Текст книги "Полынь для учительницы"

Половину воскресного дня заняла Дарья, вторая половина ушла на подготовку к утреннику в садике Максима. Стихотворение они выучили хорошо, костюмчик она отгладила, ботинки, рубашку и носки приготовила. Поздно вечером, когда сын уже крепко спал, Яна добралась до душевой кабины. Она вымыла себя словно большую постороннюю вещь, без эмоций, машинально выполняя знакомые действия. Зачем женщине ухоженное тело, зачем глянцевые ногти на ногах, если внутри обожженное пространство. Перестала быть удобной и красивой – становишься барахлом.

Говорят, у человека должно быть заповедное место, возможно близкий, более мудрый, более выносливый человек, который способен подсказать или хотя бы выслушать, не осуждая. Откуда берется этот неизменяемый кусочек счастья? Наверное, у хороших людей он просто есть, у плохих его нет, и они его отнимают. А как насчет никаких людей, насчет тех, кто был хорошим, и за вечер безвозвратно стал плохим? Почему у нее нет и не было всего этого? Зачем заставлять себя пить воду и глотать что-то из еды? Зачем жить такому человеку, как она? Пусть только Костя вернется, у него, по всей видимости, сейчас подходящая случаю фаза жизни. Яна Оладьева становится лишней.

Утро понедельника выдалось свежим. Яна очнулась ото сна в половине шестого. К восьми приехала свекровь, и без объяснений забрала внука на пару дней. Целых два раза в неделю пойти в гости к одной и той же бабушке было странным в их семье, но сегодня об этом никто не подумал.

Хорошо хоть Максим помнил про свой утренник, и захватил парадные ботинки, чистую рубашку, и остальные приготовленные вещи. Татьяна Анатольевна соблаговолила взять фотоаппарат, стопку чистого белья для ребенка, и даже улыбнулась на прощанье.

Продолжение понедельника встретило ее дождем и ветром, плотная туча затянула небо так, что утро стало похожим на вечер. Уроков в школе битком. Да еще с самого утра названивал Решетов и просил приехать к началу второй пары, потому что господин Сашкин хочет побеседовать с сотрудниками их кафедры именно сегодня.

В школе все тоже обсуждали убийство, и каждый подспудно радовался, что здание школы не было запятнано подобным образом.

Дико и горестно было ей брести по чистому почти родному школьному коридору, совершенно одинаковому все дни недели. Это бежевое покрытие под подошвой ее обуви было настроено на рабочий лад и в воскресенье и в понедельник после обеда. Вот здесь, в восемнадцатом кабинете, идет урок русского языка – Ангелина Феликсовна четко тонко и строго дает свой предмет. Ее голос Яне приятно слышать в любой момент, строгость и подтянутая манера Ангелины Феликсовны органически подходила Яне, эта строгость бодрила ее.

Вот двадцатый кабинет, и Яна никогда не задерживается возле него. Здесь владения Елены Владимировны. Страшная и вздорная как мультипликационный тролль, Елена Владимировна трижды скандально развелась, не находила общего языка с единственной дочерью и умела испортить настроение любой коллеге, не повышая голоса. Ее предметом была биология и только здесь, среди учебников, парт и пульта от проектора ее маленькие, близко посаженные глаза горели священным огнем. Елена Владимировна ловко поддевала факты своим длинным носом и осаживала учеников одним только взглядом, даже если ответ был правильным. Предмет свой она страстно любила, одинаково веря в гений Дарвина и открытия Менделя, она горела биологией подобно тому, как старая дева сгорает под взглядом молодого физкультурника в облегающей майке.

Кстати, о молодости, следующий, двадцать первый кабинет, занимает Анатолий Григорьевич – издали он выглядит привлекательно. Высокий брюнет, движения неторопливые, одет классически до боли (жилетка поверх рубашки хороша в пятьдесят, тогда как Анатолию Григорьевичу чуток за тридцать). Он хорошо знал историю и свободное от работы время делал Елене Владимировне презентации к разным ее урокам, используя разные интернет платформы. Презентации служили Анатолию Григорьевичу спасительной мухой – точно так же как самец паука перед спариванием с самкой приносит паучихе немного еды, чтобы не быть съеденным. И, о да, биология и история спали вместе.

