Текст книги "Лила"

Слушая Виктора, его собеседник провожал взглядом проходящих за окном людей, волокущих за собой свои чемоданы, бродяг, просящих милостыню. Их разговор прервал приблизившийся к Виктору мальчишка. За его спиной прятался еще один. Они веселились, вспоминая представление на рынке. К мальчишкам подошел верзила, обративший на себя внимание не только стоящего за барной стойкой бармена, но и прохожих за окном.

– Багаж погружен, – обратился он к Виктору. Тот встал, подозвал бармена, рассчитался и обратился к собеседнику: – Алекс, помните то, что я вам сказал.

Удивленно взглянув на Виктора, Алекс обратил внимание на его левую руку: поверх перчатки на его безымянном пальце сияло кольцо.

– Откуда вы знаете мое имя? – спросил Алекс.

Виктор, улыбнувшись, направился к выходу. Алекс поспешил за ним. Первыми шли дети, они буквально облепили верзилу, повиснув на его руках. У входа в бар их встретил бродяга в лохмотьях с руками черными как смоль. Забившаяся под ногти грязь контуром обводила розавые кончики его пальцев, в которых был зажат окурок. Вежливо спросив огоньку и не получив ответа, он собрался уходить, но столкнулся с Виктором. Виктор бросил небрежный взгляд на бродягу и продолжил свой путь. Алекс следовал за ним.

Остановившись на перроне, Виктор пожал на прощание руку Алекса и вошел в вагон. Алекс уже распрощался со всей командой, когда за его спиной вдруг вырос бродяга.

– Вы уронили, когда выходили из ресторана, – сказал тот, протягивая ему бумажник.

Алекс, тронутый поступком бродяги, отказался забрать у него потерю.

Возвращение Последнее Посвящение.

– Время пришло, – обратился Джинн к Виктору. – Мария и Франческо встретились. Петр сделал свое дело.

– Любовь сделала свое дело, – поправил Виктор и протянул ему часы.

– В этих часах вместо рубинов застывшая кровь матери-природы, – сказал Джинн, приняв у Виктора часы. – С их помощью ты откроешь книгу древних и получишь свое последнее посвящение. В высшей обители ты был частью Его. Твое желание получить индивидуальность обрекло тебя на падение. Увидь же Его таким, какой Он есть. Это великая награда, – договорив, Джинн оставил Виктора, который в сердце своем ждал лишь одной встречи.

Прибыв в Катманду, Виктор и Джинн расположились в гостинице и отправились гулять по городу. Непал славился своими ступами, расположенными по определенному принципу: когда человек оказывался поблизости от каждой из них, в его душе рождалось благородное намерение. Особое внимание местные жители отводили ступам приводя к ним детей, чтобы они росли добрыми, глядя в эти загадочные глаза Тибета. Предание гласило, что эти ступы построил Будда, придя из Города Богов.

Дойдя до ступы, носящей название Сваямбунатх, Виктор услышал чудную мелодию. Оглянувшись, он увидел мальчишку лет двенадцати. Мальчик сидел на каменной ступени и, закрыв глаза, играл на свирели. Виктор подошел к нему, присел рядом и выразил свое восхищение его игрой. Мелодия показалась ему до боли знакомой и тронула его душу.

– Он – последний из числа прибывших с тобой на землю обитателей Вайкунтх, – сказал ему Джинн.

– Маричи, – словно представляя мальчишку, произнес Виктор и посмотрел на Джинна. Сопровождавший Виктора и Джинна представитель рода хранителей книги древних принялся объяснять появление мальчишки в Катманду. Его появление – милость богов. Однажды ночью люди услышали чудесную мелодию. Собравшись вокруг мальчика, местные жители были удивлены сиянием его плоти. Поначалу они приносили ему подношения, но он ничего не ел и не пил: непрерывная мелодия лилась из его свирели, а все подношения съедали обезьяны.

– Я безгранично благодарен тебе, мой дорогой учитель, за то, что ты сопровождаешь меня. Я хорошо помню, как ты обещал мне это в высшей обители, – склонившись перед мальчишкой, произнес Виктор.

