Текст книги "Молитва"

«Говорят, что посмертно…»

Перевод Я. Козловского

 
Говорят, что посмертно
Тела наши станут землею.
Я поверить готов
В немудреною эту молву.
Пусть я стану частицей
Земли, отвоеванной с бою,
Той земли, на которой
Сейчас я всем сердцем живу.
 

«Моей земли не умирают люди…»

Перевод Я. Козловского

 
Моей земли не умирают люди,
Пусть даже бой, —
Я наш закон пою:
Родится мальчик, и носить он будет
Живое имя павшего в бою.
 
 
А если дом испепелен пожаром,
Мы строим новый.
Заходи к нам, друг!
Так дуб столетний не бывает старым —
Шумит ветвями поросль вокруг.
 

«Когда мы шли в далекие края…»

Перевод Н. Гребнева

 
Когда мы шли в далекие края,
«Куда?» – не задавал вопросов я.
Я спрашивал: «Когда назад вернемся?» —
Там оставалась родина моя.
 

Кровь и слезы

Перевод Н. Гребнева

 
Из раны кровь стекает струйкой длинной,
По ни слезинки…
Есть у нас закон:
Дороже крови
слезы для мужчины.
А иначе —
какой мужчина он?
 

«Всему я на свете…»

Перевод Н. Гребнева

 
Всему я на свете
Люблю свою меру:
И утру, и полдню,
И сумеркам серым,
И снам, и покою,
И песням старинным,
И даже траве
В наших горных долинах.
 
 
Но только в одном
Не хочу я предела:
В бурлящем кипенье любимого дела.
Хочу я прожить плодотворно и много
Не ради того, чтоб бродить по дорогам
И греться под солнцем родимого края,
И даже не ради тебя,
Дорогая.
 
 
И где б я ни жил,
Моя песня стремится
К родимым аулам,
К любимой столице…
Как в песне без жизни – ни слов, ни мотива,
Так в жизни нет жизни без песни правдивой.
 

У Цумадинской реки

Перевод Я. Козловского

 
Окутались сумраком дали,
Бегут по реке огоньки.
Мы тихо коней расседлали
И сели на берег реки.
 
 
А ночь приближалась все ближе,
Таинственных звуков полна.
Сады и аульские крыши
Во тьму погрузила она.
 
 
Звезда за звездою летела…
Заснуть бы, да только невмочь.
Вдруг девушка рядом запела,
И песни наполнили ночь.
 
 
О, как они нежно звучали,
От первой строки до конца!
О, сколько в них было печали,
О, как в них любили сердца!
 
 
И молча у горной речушки
Старик, поседевший давно,
Нам лил в деревянные кружки
Полночного цвета вино.
 
 
А в песни врывались свирели,
Черешня цвела у окна.
От песни мы все захмелели,
А в кружки смотрелась луна.
 
 
И снились мне черные косы.
И видел я, будто во сне,
Как горец, минуя утесы,
К любимой летит на коне.
 
 
А девушка пела про вьюгу,
Про то, как два красных цветка
Тянулись в долине друг к другу,
Но их разделяла река.
 
 
Про то, как два сердца когда-то
Тянулись друг к другу с весны,
Да были по воле адата
Печальной судьбой сражены.
 
 
Глотали мы каждое слово,
На девушку глядя сквозь тьму.
И счастья, казалось, иного
Не нужно из нас никому.
 
 
А девушка пела и пела…
И я не заметил средь гор,
Как утро рукой своей белой
Зажгло на востоке костер.
 
 
И мы любовались собою
И чем-то гордились,
когда
На конях знакомой тропою
Въезжали в аул Цумада…
 
 
И больно порой мне, ей-богу,
Когда я встречаю людей,
Что выше подняться не могут
Своих обмелевших страстей.
 
 
Но если я вспомню при этом
Ту ночь, что забыть мне нельзя,
Душа озарится рассветом
И боль утихает моя.
 
 
И город становится шире,
И вижу друзей я кругом…
Как много хорошего в мире,
Как много красивого в нем!
 

