коими была полна его безалаберная жизнь. Если ему доводилось проигрывать за карточным столом, он делал это с дружелюбной улыбкой и с шуткой на устах, а если случалось побить свою жену, спустить с лестницы незадачливого слугу или же подраться с кем-либо из своих арендаторов, – что повторялось с достойной сожаления регулярностью – то все это выходило у него как-то на удивление легко, пожалуй, даже изящно. Короче говоря, его без большой натяжки можно было назвать приятным в общении, очаровательным мерзавцем, и вся Англия единодушно согласилась в том, что он заслужил такую кончину. Однако весь юмор ситуации – сэр Джоффри обожал подобные шутки, хотя вряд ли предполагал, что одна из них может обернуться против него самого – заключался в том, что его повесили за преступление, которое у него и в мыслях не было совершить, а именно, за грабеж на большой дороге. И вот как это случилось.

Однажды мартовским вечером сэр Джоффри выехал из своего дома в Гилдфорде в сторону Лондона. Неподалеку от Вандсворт-коммон путь ему преградила закутанная в плащ фигура на огромной серой кобыле; в неверном свете сумерек зловеще блеснул стальной ствол пистолета, недвусмысленно свидетельствуя о намерениях незнакомца, однако сэр Джоффри за годы своей бурной жизни повидал всякое и кое-чему научился. Не тратя время на разговоры, он одним ударом длинного ездового хлыста выбил пистолет из руки нападавшего, а после следующего удара тот без сознания рухнул на землю.

Поле боя, таким образом, осталось за сэром Джоффри, и это, разумеется, изрядно порадовало его, особенно когда он подумал о том, что, по праву победителя, ему могут достаться некоторые трофеи. Напевая и посмеиваясь, сэр Джоффри оттащил бесчувственное тело грабителя подальше в лес, а затем, поменяв свою страдавшую шпатом[7]7
  Шпат – хроническое воспаление костей ног лошадей.


[Закрыть] лошадь на его великолепную кобылу, в превосходном настроении помчался дальше.

Он не проехал и двух миль, когда до него донесся отдаленный топот копыт весьма многочисленной группы всадников, судя по звуку догонявших его. Но на сей раз совесть сэра Джоффри – если таковая у него имелась – была чиста. Он не совершил ничего плохого, по крайней мере, ничего такого, за что ему пришлось бы отвечать перед законом, поэтому он с легким сердцем продолжал свой путь, даже не сделав попытки оторваться от преследователей, хотя это, после его недавнего приобретения, не составило бы особого труда. Услышав у себя за спиной громкий окрик, он спокойно остановился, а когда преследователи догнали и окружили его, невозмутимо спросил, что им от него нужно.

– Наконец-то ты попался, Том Ловкач, – раздались в ответ торжествующие восклицания, а затем сэра Джоффри стащили с лошади, награждая при этом такими эпитетами, что у бедняги рот раскрылся от изумления. Впрочем, он никогда не отличался терпением и недолго оставался безучастным к происходящему. Он совершенно не мог спокойно сносить бесцеремонного обращения со своей персоной, и его не смутило даже то обстоятельство, что сейчас ему пришлось иметь дело с людьми шерифа. Дав выход своему негодованию, сэр Джоффри раскроил пару голов прежде, чем его одолели, связали, и беспомощного, но извергающего непрерывный поток проклятий, швырнули на землю.

Дородный румяный джентльмен, в расшитом серебром черном камзоле, державшийся в стороне во время драки, подошел к нему и безапелляционно заявил, что сэр Джоффри час назад ограбил его. Он назвался сэром Генри Тэлбери из Харлингстона, графство Кент, и, раздуваясь от собственной важности, добавил, что является мировым судьей Его Величества. Он возвращался домой из Лондона и вез с собой кожаный мешочек с сотней гиней, который в результате встречи с разбойником перекочевал в собственность последнего.

Сэр Джоффри сразу понял, что произошло и, выплюнув грязные тряпки, которыми блюстители порядка пытались заткнуть ему рот, заорал:

– Ах ты, толстопузый болван! – сэр Джоффри редко стеснялся в выборе выражений. – Жирный безмозглый крючкотвор, немедленно прикажи развязать меня и убирайся в свой свинарник, в Харлингстон, пока я не спустил с тебя шкуру за такое обращение со мной. Я – сэр Джоффри Свэйн из Гилдфорда, и если мое имя тебе ничего не говорит, ты очень скоро пожалеешь об этом!

