Текст книги "Любовь и оружие"

Рафаэль Сабатини
Любовь и оружие

Глава I. Глас народа

Из долины на крыльях ветерка поднимался колокольный звон вечерней службы, и шесть мужчин, обнажив головы, стояли в пастушьей хижине у вершины, отдавая должное пресвятой Богородице. С закопченного потолка свисала бронзовая масляная лампа с тремя рожками, дававшая больше дыма, чем света. Однако и в полумраке можно было заметить, что одежда мужчин по своему богатству резко контрастировала с убогостью хижины.

Колокола смолкли, губы, безмолвно произносившие молитву «Аве Мария», перестали шевелиться, мужчины истово перекрестились, надели кто шапочку, кто шляпу, вопросительно переглянулись. Но прежде чем кто-либо подал голос, в сбитую из неструганых досок дверь постучали.

– Наконец-то! – воскликнул Фабрицио да Лоди с явным облегчением в голосе, а мужчина помоложе, в нарядной одежде, по его знаку подошел к двери и распахнул ее.

Вошедший был высок ростом, в широкополой шляпе, плаще, который он тут же распахнул и под которым виднелся самый что ни на есть скромный наряд: куртка из грубой кожи, перетянутая металлическим поясом с длинным мечом слева и рукоятью тяжелого кинжала справа. Красные чулки и высокие сапоги довершали облик наемника, на данный момент отошедшего от дел. Тем не менее шестеро высокородных дворян, собравшихся в столь необычном месте, глубоко поклонились гостю, готовые внимать каждому его слову.

Тот же скинул плащ, который подхватил мужчина, открывший дверь, снял шляпу, обнажив копну черных волос, забранных золотой сеточкой, – единственным атрибутом, указывающим на то, что незнакомец отнюдь не простого рода, как могло показаться с первого взгляда.

Он подошел к грязному, в пятнах жира, столу, вокруг которого стояли мужчины, оглядел их.

– Господа, я прибыл. Моя лошадь захромала в полумиле от Сан-Анджело, так что мне пришлось добираться сюда пешком.

– Вы, должно быть, устали, ваша светлость, – воскликнул Фабрицио. – Выпейте вина. Фанфулла! – обратился он к молодому парню, который открывал дверь, но высокий гость движением руки остановил его.

– С вином можно подождать. Время слишком дорого. Дело в том, господа что мы, скорее всего, не увиделись бы, не останься я без лошади.

– Как так? – воскликнул один из шести. – Нас предали?

– Ваши опасения насчет предательства не напрасны. Когда я пересек ост через Метауро и свернул на тропу, ведущую в горы, взгляд мой поймал розовый блеск в придорожных кустах. Луч заходящего солнца упал на стальной шлем спрятавшегося там человека. Тропа подвела меня совсем близко. Широкополая шляпа не позволяла ему разглядеть мое лицо, а я мог смотреть во все глаза. И сквозь скрывавшую его листву различил злобную физиономию Мазуччо Торре. – Мужчины переглянулись, один или двое побледнели. – Кого он там поджидал? Первым делом я задал этот вопрос самому себе, и по всему выходило, что меня. Если я не ошибаюсь, он знал и о том, что еду я издалека, но не ждал меня пешим, да еще в столь непритязательном виде. Лишь потому он и не остановил меня.

– Святая Мария! – вскричал Фабрицио, – Заверяю вас, ваши выводы ошибочны. Кроме нас шестерых, нет в Италии человека, который знает о нашей встрече, и, положив руку на Библию, я готов поклясться, что ни один из нас никому не сказал ни слова.

Он оглядел стоящих рядом, как бы приглашая их подтвердить его слова, и те хором присоединились к заверениям Фабрицио. И лишь взмах руки гостя заставил их смолкнуть.

– Я тоже, следуя вашим указаниям, мессер[1]1
  Мессер (messere итал.) – господин.