Утром следующего дня Виктор и Джинн стояли у пагоды, находящейся у входа в пещеру. Пагода напоминала китайский замок из двух ярусов: по периметру в стенах пагоды находились ниши, в которых были расположены крутящиеся цилиндры – ровно сто восемь колес жизни и смерти. Здание пагоды имело квадратную форму и было небольшим. Изнутри храм был уставлен фигурками, олицетворявшими стихийные проявления сущности. Стены были украшены завораживающим орнаментом.

Возле пагоды Виктора встретил священник, являвшийся представителем рода хранителей книги древних. Хранителя сопровождали два помощника – мужчина и женщина в летах. Виктору подали одежду, в которой он должен был пройти необходимый для посещения пещеры ритуал.

Первой шла женщина, за ней – священник,за священником другой помощник, а замыкал цепочку Виктор. Обойдя пагоду и раскрутив цилиндры правой рукой, они вошли в пещеру и остановились. Священник воззвал к высшей силе, затем они в той же последовательности вышли из пещеры, еще раз обошли пагоду, раскрутили цилиндры касанием правой руки и вернулись к пещере. Вход в нее был небольшим. Священник остановился у второй двери. Читая мантру, он открыл ее ключом, и все вслед за ним вошли в небольшую комнату. Вдоль правой стену находилась каменная тумба: сев на нее, священник, его помощники и Виктор погрузились в медитацию, после чего женщинаи помошник, покинули комнату. Священник двинулся к двери, ведущей в подземелье и точно так же ,открыл ее ключом. Виктор нес светильник. Спускаясь вниз, священник не прекращал читать мантры. Отперев следующие четыре двери, они оказались в огромном зале. Пол в нем был выложен вытесанными из камня плитами. У дальней стены между двумя статуями находилась дверь. Священник, стоя к Виктору спиной, поднял левую руку и дал ему знак, чтобы тот не приближался, а сам подошел к двери. Не переставая читать мантру, он открыл ее и взглядом позвал Виктора за собой. Войдя в следующий зал, они предстали перед йогином, сидевшим в позе лотоса. Он был огромен. Его лик выражал блаженное состояние. Виктор, уже имевший практику единения с сверхсознанием, мгновенно вошел с йогином в контакт и выразил ему свое почтение. Перед йогином лежала книга, на обложке которой был изображен крест жизни. Переплет книги был золотым.

Достав из кисета окаменелую кровь матери-природы, Виктор вложил ее в насечки на обложке, которые каймой очерчивали крест жизни, после чего, он положил на крест свою левую руку, окольцованную звездой пилигрима. Через мгновение он почувствовал, как по его телу пробежал первый электрический разряд. Яркий свет ослепил священника. Виктор с книгой оказался под световым куполом. Священник смотрел на происходящее и не мог произнести ни слова. Его глаза наполнились слезами, ком подступил к горлу, чувство трансцендентного экстаза объяло всю плоть. Находясь под световым куполом, Виктор чувствовал целостность со всем мирозданием. Перед ним открылась вся хроника сотворения мира. Он словно принимал участие в его создании. Сущность говорила: «Я – мысль, а ты – мое материальное воплощение». На уровне полярности, связующей атомы строения тела, изменилась частота его вибрации. Пройдя через время, представшее перед его глазами единой массой, он вошел в хитрые сплетения обстоятельств и оказался в сфере, залитой чудным светом. Из светлой сферы он пал во мрак, где услышал звуки свирели, доносившиеся из сферы высшей, куда он устремился вслед за огнем, разделявшим пространство, преодолев которое он вновь достиг залитого чудным светом сияния Божественного глагола, содержащего в себе прообразы всех живых существ. Звездное небо окружало его семью сферами, расширяющимися подобно семи призрачным шарам. В каждой сфере вращались планеты, сопровождаемые гением, отличным по форме, цвету и знаку. В то время, когда Виктор созерцал их движение, голос, откуда-то знакомый ему, говорил: «Сосредоточься на свечении, которое находится за пределами семи сфер, окружающих тебя». Оно появилось словно новорожденная звезда, озарив все пространство и ослепив Виктора, увидевшего сквозь сияние удивительной красоты луг. По нему гуляли павлины. Пестрые бабочки, крылья которых были величиной с ладонь, кружили над цветами сказочной красоты. На лугу паслись коровы, глаза которых показались Виктору невероятно выразительными. Рядом с ними в сочной траве Кришна играл с ветерком: тот словно на качелях поднимал Его в небо и отпускал в свободное падение, подхватывая у самой травы. Звонким смехом Кришны заливалось все сущее. Бабочки , в хороводе сопроваждали Кришну, когда ветерок поднимал Его и повторяли Его имя славным пением. Волосы Кришны были украшены павлиньим пером. Заигравшись, ветерок случайно сбил с головы Кришны перо и попытался поймать его, но безуспешно. Прервав свою игру с ветерком, Кришна достал из-за пояса свою трансцендентную свирель и принялся играть на ней, словно провожая полет павлиньего пера. Все вокруг было пронизано Его прекрасной мелодией, приводящей в движение танца траву, листья на баньяовых деревьях, ручеек, протекающий через луг, сказочно красивых птиц, вторящих пением Его имя,