«Мой старший брат, солдат, а не наиб…»

Перевод Я. Козловского

 
Мой старший брат,
солдат, а не наиб,
В лихом бою над Волгою погиб.
Старуха мать в печали и тоске
Поныне ходит в траурном платке.
 
 
И больно мне и горько оттого,
Что стал я старше брата своего.
 

«Свои стихи читать мне странно…»

Перевод В. Коркина

 
Свои стихи читать мне странно…
Какой я, черт возьми, поэт,
Когда в моей душе Корана
Не просиял нетленный свет?
 
 
Но если будущий историк,
Листая томик мой в тиши,
Отыщет все ж среди риторик
Живое слово – стон души,
 
 
И удивится в ту минуту,
Готов раскрыть ему секрет:
Аллах дарил нам почему-то,
Невеждам, свой волшебный свет.
 
 
Хоть мы и верили, как дети,
Своею «правдою» кичась,
Что нет тебя, Аллах, на свете,
Ты снисходил к нам в страшный час.
 
 
И мы, не ведая, что с нами,
Вдруг обретали, пусть на миг,
Родство живое с небесами
И сквозь личину – божий лик.
 
 
Пред вами, древние поэты,
Склоняюсь я, ничтожный прах:
Вы знали мудрости заветы —
Вам диктовал с небес Аллах.
 

«Мстить прошлому, – круша надгробья?…»

Перевод В. Коркина

 
Мстить прошлому, – круша надгробья?
Отвага эта не по мне.
На жизнь гляжу не исподлобья,
Я верю завтрашней весне.
 
 
Но как из сердца выжечь ярость,
Как выгнать призраки из снов?..
Любить хочу!
Какая малость
Осталась счастья, нежных слов.
 

«Я жив…»

Перевод В. Коркина

 
Я жив.
Зачем я уцелел,
Когда, казалось, невозможно?
Я песню лучшую не спел,
Хоть много пел неосторожно.
 
 
Я жив.
Какая в том нужда?
Лишь громоздил ошибок гору…
Любви вечерняя звезда,
Прощальному откройся взору.
 

Мое пожелание

Перевод Н. Гребнева

 
Город наш присыпает порошей,
Новый год наступает опять…
Я желаю всем людям хорошим
То, что может лишь друг пожелать.
 
 
Я хочу, чтобы звонкий, счастливый,
Всюду слышался смех детворы,
Чтобы девушки были красивы,
Чтобы юноши были мудры.
Я желаю вам друга такого,
Чтоб в тяжелый, нерадостный час
Произнес настоящее слово,
Что спасительным будет для вас.
 
 
Невозможно прожить без печали,
Но хочу я, друзья, пожелать,
Чтобы в радости вы забывали,
Что недавно пришлось горевать.
Чтобы люди с улыбкой встречались,
А прощались грустны и тихи,
Чтобы дети без боли рождались,
Чтобы с болью рождались стихи.
 
 
Если девушка нынешним летом
Обижала тебя, не любя,
Пусть она пожалеет об этом,
Потому что полюбит тебя.
Я хочу пожелать Дагестану
Много новых поэтов больших.
Ничего, что неслышен я стану
Заглушаемый голосом их.
 
 
А тебе, женолюб многогрешный,
Я желаю признанья вины,
Чтоб просил целый год безуспешно
Ты прощенья у первой жены.
А с тобою что делать, не знаю,
Говорун, ты меня извини:
Я желаю, чтоб немочь зубная
Нас спасла от твоей болтовни.
 
 
Я желаю еще, как ни странно,
Чтобы гости стучались к тому,
Кто, забыв про закон Дагестана,
Скуповат и не рад никому.
Я хочу, чтобы песни звучали,
Чтоб вином наполнялся бокал,
Чтоб друг другу вы все пожелали
То, что я вам сейчас пожелал.
 

Стихи о времени

Перевод Н. Гребнева

1.

 
Летит по бездорожью, по дороге,
Минуя рубежи веков и стран,
Скакун неукротимый, быстроногий,
И нет на нем узды и нет стремян.
 
 
Ему, как дорогому гостю: «Здравствуй», —
Мы говорим с улыбкой на губах,
Себя вопросом мучая не часто:
«Он или мы, кто у кого в гостях?»
 
