Текст книги "Лила"

– Такое не каждый день случается, – сказала Фелиция и добавила, что, возможно, папа сам пожелает взглянуть на малыша. Франческо снял с себя медальон и попросил надеть его на малыша. Страх овладел Фелицией, когда она узнала герб тамплиеров.

Спустя месяц, добровольно сняв с себя полномочия настоятельницы, Фелиция получила разрешение поселиться в темной келье с Бэллой. Вслед за Фелицией, сохраняя преданность своей наставнице, отправилась и ее помощница.

Малыш унаследовал имя своего тайного покровителя, Франческо. Окончив католическую школу, он получил сан священнослужителя и приход, одну их патриарших церквей Ватикана, Сан Джованни ин Латерано.

Возвращение . Благословение

Благодаря звуку небесных вибраций он ворвался в атмосферу. Тучи сгустились над лесом в предгорье Гималаев на севере Индии. Вобрав в себя силу энергии воды, собравшейся в тучах, он ударил молнией в гору. Пройдя через горную породу, объединив в себе силу пяти элементов и пройдя по прожилкам кварца, он оказался в пещере, в которой находилось тело, оставленное им триста шестьдесят лет назад. Электрическим разрядом молнии он проник в сердце. Став единым целым с плотью, он потоками жизненной силы начал разгонять кровь, застоявшуюся в венах. Сердце, , ударило раз, другой… Загустевшая кровь начала свое движение по всему телу. Он почувствовал, насколько сильно онемела вся его плоть. Рефлекторно легкие сделали первый вдох и сжались в спазме, затем еще один – снова спазм – и еще вдох… Кашель выгнал из легких все застои, обеспечив к ним приток крови. От первого позвонка до последнего пронеслась по телу энергия жизни, вызвав вибрацию в области межбровья. Вибрация в межбровье усилилась тонкой нитью, соединившись с темечком, откуда мощным потоком энергии потекла вниз и оживила биополе. Каждый вдох наполнял его плоть силой. Ощущение онемения прошло. Вытянув ноги и оставив положение лотоса, он встал. После долгого бездействия ему трудно было восстановить равновесие: собрав все силы, он сделал первый шаг. Ноги его подкосились. Едва удержавшись на них, он сделал следующий шаг. Луч солнца, пробравшийся в пещеру, лег на его лицо и ослепил отвыкшие от света глаза сквозь закрытые веки. Сосредоточив прану, он открыл глаза. Свет вместе с болью ворвался в мозг, оживив функции восприятия. Из глубины пещеры до его слуха доносились звуки капающей воды. Интуитивно он направился на этот звук. С каждым новым шагом звук усиливался.

Подойдя к источнику, он встал на колени.

Зачерпнув воду в ладони, омыв лицо и затем набрав воду в правую руку, он сделал глоток. Живительная прохлада скользнула по пищеводу. Набрав полные легкие воздуха, он принялся пить: глоток, выдох, глоток, выдох – и так он продолжал, пока его легкие не сжались до предела.

Сделав глубокий вдох, сосредоточив внимание на нижней части живота, он почувствовал, как заныла поясничная область, боль вызвала позыв и мочеиспускание; сидя на коленях, он помочился. Боль в мочетоке ослепительной вспышкой пронеслась в его мозге. Встав, он направился к выходу.

– Не выходи из пещеры, – услышал он знакомый голос. – Ты обезвожен. Насыть плоть водой, дай ей окрепнуть.

Послушавшись говорящего, он опустился на то же место, где просидело много лет его тело. Растягивая такт дыхания, он наблюдал за тем, как луч солнца, пробиравшийся в пещеру, утратил яркость и вскоре исчез, затем вновь пробился сквозь мрак и набрал былую яркость. Сохраняя равновесие, он продолжал дышать, выравнивая такт.

– Тысячи двести тактов за сутки. Ты в норме, – услышал он вновь тот же голос. – Попробуй воспроизвести звук.