Если после таких слов сэр Генри слегка побледнел, то вовсе не потому, что испугался – мог ли внушать ему страх связанный и беспомощный сэр Джоффри.

– Вот, значит, кто вы! – едва сдерживая душивший его гнев, воскликнул сэр Генри. – Мне приходилось слышать о ваших похождениях, мерзкий развратник.

– Черт побери! – вскипел сэр Джоффри, безуспешно пытаясь освободиться от опутывавших его веревок. – За эти оскорбления ты будешь плеваться кровью, как рождественский гусь под ножом птичника.

– Как вы смогли докатиться до такого? Стать разбойником с большой дороги! Неслыханно для джентльмена, – осуждающе фыркнул сэр Генри, и его маленькие крысиные глазки злобно сверкнули. – Я ничуть не удивлюсь, если теперь вас повесят в назидание другим негодяям.

Как сэр Генри обещал, так оно и случилось. Под седлом серой кобылы бейлифы обнаружили пропавшую сумку сэра Генри с сотней гиней, и тщетно сэр Джоффри пытался убедить их в своей невиновности, вновь и вновь повторяя историю о том, каким образом эта злосчастная лошадь, а вместе с ней и сумка с деньгами попали к нему. Суд тоже только посмеялся над объяснениями сэра Джоффри, сочтя их очередной уловкой закоренелого плута и лгуна, и, хотя сэр Джоффри привел целый взвод свидетелей, удостоверявших его личность, остался при мнении, что сэр Джоффри и Том Ловкач – одно и то же лицо. Да и сам пострадавший, сэр Генри, поклялся, что его ограбил не кто иной, как сэр Джоффри, и трудно с уверенностью сказать, хотел ли он отплатить сэру Джоффри за выслушанные от него оскорбления или искренне заблуждался.

Итак, сэра Джоффри повесили, но это отнюдь не означало, что он окончательно свел счеты с жизнью. Его земли – вернее то, что он еще не успел проиграть, – были конфискованы в пользу государства, и его вдова оказалась на грани нищеты. Ей даже не выдали его тело; едва снятое с виселицы, оно, еще теплое, было продано доктору Близарду, охотно покупавшему подобный товар для анатомических опытов. Но на сей раз доктор приобрел нечто совершенно уникальное: едва он вонзил скальпель в тщательно выбранное место на ноге сэра Джоффри, как последний неожиданно уселся на анатомическом столе, широко раскинул руки и разразился целым залпом проклятий, чем едва не отправил бедного эскулапа на тот свет. Затем к нему постепенно вернулась память о недавних событиях, он осекся и испуганно огляделся вокруг себя. Едва живой от страха доктор тщетно пытался втиснуться в узкое пространство между стеной и высоким комодом, рассчитывая, вероятно, найти там укрытие от столь пугающего физического феномена и бормотал полузабытые молитвы, призывая Небеса защитить его от явлений психического характера. Хотя доктора Близарда можно было назвать ученым до мозга костей, даже он в первый момент усомнился, какого рода явлению ему довелось оказаться свидетелем.

– Пропади я пропадом! – неуверенно пробормотал сэр Джоффри, продолжая озираться по сторонам. – Неужели это и есть преисподняя? Здесь куда холоднее, чем мне рассказывали, – поеживаясь, добавил он, и тут его взгляд упал на перепуганного доктора, наполовину спрятавшегося за комодом. Он с удивлением оглядел его посеревшее от страха лицо, роговые очки на носу и съехавший набок парик и, ухмыльнувшись, добавил:

– Сюрприз за сюрпризом. Вы, сэр, выглядите чертовски прилично для сатаны: у вас нет ни вил, ни хвоста, ни копыт. Я разочарован, клянусь вам.

Он резко спрыгнул со стола на пол и едва не взвыл от боли, настолько затекли его конечности. Сообразив, наконец, что за событие случилось прямо у него на глазах, доктор собрался с духом и решился-таки покинуть свое убежище.