– Кришна, Кришна… – Ветерок стоял неподалеку, виновато склонив голову. Кришна, глядя на то, как Его друг переживает случившееся, успокоил его словами:

– Подгоняемое моим дыханием перышко непременно выберется из материального мира и вернется на свое прежнее место. Поднеся свирель к своим устам, Он вдохнул в нее коротенькую мелодию, от которой у Виктора сжалось сердце.

Мелодия плавно легла на ладонь Кришны. Ветерок с немыслимой скоростью донес ее до озера материальой природы

– Что будет, если твоя мелодия растворится в серой бездне? Может быть, я сам погружусь в ее вязкую структуру и достану перышко? Спросил у Кришны ветерок.

– Перышко желало получить индивидуальность. Будет справедливо дать ему этот опыт. А звук моей свирели – это мое дыхание. Оно не подвластно влиянию материальных проявлений. Его сияние способно изменить частоту материи, принеся равновесие и гармонию в хаос низших миров. Оно словно камертон,звук которого Материя примет как долгожданную прохладу.

Слушая диалог двух друзей, Виктор стал замечать, как вся окружающая его палитра цветов начала стремиться к центру. Еще через мгновение он увидел перед собой йогина, священника, павшего ниц, и книгу, которая вобрав в себя световой купол, лежала как и прежде. Подняв священника, Виктор подошел к двери – она сама распахнулась перед ним и они вышли из пещеры.

Я Скорпион

Летний дождь остудил раскаленные крыши домов, превратив город в шумную заводь с небольшими островками. К вечеру воздух стал не по-летнему прохладным. Боясь заболеть, он шел быстро и не обращал внимания на лужи. Его одежда промокла, резиновая спортивная обувь хлюпала и шипела Он боялся заболеть не потому, что мог пролежать в постели испытывая эти неприятные ощущения, когда закладывает нос, уши, повышается темпиратура, а потому что боялся из-за болезни умереть. И в то же время он не боялся смерти – напротив, сделав из нее объект поклонения, он думал о ней как о желанной женщине, к которой не смел прикоснуться, боясь потерять к ней всякий интерес. Так он и кружил вокруг да около нее, а она, в свою очередь, не изменяла ему и вальсировала с ним, нежно обняв его голову. Близкие даже прозвали его из-за этого , танцующим со смертью.

Не придавая особого значения насмешкам друзей и близких, он принимался объяснять свою нерешительность тем, что суицид – это милость, дарованная свыше, и прибегнуть к ней можно лишь в определенном состоянии духа, которое тоже является милостью и даруется так же раз в жизни.

Введение

Глубокая осень. Обрамленная завораживающей тишиной Мать-Природа, стряхивает с веток оголенных деревьев холодные капельки измороси. Кажется, все вокруг умирает для того, чтобы вновь родиться, но стоит прислушаться к звенящему от дыхания пространству и можно узреть, как жизнь перед смертью щедро делится пережитым, отраженным в пространстве вариантов, всем многоцветием звуков, которые застыли яркими красками прошедшего лета подобно пестрому фантому, ожидающему своего весеннего часа.