Сконцентрировав волю, он выдохнул из груди: «АОУМ!» Затем, набрав полные легкие воздуха, повторил то же самое, но уже протяжнее. Забытым чувством ожила вся психорефлексия. Части тела стали послушными. Слух обострился: он различил чьи-то шаги, приближавшиеся к входу в пещеру.

«Старец… хранитель, – мелькнула в его сознании мысль. – В это время он приходит для того, чтобы читать мантры».

Светильник озарил всю пещеру. Хранитель подошел к телу, сел напротив, скрестив ноги, и принялся читать «Победившую смерть». Произнося последний слог, служитель начал заикаться. Ожившее тело склонилось над ним, проложив свой указательный палец к его устам. Холодный ужас наполнил грудь старца. Тело назвало служителя по имени, тем самым успокоив его.

– Принеси мне фруктов и меда, – обратилось оно к старцу. Служитель встал и покорно отправился к выходу из пещеры.

Прислушиваясь к удаляющимся шагам служителя, он произнес:

– Со Хам.

Кисть левой руки собралась в кулак. Он поднес руку к лицу и, принялся рассматривать перстень надетый поверх перчатки на безымянный палец. В его памяти вспыхнули образы: отец Франческо, Мария, а вслед за ними потянулась вся цепочка событий, в которой ярко проявилось посещение обители семи риши.

– Ориентиром, указавшим на место рождения Марии, были часы, сделанные из сплава, созданного Франческо. Они магнитом притянули ее. Воплотившись, Мария приняла его в свое чрево. Все прошло успешно. Произнес все то же знакомый голос.

Сосредоточившись, он произвел свои подсчеты.

– Триста шестьдесят лет прошло на земле.

– Меньше часа прошло в обители семи риши.

– Более трех с половиной тысячи лет в низших пределах вселенной, – добавил Джинн.

Раздались приближающиеся шаги. Огонек светильника скользил по рельефу стен. Подойдя к телу, служитель поставил перед ним корзину с фруктами и кувшин с медом. Почтительно склонившись и не поднимая головы, старец повернулся к выходу лицом и робко удалился.

– Понадобится несколько лет, чтобы ты собрал всех обитателей Вайкунтх, пришедших с тобой на землю. Я приобрел остров за время твоего отсутствия. Там, на острове, мы создадим Ашрам, в котором, приобретя земное сознание, Криштоши переродится вновь.

Операция глупости

Даже малые дети знают, что в мире всегда есть те, кого можно надуть . Для многих надувательство становится смыслом жизни, который они передают в наследство своим детям, а те, как правило, своим детям. Так образуются целые касты надувателей, которые тщательно следят за поведением надутых, чтобы вовремя втоптать в грязь осененного тщеславием осознавшего свое положение надутого, пытающегося дерзко вернуть утраченное. Вне всякого сомнения, приходит время, когда он приобретает массу поклонников, жаждущих чего-то свежего, щедро поощряющих своего нового факира. Толпы поклонников делятся на две части: на тех, кто устал от себя и их мятежные души, нуждаются в ярком зрелище, и на тех, кто пришел оценить мастерство иллюзиониста и при этом с важным видом заявить, что все это уже видел, или, скрывая свое восхищение небрежно заявить о примитивности представления. просто. Конечно, как все это просто посетить зрелище за чужой счет.

В тот день рынок был переполнен людьми. Солнце стояло в зените. Под навесами торговых рядов, где в большинстве своем сидели женщины, можно было скрыться от безжалостно палящего солнца. Каждый на тот час занял выгодную для себя позицию,торгующие против покупателей и наоборот.

У входа на рынок рукоплескала толпа, в центре которой стоял мужчина. Толпа требовала повторить главный номер. Желающие посмотреть на волшебные руки кудесника стекались со всех сторон рынка, неся с собой стулья, ящики, все, на что можно было забраться повыше. Заняв место поудобнее, многие забывали о зрелище, изучая стоящего рядом, но как только они замечали, что сами стали объектом внимания, то невидящим взглядом смотрели на сцену, непрестанно думая о своей поношенной одежде.