– Боже милосердный, – едва слышно пробормотал он, шагнув навстречу сэру Джоффри. – Я слышал о подобных случаях, но никогда не верил им.

– Вы весьма странно рассуждаете, мистер Люцифер. Признавайтесь-ка, дьявол вы, или нет?

– Я не дьявол, – с обидой в голосе отозвался доктор.

– Тогда какого дьявола вам здесь надо?

– Сегодня утром вас повесили в Тайберне, – несколько невпопад ответил доктор.

– Неужели? Вот это да! А я уже начал думать, что все это мне приснилось.

– О нет, это был не сон. Вы сэр Джоффри Свэйн, и вас в самом деле повесили.

– Значит, я все-таки в аду. Но я умоляю вас дать мне хоть какую-нибудь накидку, иначе если я и не сгорю здесь, то уж непременно замерзну.

Доктор поспешил исполнить его просьбу и пустился в пространные рассуждения, объясняя сэру Джоффри, что с ним произошло. Сначала сэр Джоффри никак не хотел верить ему, но доктор, с присущей ученому мужу настойчивостью, приводил довод за доводом и ссылался на подобные прецеденты.

– Сохранились документально подтвержденные сведения о женщине, – говорил он, – жившей во времена правления Эдуарда III, к которой вернулась сознание после того, как она провисела целые сутки. А сто лет назад, в Оксфорде, другая женщина ожила, пробыв на виселице более получаса. Это не единственные известные мне случаи, но до сего момента я сильно сомневался, происходили ли они на самом деле.

Доктор стал проявлять явные признаки возбуждения, и сэру Джоффри пришлось приложить немало усилий, чтобы отговорить его от намерения немедленно возвестить всем лондонцам о произошедшем в их городе чудесном воскресении.

– Я мертв и хочу таковым остаться хотя бы до тех пор, пока не посчитаюсь с этим харлингстонским плутом, которого все называют сэром Генри Тэлбери, – заявил он напоследок. – Иначе, клянусь Небесами, мертвецом окажетесь вы.

Затем сэр Джоффри рассказал доктору свою историю, которой тот безоговорочно поверил. Он согласился также, что справедливость должна восторжествовать и как можно скорее. Однако долгие часы, проведенные сэром Джоффри без одежды на холоде, не прошли бесследно, и прежде чем покинуть дом доктора и отправиться в Харлингстон, он почти неделю провалялся в постели, страдая от лихорадки.

Близард одолжил ему десять гиней и подарил черный камлотовый костюм из своего личного гардероба, шляпу и коричневый плащ. Экипированный таким образом сэр Джоффри появился в Мэйдстоуне в шесть часов вечера в первый понедельник апреля, откуда пешком, в надвигавшихся сумерках, прошел оставшиеся четыре мили до Харлингстон-мэнор.

Он бодро шагал по извивавшейся среди редкого леса узкой белой дороге и остановился лишь тогда, когда впереди, на открытом пространстве, смутно замаячили строгие очертания большого серого строения. В левом его крыле из высоких, почти до земли окон первого этажа сквозь неплотно задернутые шторы пробивались полосы мягкого света, ложившиеся замысловатым узором на молодую траву устроенной возле дома лужайки. Одно из окон по случаю теплой погоды было распахнуто настежь и это заставило сэра Джоффри задуматься. Ему очень захотелось узнать, что творится в доме сэра Генри, поэтому он решил повременить с визитом к своему обидчику, и постарался выбрать такую позицию, с которой можно было бы видеть происходящее в ярко освещенной комнате. Он вгляделся и ахнул. В следующую же минуту он поспешил к открытому окну и притаился там, напряженно прислушиваясь к разговору, который вели в доме мужчина и женщина. И он имел на это полное право.

Мировой судья сидел в непринужденной позе в кресле, широко, по-лягушачьи расставив свои толстые короткие ноги и положив на одно колено парик. Он довольно посасывал длинную трубку, а рядом с ним находились графин и бокал, почти до самых краев наполненный искрящимся янтарным вином. Его массивная лысая голова поблескивала в свете двух свечей, горевших справа и слева от него на столе, заваленном какими-то бумагами. Прямо перед ним стояла женщина в черном, высокая, хорошо сложенная, с правильно очерченным благородным лицом, и в ее красивых глазах застыли скорбь и мольба. Это была леди Свэйн.