 
Летит скакун, под ним земля трясется,
Вокруг роняет пену конь шальной.
И белый след от пены остается —
Его мы называем сединой.
 
 
Летит пустыней он, дорогой людной,
Он сбрасывает всадника и кладь.
Он скачет прочь – за ним угнаться трудно,
Навстречу скачет – не легко поймать.
 
 
Мой друг, нельзя нам жить неторопливо,
Свободных дней у нас в запасе нет…
Летит скакун! Схвати его за гриву,
Вскочи ему, упрямцу, на хребет.
 

2.

 
Годы детства мои,
как я вас не ценил;
Я мечтал, чтоб вы были короче.
Годы детства мои,
как я вас торопил;
Я спешил, вы спешили не очень.
 
 
Время, взяв меня за руку, в юность ввело.
И тогда лишь, начав торопиться,
Закрутило, пошло. И теперь, как назло,
Надо мной пролетает, как птица.
 
 
Сколько прожито мной?
Тридцать дней? Тридцать лет?
Или тридцать часов? Я не знаю.
Время, стой! Для чего ты торопишь рассвет
И свидания час обрываешь?
 
 
До чего ж твой характер на мой не похож!
«Не спеши!» – заклинаю тебя я.
Я когда-то тебя не ценил ни на грош,
Дни свои, как полушки, швыряя.
 
 
Ты спешишь. На деревьях желтеет листва,
Хлещут ливни, мутнеют потоки.
И неделю смололи твои жернова:
Я неделю писал эти строки.
 
 
Слушай, чертова мельница, короток путь,
Что дано совершить человеку,
Поломать тебя, ось твою, что ли, погнуть,
Перекрыть бесноватую реку?
 
 
Не прощая бесцельно прожитого дня,
Ось вращается, время несется, звеня,
С каждым днем все быстрее, быстрее…
Ход часов мы мечтаем замедлить, старея,
Дети время торопят, его не ценя.
 

3.

 
Сначала время благосклонно к нам
И вместе с молодостью в изобилье
Рукам дарует силу, свет – глазам,
Уму дает мечту и сердцу – крылья.
 
 
Оно нам зажигает свет зари,
В весеннем небе зажигает звезды
И каждому из нас твердит:
«Твори!
Дерзай, лети, ты для полета создан!»
 
 
И мы творим, летим, но время вдруг
То, что дало, казалось, безвозвратно,
Как скаредный и вероломный друг,
Все начинает брать у нас обратно.
 
 
Все отнимает время, как назло,
Все, чем горды мы были, – силу, память.
Берет у нас кинжал, берет седло
И гасит звездный свет перед глазами.
 
 
И мы детьми становимся опять,
Лишенные всего того, что было,
И ничего не можем удержать
Мы пальцами, теряющими силу.
 
 
Любимая, поток бегущих дней
Все заберет, и спорить с ним напрасно.
Ему не тронуть лишь любви моей:
Ни сам я, ни года над ней не властны.
 

4.

 
Сегодня поздно я пришел домой,
Все отдыхает, все давно умолкло:
И лампочка, и стол рабочий мой,
И мудрые тома на книжных полках.
 
 
Лишь в тишине, пронизывая мрак,
Пульсирует чуть слышное «тик-так».
«Тик-так, тик-так» – мелодия проста,
По жизни с ней уносится частица.
«Тик-так» – и перевернута страница
Той книги, что не очень уж толста.
 
 
Не спит, не спит суровый счетовод,
Пусть даже сон давно царит над всеми.
«Тик-так, тик-так» – неспешен этот ход!
«Тик-так» – как быстро пролетает время!
 
 
Часы идут,
и тикают, и бьют…
Что сделал ты, прислушиваясь к бою?
Или пришлось вести им счет минут,
Бессмысленно растраченных тобою?!
 