[Закрыть] Фабрицио, ни с кем не делился этими сведениями. Но… почему Мазуччо, словно грабитель, прятался в придорожных кустах? Господа, – продолжил гость уже другим тоном. – Я не знаю, что заставило вас позвать меня, но, если среди вас есть предатель, должен предупредить – берегитесь! Герцог знает или, по меньшей мере, догадывается о нашей встрече. Даже если Мазуччо выслеживал не меня, то он видел всех вас и теперь может доложить своему господину, кто собирался в этой жалкой хижине.

Фабрицио пожал плечами, выражая этим жестом пренебрежение, которое тут же высказал вслух стоявший рядом с ним Феррабраччо.

– Пусть докладывает, – он мрачно улыбнулся. – Герцог узнает об этом слишком поздно.

Гость вскинул голову, в черных глазах мелькнуло удивление.

– Похоже, господа, я не ошибся. Вы задумали предательство.

– Господин мой, граф Акуильский, – с достоинством ответил ему Фабрицио, – мы – предатели по отношению к человеку, но верные и преданные подданные государства.

– Какого государства? – полюбопытствовал граф.

– Герцогства Баббьяно[2]2
  Герцогство и город Баббьяно выдуманы автором романа.


[Закрыть], – последовал ответ.

– Как можно предавать герцога, но оставаться верным герцогству? – В голосе графа Акуильского звучало презрение. – Господа, ваши загадки мне не по зубам.

В наступившей неловкой паузе шестеро мужчин обменялись недоуменными взглядами. Они рассчитывали на иную реакцию графа и теперь были в недоумении – стоит ли следовать намеченному плану. И вновь первым, тяжело вздохнув, заговорил Фабрицио да Лоди.

– Господин граф, я – старик. Фамилия, которую я ношу, семья, из которой я вышел, ничем не запятнали себя на протяжении многих поколений. И не след вам думать, что на склоне лет я брошу тень на наше славное имя. Клеймо предателя несмываемо, но я убежден, что ни один из нас ни в коей мере не заслужил его. Окажите мне честь, ваша светлость, и выслушайте меня, а уж потом судите. Но не просто суждения ждем мы от вас, господин граф. Мы просим вас указать нам, как спасти страну от грозящей ей гибели, и обещаем, что не сделаем шага без вашего одобрения.

По ходу речи старого дворянина взгляд Франческо дель Фалько, графа Акуильского, менялся, презрение уступило место любопытству, живому интересу. Но граф ограничился лишь одной фразой.

– Прошу вас, продолжайте.

Фабрицио открыл было рот, но вмешался Феррабраччо, потребовавший, чтобы граф дал слово рыцаря не разглашать того, что ему сейчас скажут, если он отклонит их предложение. Франческо не заставил просить себя дважды, после чего все расселись по колченогим табуреткам и Фабрицио объяснил причину их тайной вечери.

В короткой преамбуле он коснулся характера Джан-Марии Сфорца, герцога Баббьяно, посаженного на трон своим могущественным дядей, Лодовико Сфорца, правителем Милана. Джан-Мария оказался мотом, выше всего ставящим собственные удовольствия, запустил государственные дела, в общем, проявил полную неспособность выполнять возложенные на него обязанности. Рассказывая все это, Фабрицио старался найти выражения помягче, поскольку Франческо дель Фалько, к которому он обращался, доводился Джан-Марии кузеном.

– И вашей светлости, должно быть, известно о недовольстве, зреющем среди подданных герцога. Обернись успехом заговор Баколино год назад, мы сейчас были бы под властью Флоренции. Тот заговор провалился, но ему на смену может прийти другой. Число тайных противников герцога растет, и их объединение может привести к тому, что Баббьяно перестанет существовать как независимое государство. Эта угроза более чем реальна. Нас могут погубить не только предатели, но и набирающие мощь соседи. Я говорю о Чезаре Борджа. Его владения, как чума, расползаются по Италии, которую он намеревается сожрать, как артишок, лист за листом. Его жадный взор уже оборотился на нас, а что мы можем противопоставить армии герцога Валентино? Его светлость Джан-Мария в курсе всего этого, мы не раз предупреждали его, но ответом было полное безразличие. Время свое он проводит в оргиях, танцах, на охоте, а стоит нам заикнуться о государственных делах, разражается потоком проклятий.