– Сэр, – говорила она, – я взываю к вашему милосердию и умоляю вас более тщательно расследовать происшествие. Тогда вы сами убедитесь, что сэр Джоффри никак не мог оказаться грабителем, сколь велики ни были его прочие грехи. Сэр Генри, вы сделали меня вдовой. Не делайте же меня вдобавок к этому нищей. Я прошу о справедливости, пускай запоздалой; я прошу, чтобы имения моего мужа не были конфискованы.

Сэр Генри не спеша извлек изо рта мундштук своей трубки.

– Мадам, – ответил он, – ваш муж был признан виновным судьей и судом присяжных. Он был разбойником по кличке Том Ловкач, в этом нет никаких сомнений.

Воцарилось напряженное молчание, внезапно нарушенное шумом отдергиваемых штор. Леди Свэйн обернулась на звук и истошно вскрикнула; сэр Генри поднял голову, да так и замер с открывшимся от изумления ртом. Его лицо побледнело, а трубка выпала из его внезапно онемевшей руки на пол и разлетелась на дюжину осколков. Им было чего испугаться: в окне, между тяжелыми темно-зелеными шторами они увидели двойника сэра Джоффри Свэйна. Он стоял, наслаждаясь эффектом, который произвело на них его неожиданное появление, на его лице играла язвительная усмешка, а смелые темные глаза горели недобрым огнем.

Леди Свэйн первая нашла мужество обратиться к привидению. Что касается сэра Генри, то ему больше всего на свете хотелось сейчас забраться под стол, но его парализованное страхом тело отказывалось слушаться.

– Это ты, Джоффри? – хрипло прошептала леди Свэйн, едва шевеля побелевшими губами. – Говори!

И тут сэру Джоффри пришла в голову неожиданная мысль. Стоило ли ему сейчас доказывать свою невиновность? Да и мог ли он сделать это? Приговорив сэра Джоффри к смерти, судья и присяжные недвусмысленно выразили свое отношение к его показаниям, и, если он хотел спасти свои владения от конфискации, следовало действовать более тонко.

Легкой походкой он приблизился к столу, за которым восседал судья.

– Мадам, меня зовут не Джоффри. Мое имя Джек, Джек Хэйнз, но в народе я более известен как Том Ловкач, грабитель с большой дороги. Ваш покорный слуга, мадам, и ваш тоже, сэр, – непринужденно расшаркался он перед ними.

Кровь бросилась в лицо сэру Генри. Казалось, его вот-вот хватит апоплексический удар. Он издал нечленораздельное восклицание, словно лишился дара речи; искал и не мог найти слова, чтобы выразить свое удивление. Леди Свэйн первая пришла в себя. Секунду она недоверчиво глядела на своего мужа, а затем круто повернулась к сэру Генри и театрально простерла к нему руки.

– Вы слышали, сэр Генри! – вскричала она. – Вы слышали, что он сказал. Теперь вы верите мне? Верите ли вы тому, что произошла ошибка? Так пусть же справедливость восторжествует наконец.

– Подождите, мадам, – рявкнул судья. – Что вам здесь нужно? – обратился он уже к сэру Джоффри.

– Я опоздал, сэр, – ответил тот. – Увы, я не сумел прийти раньше. Мне… мне помешали. Однако, как я вижу, даже сейчас мое появление может принести некоторую пользу. Знайте же, что это я лишил вас сотни гиней, а вовсе не сэр Джоффри Свэйн, которого повесили за это. Говорят, что он был похож на меня, и, наверное, так оно и есть, если вы опознали в нем своего грабителя. Ему не повезло в тот раз, когда мы с ним встретились на большой дороге. Не прихвати он мою лошадь после того, как оглушил меня, глядишь, сейчас был бы жив. Фактически, его обвинили в разбое только потому, что он ехал на моей кобыле. Вот так творится правосудие в наши дни.