Именно многоцветие. Поскольку звук имеет свой цвет, с каждым мгновением меняющийся, полностью или частично.

Так считал мой герой, на дневниках которого основан этот рассказ. Мне бы хотелось тонкой нитью вплести повествование от первого лица, описав короткий промежуток жизни, где отношения невероятно тонки, а сама жизнь необычайно хрупка, где сновидения являются неотъемлемой частью судьбы, дарующей нам любовь, как великое из благ. Сновидения, в которых отражается полет души, будто перышка сквозь время, и любовь своим прикосновением освобождающая нас как дыхание свирели. Определи для себя сам, было ли описанное далее сновидением гостя из прошлого, заглянувшего в будущее, или наоборот.

Я лишь взял на себя смелость отражать состояние, в котором пребывал мой сновидец, короткими зарисовками.

Утро

После тяжелого сна я долго не мог прийти в себя. Во сне я видел зеркало, в нем – еще одно, во втором – третье и так далее, пока не образовался коридор зеркал. Каждое отражало свою картину, словно сотни дней отразились в одном дне воспоминаний. Сон оставил в моей памяти след загадочной нити мыслей, ухватившись за которую я погрузился глубоко в себя. Лежать уже не хотелось. Встав я подошел к зеркалу, стоявшему в углу комнаты. Луч солнца, пробившийся сквозь листву за окном , согрел мое тело.

Долгое время я не работал, как. впрочем, и тогда, когда мысль о бессмыслице всеобщего и в частности моего существования, раздирала меня изнутри. Но сейчас вдохновение вновь посетило меня, не смотря на это, я продолжал задавать себе вопрос.

Есть «да». Есть «нет». Вдох и выдох. Черное и белое. Значит ли это, что все бессмысленно и одновременно имеет свой смысл? Как-то раз кто-то из моих друзей рассказал мне притчу о том, как создал Господь человека. Человек, оглянувшись и оценив красоту мира, спросил у своего Создателя.

– Господь мой, для чего ты создал этот прекрасный мир и меня в нем? Какой смысл ты вложил в Свое творение?

Господь недоумевая, ответил вопросом.

– А разве у всего должен быть смысл?

– Да, – ответил ему человек.

– Ну раз ты так считаешь – ищи его, – ответил ему Господь.

С тех самых пор все великие умы человечества ищут ответ на этот вопрос, и в поисках своих превосходят друг друга, выстраивая всевозможные модели здравомыслия.

Ну что есть здравый смысл? Состояние общества. Некая критическая точка, за пределами которой определено безумие. Сотни тысяч, миллионы людей, ищущих каждый что-то свое. Нашедших , носящих улыбки абсолюта немного меньше: это мертвые. Кто же мы? Те, кто растворяются в собственном соке – в смеси с добавлением специй, страха, любви, ненависти к дремлющим счастливчикам своего несчастья.

Где Я? Где то, чем я жил? Оно отдалилось настолько далеко, что его уже не видно. Лишь сладость во рту, как после чего-то очень вкусного. Того, что не посмаковав, второпях проглатывал день за днем.

Солнечные лучи. Они протянулись по всему, что охватил бег времени. Я даже слышу, как они шумят. Все слабее и слабее доносится ликование счастья. Проблески света еще видны, но музыки уже не слышно. Я еще есть. Но для чего? Картина всей моей жизни открыта предо мной, и я не нахожу в ней себя. Возможно, я и есть всецело то, что она отражает искаженной реальностью. Забавно. Сущность, исказившись во мне, отразилась на полотне. Абсурд. Ничего не хочу. Хочу не хотеть что-то. Что-то, чего я не хочу. Я не хочу что-то. Я хочу освобождения от тебя. И что ты преследуешь меня? Ты лживее самой лжи. Твой дух во всем. В отражении полированной мебели, в стакане с чаем, в бесчисленном количестве предметов, не замечая которые остаешься счастливчиком своего несчастья.