Большинство лиц было охвачено восторгом. Лишь одно выделялось среди них: оно казалось неживым, несмотря на то, что губы его были растянуты в улыбке. Из сотни собравшихся зевак едва ли не каждый второй обсуждал перстень на руке у незнакомого кудесника, почему-то надетый на палец поверх перчатки. В толпе слышался чей-то шепот: «Все дело в перстне – он магический!»

Номер за номером артисты собирали щедрую дань со зрителей. Их выступление подходило к концу. Очевидно знавший об этом мальчуган, стоявший неподалеку от места представления, направился к веселившимся неподалеку сверстникам. Они внимательно слушали какого-то рассказчика. Подойдя к нему, мальчуган похлопал его по плечу и кивнул в сторону толпы зивак.

– Все помнят? Ищем часы, – обратился он к мальчишкам.

Через несколько минут дети, такие домашние и воспитанные, как показалось бы на первый взгляд, мелькали среди восторженно ликующей толпы горожан, разинувших рты, как больной на приеме у врача. А дети меж тем будто бы помогали невидимому лекарю, шаря по карманам «пациентов» излечивая их от самого вредного и опасного заболевания – глупости.

Объявив о конце представления, маг принялся собирать свои вещи. В толпе, которая только что ликовала, послышались ругательства в адрес негодяя, лишившего их, тощих кошельков.

И кто здесь виноват? Заявивший о наивности зрелища или пытающийся обвинить в краже соседа? И разве не счастлив тот, кто посетил зрелище за чужой счет.

Встреча двух неаполитанских мастифов

Всю свою жизнь он прожил как актер, сам того не понимая. Импровизировал в такт своим слабостям. Считал себя героем времени, находя оправдание своим скверным поступкам. Он старался всерьез не задумываться о содеянном. Доверившись течению времени, преодолевая препятствия, он зачастую собирал их головой. Общество относилось к ниму со снисхождением , находя, содеянное им не заслуживающим внимания, в и без того сложное время. Безнаказанность, отсутствие всякого порицания давали ему повод воображать себя власть имущей особой, хоть он к этому сословию никак не принадлежал.

Щегольски одевшись, он любил прогуливаться по людным улицам города, проходя через рынок, где крайне редко что-либо покупал, но с огромным удовольствием хвастался перед зеваками часами, доставшимися ему от прадеда-часовщика.

Большим пальцем он открывал крышку часов, под которой на белом циферблате золотом римских цифр, были разбиты на сутки. Затем с важным видом закрывал крышку, клал часы в карман и направлялся по маршруту, который уже много лет не менял.

Любимым его занятием было созерцание мира со своего балкона. Шум улицы въелся в его сознание, став его частью. Ночью сквозь стену можно было слышать, как соседка в порыве ревности бранит своего мужа. У кого-то играла музыка, работал телевизор, изредка доносились до его слуха голоса прохожих. Настенные часы отсчитывали такт симфонии жизни.

Тишины он боялся больше всего на свете. И даже если просыпался под утро, когда город еще только собирал силы для нового переполоха, он тут же, бормоча себе под нос, принимался мерить комнату шагами. Прогулка по двадцати квадратным метрам продолжалась до тех пор, пока он не начинал чувствовать усталость. Затем, не переставая болтать, он залезал под одеяло, подбирал его под себя и успокоившись, прислушивался к своему сердцебиению, отсчитывавшему минуты его молчания.

На смену ночи приходило утро, словно рождение, дающее новые надежды. Город просыпался, обагренный первыми лучами солнца.

– Музыка. Я слышу музыку своего молчания, уносящую меня в запредельную даль, – говорил, пробуждаясь ото сна, наш герой. – Вернусь ли я в тот мир, в котором жил? Нет, нет. Время бежит без оглядки. Вернуться можно лишь в воспоминании. А повторяя лишь повторяешь, не живя прожитым мгновением.

Встав с кровати, он подошел к окну.