Яна отвернулась, чтобы забыть о них, спустилась на первый этаж и с благодарностью услышала приятный уравновешенный голос Евы Владимировны. Деепричастные обороты – это прекрасно, и если Александр Сакоевич взял Еву Владимировну на работу – толк из нее обязательно выйдет – директор никогда не ошибается относительно способностей своих учителей.

Работы было по горло, и Яна не стала задерживаться в учительской. Сегодня она всем была нужна, пришли сразу три матери учеников из вверенного ее руководству класса, и заняли полчаса времени вопросами об аттестации, пропусках и тому подобном. В десятом часу директор устроил экстренное совещание по вопросам охраны, пожарной безопасности, и проблемах работы мед пункта. В результате Яна не успела ничего из того, что запланировала, и едва справилась с проведением текущих занятий.

Естественно, она опоздала на кафедру, и приехала лишь после третьей пары, чувствуя себя порядком пропотевшей. От машины до крыльца пришлось бежать под дождем.

В коридорах стихло. Перемена закончилась, и людской поток распределился по аудиториям. Дверь в преподавательскую осталась приоткрытой. Вокруг ни души. Яна стянула резинку с влажных волос, расстегнула пиджак, и, снимая его на ходу, вошла. Бросила портфель на свой стол, и инстинктивно обернулась. Дверь в кабинет Решетова оставлена распахнутой настежь, чего не бывает вообще никогда. В широком проеме виден стол, за которым неподвижно сидит хмурый Сашкин, и мрачно смотрит на нее. Его холодные глаза можно было бы назвать красивыми даже сейчас.

– Здравствуйте, – произнес он, едва разжимая губы. Он полностью собран, выжидает, рассматривая ее с неприязнью.

– Здравствуйте, – выдохнула она, стараясь гнать оцепенение прочь. – Я не специально опоздала.

– Я вижу.

Гаврила Сергеевич обманчиво лениво развалился в кресле. Яна отчаянно боролась с желанием схватить пиджак, поскольку в одном только платье, с голыми плечами она чувствовала себя недостаточно защищенной. Хотя, почему она должна так уж стесняться этого человека? У него внуки есть, наверное, ему не по чину женщину третировать.

– Присаживайтесь, – пригласил прокурор. – Раз уж я вас дождался, поговорим.

– У меня пара должна бы…

– Света заберет вашу подгруппу, – перебил Сашкин. – Проходите.

В последний раз Яна чувствовала себя такой скованной на собеседовании в школе, перед приемом на работу. Лет одиннадцать назад. Сейчас она незаметно ущипнула себя и выпрямила спину. Переступила порог кабинета, и уселась.

– Назовите свое имя.

– Оладьева Яна Александровна.

– Возраст.

– Тридцать четыре полных года.

– Институт единственное место работы для вас? – Сашкин смотрел в окно, и чисто механически задавал вопросы.

Яна не стала дожидаться очередной реплики, и пересказала свое резюме. Странная детская робость понемногу оставляла ее, отчего ум заработал удивительно хорошо.

Вот он, страшный дядька, весит, наверное, килограммов сто, ну и что же? Чисто выбрит, голос спокойный, глаза усталые, жесты сдержанные интеллигентные. Подумаешь, выше ее на голову, ну и что? И не ее, Яны, здесь вина, что у него плохое настроение. Она его не боится. Она может все рассказать, ей терять нечего, все равно посадят. Родственники Кости позаботятся о Максиме. Яна Оладьева умеет отвечать за свои поступки. Да, страшно. Да, хочется закатить истерику, но она не опустится перед ними перед всеми до подобного. Сначала пусть будет суд, и она очень громко расскажет обо всем, от чего встанут волосы дыбом у свекра и свекрови, у всех коллег по работе, у всех вообще…

– Вы одна из тех, кто был в прошедшую пятницу на работе. Заметили что-нибудь подозрительное? – Сашкин легко выпрямился, уставился на нее в упор, и его холодный серый взгляд стал невыносимо прямым.

– Ничего подозрительного я не заметила.