Да Лоди смолк, поняв, что дал волю эмоциям. Но его компаньоны истолковали паузу иначе: они одобрительно кивали и перешептывались. Франческо кивнул.

– Я полностью осознаю отмеченную вами опасность. Но… чего вы ждете от меня? Почему ко мне пришли вы со своей болью? Я – не политик.

– Политик нам и не нужен. Баббьяно необходим воин, который сможет отразить скорую агрессию. Господин граф, нам нужны вы! Есть ли мужчина в Италии, который не знал бы о подвигах графа Акуильского? Ваши деяния в войнах Пизы и Флоренции, ваши успехи на службе Венеции достойны того, чтобы прославить вас в веках.

– Мессер Фабрицио! – пробормотал Франческо, пытаясь сдержать слишком уж разгорячившегося оратора, щеки которого пылали румянцем, но да Лоди ничего не хотел слышать.

– И неужели, мой господин, проявивши себя блестящим военачальником на службе у чужаков, вы откажетесь положить свои знания и опыт на алтарь борьбы с врагами вашей родной земли? Я не могу в это поверить, ваша светлость. Мы знаем, что Франческо дель Фалько истинный патриот, и рассчитываем на вас.

– И вы правы, – без малейшего промедления ответил Франческо. – Когда настанет час борьбы, я встану рядом с вами. Но не раньше. А что касается необходимых приготовлений… почему бы вам не обратиться непосредственно к герцогу?

Грустная улыбка появилась на губах да Лоди. Феррабраччо презрительно рассмеялся и со свойственной ему прямотой разразился гневной тирадой.

– Нам говорить с ним о мужестве, долге, чести? Да лучше я пойду в послушники к Родриго Борджа[3]3
  Папа Александр VI, отец Чезаре Борджа.


[Закрыть]. Это так же бесполезно, как лить благовония на ослиный помет. Все, что мы могли сказать Джан-Марии, уже сказано и не нашло в нем живого отклика, как не находит пока и в вас. Мы предложили ему еще один путь спасти Баббьяно и отразить натиск Чезаре.

– Ага! Какой же? – осведомился граф Акуильский, переведя взгляд на Фабрицио.

– Союз с Урбино[4]4
  Урбино – город в Центральной Италии.


[Закрыть], – ответил да Лоди. – У Гвидобальдо две племянницы. Мы связались с ним и выяснили, что он с радостью отдаст одну из них за Джан-Марию. А породнившись с домом Монтефельтро, мы обрели бы поддержку не только Гвидобальдо, но и правителей Болоньи, Перуджи, Камерино и некоторых других городов поменьше, уже связанных семейными узами с Урбино. То есть мы вступили бы в столь мощную коалицию, что Чезаре Борджа никогда не решился бы переступить наши границы.

– Ходили такие разговоры, – кивнул Франческо. – Действительно, решение предлагалось мудрое. Жаль, что переговоры не дали результата.

– А почему не дали? Святой Боже, почему? – взревел неистовый Феррабраччо, и кулак его с силой обрушился на стол. – Да потому, что Джан-Мария не захотел жениться. Девушка, которую мы предлагали ему, хороша, как ангел, но он не пожелал даже взглянуть на нее. В Баббьяно жила женщина, которая…