– Как же все-таки безупречно работает механизм времени! День, ночь, день, ночь. Словно тиканье часиков. День, ночь. Да, не густо. Это весь рацион моей жизни. Как мало мне было нужно. Я был подобен насекомому, безжалостно съедавшему красоту мира. О, красота! Своим прикосновением ты возвышаешь. Горько осознавать, что ты доступна лишь сознанию человека, обманутого тобой. Но кто из нас не обманывал самого себя и прощал себе ложь и не прощал ее по отношению к себе со стороны окружающих. А ты вечна, безупречна. Я прощаю тебе… Надо срочно выйти к морю. Возможно, оно явит мне нечто прекрасное, подобное сегодняшнему утру, позволившее мне осознать себя частью тишины. Мысли в сторону, лишь благодарность языком моих эмоций. Мои полы скрипят невыносимо! Раньше я этого не замечал. Дверь. Я захлопнул ее с грохотом. Неужели я и раньше так поступал? Моя обувь… Каждый шаг подобен удару колокола! Вернуться немедленно. Нет! Надо скорее выбраться из этого мрачного парадного… Опоздал. Двор уже начал просыпаться. Скорее к морю!..

Окрыленный мыслью, наш герой отдалялся от своего дома, который внешне напоминал осунувшегося старика, измазанного гримом разноцветных рам.

Ветер старательно сгонял тучи в огромный купол, нависший над городом, завывал в опустевших после праздника улицах: о вчерашних торжествах напоминали только красочные витрины магазинов. Разбросанный повсюду мусор, который еще не успели убрать после народных гуляний, разлетался все дальше с каждым порывом ветра.

Дома были старые и почти все насчитывали не больше четырех этажей, причем первые занимали магазины, кофейни, салоны. Проще говоря, центр города напоминал туловище спящего паука, только улицы тянулись от него не длинными лапками, а извилистыми трещинами как в сухой, безжизненной глине, а люди сновали в этих разломах, как торопливые насекомые. Над городом нависло ожидание, но при этом не чувствовалось напряжения. Напротив, вокруг не было абсолютно никого. Было бы очень кстати, если бы сейчас по улице прошел бы какой-нибудь случайный прохожий, борющийся с порывами ветра, чтобы своим присутствием напомнить, что жизнь продолжается.

Начинало накрапывать. Ветер в такт стуку каблуков барабанил каплями дождя по окнам и крышам домов. Наш герой подошел к морю, миновав набережный парк, в котором еще резвились, пробиваясь сквозь тучи, лучи утреннего солнца. Почувствовав свежее дыхание моря, он остановился.

Приводя свой внешний вид в порядок и окидывая взглядом широкую полосу пляжа, он, произнес:

– Никого нет, – а затем уверено зашагал по оседавшему под ногами песку. – Я одинок. Одиночество – это мое естественное состояние, но это же ненормально. Да и кто сказал, что одиночество – это не норма? Как утомила меня эта оценка норм естественного состояния узким кругом людей, живущих по шаблону. И кто сказал, что я одинок в своем одиночестве?

Его внимание привлек человек, копавшийся в песке.

– Разве он не одинок? Иначе что заставило бы его общаться с собакой? Что он делает? Разбрасывает песок в разные стороны. Наверное, он ищет потерянное кем-либо добро, которое он потом обменяет на жалкие средства к существованию. Нет-нет. Он не ищет чью-либо пропажу, иначе зачем он заваливает образованные им песочные фигуры камнями? Возможно, он сумасшедший. Но не в сумасшествии ли проявляется гений, выраженный всем колоритом чувств? Определенно. Он занят творчеством. Надо попытаться с ним заговорить и разом развеять все догадки.

– Доброе утро. Прошу простить мое любопытство, но чем вы так страстно увлечены? – озадаченно разглядывая песочные фигуры, обратился к незнакомцу наш герой.

– Не могли бы вы отойти в сторону? Я ускоряю безграничное движение форм в бесконечности пространства и времени.

– Для чего вы это делаете?

– А для чего вы живете, впутываясь в неблагоприятные для вас обстоятельства, а затем, пытаясь выпутаться из них, копошитесь в своей жизни? Какая у вас цель?

– Их много, и они все разные, но я не достигну ни одной из них, если не преодолею ряд препятствий на пути.