– Окна этой преподавательской расположены прямо напротив окон того самого коридора.

– Я редко смотрю в окно на работе.

– Замечательное качество, – усмехнулся Сашкин недобро.

– Извините, я надену пиджак, – поднялась Яна. Про себя она уже все решила. Но ей нужны были эти несколько шагов по комнате, чтобы ни трусить слишком сильно. Вывернуться наизнанку иногда сложнее, чем умереть.

– Замерзли? – спросил Сашкин, когда она снова опустилась в кресло. Он ни разу не отхлебнул из чашки. И только стойкий запах кофе равномерно пропитал воздух вокруг. По окну сплошным потоком лились густые струи дождя.

– Да, – ответила Яна, и смело посмотрела прокурору в глаза. – Мерзну с прошлой пятницы.

– Знаете, убитый знаком мне, – продолжала она дерзко и мрачно. – Только он и сам не знал, что я его прекрасно помню. Он шантажировал моего мужа два года подряд, применил для запугивания разные способы. У меня дважды пытались похитить сына, ранили няню. За одним из похищений я невольно наблюдала из окна. И все это Сергей, если это его настоящее имя. Итак, вы будете пользоваться дополнительными материалами при расследовании, господин следователь? Или вы, как и в полиции скажете, что состава преступления нет, и свидетелей не достать? Равно как и запуганная няня, которая просто уехала в неизвестном направлении?

Яна готова была накинуться на него, встретить любое проявление злости. Лицо ее напряглось, носик заострился.

В глазах Сашкина появилось любопытство. Он спокойно молчал.

– Хотите знать, кто убил?

Глаза Сашкина сузились, ледяная корка не пропускала эмоций.

– Хотите знать, кто убил Сергея, или хотите знать, кто убил тетку охранницу и Сергея? – безжалостно спрашивала она, и в эту минуту ей было безразлично, что она стучит лбом в стену, а не в дверь.

В коридоре слышался топот, шум нарастал. На полуслове Яну перебил громкий возглас Решетова.

– Гаврила Сергеевич! – ворвался всклокоченный заведующий. – А я опоздал! Опоздал! Что же ты сидишь? А, Яночка. Ну что, убедились, товарищ прокурор, что все мои сотрудники невинны как бараны? Жена моя приготовила потрясающий плов. Прошу.

– Извините, Яна Александровна, – поднялся Сашкин.

– Вы не закончили свою работу, господин следователь, – возразила Яна. Решетов выпучил на нее глаза, мол, кто добровольно станет отвечать на вопросы правоохранителей?

– На сегодня достаточно, – лениво отозвался Сашкин, и вернулся с полпути за своей курткой, которая висела на спинке кресла. Решетов уже испарился, его голос слышался в дальнем конце коридора.

Сашкин глянул на нее безразлично, неторопливо застегнул пиджак, обогнул стол.

– Правильнее говорить, господин прокурор, – произнес он негромко, аккуратно обходя ее, застывшую возле стула на котором недавно сидела. Свежий запах его одежды коснулся лица Яны. Запах свежей полыни.

Через полминуты мерные шаги Гаврилы Сергеевича затихли вдали, а Яна все еще стояла в пустом кабинете, и ей казалось, что все это сон. Спина покрылась мурашками, губы дрожали, по телу ядовитым потоком разлился трусливый озноб. Без широкоплечей фигуры Сашкина комната стала пустой.

* * *

Часы показывали четверть двенадцатого. Она все еще бесцельно бродила по пустой квартире. Зазвонил телефон.

– Да? – не глядя ответила Яна.

– Привет, – сказал голос Кости, и ей показалось, что она не слышала его целый год.

– Привет, – хрипло ответила Яна.

– Мама сказала, что ты похудела, – услышала она непринужденное вранье того, кого хотела бы обнять прямо сейчас.

– Ты в Краснодаре?

– Нет, – сказал он честно.

– Костя, когда ты вернешься?

– Знаешь… – он осекся. Рядом с ним кто-то был, Яна знала. – Знаешь, давай поговорим без истерик. Отдай Максима моей маме, и мы все вместе посидим у нас дома. Обсудим ситуацию.

– Все вместе? – переспросила Яна. – Скольких человек ты приведешь?