Ход мыслей прервал стук в дверь. Это был Алекс – человек остроумный, прагматичный и с очень тонким вкусом. По крайней мере, так он себя позиционировал. Я провел его в гостиную, включил музыку и отправился готовить кофе. Диалог с Алексом и голос Tom Waits вернули меня к реальности.

– На следующей неделе я начинаю готовить твою выставку, – Алекс сделал глоток кофе и продолжил: – Ты же знаешь я не пью крепкий… Ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы она сопровождалась музыкой «King Krimson»?

– Да, – ответил я ему. – Эти работы буквально впитали альбом «Посейдон». Он отразит всю палитру ассоциаций, которую я хотел передать.

– Надежда разрешила нам не платить за первый месяц аренды, – допив кофе, триумфально заявил Алекс.

– Что она хочет взамен?

– Твою работу «Геометрия характера», ответив, Алекс и задал язвительный вопрос: —Ты не возражаешь? Она уже едет к нам, чтобы забрать ее.

Немного смущенный предстоящим визитом, я принялся приводить в порядок гостиную. Алекс сидел в кресле, листая альбом с репродукциями Иеронима Босха. Его внимание привлекла работа «Сады земных наслаждений». Вкушая земное наслаждение глазами Босха, Алекс спросил меня.

– Можешь сказать, куда ты деваешь деньги, полученные за свои работы? Ты бы мог скопить приличную сумму, обеспечив свою старость?

– Отдаю их нуждающимся. На прошлой неделе помог семье из соседнего дома: мать одиночка с трудом содержит троих детей.

– Ты что все раздаешь?! – возмутился Алекс. – Не собираешься же ты всю жизнь прожить с кистью в руках?

– Я живу, пока пишу. Когда вдохновение покинет меня, я покину этот мир. Надеюсь это произойдет до того, как меня застанет старость. Неужели ты не понимаешь? Суть нашей жизни заключается в том, чтобы выполнить свое предназначение и уйти из нее освободившимся. При этом лучше, чтобы тебя запомнили молодым.

– Твое дело. Только не забывай. Не всегда Надежда сможет продавать твои работы.

– Я же тебе объяснил, что живу, пока пишу. Когда закончу свое дело, намерен покинуть этот мир, как это сделали Джим Моррисон, Джими Хендрикс, старушка Дженис. Все они пришли в этот мир заявить о себе и, когда поняли, что исчерпали свой потенциал, смиренно приняли золотой конец.

– Ты перенял это стремление у своей матери, – заявил Алекс, будто нарочно пытаясь меня разозлить.

– Да что ты знаешь о моей матери?!

– Ничего, – виновато произнес Алекс. – Только то, что рассказывала Надежда. Она была неописуема красива. Танцевала в балетной труппе, и так же, как и ты, мечтала, чтобы ее запомнили молодой. Да, кстати. Она так же, как и ты хорошо зарабатывала и отдавала деньги в детский приют. А сама всегда нуждалась…

Немного замешкавшись, Алекс спросил.

– Ты помнишь Яну? Она была вчера у меня на дне рождения?

– Яну?

– Я думал ты меня замучаешь вопросами о ней.

– С какой стати?

– С той самой, – задумчиво произнес Алекс, Глядя на портрет моей матери и добавил. – Это Любовь?

– Не может быть! – возмутился я. – Любовь на нынешнем этапе моей жизни это уход от действительности.

– Возможно, это расплата за твой талант. Ты – лишен счастья, любить– Любое искусство по своей сути трагично, – возразил я ему.

– Я говорю о тебе в частности! – раздраженно выпалил он.

– Возможно. Искаженная действительность, отраженная моей душой, единственная призма, через которую я смотрю на мир. Она позволяет мне видеть трагедию даже в том, в чем ее природа скрыта от обывателя, который так же, как и я, пишет свое полотно жизни, насыщая его красками эмоций. Я лишь открываю ему неведомое ранее чувство, расширяя его сознание.

– Это я уже слышал, – тихо произнес Алекс.

– Ты о чем?

– Об эмоциональном насыщении. А как насчет любви?

– Ты об облаке, которое сладким чувством впивается в тело и через мгновение растворяется в нем. Цвет этой эмоции я передал в «Геометрии характера».