Сэр Генри не сводил изумленных глаз со своего гостя. В голове судьи шевелились нехорошие мысли. Этот малый и в самом деле казался точной копией сэра Джоффри – тот же голос, рост, те же пропорции фигуры и цвет волос. Сэр Генри готов был поклясться, что сейчас видит перед собой самого сэра Джоффри Свэйна, если бы не знал, что сэра Джоффри повесили неделю назад. Столь поразительное сходство заставило его поверить, что он и в самом деле совершил ошибку. Однако можно ли было упрекать его в этом, когда сэр Джоффри Свэйн и ограбивший его разбойник оказались двойниками? Судья почувствовал, как в его душе поднялась волна гнева и раздражения.

Он резко поднялся с кресла, и лежавший на его колене парик соскользнул на пол. Он двинулся было через комнату к колокольчику, чтобы вызвать прислугу, но сэр Джоффри был начеку.

– Вы куда, сэр Генри? – услышал судья за своей спиной вкрадчивый голос сэра Джоффри Свэйна и, оглянувшись, замер на полпути: прямо ему в лицо смотрело дуло пистолета.

– Я не настолько неосмотрителен, сэр, чтобы явиться в логово льва, не позаботившись предварительно о предосторожностях, – продолжал тем временем сэр Джоффри. – Я убедительно прошу вас сесть.

Но леди Свэйн, пристально наблюдавшая за ним, повелительно взмахнула рукой и отрывисто бросила судье:

– Звоните, сэр!

– Мадам, – мягко улыбнулся сэр Джоффри, – почему вы столь суровы со мной? И потом, на каком основании вы хотите арестовать меня?

– Вы обвиняетесь в разбое, – громогласно заявил сэр Генри, однако вернулся к своему креслу. – Вы ведь сами признались, что ограбили меня на дороге возле Вандсворт-коммон, – уже тише добавил он.

– Кровожадный грубиян, – огрызнулся на это сэр Джоффри. – Вам мало, что по вашему настоянию одного невинного уже повесили. Черт побери, при всем вашем желании, сэр, законы Англии не допустят, чтобы за одно и то же преступление вздернули двоих.

Секунду сэр Генри молча глядел на него, внутренне негодуя на высокомерный тон, которым с ним разговаривали.

– Вы очень похожи на покойного сэра Джоффри, – сухо, словно констатируя факт, сказал он, – и никто не осмелится поставить мне в вину совершенную тогда промашку. Я вынужден согласиться: за содеянный вами грабеж власти повесили не того, кого нужно. Однако я уверен, что найдется достаточно других обвинений, чтобы отправить вас прямиком на виселицу.

– Возможно, но я рекомендую вам оставить эту тему, если вы не хотите, чтобы к этим обвинениям добавилось еще одно – убийство сэра Генри Тэлбери.

Сэр Джоффри Свэйн улыбался, но его голос был тверд, а глаза смотрели решительно, и сэру Генри не оставалось ничего иного, как вновь повиноваться ему. Сэр Джоффри подошел к двери, ведущей из комнаты, запер ее и положил ключ себе в карман.

– Послушайте меня, сэр, – начал он, – и вы тоже, мадам. Мне искренне жаль сэра Джоффри, хотя всем известно, каким негодяем он был. И я явился сюда как раз для того, чтобы доказать, что он неповинен в преступлении, за которое его повесили. Он не был грабителем, и его вдове следует полностью возместить понесенные ею убытки. С меня довольно того, что его смерть на моей совести.

– Вот это уже другой разговор, – удовлетворенно кивнул сэр Генри. – Поскольку я видел вас и выслушал ваше признание, я не меньше вашего желаю не усугублять страдания леди Свэйн. Вы дадите клятвенные показания?

– Я сделаю это, как только в моем распоряжении окажутся перо, чернила и бумага.

Сэр Генри немедленно снабдил его всем необходимым.

– Будьте любезны, постойте-ка вон там, подальше от звонка, – велел он судье, указывая в дальний угол комнаты. – И не вздумайте пытаться арестовать меня, если не хотите, чтобы я выбил остатки мозгов из вашей глупой башки, – добавил он, усаживаясь за стол и кладя пистолет прямо перед собой так, чтобы им можно было воспользоваться в любую минуту.

– Черт побери, мерзавец, за такие речи…

– Молчать, сэр! Вы что, не видите: я пишу?