– Нас будет трое, если считать тебя, – он помолчал. – Завтра ты можешь?

– Нет, – Яна начала приходить в себя, и к ней вернулась привычная рассудочность. – Завтра у меня встреча со следователем, а в пятницу мы едем на теплоходе с кафедрой. Приезжай в субботу после обеда.

Костя молча положил трубку. Она достала его, выпад достиг цели, прямо сказано о том, что неповторимый Константин занимает десятое место после теплохода. Но это не радовало.

Экран телефона погас и в комнате совершенно стемнело. Хорошо еще сын ничего не слышал.

Яна ссутулилась и присела на кровать. Показная правильность перестала служить ей поддерживающим корсетом. Она одна.

В глубине сознания давным-давно поселилась уверенность в том, что все душевные болезни лучше лечить работой. Сейчас она настолько сильно нуждалась в отвлечении, что в ход пошли даже самые скучные задания по организации никому не нужной математической дискуссии для пятиклассников, и план-макет успеваемости пятикурсников за последние три года их обучения в институте. Уже глубокой ночью Яна рассортировала рисунки Максима, аккуратно сложила их в папку и подписала. Армия кораблей и машинок маленького сына была с нежностью перенесена с ковра на нижнюю полку стеллажа. Под креслом нашелся самолет. Она поцеловала его и поместила на верхнюю полку. Сейчас даже прикосновение к фотографии ребенка казалось ей осквернением.

Кончились пять часов бессмысленной одинокой ночи.

Вторник был тем днем недели, который Яна целиком отдавала университету. Даже школьные коллеги не звонили в этот день, потому что учитель математики Оладьева сегодня проведет четыре пары и две параллельных консультации. Кроме того, завтра состоится олимпиада, ждут гостей из Димитровграда, Петербурга, Саранска. Преподавательская пуста, в деканате едва ли найдется хоть один зам. Все готово, все отдыхают перед завтрашним днем. Еще 15 минут и закончится третья пара. Половина дел сделана. Вот бы сесть за руль и уехать подальше. Просто перемещать себя в пространстве, крутить руль пока не кончится бензин.

Дверь аудитории распахнулась, и вошел Сашкин. В первый момент у Яны было такое чувство, что он заблудился, но она встретила его недовольный взгляд, и вышла за ним в коридор.

– Почему я никого не могу найти? – буркнул он.

– Сегодня затишье перед…

– Ясно, – перебил он. – Декан подготовил для меня списки?

– Идемте за мной, – проговорила Яна терпеливо.

Они спустились на второй этаж. Вошли в пустующий кабинет секретаря.

– Вот они, эти списки, – нагнулась Яна. – Насколько я вижу, здесь все четыре факультета. Самый полный перечень подозреваемых. Вместе с теми, кто в декретном отпуске и теми, кто недавно вышел на пенсию.

Она обернулась, и вздрогнула от неожиданности. Он стоял слишком близко и смотрел.

– Хотите меня убить? – спросила Яна дрогнувшим голосом.

Улыбка едва тронула прямую линию губ Сашкина, он отошел. Прошелся до окна, медленно обернулся и немного склонил голову набок. Сейчас он был похож на доброго терапевта из деревенской поликлиники.

– Яна Александровна, я вчера не смог выслушать вас внимательно. Можете излить мне душу сейчас.

– Давайте, я отдам вам списки, и вернусь к студентам, – вкрадчиво предложила Яна. Вчерашний день кончился, а сегодня она не чувствовала в себе сил быть жертвой.

Сашкин молчал.

Яна опустила глаза. В его присутствии ей тяжело было сосредоточиться. Вчера она готова была на все. А сегодня мысль о том, чтобы потерять сына, пугала. Она и так потеряла все свои здравые мысли, и, естественно, завтра будет только хуже. Можно говорить, нужно говорить, но она отмалчивается.

Под каблуком бугрится старый линолеум. Совсем рядом на тумбочке находится электрочайник. Она тронула его. Очень горячий. Взяла с полки чистую кружку, налила кипятка, бросила чайный пакетик, добавила три ложки сахара, размешала.