– Мой господин, – поспешно вмешался Фабрицио, резонно опасаясь, что Феррабраччо наговорит лишнее, – именно так все и было. Его высочество отказался. Женитьба не входила в его планы. Поэтому нам и не осталось ничего иного, как пригласить вас на эту встречу. Его высочество не ударит пальцем о палец, чтобы спасти герцогство, и мы обращаем наши взоры к вам. Народ на нашей стороне. На всех улицах Баббьяно открыто говорят о том, что не герцог, а вы можете защитить их дома, а потому и должны править. Во имя народа, – старик поднялся, – и от его лица, ибо мы лишь его представители, предлагаем вам корону Баббьяно. Если вы согласны, мой господин, завтра мы привезем вас в город и провозгласим герцогом. Сопротивления можно не опасаться. Лишь один человек в Баббьяно, тот самый Мазуччо, которого вы видели у дороги, сохраняет верность Джан-Марии. И лишь потому, что ему и его полусотне швейцарских наемников хорошо платят. Вперед, мой господин. Пусть здравый смысл подскажет вам, что честный человек не должен испытывать угрызений совести, свергая принца, которого поддерживает на троне лишь горстка иностранцев.

Страстная речь сменилась напряженной тишиной. Лоди так и остался стоять, остальные сидели, обернувшись к графу, затаив дыхание, с нетерпением ожидая ответа.

А Франческо дель Фалько глубоко задумался, наклонив голову так низко, что подбородок коснулся груди. Лицо его потемнело, брови сошлись у переносицы. В душе его шла нешуточная борьба. Власть, столь внезапно предложенная ему, готовая скатиться в его руки, как перезрелый плод, на мгновение ослепила графа. Он увидел себя правителем Баббьяно. Пред ним открылась череда славных деяний, которые прославят и его, и город на всю Италию. Его патриотизм и военный талант превратят захолустное герцогство в могучую державу, говорящую на равных с Флоренцией, Венецией, Миланом. Границы герцогства заметно расширятся. Нынешние соседи станут вассалами. Пред его мысленным взором простерлась Романья, которую шаг за шагом он отвоевывал у несносного Борджа. И вот уже поверженный враг бежит в болота Комаккьо или находит приют у своего отца в Ватикане, последнем клочке земли, оставшемся под его властью. А в Баббьяно съезжаются послы великих республик искать союза против французов или испанцев.

Видения эти вихрем пронеслись в его голове, и искушение железной хваткой сжало душу. Но тут же пред ним возникла иная картина. А что будет он делать в мирные времена? Он не приучен ко дворцам, он рожден для армейских лагерей, и ему ли менять утреннюю росу на траве на спертый воздух покоев? Что должен отдать он в обмен на власть? Драгоценную свободу. Став в чем-то господином, в другом он превратится в раба. Номинально он будет править, но в действительности им будут помыкать; а ежели он подведет своих хозяев, то в одну темную ночь они вновь соберутся в такой вот хижине и найдут ему замену точно так же, как ему предлагают сменить Джан-Марию. Наконец-то он вспомнил, на чей трон его просят взойти. Джан-Мария – его кузен, в венах которого бежит та же кровь, что и у него.

Франческо поднял голову и встретил вопросительные взгляды. Губы его чуть тронула улыбка.

– Я благодарю вас, господа. Вы оказали мне великую честь, но, к сожалению, я ее недостоин.

И добавил, отвечая на хор возражений.

– Во всяком случае, не могу ее принять.

– Но почему, мои господин? – в наступившей тишине возвысил голос Фабрицио, простирая к графу руки. – Santissima Vergina![5]5
  Пресвятая Дева! (лат.)


[Закрыть] Почему?

– Я назову вам одну причину из многих: человек, которого по вашей просьбе я должен свергнуть с престола, одной крови со мной.

– А я-то думал, – серьезным тоном заметил весельчак Фанфулла, – что в таком человеке, как вы, ваша светлость, патриотизм и любовь к Баббьяно должны быть выше, чем кровные узы.