– Ваша цель – это ваши препятствия: преодолевая их, вы не преодолеваете себя. В жизни и без вашего вмешательства происходят процессы, движения форм и обстоятельств, я так же как и вы, не увижу в окружающей меня действительности той формы, которую хочу показать небу. Это моя цель, и я тоже ускоряю процесс движения в безграничном пространстве.

Произнеся последнее, незнакомец повернулся спиной. Не сказав больше ни слова, он побрел в сторону парка. Собака подошла на секунду, ткнулась мокрым носом в руку нашему герою и виляя хвостом, поспешила за незнакомцем.

Накрапывал дождь. Достав из кармана часы, наш герой удивленно заметил, что они остановились и тихо произнес -часы перестали мерить мою жизнь интервалом между ;тик; и ;так;». Стук его каблуков и барабанная дробь дождя, задавали темп ускоряя торопливый шаг. Он весь промок. Ноги сами понесли его к первому попавшему дому. Открыв дверь, он вошел в парадную. Свет ослепил его. Чья-то огромная рука, словно тиски, сдавила горло.

– Не бойся. Я не убью тебя, если ты не станешь звать на помощь, – сказал ее обладатель. Затем он достал из его кармана часы, усадил его на пол, привязал к перилам и вставил в рот кляп. По силуэту было видно, что обладатель железной руки невероятно огромен. Закрыв своей спиной весь дверной проем, он вышел, хлопнув дверью.

– Какое же я ничтожество! – переживал наш герой. – Почему я не сопротивлялся?!

Укоряя себя таким образом, он просидел в крайне неудобном положении до тех пор, пока не начало темнеть.

Человек в бутылке

На скамейке возле клумбы, на которой когда-то росли цветы, сидел человек. Рядом с ним лежала собака – ее глаза были полны печали. По крайней мере, так казалось , сидящему рядом. Ускоряя безграничное движение форм в бесконечности пространства и времени, он заблудился. Собака разглядывала человека. Капли дождя оставляли кляксы на пыльном асфальте. Человек встал и отправился искать себе убежище, оставив позади собаку, которая не шелохнулась.

У входа в парк стояла кабинка с таксофоном. Казалось, лучшего укрытия поблизости не найти. Дождь шел все сильнее.

Открыв дверь, он вошел в телефонную кабинку, по-собачьи отряхиваясь от дождевых капель. На улице лило как из ведра. Вода пробиралась в будку через щели, барабаня в такт дождю. Найдя сухое место на полу, он расстелил на нем газету и присел. Тонкие струйки стекали по стеклу, размывая медленно ползущие капли. Дождь, бьющий по крыше, и завывание ветра некоторое время не давали ему сосредоточиться.

Шум. Именно шум мешает сосредоточиться при создании песчаных фигур, подумал он. И этот незнакомец со своими вопросами. «Объясните, для чего вам это нужно?» Как можно не замечать, что все сущее на земле зеркально отражено в небе! Каждая форма определяет общее состояние мысли всего человечества. Мне нужно было всего лишь вывести камень из песчаного лабиринта времени – и тогда дождя бы не было. Не пришлось бы прятаться в этой конуре. Ох уж эти люди, со своими сложными взаимоотношениями, недоступными моему скудному умишке! Они заполняют внутреннюю пустоту лабиринтов моей души своим шумом, а я как бутылка, в которую задувает ветер, рассказывая мне о моей тоске.

Вздохнув в отчаянии, он продолжал прислушиваться к барабанной дроби дождя. Ветер пробирался в маленькое пространство кабинки, холодя промокшие части тела. Прислушиваясь к своему молчанию, он погрузился в сон.

Когда он проснулся, его одежда была мокрой. Казалось, все тело поражено чесоткой. Открыв глаза, он обнаружил, что сидит в воде. Мужчина тут же встал и протянул руку к двери, но ее не оказалось на месте. Окружавшее его пространство изменилось: он стоял в бутылке, в которой завывал ледяной ветер.