– Яна, – позвал Сашкин. – Вы самая странная среди всех этих людей. Мне совершенно непонятна ваша заторможенная манера.

– Я получаю несказанное удовольствие, поэтому тяну время, – дернула она плечом.

– Кучу лет назад меня научили составлять психологический портрет преступника, в данном случае убийцы, – вздохнул он. – Прошло много лет и я могу составить любой психологический портрет. Помогите мне составить ваш, иначе я не смогу вычеркнуть вас из списка подозреваемых.

– Вы и пришли сюда, чтобы подозревать всех и каждого, – равнодушно ответила она. Отчего пальцы дрожат? Голова будто налилась свинцом, ноги как ватные. Она забыла позавтракать, и не ужинала накануне вечером. Голода не будет, просто нужно поесть, как можно быстрее, иначе при ее телосложении недолго и в обморок грохнуться. Такое бывало, но допустить этого сегодня, при нем, она не может.

– Вас я подозреваю больше всех тех, кого опросил, – продолжал Гаврила Сергеевич, медленно направляясь к ней. – Для меня очевидно, что вы постриглись сегодня. А ваше лицо выражает такую скорбь, словно вас обрили наголо. Вы умная и терпеливая, Яна, и, я убежден, что ни прическа, ни факт смерти постороннего человека не могли бы так сильно опечалить вас. (Пауза). О чем еще вы не рассказали мне?

Яна закрыла глаза на полсекунды, и глубоко вздохнула. Она и забыла, что была в парикмахерской.

– Я не заводная обезьянка, Гаврила Сергеевич, – тихо произнесла она. – Вчера вы меня напугали. Сегодня я слишком занята, чтобы пугаться.

– Обезьянка Янка, – сказал он без улыбки, глядя вдаль через оконное стекло. Золотистый луч яркого солнца сделал его лицо молодым.

Яна опустилась в секретарское кресло. Она глаз не могла оторвать от залитого солнцем профиля Гаврилы Сергеевича.

– В вашем институте все прямо-таки дружат со мной, – продолжал он, резко обернувшись. – Вы тоже тяготеете к следствию, не так ли?

– Гаврила Сергеевич, – произнесла она, взбешенная тем, что он поймал ее взгляд. – Если вы не дадите мне сейчас выпить чашку чая, я вылью ее прямо на вас.

Он подошел ближе и присел перед ней на корточки. Так странно было видеть его плечи ниже своих. Его губы усмехались, а в глазах светился задорный огонек. Морщинки в уголках рта. Тонкий запах сигарет от безупречной рубашки смешивался с травянисто-горьким запахом хорошей туалетной воды. Ей нравилась его большая шея, его уши, седина в волосах, нравились его крупные руки. Он издевался, он мог ее раздавить, но она не испытывала страха. Она бы не остановила его.

Так трудно было сейчас изображать насмешку взрослой женщины. Она забыла в машине блеск и от говорения губы противно слипались, но она не понурила взгляда. Кокетливо склонила голову на бок, и немного подалась вперед, отчего он вынужден был подняться и отступить на шаг. Его ноздри чуть дрогнули, но глаза смотрели по-прежнему спокойно.

– Только одна вы, уважаемая, так реагируете на мои вопросы, – вздохнул он с наигранной печалью.

– Вы очень проницательный, Гаврила Сергеевич. Я ведь просто хочу побыстрее очутиться в вашем кабинете, и подписать явку с повинной. Продиктуете? – она резко поднялась на ноги.

– Очутиться, Яна, это хорошо, – продолжил он после недолгого молчания, и большой теплой ладонью тронул ледяные пальцы ее руки, которой она оперлась о столешницу. – Я вернусь на следующей неделе.

– Яна Александровна, – напомнила Яна, и тут же встретила ироничный серый взгляд. Он набросил куртку, и вышел за дверь.

Она сглотнула и в глубине души чувствовала, что, возможно, смутила его, но и сама смутилась выше меры. Запоздалый румянец вспыхнул на щеках. Догадливый настырный Сашкин становился неудобной очень колючей частью ее жизни.

У Яны опустились плечи, во рту пересохло, пальцы рук онемели. Некуда и не к кому убежать ото всего этого.