Сэр Генри осекся на полуслове, и некоторое время наступившую тишину нарушал лишь скрип пера сэра Джоффри.

Скоро признание, которое могло спасти если не жизнь, то хотя бы владения сэра Джоффри Свэйна, было готово. Сэр Джоффри поднялся, подошел к звонку и дернул за шнурок. Он лично впустил в комнату слугу, явившегося на вызов, и вновь запер за ним дверь. В присутствии судьи, своей жены и лакея он поклялся в содеянном и подписал составленное им самим признание, к которому они как свидетели приложили свои подписи. С насмешливой улыбкой на устах он промокнул не успевшие высохнуть чернила, с серьезным видом поклонился всем присутствующим, и широким шагом направился к окну, через которое проник сюда. Возле него он остановился и, полуобернувшись, взглянул на леди Свэйн.

– Мадам, – сказал он, – сегодня я оказал вам некоторую услугу. Я вправе рассчитывать на вашу благодарность и надеюсь, что смогу уйти отсюда, не опасаясь погони.

Она согласно кивнула в ответ. Дерзкие глаза сэра Джоффри Свэйна остановились на судье.

– Спокойной ночи, старая пивная бочка, – сказал он и с этими словами выпрыгнул в темноту и исчез.

Леди Свэйн слегка поежилась, словно от озноба, и, подойдя к столу, взяла бумагу и бегло пробежала ее глазами. Озадаченный слуга отпер дверь, и судья кивком головы разрешил ему удалиться. На губах леди Свэйн появилась слабая улыбка, и внимательный наблюдатель непременно отметил бы, что она чем-то напоминала улыбку сэра Джоффри Свэйна, когда тот подписывал свое признание.

– Мадам, – заговорил сэр Генри, тщетно пытаясь сымитировать голосом соболезнование, – вы не должны держать на меня зла за мою ошибку. Я искренне и глубоко сожалею о ней. Я никогда не прощу себе этого. Не сомневайтесь, мадам, никто более не станет покушаться на ваши владения, но поверьте мне, лучше вам наслаждаться ими одной, чем в обществе сэра Джоффри. Для такой женщины, как вы, он был совсем не пара: игрок, пьяница, драчун…

– Сэр, – перебила она его, – он был моим мужем. Будьте любезны, позвоните слуге. Я ухожу.

* * *

Прошла еще, наверное, целая неделя, прежде чем сэр Джоффри Свэйн появился в своем поместье, в Гилдфорде. Нетрудно догадаться, что причиной его задержки стали гинеи, одолженные ему доктором Близардом, и до тех пор, пока их запас не истощился, он не спешил переступать порог своего дома. Наконец однажды вечером он, как всегда самоуверенный и развязный, по-хозяйски ввалился к себе и велел слуге, который, к его удивлению, оказался незнакомым, немедленно проводить его к леди Свэйн. Слуга выполнил его просьбу, но лишь когда за ним закрылась дверь и супруги остались наедине друг с другом, сэр Джоффри Свэйн позволил себе проявить обуревавшие его чувства и радостно воскликнул:

– Хелен, девочка моя! – когда надо, он умел быть ласковым со своей женой, которая столько натерпелась от него. – Ты держалась молодцом в Харлингстоне. Своим воссоединением мы обязаны твоему мужеству не в меньшей степени, чем моей находчивости. Теперь я вновь рядом с тобой; пускай я не смогу оставаться в Англии, но мы сможем все продать и начать жизнь заново в Новом Свете…

Прерывая его, она резко поднялась со своего кресла; она смотрела на него, сурово нахмурив брови и плотно сжав губы, и ее грудь высоко вздымалась, выдавая с трудом сдерживаемое волнение.

– Мистер Хэйнз, – наконец произнесла она, – вы с ума сошли?

У сэра Джоффри отвисла челюсть, и от его напускной смелости не осталось и следа.

– Боже милосердный! – ахнул он. – Неужели и ты ошиблась тогда? Разве ты не узнаешь меня? Хелен, ведь я – Джоффри Свэйн.

– Вы считаете меня дурой? – ледяным тоном отозвалась она. – Спросите кого угодно, и все скажут вам, что Джоффри Свэйна повесили в Тайберне.