–Нет, я не об этом чувстве, а о пречистой любви. Всепривлекающей. Если сможешь отразить ее в цвете, станешь непревзойденным мастером.

– Ты знаешь ее цвет?

– Нет, – смущенно ответил он. – Я не могу его передать. Но мне кажется, я начинаю понимать, что такое истинная любовь. Все мы хотим, чтобы нас уважали. Что стимулирует эту потребность? – Словно пытаясь проникнуть в суть чего-то очень важного, он начал перебирать факты один за другим. – Уважить, придать важности, услужить, проявив заботу и внимание.

Не знаю почему, но мне стало невыносимо смешно.

– Все перечисленное тобой, – перебил я его, – обусловлено желанием удовлетворить свое ложное эго. Та личность, которая сформировалась в тебе за долгие годы твоей жизни, хочет, чтобы ее удовлетворили всем перечисленным. Ты хочешь, чтобы тебя полюбили? А сам ты любишь? Ты являешься проявлением того чувства, о котором говоришь? Чувством, которое хочешь получать от окружающих, насыщаясь им? Ах да! Я забыл о твоей жизненной позиции. Ты же считаешь, что все в этой жизни можно купить. А это дорогой мой друг, коррозия. Тебе можно смело заявить о себе. Я ложь. Скажи себе я ложь.

Алекс тихо повторил.

– Что ты чувствуешь? – спросил я его.

– Возмущение в сердце своем.

– Значит для тебя еще не все потеряно. Коррозия, проявившаяся в обиходе принятия решений не стала твоим естественным состоянием.

Наш диалог прервал звонок в дверь.

– Это Надежда, – уверенно заявил Алекс и лукаво добавил: – Возможно она не одна. Он открыл дверь, и я услышал знакомые голоса Надежды и Яны.

– Мы за «Геометрией характера», а где Артур?

Надежда не очень отличалась от Алекса взглядами на жизнь. Единственное в чем он ей уступал, так это в жадности, проявляющейся ко всему в жизни. Она была из числа тех женщин, о которых можно смело сказать: «Она торопится жить». За время содержания салона искусств, Надежда соблазнила немало мастеров всегда с одной целью: получить заинтересовавшую ее работу. А может быть, это лишь мое мнение, сложившееся в результате ее нескончаемых попыток соблазнить меня. Как бы то ни было, «Геометрию характера» она получила. Условия, предложенные Алексом, меня устраивали.

Неведомое мне ранее чувство охватило мою душу. На меня смотрели взглядом пречистой любви, подавляющей все сомнения и покорившей меня мгновенно. Она была подобно росинке, вобравшей в себя всю свежесть утра.

– Мы с Артуром говорили о любви, – словно пытаясь выставить на всеобщее обсуждение тему, заявил Алекс и высказал мои сомнения. – Артур считает, что любовь-это форма ухода от действительности. Эдакий спасательный круг. А что скажешь ты? – обратился он к Надежде.

– Для меня, – ответила она. – Любовь – это магия. Ее невозможно передать словами. Любовью надо жить. Как женщина скажу: ты можешь обладать идеальной фигурой, но если в тебе нет любви, твоя красота – мертва. Любовь нужно холить и лелеять, насыщаться ею. Пока ты насыщаешься ею, ты живешь. Именно она пробуждает в нас жажду к жизни, зарождая желание в сердце. Когда они не реализовываются и умирают, мы скорбим по ним. Эта скорбь проявляется в отсутствии радости в жизни, как у тебя. Мне кажется, мы приходим в этот мир с целью изменить себя, насытившись любовью. Вот только ее всегда не хватает, – выговорив последние слова с досадой, она взглянула на портрет моей матери, и продолжила, обратившись к Яне. – А что ты думаешь о любви?

– Я согласна с тобой. Любовь не передать словами. Ты принимаешь ее или нет. Она лежит за пределами женского и мужского начала. Любовь – это наше естественное состояние, в котором мы не врем себе, как в детстве, босиком топая по лужам, под летним дождем, опьяненный своим естеством.