* * *

В четверг Татьяне Анатольевне наконец-то надоело заботиться о внуке. Она прислала его ровно в половине седьмого утра.

– Дед привез меня, – услышала Яна в трубке домофона радостный голос сына. Свекор помог занести вещи, молча улыбнулся, оставил еще пакет румяных настоящих яблок (от магазинных у внука появлялась сыпь), вручил ей горячий еще рулет с повидлом, и исчез за дверью. Отца Костика Яна понимала значительно лучше, чем его мать – Заляхов-старший резко и мало говорил.

«По сравнению с матерью он просто деревенщина», – неохотно рассказывал о нем Костя, но Яна не всегда мирилась с его оценкой людей. Хоть Костя и был ей самым родным человеком на всем свете.

– Что-то мне хочется в зоопарк, – хитро проговорил Максим через пятнадцать минут пребывания дома.

– Ты умышленно тянешь время, чтобы в садик опоздать, – ласково погрозила ему Яна, и вздохнула. – Я и сама бы лучше в зоопарк поехала, лишь бы от этого теплохода отделаться. Наташка на меня наседает, сил нет.

– Теплоход? – встрепенулся Максим. И Яна тут же пожалела, что распустила язык при ребенке.

– Пока папы нет, я твой кавалер!

– Нет, – отмахнулась Яна устало.

– Звони Наташке, звони Наташке, – повторял Максим как заведенный те полчаса, что они ехали до ворот детского сада.

И Яна махнула на все рукой, и согласилась. В конце концов, это лучше, чем снова отправлять его к свекрови.

В садик к завтраку они все же успели. Усталая от бессонницы Яна не торопясь приехала ко второй паре.

– Решетова не будет, – мило пролепетала Наташа. – Он позвонил, и сильно-сильно просил тебя подменить его.

– Почему меня? – машинально спросила Яна.

– Все остальные закупают продукты и воду для завтрашнего пикника, – похлопала ресницами Наташенька.

– Ладно, – безразлично отозвалась Яна. – Дай мне список его занятий.

– Яна Александровна, – проговорила Наташенька тоном, который заставил Яну внимательно посмотреть на лаборантку.

– А правда, что этот ужасный полицейский допрашивал вас позавчера последней?

– Правда.

– Он такой шикарный, – вздохнула Наташа.

Яна растерялась, а потом решила растянуть губы в улыбке. Женская мечтательность иногда не знает границ.

– Наташенька, через несколько лет он выйдет на пенсию, – сказала она ласково.

– Сегодня его не будет почему-то. В последний раз он так смотрел, у меня сердце в пятки ушло. Никогда не знаешь, какое у него настроение.

– Наш Решетов пригласил его на плов вчера, я даже явку с повинной не успела дописать.

Наташенька усмехнулась, а Яне стало ясно, что день предстоит пресный, без поворотов. Она ждала от сегодняшнего утра каких-то новых сложностей, а сейчас получалось, что храбриться без надобности.

Глава 3

Как всегда в конце октября день факультета, в этом году 40 лет. Все сотрудники их кафедры приглашены на дружеские посиделки на теплоходе. Пятницу выбрали днем поездки. Яна безо всякого трепета отказалась бы ехать, но у нее не осталось повода. Выпивку с собой не брали уже лет семь. С тех пор как Решетов стал заведующим. У него была страшная аллергия на все, в чем есть хотя бы один процент алкоголя. Остальные сотрудники кафедры – женщины, поэтому основным напитком по традиции будет чай.

Максим проснулся без десяти семь, и радостно чистил зубы в ванной. Сверкающие капельки воды так и летели на пол. После вчерашних разговоров в садик его отправить не удалось.

Сумки были готовы достаточно быстро, и на место сборов они пришли первыми. Утро складывалось быстро и просто как детский пазл из 24 деталей.

– Вон тетя Даша, – воскликнул Максим.

– Где? – не поняла Яна.

Дарья не работала на их кафедре, так что она едва ли поплывет на теплоходе. Да и ее богемные привычки не предполагали активный отдых на природе.

– Привет, я с вами! – воскликнула Даша. Это была действительно она, и она была в спортивном костюме: самая внешность и выражение лица жены декана говорили – сегодня с ней что-то не так.