– Да, да, меня повесили, но потом я ожил.

– В самом деле? Что ж, такое частенько случается, – язвительно улыбнулась она.

Помрачневший, как грозовая туча, он решительно шагнул к ней.

– Мадам, – рявкнул он, – перестаньте валять дурака. Вы прекрасно знаете, кто я. Вы ведь видели написанное мною признание. Неужели вы не узнали мой почерк? А если этого оказалось недостаточно, чтобы убедить вас, то вот, взгляните.

С этими словами он откинул волосы со лба и показал ей длинный синеватый рубец чуть повыше виска. Но она никак не отреагировала на это.

– У сэра Джоффри Свэйна был точно такой же шрам, – невозмутимо произнесла она. – Он получил его в этой самой комнате, когда однажды ночью вернулся домой мертвецки пьяный и захотел избить меня. Он замахнулся хлыстом, собираясь ударить меня, но потерял равновесие, упал и раскроил голову об утюг. Вы удивительно похожи на сэра Джоффри Свэйна, однако вы не сэр Джоффри, – продолжала она. – Вы – мистер Хэйнз, известный в народе под прозвищем Том Ловкач, бандит с большой дороги, по которому плачет веревка. Не забывайте об этом, – внушительно добавила она, – и не заставляйте меня забыть о том, чем я обязана вам.

Он прыгнул на нее, как пантера, и схватил за руку с такой силой, будто хотел сломать ее; все темное в его душе словно прорвалось наружу и грозило уничтожить любого, оказавшегося у него на пути.

– Мадам, вас нещадно высекут за столь вопиющую дерзость, – сквозь плотно сжатые зубы процедил сэр Джоффри, но свободной рукой леди Свэйн успела дернуть за шнурок звонка, и когда он, заметив свою ошибку, попытался оттащить ее в сторону, где-то в глубине дома мелодично звякнул колокольчик. Он отпустил ее руку и отстранился от нее.

– Мистер Хэйнз, – холодно проговорила она, – памятуя об оказанной мне услуге, я прощаю вам эту выходку. Я сделаю даже больше того. Вы только что упомянули о намерении поискать счастья в Новом Свете. Я рекомендую вам не отказываться от своих планов. В Англии вам ежеминутно угрожает опасность подвергнуться аресту, и вы, наверное, догадываетесь, какая участь может ожидать Тома Ловкача, попади он в руки властей.

В эту минуту отворилась дверь, и на пороге появился слуга. Она велела ему подождать возле ее комнаты, пока его не позовут, а затем, вновь обратившись к мужу, увещевающим тоном закончила:

– Итак, последуйте же моему совету и отправляйтесь в Америку, как вы и собирались. В качестве платы за услугу, которую вы оказали мне, написав свое признание, я обещаю вам выплачивать по сто фунтов в год, но при одном условии: ноги вашей не будет в Англии. Половину этой суммы вы получите прямо сейчас, что позволит вам немедленно уехать за океан. Теперь идите; да хранит вас Господь, и да поможет Он вам найти в жизни иные пути. Ваши гнусные привычки сделали меня вдовой, ею я и хочу остаться теперь.

Взгляд сэра Джоффри Свэйна упал на лежавшие на столе банкноты. Наконец-то он понял, что она задумала. От его былой ярости не осталось и следа, но, не желая признавать свое поражение, он сделал последнюю попытку смягчить ее сердце.

– Хелен, девочка моя… – начал было он, но душа этой женщины слишком зачерствела от частых побоев, чтобы откликнуться на его мольбу.

– Роберт! – возвысив голос, позвала она слугу, и тот не заставил себя долго ждать. – Проводи джентльмена и одолжи ему хорошую лошадь, чтобы он смог доехать на ней до Бристоля. Доброй ночи, сэр.

Судорога исказила лицо сэра Джоффри Свэйна. Он повернулся, собираясь броситься вон из комнаты, но она остановила его.

– Вы кое-что забыли, – сказала она, указывая на банкноты.

Секунду он виновато, словно наказанная собака, глядел на нее; затем схватил деньги, торопливо сунул их в карман и, не проронив более ни слова, навсегда ушел из комнаты и из ее жизни.