«Все, что в нас хорошего бывает…»

Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой

 
Все, что в нас хорошего бывает,
Молодостью люди называют.
Пыл души, непримиримость в спорах,
Говорят, пройдут, и очень скоро.
Говорят, когда я старше буду,
Я горячность юности забуду,
От тревог и от дорог устану,
Говорят, я равнодушным стану.
Сделаюсь спокойным и солидным,
Безразличным к славе и к обидам,
Буду звать гостей на чашку чая,
От друзей врагов не отличая…
Если правда может так случиться —
Лучше мне сегодня ж оступиться,
Лучше мне такого не дождаться —
Нынче ж в пропасть со скалы сорваться!
 

Раздумье

Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой

 
С сухих ветвей, охваченных огнем,
Как искры, листья рвет осенний холод,
И календарь худеет с каждым днем,
Как человек, узнавший долгий голод.
 
 
Я толпы гор оставил позади,
Я видел травы севера и юга,
Печаль и радость нес в своей груди,
Знал ненависть врага и нежность друга,
 
 
А вот вопроса все не разрешу:
Какую плоть я прячу под рубахой?
Какую душу я в себе ношу
И голову какую под папахой?..
 
 
Как мне найти единственный ответ:
Кто я такой?
Зачем пришел на свет?
Земля моя, любимая навек,
Ответь мне ты:
Какой я человек?
Не тень ли я, ползущая ползком,
Не след ли, заметаемый песком?
Не лист ли я, летящий в сентябре?
Не камень ли замшелый во дворе?
Не дождь ли я, заладивший с утра,
Тогда, когда нужна была жара?
Иль долгий зной в немыслимую сушь,
Когда желтеют в жажде ветки груш?
Я – ранний снег иль поздняя весна,
Бесплодных скал пустая крутизна
Иль бесполезный, пустозвонный ветер?..
А вдруг я – не отрада, не беда,
И от меня ни пользы, ни вреда?
А вдруг я вовсе зря живу на свете?..
 
 
Расулом
Мой отец меня нарек,
Что по-арабски представитель значит…
Чей представитель я?..
С каких дорог
И для чего мой путь по свету начат?
 
 
Давным-давно средь горной тишины
Худой мальчишка рос под этой кожей.
Запруды строил, закатав штаны,
И криком эхо гулкое тревожил,
На улицах Цада пугал собак,
Ловил в пшенице жаворонков малых,
Курил сухое сено, как табак,
И голубей гонял в пустынных скалах.
Вертлявую юлу хлестал кнутом,
Надоедая матери порядком,
И, если гости приезжали в дом,
Он подстригал коням хвосты украдкой…
 
 
Я без улыбки вспомнить не могу,
Как мама по ногам меня стегала,
Когда я слишком близко к очагу,
Грозя кастрюлям, подбегал, бывало.
 
 
Когда же после будней тишины
Вовсю шумел базарный день в ауле,
Я целился камнями в кувшины,
Что к нам балкарец привозил на муле.
 
 
Был маленьким тогда, веселым я,
По крышам прыгал легче воробья,
И над людскими страхами смеялся,
И… лишь ночного кладбища боялся.
 
 
Упрямым был, как маленький осел,
И не любил в грехах своих виниться,
С босой ватагой я знакомство вел,
Играл в копейки, верил в небылицы…
 
 
…Не здесь ли начиналась жизнь моя?
Не эти ль дни ее истоком были?..
Рассветов первых не припомню я:
Сияло солнце или тучи плыли?..
 
 
…Осенний запах горьких горных трав!..
Ну а потом – кто был под этой кожей?..
Я вижу, как, насилу утром встав,
Лениво книжки запихнув в рукав,
Шел в школу мальчик,
На меня похожий.
А дальше, дальше?..
 
 
Вот он, этот день:
Волнуясь, я стою на плоской крыше
И, шапку лихо сдвинув набекрень,
Стихи читаю армии мальчишек.
 
 
Стихи, стихи! Я душу в вас вложил,
Я вас судил всех прочих судей строже!..
Свою я песню первую сложил
Средь голых скал, на бычьей шкуре лежа.
 
 
Огромный мир сверкал передо мной,
Зеленый, красный, голубой и рыжий,
То застывал под снежной пеленой,
То падал абрикосами на крыши.
 