– Ну да, это мне снится, – подумал он. Стащив с себя одежду и выжав ее,он попытался снова одеться, но одежда была невыносимо холодна. Им овладел страх . Надо было одеться во что бы ни стало. «Вдруг кто-нибудь пройдет мимо и застанет меня обнаженным? – подумал он и тут же успокоил себя: – Ах да. Я же во сне. Проснусь, и все встанет на свои места».

Вода меж тем подступала к щиколоткам. Упершись ногами в стенки бутылки, он принялся карабкаться наверх, но когда был уже у горлышка, понял, что слишком широк в плечах. Держась за его края, он наблюдал за тем, как вода подступала к его ногам. Руки начали неметь. Держаться не было сил. Скользя по мокрым стенкам, он с плеском окунулся в воду.

Я уже где-то это видел, мелькнуло у него в голове. Муха, попавшая в бутылку с пивом! Она так же, как и я, шевелила своими конечностями. Он истерически рассмеялся своей догадке и тут же начал захлебываться. Сейчас утону, промелькнуло в его голове и продолжая смеяться,он проснулся. Окружающее приняло прежние очертания. Он лежал на полу телефонной кабинки. Деревья казались невероятно красивыми. Небо было розовым. Ветер, разогнав тучи, стих. Под скамейкой, на которой он сидел, пока дождь не загнал его в эту зловещую кабинку, лежала собака, которая, увидев его, завиляла хвостом.

С облегчением вздохнув, он отправился искать ночлег.

Встреча двух неаполитанских мастифов

«Надо что-то предпринять», – думал наш герой, сидевший на холодном полу и все еще привязанный к перилам. С улицы доносился звук приближающихся шагов. Чтобы привлечь к себе внимание прохожего, он промычал что-то сквозь кляп во рту. Дверь тут же распахнулась, за ней уже были сумерки. Он закричал еще громче, топая связанными ногами. В дверном проеме показалась фигура человека.

– Кто здесь? – спросил незнакомец.

– У-у-у!.. – только и мог выдавить он.

– Что с вами? Как вас угораздило? – сочувственно спросил человек, развязывая пленника.

– Я полдня здесь так сижу. С того самого часа, как мы расстались с вами, – со слезами радости говорил он, крепко обнимая своего спасителя. – Как же мне отблагодарить вас?

– Что вы? – смущенно обронил незнакомец и так же смущенно добавил: – Я просто искал место для ночлега.

– Вам негде жить? Я вас никуда не отпущу! – заявил наш герой. – Мы сейчас же отправимся ко мне домой, где согреемся и что-нибудь перекусим.

Они шли, украдкой разглядывая друг друга. Наш герой был вне себя от радости, и незнакомец все не мог решить – радоваться ли тому, что его ждут ужин, теплая постель, или ради собственной свободы отказаться от этого предложения. Возможно, он и отказался бы, если бы наш герой не отвлекал его вопросами.

– А почему у вас нет жилья?

– Это долгая история.

– И все же.

– Вы, конечно, посмеетесь надо мной, сочтя ненормальным. Но уверяю вас, это они во всем виноваты.

– Кто «они»?

– Это было давно. Меня воспитывала моя прабабушка. Я с самых пеленок рос под ее присмотром, не подозревая, что меня «ваяют», что мне придают необходимую форму, чтобы однажды сказать: «Это мы сделали его таким».

– Каким?

– Выросшим в рамках воспитания, таким, каким меня всегда хотели видеть.

– Кто они? Я вас не понимаю, – недоумевая вновь спросил наш герой.