Белокурая и нежная, помолодевшая при нулевом макияже Дарья принесла с собой небольшую декоративно-дорожную сумку, которую старательно держала тонкими пальчиками. Лицо ее стало сосредоточенным по-детски боевым, плавание на теплоходе по реке, вероятно, представлялось ей экстремальным видом туризма, ни больше, ни меньше. Понятно, что человек неискушенный в устройстве пикника берет с собой самые тяжелые и самые ненужные вещи. Ну что могло поместиться в такой вот смехотворной сумке? Помада, нашатырный спирт, пара полотенец? Допустим, запасная панамка на случай яркого солнца у Яны имеется, но что делать, если супруга декана прольет на свои чудесные штаны капельку чая, и встанет вопрос о переодевании. Яна вздохнула, возвращаться домой было поздно, следовало проявить выдержку, и хотя бы побольше салфеток прихватить.

– Привет, – ответила Яна. – Сынок, покарауль немного наши вещи, я минеральной воды еще купить схожу.

Яна не знала, нужно ли ей вникать в то, что твориться с подругой, но она внезапно почувствовала желание действовать. Лишь бы стать кому-то нужной.

Из магазина вернулась вовремя. Оживление в наполненном до краев автобусе, когда каждый норовит занять место поудобнее, и втиснуть свою сумку именно так, чтобы соседям стало неудобно, увлекло. Многоголосый людской ком сотрудников-математиков и приглашенных перемешивался и бурлил. Максим каким-то образом уселся по соседству с Решетовым, Яна с Дашей нашли свободные места через несколько кресел от них. Наташенька появилась в кампании своего молодого человека. Лаборантка, напрасно одетая с таким старанием, была вынуждена локтями пробивать себе дорогу к свободным местам в самом хвосте. Перед ней важно шествовал ее широкоплечий друг, но Наташенька все равно испытывала массу проблем с туфлями на каблуке и кружевными рукавами блузки.

– Кружева очень редко ускоряют свадьбу, – прошептала Даша на ухо подруге.

– Ей следовало поехать одной, – откликнулась Яна чуть слышно. – И вернуться домой позднее.

– С чужим мужиком в обнимку.

Яна с недоумением покосилась на подругу. Та недовольно отвернулась, уставилась вдаль. Двери закрылись. За окном все быстрее мелькали прохожие, деревья, здания. В салоне автобуса мерно гудели голоса. На своем месте Максим размахивал руками, о чем-то рассказывая Решетову. Тот улыбался, пожимал плечами. Лидия Игоревна, которая жила в квартире над Заляховыми, стук каблучков которой Яна слышала каждое утро, восседала на своем месте с королевской осанкой, окидывала всех холодным взглядом свысока, даром что была обута в кроссовки. Человек, мало знакомый с Лидией Игоревной, мог подумать, что время от времени ей может надоедать игра в царственную особу. Вовсе нет, она делала это годами. Будучи женой директора солидной кампании, она твердо верила в свою избранность. Случалось, Яна тренировала лицо под Лидию Игоревну, понимая, что хорошая мимика помогает скрывать эмоции, но все закончилось, когда за этим занятием ее застала Наташенька. Просить лаборантку не рассказывать о чем-либо – все равно, что остановить несущийся локомотив с помощью диванной подушки. Так что Яну на кафедре любили не все.

Колеса отмеряли десятки и сотни метров, и Яну растрясло – ее окончательно покинуло утреннее оживление. Она уже не понимала, зачем находится здесь, и откуда возьмет силы на веселость, и хороший аппетит. Характер этой жизни таков, что если она бьет, то знает куда. Даже холеная, такая понятная Даша сегодня полна мрачных загадок.

* * *

Верхняя палуба заполнилась сразу. Накрыли два стола. Новый теплоход кампании «Кораблик» оказался удобным и чистым. У Решетова сегодня, видимо, было хорошее настроение. Он взялся занимать Максима. Светочка Решетова в последний момент отказалась ехать, и заведующий не знал, куда себя деть – забота о дочери стала его должностной обязанностью. Годы отцовства и заведывания научили Анатолия Анатольевича нянчиться профессионально. Яна хотела бы сейчас побыть с сыном, но Даша решительно оттянула ее в сторону.