 
Глотал я дни…
Чем больше их глотал,
Тем больше тосковал об их утрате.
Я рос, и чем быстрее вырастал,
Тем больше горя довелось узнать мне.
 
 
Я помню – раскололись небеса,
И поле хлеба стало полем брани,
Пожар над белым светом занялся,
Дымилась кровь земли в горячей ране…
 
 
Потом – июньский день в Махачкале
Душил меня безвыходной тоскою,
А карандаш отцовский на столе
Застыл над неостывшею строкою…
 
 
Шли годы.
Мчался дней жужжащий рой
В обычной смене радостей и бедствий.
Осталось за цадинскою горой
Под звон пандура пляшущее детство.
 
 
Острей я видел мир в разгаре дня,
Но он мне нес горчайшую утрату,
Когда жестоко обманул меня
Мой старый друг, кому я верил свято.
 
 
И вот двухцветной стала голова, —
Стучат года в неутомимом ритме,
Но каждый новый день, взойдя едва,
«Еще ты только мальчик!» —
Говорит мне.
 
 
«Еще ты только мальчик!» – говорят
Мне звезды, что за окнами горят.
 
 
Так кто же я?
Орел или птенец?
Муж иль ребенок?
Зрячий иль слепец?..
 
 
Сменялись дни…
И каждый новый нес
Открытия, потери и сомненья.
Пройти мне земли разные пришлось,
Распутывать дорог переплетенья.
 
 
Чем дальше шел я, тем сильней в пути
Меня вопросов толпы осаждали,
Чем больше я хотел ответ найти,
Тем меньше строк в душе они рождали…
 
 
Я на страницу чистую гляжу,
Ищу ответа – и не нахожу…
Прошу тебя, скажи мне, мой народ,
Кто я такой?
Поэт иль рифмоплет?
 
 
Скажи, народ мой, правды не тая,
В моих стихах жива ль душа твоя?
И гордость горцев мудрых и простых
Проникла ль в существо живое их?
 
 
И смог ли я прибавить на веку
К твоим твореньям хоть одну строку?
Иль вспаханное поле я пашу?
Иль на снегу каракули пишу?
Седлаю ли, слепой, средь бела дня
Оседланного без меня коня?
Иль на глазах у дремлющих вершин
Лью воду в переполненный кувшин?..
 
 
На свете очень много песен есть,
Певцов же можешь ты по пальцам счесть!
Скажи, народ мой, я – твой кровный сын?
Отцовских не позорю ли седин?
Не зря ли имя выбрал мне отец —
Так чей я представитель наконец?!
 
 
Скажи мне, честно ль я тебе служу
Или слежу, куда подует ветер?
Не под чужую ли зурну пляшу?
Достойно ли живу на этом свете?
 
 
Родной народ, по совести ответь:
Работник твой я или лежебока?!
Что суждено мне – тлеть или гореть?
По смерти жить или пропасть до срока?
 
 
Кто я такой? И для чего рожден?
Большим иль малым сердцем награжден?
Зачем оно стучится под рубахой
И голова седеет под папахой?
 
 
Не все понятно мне в моей судьбе,
О мой народ, и добрый и суровый, —
Одно я знаю твердо – что тебе
Я не солгал ни помыслом, ни словом!
 
 
Так научи же, научи меня.
Как мне идти дорогой жизни длинной,
Дай мне частицу твоего огня,
Чтоб смог я стать отца достойным сыном!
Уходят дни…
Но, хоть я взрослым стал,
Себя ребенком чувствую порою,
Как мальчик, я неопытен и мал
И без тебя беспомощен, не скрою.
 
 
Народ, в беде мне руку протяни,
А коль зазнаюсь, надери мне уши,
Коль вкривь пойду, окликни и верни
И пристыди, коль стану бить баклуши.
Не в меру заспешу – верни назад
И подгони – коль на пути отстану…
Ты – это все, чем в мире я богат,
Шагать с тобою в ногу не устану.
 
 
Сейчас в окне моем встает рассвет —
Проснулись люди, мир бессмертьем дышит.
И я хочу, как в пору детских лет,
Узнать травинки каждой вкус и цвет,
Биенье сердца каждого услышать.
 