Закончив говорить, Яна смущенно посмотрела на меня, словно передавая эстафету.

– Любовь – это луч света, который тонкими нитями пронизывает все мироздание. Она проявляется в нас в силу накопленного опыта, и чем чаще мы предаемся ей, тем обширнее наше представления о ней. Люби и делай все, что хочешь, – закончил я.

Надежда, с удивлением выслушав меня, встала и высказала свое пожелание.

– Надеюсь, что следующая твоя выставка будет посвящена этому чудесному чувству. В конце концов, твою мать звали Любовью. Ты говорила, что слышишь завораживающую мелодию в присутствии Артура? – обратилась Надежда к Яне. – Будет справедливо, если ты и нам позволишь услышать ее. Артур мастерски передает гармонию звука в цвете.

Взяв Яну под руку, она повела ее в комнату, где находились работы, подготовленные к выставке.

– Яна унаследовала огромное состояние от своего дяди, эмигрировавшего в Канаду в послевоенные годы. Умирая, часть своих денег он передал управляющему своей корпорацией, а большую часть отписал ей, – Алекс произнес это шепотом , с блеском в глазах и замолчал, наблюдая за моей реакцией.

Сказанное Алексом привело меня в замешательство.

– Ты не перестаешь меня удивлять. Еще несколько минут назад ты говорил о высоком чувстве.

– Я сказал что-то противоречащее ему? – Смутился Алекс. – Материальное благополучие делает отношения прочнее.

– Любовь делает отношения прочнее. Если нет любви, отношения ржавеют, – ответил я.

Надежда позвала Алекса. Когда он вышел, Яна заняла его место. Ее русые волосы, прямой пробор и ясный взгляд голубых глаз завораживали меня. Казалось, я знаком с ней много лет. Глядя друг другу в глаза, мы взволнованно молчали. Я переживал лучшее из чувств, которое когда-либо испытывал. Мне даже показалось, что я на мгновение уловил тот самый цвет, цвет всепривлекающей чистой любви. Он просто присутствовал во всем, что нас окружало и насыщал пространство своим колоритом.

Алекс вышел из комнаты. В руках у него было полотно.

– Мы забрали «Геометрию характера» – улыбнулась Надежда. Яна вкрадчиво шепнула мне на ухо: «У меня чувство, будто мы с тобой знакомы не один десяток лет».

Этими словами она подчеркнула то, что я сейчас переживал. Проводив их к дверям, я присел у своей работы «Окно, или Портрет оскорбленного» и погрузился в сон.

Сон Окно, или Портрет оскорбленного.

Стемнело. Жизнь замерла. Приготовившийся ко сну город показал свое новое лицо. Глядя в окна домов, можно было прочувствовать тепло чужого семейного очага. Дома стояли в тридцати метрах друг от друга. Между ними много лет назад была вымощена дорога. Вдоль нее, по обе стороны, также много лет назад были посажены деревья. В одном из этих домов жил мужчина средних лет; он был худощав, скулы и крупный нос сильно выделялись на его лице. Осознавая, насколько необычна его внешность, на улице он чувствовал себя неполноценным и оскорбленным.

Дни казались ему скучными. Но когда оживала ночь, огни домов по соседству, загорались в его душе. О них он знал все, за них он переживал. Тяжело переносил разлуку с теми соседями, которые перебрались в другие дома. Тяжело ему было и сейчас. Три окна, центральное из которых было прямо напротив его дома, были темны. Он засыпал и просыпался с мыслью об утрате.

Во второй половине следующей недели на окнах появились шторы. Иногда за ними загорался свет. Долгожданный момент настал. Он часами просиживал у своего окна, ожидая, пока кто-нибудь появится в окне напротив. Ожидания были мучительны. Ничто не могло отвлечь его сосредоточенного внимания. И возможно, сейчас за этими шторами проходили самые яркие эпизоды пьесы, которую он наблюдал долгие годы. Старый проигрыватель рядом с ним крутил виниловую пластинку Вивальди. Ее шипение предавало уют ожиданию.