– Они не задумывались, – повысив тон, продолжал незнакомец, – хочу ли я иметь эту форму, они только и думали о том, как бы подороже меня продать. Не задумывались, хочу ли я быть проданным. Они хотели, чтобы я, так сказать, занял достойное место в обществе. В десять лет я осиротел: умерла моя прабабушка. Мои родители, уже неисправимые уроды, начали тянуть меня за собой на сцену, где я, по их мнению, должен был заработать семье более высокое положение в обществе таких же, как они сами. Наверное, все так и произошло бы. Спас меня случай, который перевернул всю мою жизнь. В детстве у меня был приятель, который все свое время проводил на улице. Спал где придется. Ел то, что удастся украсть. Эдакий жизнерадостный остряк. Мне было двенадцать лет, когда я в первый раз не пришел ночевать домой. Это была удивительная ночь свободы. Мой приятель предложил мне обокрасть ларек. Мы перенесли все съестное из этой торговой лавки на чердак заброшенного дома и поделили деньги, которые тоже стали нашей добычей. Утром я испытал истинное торжество духа. Мы тратили деньги, катаясь на каруселях. Смотрели кино в кинотеатре. Вечером нас поймали. Моего приятеля отправили в специальную школу для трудных подростков. Позже я узнал, что он родился в такой же семье уродов, что и я. Сейчас я понимаю, что его от природы свободная душа взбунтовалась, когда его попытались вогнать в рамки. Именно поэтому он убегал от своей семьи и прятался на чердаке.

Задумайтесь. Мы приходим в этот мир свободными, чистыми, любящими жизнь такой, какая она есть. Будучи ребенком, вы стоите перед взрослым обнаженный и не испытываете чувства стыда. Повзрослев, вы стыдитесь самого себя и прячетесь в ракушку, как моллюск. В детстве у нас нет стремления сделать кому-либо больно или обманным путем заполучить заинтересовавший предмет. Ребенок просто протягивает руку и говорит: «Дай». У него нет желания стать собственником предмета. Все, что ему нужно, это удовлетворить свое любопытство. Затем он бросает его как объект, не интересующий его более. Так будет продолжаться пока вы не устанете подавать ему предметы. Главное, чтобы между предметами не было сходства. Это чувство любопытства вызвано любовью к жизни и ее неповторимым узорам, меняющимся как калейдоскоп и наполняющим нас новыми эмоциями. Вся наша жизнь – это эмоциональное насыщение.

Рождаясь, человек начинает свой путь по жизни с удовлетворения любопытства и постепенно только наращивает темп. Общество буквально впихивает его в свое эмоциональное пространство, сжимает при помощи всевозможных условностей, например, что ему можно, а что – нельзя. Набирающий обороты процесс познания вынужден подстраиваться под общественное сознание. Общество терпеливо воспитывает его, избавляется от его стремлений, делая его максимально выгодным для себя. Затем оно примеряет на него какую-либо модель поведения. И вот он – долгожданный момент. Дрессировка окончена. Человек становится тем, кем общество всегда хотело его видеть. Какой цинизм! Общество, не приемлющее насилие, по крайней мере, представляющее себя именно таким, демонстрирует насилие в изящной форме. А вас разве не так воспитывали? – резко остановившись, спросил незнакомец.

– Я не задумывался над этим всерьез, хотя ваш рассказ заставил меня провести немало параллелей с моим детством, – ответил тот. – А что случилось с вашими родителями?

– Мне было шестнадцать. Мои родители решили переехать в другой город, отцу предложили должность повыше. Это обстоятельство окончательно изменило мою жизнь. Я всячески противился тому, чтобы идти по стопам моего отца, продолжал сбегать из дома. Затем произошла трагедия. Моя мать приняла смертельную дозу снотворного. Я тяжело перенес ее смерть. Спустя год после этого меня поместили в клинику для душевнобольных. Отец отказался от меня.

– Почему ваша мать покончила с собой? – Спросил наш герой с сочувствием.

– Живя с отцом, она любила другого, но отца бросить не могла. Воспитание не позволяло ей этого. Ну а потом я сбежал из клиники и приехал в родной моему сердцу город, где наконец почувствовал себя счастливым, изменяя безграничное движение форм в бесконечности пространства и времени.

– Знаете… Оставайтесь жить у меня. Вот вам ключи от моей квартиры… Да где же они? – задумался наш герой, хлопая себя по карманам , узнав в незнакомце друга своего детства, с которым судьба однажды развела его.

Возвращение

Операция глупости

Ночь. Вокзал был самым оживленным местом в городе. Люди здесь, как всем известно, ждут либо своего поезда, либо часа, в который начнет работать городской транспорт. В любом случае на вокзале всегда царит атмосфера ожидания, которая питает своей энергией людей, нашедших приют в этой измученной толпе, бездомных.