 
Земля прекрасна, и широк мой путь,
И я мечтаю, как о высшем счастье,
Чтоб был и я, земля, хоть чем-нибудь
К великой красоте твоей причастен!
 
 
Чтоб без стыда сказал народ родной:
«Расул, мой сын,
Ты представитель мой!»
 

Молитва

Молю, Всевышний: рассеки мне грудь

Перевод Я. Козловского

 
Молю, Всевышний: рассеки мне грудь,
Чтобы душа очистилась от скверны.
Бывали, и за то не обессудь,
Слова мои порою легковерны.
 
 
Не облачный, земной мне выпал путь,
Я предавался мыслям греховодным,
К тому же я считал себя свободным,
А может, вовсе не в свободе суть?
 
 
Слыхал, что в бездну адского огня
Отправил ты, не послабляя рока,
Певцов любви, что были до меня
Во всех пределах твоего пророка.
 
 
Но каяться ли в том, что пил вино,
Что всласть делил я с женщинами ложе?
А если б и покаялся – ты, Боже,
Поверить мне не смог бы все равно.
 
 
Но заклинаю, праведный судья,
В том моего не усмотри порока,
Что хадж любви, как мусульманин, я
Держал не только к женщинам Востока.
 
 
Ты мне другие отпусти грехи:
Обиду, нанесенную в гордыне,
И дружбу с подлецом, и те стихи,
Которые я не написал бы ныне.
 
 
Признаюсь по житейской простоте:
Меня в мечети люди не видали.
Где жил я, боже, ангелы и те
Святыми оказались бы едва ли.
 
 
Несу в душе я не один изъян,
Но верь на слово мне – я не безбожник.
И душу досмотри ты, как таможник,
Что заглянул для вида в чемодан.
 

«Приснилось мне, что умер я…»

Перевод Я. Козловского

 
Приснилось мне, что умер я.
Ладонь на грудь кладу с тоскою
И чувствую, что у меня
Гнездо пустое под рукою.
 
 
Куда ж девалась птица та,
Что обливалась кровью жарко?
Хочу кричать, что жизни жалко,
И не могу разжать уста.
 
 
Я мертв.
Я холоден как лед,
А рядом с гор летят потоки,
Осенний полдень слезы льет,
И у листвы в слезинках щеки.
 
 
Печаль мне видится в очах:
Друзья, идти стараясь в ногу,
Меня в последнюю дорогу
Несут, сутулясь, на плечах.
 
 
У злого сна на поводу,
Я, к смерти собственной в придачу,
За гробом медленно бреду
Как провожающий – и плачу.
 
 
Я плачу, словно наяву,
Но в первый раз я слез не прячу.
О жизни ли ушедшей плачу
Иль оттого, что я живу?
 

«И люблю малиновый рассвет я…»

Перевод Я. Козловского

 
И люблю малиновый рассвет я,
И люблю молитвенный закат,
И люблю медовый первоцвет я,
И люблю багровый листопад.
 
 
И люблю не дома, а на воле,
В чистом поле, на хмельной траве,
Задремать и пролежать, доколе
Не склонится месяц к голове.
 
 
Без зурны могу и без чунгура
Наслаждаться музыкою я,
Иначе так часто ни к чему бы
Приходить мне на берег ручья.
 
 
Я без крова обошелся б даже,
Мне не надо в жизни ничего.
Только б горы, скалы их и кряжи
Были возле сердца моего.
 
 
Я еще, наверное, не раз их
Обойду, взбираясь на хребты.
Сколько здесь непотускневших красок,
Сколько первозданной чистоты.
 
 
Как форель, родник на горном склоне
В крапинках багряных поутру.
Чтоб умыться – в теплые ладони
Серебро студеное беру.
 
 
И люблю я шум на дне расселин,
Туров, запрокинувших рога,
Сквозь скалу пробившуюся зелень
И тысячелетние снега.
 
 
И еще боготворю деревья,
Их доверьем детским дорожу.
В лес вхожу как будто к другу в дверь я,
Как по царству, по лесу брожу.
 