Музыка на одной ее стороне подошла к концу. Он встал, чтобы перевернуть пластинку, а когда вернулся, заметил в окне, за которым наблюдал уже много дней, силуэт женщины. Она казалась ему неописуемо красивой. Ее длинные волосы, мягко ложились на плечи, предавая особую нежность и женственность силуэту, волнующему душу. Что-то внутри говорило ему: «Она смотрит на тебя. Это пугало его, создавая в душе внутреннее напряжение, от которого он робел, начиная неуверенно представлять ей всех персонажей пьесы. Она слушала его внимательно. Это придавало ему смелости, и он начинал говорить о себе. О том, как он одинок. О том, как тяжело нести бремя уродства.

– А что такое внешность? – Говорил он ей. – Она не является отражением души, и если и отражает ее, то в искаженной форме.

Он все говорил, а она слушала его и что-то внутри говорило ему, что она тоже одинока.

Ночь подходила к концу. В очередной раз перевернув пластинку на другую сторону, он подошел к окну и, к горькому своему сожалению, уже не застал ее. Начинало светать. Не раздеваясь, он лег на старый диван и уснул. Проснулся он уже в сумерках. Выпив чашечку чая, включив свой старый проигрыватель, он подошел к окну. Окна соседнего дома гирляндами осветили его душу. Свет в ее окне так же, как и в прошлую ночь, не горел. Она словно ожидала своего выхода. Он отчетливо видел ее силуэт. Правой рукой она поглаживала свое левое плечо. Между ними завязался диалог. Лунный свет пронизывал отражение плывущих в ее окне ватных облаков. Радость наполняла его душу. В ее окне он видел свое отражение. Ветерок заиграл с деревьями, растущими за окном. Ее силуэт колыхнулся в такт колебаниям дерева, растущего у ее окна. Увиденное взволновало его, повергло в смятение. Он осознал, что все время говорил с отражением дерева. Его дикий смех прокатился по всему кварталу. «Портрет оскорбленного» снят с продажи.

Святая инквизиция

Чуть более сотни горожан собралось на площади Канпо деи Фиори, чтобы взглянуть на ту, которая смело заявляла о том, что зачала непорочно. Простолюдины с сочувствием смотрели на привязанную к столбу, измученную страданиями молодую женщину. Ее взгляд был обращен к небу, на устах застыла блаженная улыбка, растрепанные волосы ветром обрамляли бледное лицо. В шагах десяти от нее стояли отцы инквизиторы, возглавляемые отцом Фернандо, чье имя наводило страх на молоденьких девственниц и непослушных детей.

Под ногами у женщины стопами был сложен обильно политый маслом хворост. Отец Фернандо, сурово окинув взглядом толпу, обратился к девушке.

– Бэлла, перед лицом Господа прошу тебя, сознайся в грехе и сохрани себе жизнь. Бэлла, сохраняя спокойствие и не глядя на него, ответила.

– За все сокровища этого мира, я не отдала бы свою любовь никому, кроме Господа моего.

– Ты по-прежнему утверждаешь, что Господь вдохнул в тебя свой дух и ты зачала от него? – Со злой насмешкой произнес отец Фернандо. Из толпы горожан раздался крик «Богохульница!». Бэлла, подняв на отца Фернандо сияющие светом любви глаза, сказала:

– Моя жизнь во власти Господа моего. Подумайте лучше о своей, вы даже ее спасти не в силах.

Отец Фернандо в ярости бросил к ее ногам факел. Бэлла все с тем же спокойствием окунила взглядом толпу горожан и ее внимание остановилось на мальчишке из глаз которого текли слезы. Ее измученное лицо просияло радостью.

– Я люблю тебя, мой мальчик! – крикнула она ему, и языки пламени поглотили ее.

– Почему она не кричит? – недовольно спросил отец Фернандо. Взяв бочонок с маслом, он поднял его над головой, чтобы бросить в огонь. Дно бочонка дало трещину, и масло пролилось на его сутану, обильно смочив ее. Ветерок колыхнул в его сторону язычок пламени – отец Фернандо вспыхнул словно фитиль свечи. Издавая вопли, зовя на помощь он бросился в толпу и, сделав восемь шагов упал, дергаясь в судорогах.