Небольшим оазисом в этой изнуряющей атмосфере было привокзальное кафе. Сюда редко заходили посетители, а всякий вошедший сразу же становился объектом внимания собеседников, сидевших за столиком; один из них торопливо ел жаркое, запивая его томатным соком. На столе лежала газета «Городские новости» с крупным заголовком «Неизвестный пожертвовал внушительную сумму детскому приюту».

– Прошу прощения, как вас зовут? – проговорил посетитель с набитым ртом, не отрываясь от еды.

– Виктор, – представился сидящий напротив, поднося чашку кофе к губам. – Вы торопливо едите. Спешите? Спрсил Виктор.

– Нет, – ответил его собеседник. – Я вообще никогда никуда не спешу. Моя жизнь достаточно размеренна.

– Это все объясняет.

– Что именно? – удивленно спросил собеседник Виктора.

– Вы торопливо едите, а значит, медленно живете.

– Объясните.

– В вашей жизни мало событий, – начал Виктор. – Вы стараетесь оградить себя от ее ярких проявлений, которые стоит смаковать полноценно, вкушая как пищу души. Торопливо вкушая пищу, вы не чувствуете ее вкуса, торопитесь жить, насыщаясь яркими событиями. Сама жизнь нечто иное, как эмоциональное насыщение, а ваша трапеза – незаменимая составляющая общего процесса. Гармонично сочетая эмоции, полученные во время приема пищи с эмоциями, которыми мы насыщаемся в калейдоскопе событий, мы придаем нашей жизни осмысленность.

– Логично, – заметил собеседник Виктора.

– Всякий закон жизни логичен.

– А как же быть с действиями, которые не поддаются логике? – с улыбкой спросил собеседник Виктора. – Однажды я совершил нечестный поступок. Возвращаясь домой из командировки, я ехал в купе с женщиной. Образ ее преследует меня по сей день. Она была обворожительна. Поначалу мы приятно проводили время, рассуждая о жизни и лишь случайно соприкасаясь руками. Я предложил выпить – она согласилась. Осмелев после этого, я решился и поцеловал ее. Она ответила мне взаимностью. Всю ночь мы предавались любви, пока не утомились в жарких объятиях друг друга. Затем, немного перекусив, мы уснули. Разбудил нас стук в дверь в купе. Проводник сообщил, что до ее станции осталось пятнадцать минут. Второпях мы собрали ее вещи. Я помог ей вынести багаж, проводил ее до такси, вернулся в купе и обнаружил там оставленную ею впопыхах сумку. Любопытство раздирало меня изнутри – я открыл сумочку и обомлел. В ней лежали деньги и золотые украшения. Совесть мне говорила, что еще не поздно вернуть ей пропажу. Но мой другой внутренний голос, ранее не знакомый мне, говорил, что это мой шанс. Я не мог его ослушаться. Пришлось смириться. Да, я осознавал всю низость своего поступка и многое отдал бы за то, чтобы все вернуть. Уверяю вас, подобное не в моих привычках и противоречит моей морали.

– Вы совершили этот поступок не осознано, только потому, что не были готовы к яркому событию, вскружившему вашу голову. Это последствия вашего размеренного образа жизни. У всего происходящего в жизни есть причина, порождающая следствие. Ваша встреча была предопределена, а поступок стал судьбоносным. Вы говорили, что предавались любви. Вы уверены в этом? Может быть, вы путаете великое чувство любви с плотским удовольствием?

Немного помедлив, собеседник Виктора ответил:

– Я уверен в том, что это была любовь.

Виктор отпил остывший кофе и продолжил:

– Ну, тогда ждите. Скоро любовь вернется в вашу жизнь. Вы увидите, насколько она чудотворна. Светом своим, озаряя все сущее, она проявляет скрытое в лабиринтах судьбы, подчиняя себе непокорных, гордых, сильных и слабых. Всех, кого она одарила своей милостью. Ваш день рождения станет возобновлением новой и чистой любви, которая изменит и благословит вашу жизнь.