– Думали вы правильно, Фанфулла. Разве я не сказал, что эта причина – одна из многих? Ответьте мне, господа, с чего вы решили, что из меня выйдет мудрый правитель? Да, в нынешние суровые времена Баббьяно нужен полководец. Но кризис не может длиться вечно. Ситуация изменится, государство наше войдет в удачную полосу, и тогда военный в роли правителя окажется столь же неуместен, как сейчас – Джан-Мария. Что тогда? Солдат – неумелый придворный и никудышный политик. И последнее, друзья мои, раз уж разговор у нас пошел начистоту. Пусть немного, но я люблю себя, ценю свою свободу и не хочу менять ее на дворцовые покои. Мое призвание – скитаться по миру, вдыхать полной грудью ветер свободы. Пусть герцогская корона и пурпурный плащ… – Франческо смолк на полуслове, рассмеялся. – Наверное, я привел достаточно причин. Еще раз благодарю вас, друзья, и прошу принимать меня таким, каков я есть. Ибо не стать мне таким, каким вы хотите меня видеть.

Граф откинулся на спинку стула, и да Лоди тут же принялся было вновь убеждать его подумать, приводя все новые доводы. Но Франческо быстро оборвал его.

– Решение принято, мессер Фабрицио, и ничто не изменит его. Вам, господа, я готов пообещать одно: я поеду с вами в Баббьяно и попытаюсь убедить кузена внять голосу разума. Более того, я попрошу его назначить меня главнокомандующим армии Баббьяно и, если он согласится, займусь нашими войсками и заключу союз с соседями, хоть в какой-то степени гарантируя тем самым безопасность герцогства.

Заговорщики, однако, не оставили попыток переубедить графа, но Франческо твердо стоял на своем. В конце концов, смирившись с неизбежным, да Лоди поблагодарил его за обещание употребить свое влияние на Джан-Марию.

– Мы рады, что наша встреча не закончилась безрезультатно, и со своей стороны сделаем все возможное, а наше слово еще что-то значит в Баббьяно, чтобы вы стали нашим главнокомандующим. Конечно, мы предпочли бы видеть вас на троне герцога и, если в дальнейшем вы передумаете…

– Оставьте эти мысли, – отрезал граф.

Он хотел продолжить, но тут юный Фанфулла дельи Арчипрети вскочил на ноги, и на его миловидном лице отразилась тревога. На секунду он застыл, затем кошачьим шагом направился к двери, распахнул ее, прислушался, сопровождаемый изумленными взглядами оставшихся за столом. Однако ему не пришлось объяснять своего, казалось бы, странного поведения: в сгустившейся тишине все они услышали далекие шаги поднимающихся к хижине людей.

Глава II. На горной тропе

– Солдаты! – крикнул Фанфулла. – Нас предали!

Мужчины переглянулись, на лицах их можно было прочесть решимость дорого отдать собственную жизнь. Граф Акуильский поднялся, остальные последовали его примеру.

– Мазуччо Торре, – выдохнул граф.

– Он самый, – эхом отозвался да Лоди. – Нам следовало внять вашему предупреждению! А с ним пятьдесят наемников.

– Судя по топоту, никак не меньше, клянусь дьяволом, – согласился с ним Феррабраччо. – А нас шестеро, и все без оружия.

– Семеро, – коротко поправил его граф, надевая шляпу.

– Нет, нет, мой господин. – Рука да Лоди легла на его плечо. – Вам нельзя оставаться с нами. Вы – наша последняя надежда, единственная надежда Баббьяно. Если нас действительно предали, хотя я не представляю себе, как такое могло случиться, и они узнали, что шестеро заговорщиков этой ночью встречаются здесь, чтобы строить козни Джан-Марии, то о вашем приезде, клянусь вам, не известно никому. У его светлости могут возникнуть подозрения, но конкретных улик у него нет. И если вы сейчас исчезнете, у всех жителей Баббьяно, исключая, разумеется, нас шестерых, еще останется шанс на спасение. Уходите, мой господин. Помните данное вами обещание испросить у вашего кузена должность главнокомандующего, и да убережет вас Господь Бог и все его святые.

Старик склонился над рукой графа и поцеловал ее. Но Франческо дель Фалько не внял его словам.

– Где ваши лошади? – спросил он.

– Привязаны за хижиной. Но кто решится скакать ночью по такой крутизне?