– Прогуляемся немного, – попросила она. – Мне с тобой спокойнее.

– Что произошло? – спросила Яна с излишней прямотой, когда они ступили на нижнюю палубу, направляясь в хвост теплохода.

Даша вздохнула и склонила голову. Яна не стала ее торопить, иногда люди жалеют о рассказанном сгоряча. Возможно, ей нужно лишь молчаливое сочувствие – такое бывает.

Обе молча смотрели на волнистый лоснящийся влагой шлейф оставленный теплоходом на поверхности воды. Обычная грязная река казалась бесконечно глубокой и вязкой сегодня.

– Вчера вечером я увидела Олега с молоденькой девушкой, – очень тихо сказала Даша. – Он пришел домой, я спросила, где он был, а он сказал, что вместе с Караваевым домой шел. Сказал, что завтра в командировку на три дня едет.

Обескураженная Яна не могла найти слов для ответа.

– Ты такая красавица, – выговорила она через несколько минут. – Он больной что ли?

– Я тоже изменю ему и посмотрим, что будет!

– Не надо, – попросила Яна мягко. – Вдруг, мы ошибаемся.

– Такие ошибки только в сериалах бывают, – покачала головой Даша, – Олег мне никогда не врал.

– Спроси у него прямо, пока он не уехал. Ты увидишь его глаза и все поймешь.

– Уехал, – отрезала Даша, потом пояснила с напускным равнодушием. – Мы приплывем, когда они уже пару часов будут в поезде трястись.

Молчание.

– А когда Костя улетал в Краснодар, ты уже чувствовала его вранье? – спросила Даша, и тут же закусила губу. – Извини, конечно.

– Когда он уезжал, – ответила Яна быстро. – Я не всматривалась ему в глаза. Он в монитор чаще смотрит, чем на людей. Банковский работник, видишь ли. Думаю, за тебя мне обиднее. Я не забочусь об отношениях так, как делаешь это ты.

– Мы терпим крах потому, что я рожать боюсь, – заплакала Даша. – На самом деле я люблю детей, просто… Моя бабушка умерла сразу после родов, а я на нее так похожа.

– Из твоего Олега изменник, как из меня хоккеист.

– Я убью его!

– Только не до смерти, – криво усмехнулась Яна.

– Ужасный, ужасный день, – всхлипнула Даша, смахивая слезинки кончиками пальцев.

– Лучше умыться, – Яна легонько подтолкнула подругу под локоть. – Я здесь немного проветрюсь, и скоро подойду.

Подруга ушла, а Яна распустила волосы, яростно надавила пальцами на переносицу, подвигала плечами и разворошила пряди. Порывистый ветер кнутом бил то в лицо то в спину, выстуживал тело под курткой, успокаивался на мгновенье и хлестал еще раз. Там, на берегу, крошечные многоэтажки, желтые и бурые пятна октябрьской листвы, парки и аллеи наполненные живыми нормальными людьми. Широкие облака разметались по легкомысленно-голубому небу небрежными длинными клочьями. Затылок стынет от свежих порывов. Голова такая тяжелая, как камень. В отличие от Дашки она не заслужила второго шанса. У нее впереди ничего не видно.

Яна шла и шла, волочила ноги по грязной палубе, замерзая. Внутри так быстро опустело. Словно невидимая рука выдергивает из ее жизни близких людей, одного за другим. Утром мама позвонила, они уже в Эмиратах, даже бабушка улетела вместе с ними. Яна вздрогнула и резко застегнула замок куртки до конца, больно оцарапав подбородок. Перегнулась через перила, и увидела то самое место. Вспомнила прямо сейчас – отец говорил ей когда-то, что именно здесь опаснее всего. Прыгнешь – и тебя точно уже не спасут. Она не могла пошевелиться, глядя на мутную массу воды, разрезаемую бортом теплохода. Оттолкнешься руками – полетишь в воду. Еще чуть-чуть. Наверное, это очень быстро, если оттолкнуться посильнее. Центр тяжести переместиться, и – все кончено.