 
Вижу я цветы долины горской.
Их чуть свет пригубили шмели.
Сердцем поклоняюсь каждой горстке
Дорогой мне сызмальства земли.
 
 
На колени у речной излуки,
Будто бы паломник, становлюсь.
И хоть к небу простираю руки,
Я земле возлюбленной молюсь.
 

Кинжал

Перевод Н. Гребнева

 
Со стены я снимаю старинный кинжал
И сжимаю в руке неумело…
Я ни разу на пояс тебя не цеплял,
Чтобы мчаться на бранное дело.
 
 
Я, быть может, порой твой тревожу покой,
Пыль со стали стирая холстиной.
Что ж до крови, то крови не то что людской, —
Ты ни птичьей не знал, ни звериной.
 
 
Ты висишь как безделка, а я до сих пор,
Слыша тихий, но явственный голос,
То на палец попробую, как ты остер,
То попробую, режешь ли волос.
 
 
Жизнь дала мне оружье. Оружье мое
Мир несет и с тобою не схоже,
Почему же я глажу твое острие,
Сталь точу, вынимая из ножен?
 
 
Почему же тебя берегу и берег
Я, отпетый добряк-стихотворец?..
Почему?..
Мне ответил кинжал, если б мог:
«Потому, что ты все-таки горец!»
 

Время

Перевод Я. Козловского

 
Время скалы покрыло морщинами,
Ранит горы, летя как поток,
Расправляется даже с мужчинами,
Их сгибая в положенный срок.
 
 
Это время – травою зеленою
Опушило заоблачный луг.
Это время – слезинкой соленою
По щеке проползло моей вдруг.
 
 
На цовкринца смотрю:
не сорвется ли?
По канату идти тяжело.
Мне с цовкринскими канатоходцами
Время сходство давно придало.
 
 
Это время – хвостами не лисьими
Заметает следы наших ног,
Но опять над опавшими листьями
Лес весеннее пламя зажег.
 
 
Бьют часы на стене и за стенкою.
Радость,
к сердцу людскому причаль
И дружи с часовою ты стрелкою,
Пусть с секундною дружит печаль.
 

Мой возраст

Перевод Н. Гребнева

 
Как в детстве я завидовал джигитам!
Они скакали, к седлам прикипев,
А ночью пели у окон закрытых,
Лишая сна аульских королев.
 
 
Казались мне важнее всех событий
Их скачки, походившие на бой.
Мальчишка, умолял я: «Погодите!»
Кричал: «Возьмите и меня с собой!»
 
 
Клубилась пыль лихим парням вдогонку,
Беспомощный, в своей большой беде
Казался я обиженным орленком,
До вечера оставленным в гнезде.
 
 
Как часто, глядя вдаль из-под ладони,
Джигитов ждал я до заката дня.
Мелькали месяцы, скакали кони,
Пыль сединой ложилась на меня.
 
 
Коней седлают новые джигиты;
А я, отяжелевший и седой,
Опять кричу вдогонку: «Погодите!»
Прошу: «Возьмите и меня с собой!»
 
 
Не ждут они и, дернув повод крепко,
Вдаль улетают, не простясь со мной,
И остаюсь я на песке, как щепка,
Покинутая легкою волной.
 
 
Мне говорят: «Тебе ль скакать по склонам,
Тебе ль ходить нехоженой тропой?
Почтенный, сединою убеленный,
Грей кости у огня и песни пой!»
 
 
О молодость, ужель была ты гостьей,
И я, чудак, твой проворонил час?
У очага пора ли греть мне кости,
Ужели мой огонь уже погас?
 
 
Нет, я не стал бесчувственным и черствым,
Пусть мне рукою не согнуть подков,
Я запою, и королевам горским
Не дам уснуть до третьих петухов.
 
 
Не все из смертных старятся, поверьте.
Коль человек поэт, то у него
Меж датами рождения и смерти
Нет, кроме молодости, ничего.
 
 
Всем сущим поколениям ровесник,
Поняв давно, что годы – не беда,
Я буду юн, пока слагаю песни,
Забыв про возраст раз и навсегда.