– Я, к примеру, да и вы тоже. Сломанная шея – самое худшее, что может нас ожидать. Но я предпочту сломать свою на скалах Сан-Анджело, чем позволить сделать то же самое палачу Баббьяно.

– Верно сказано, клянусь Богородицей! – поддержал графа Феррабраччо. – По коням, господа!

– Но тропа только одна, и по ней поднимаются наемники, – охладил его пыл Фанфулла. – Более нигде не пройти.

– А почему бы нам не атаковать их? – предложил Феррабраччо. – Они пешие, и мы сметем их с тропы, как горный поток. Поспешим, господа! Они уже близко.

– Лошадей шесть, а нас семеро, – возразил кто-то еще.

– У меня лошади нет, – подтвердил Франческо. – Я последую за вами.

– Что? – взревел Феррабраччо, похоже, взявший командование на себя. – Пусть наш тыл прикрывает святой Михаил! Нет, нет. Да Лоди, вы слишком стары для таких дел.

– Слишком стар? – вспыхнул да Лоди, выпрямившись в полный рост. Глаза его гневно сверкнули. – Будь мы в другом месте, Феррабраччо, я бы доказал вам, что силы мне еще хватает. Но… – он смолк, глянул на графа, ждущего у двери, тон его переменился. – Вы правы, Феррабраччо, я действительно старею, можно сказать, выжил из ума. Берите мою лошадь, и вперед!

– А как же вы? – спросил граф Акуильский.

– Я останусь. Если прорыв вам удастся, обо мне можете не беспокоиться. Наемникам и в голову не придет, что кто-то остался в хижине. Они бросятся следом за вами. Поторопитесь, а не то будет поздно.

Они повиновались с поспешностью, которую посторонний мог бы воспринять как панику. Фанфулла отвязал поводья, и через мгновение они уже сидели на лошадях. Ночь, к сожалению, выдалась недостаточно темной. На безоблачном небе ярко сияли звезды, добавлял света и тонкий полумесяц. Но горная тропа на большем своем протяжении оставалась в густой тени, увеличивая шансы на успех отчаянного предприятия.

Феррабраччо возглавил колонну, заявив, что лучше других знает местность. Граф Акуильский пристроился рядом, остальные, по двое, им в затылок. Проехав чуть вперед, они остановились под большой скалой. Топот становился все громче, слышалось уже бряцание оружия. Впереди лежал прямой участок длиной ярдов в сто, затем тропа резко поворачивала. Вот там-то, у самого поворота, в отраженном лунном свете блеснула сталь. Феррабраччо подал было сигнал к атаке, но граф Акуильский остановил его.

– Если мы поскачем сейчас, то столкнемся с ними у самого поворота, где нам придется сбавить ход, чтобы не слететь в пропасть. Кроме того, в критический момент нас могут подвести лошади. И нападение наше будет не столь неожиданным, так как они заметят нас загодя. Давайте лучше подождем, пока они все не выйдут на прямой участок. Мы сейчас в тени, увидеть нас они не смогут.

– Вы правы, господин граф. Мы подождем, – с готовностью согласился Феррабраччо, сжимая рукоять меча. И недовольно пробурчал. – Попасться в такую ловушку! Как мы могли собраться в хижине, к которой ведет лишь одна тропа!

– Стоило попробовать спуститься по склону, – заметил Франческо.

– Спуститься там можно одним способом – обратившись в ласточек или горных козлов. Но мы люди, и приходится искать другие пути. Я хотел бы, чтобы меня похоронили у Сан-Анджело, господин граф. Тем паче, что до долины рукой подать. Как только я перелечу через край обрыва, меня уже ничто не остановит.

– Внимание, друзья мои! – прошептал граф Акуильский. – Они уже близко.

И действительно, из-за поворота показалась колонна закованных в сталь швейцарцев с пиками на плечах. Остановилась, в немалой степени обеспокоив маленький отряд: они подумали, что обнаружены. Но тут же поняли причину задержки: Мазуччо хотел убедиться, что все его люди в сборе. Он ожидал яростного сопротивления и резонно полагал, что нападать следует превосходящими силами.

– Пора, – коротко выдохнул граф и надвинул шляпу на лоб, не желая быть узнанным. Поднялся на стременах, обнажил меч. И скомандовал во весь голос так, что эхо разнеслось по окрестностям. – Вперед! Святой Михаил и Дева Мария!

Крик этот и последовавший за ним грохот копыт были для наемников полным сюрпризом. Тщетно Мазуччо требовал от них стоять стеной, выставив вперед пики, убеждая, что противников всего шестеро. Звуки в горах обманчивы, и швейцарцам показалось, что на них несется куда более многочисленный отряд. Не слушая Мазуччо, первые ряды повернулись и бросились назад, а тут на них налетели и всадники, закрутив пехотинцев, как горный поток, о чем и говорил Феррабраччо.

Дюжину швейцарцев раздавило копытами, еще дюжину смело с обрыва, и теперь они находились на полпути в долину. Но оставшиеся попытались обороняться, ибо наяву убедились, что нападавших действительно всего лишь шестеро. В ход пошли алебарды, и на узкой тропе разгорелась жаркая сеча. Звенела сталь, хрипели лошади, кричали раненые и покалеченные.

Граф Акуильский, оказавшись в авангарде, крушил все на своем пути. Не только мечом, но и лошадью. Вздыбив лошадь, он заставлял ее поворачиваться из стороны в сторону и опускаться на передние ноги, когда возникала необходимость поразить очередного латника. Напрасно пытались швейцарцы остановить его. Меч графа разил молниеносно и без промаха.

Неистовством своим очищал он путь, удача в этот час сопутствовала ему, оружие врагов обходило его стороной. Наконец, он пробился сквозь основную массу швейцарцев, и между ним и поворотом осталось лишь трое наемников. Вновь вздыбил граф лошадь, взмахнул мечом, двоих из троицы сдуло, как ветром, но третий, оказавшийся посмелее, опустился на колено и направил пику острием вверх, целясь ею в живот лошади. Франческо предпринял отчаянную попытку спасти жеребца, послужившего ему на совесть, но опоздал. С жалобным ржанием лошадь опустилась на пику и, заваливаясь на бок, придавила своего убийцу, сбросив седока на землю. Мгновение спустя Франческо уже вскочил, полуоглушенный от падения и ослабевший от потери крови: в пылу боя он и не заметил раны в левом плече. Двое наемников надвигались на него – те самые, что отскочили в стороны перед тем, как его лошадь в последний раз встала на дыбы. Но не успел Франческо скрестить с ними меч, как налетевший Фанфулла дельи Арчипрети, пробившийся следом, смел их с тропы, натянул поводья и протянул руку графу.

– Садитесь позади меня, ваша светлость.

– Нет времени, – ответил Франческо, видя приближающихся к ним с полдюжины оставшихся на ногах швейцарцев. – Я побегу, держась за ваше стремя. Ходу!

Фанфулла повиновался, ударив лошадь плоской стороной меча, и та рванула с места. Так они и спускались: Фанфулла в седле, граф – где бегом, где повиснув, ухватившись за стремя. Через полмили, когда спуск стал более пологим, они остановились. Граф взобрался на лошадь позади Фанфуллы, и они неспешно двинулись дальше. Франческо уже понял, что спаслись только они двое. Храбрый Феррабраччо, герой многих битв, из этой не смог выйти живым. На краю пропасти лошадь подвела его, не подчинившись велению седока, оступилась и вместе с Феррабраччо свалилась вниз. Фанфулла видел, что Америни убили, а двух оставшихся спешили, так что теперь они, без сомнения, попали в плен.

В трех милях от Сан-Анджело уставшая лошадь Фанфуллы перешла вброд Метауро, и во втором часу ночи они ступили на территорию Урбино, где уже могли не опасаться преследования.