Текст книги "Экскурсия выпускного класса"

15

У дорожного ресторана «Лихтендорф» в районе Шверте красный «транзит» съехал с шоссе. Бросив внимательный взгляд на датчик бензобака, Пахман проехал мимо колонки и остановился у телефонных автоматов.

– Что случилось? – испуганно спросил Грау, вырванный из полудремы внезапной остановкой.

– Нужно позвонить! Дай-ка несколько монет по марке.

Пахман вылез из автомобиля, сделал три-четыре приседания, вращая руками – от долгого сиденья за рулем он устал. Заодно он внимательно огляделся по сторонам. Похоже, никому, кроме него, в данный момент автомат не нужен.

В будке он постарался встать так, чтобы диск не был виден из-за его спины. Услышав свободные гудки, он развернулся, чтоб держать в поле зрения соседнюю кабину и ведущую к ней дорожку.

– Это я. Срочно. В двенадцать в ресторане «Эльх», Пригони чистую машину, ни в коем случае не «БМВ». Что? Чушь! Даже заяц справится с твоей телегой. Должен быть на стоянке перед порнолавкой. Все!

Пахман не стал вешать трубку, только быстро нажал на рычаг и тут же бросил следующую монету.

Уже после второго гудка ему ответил знакомый женский голос:

– Контора адвоката доктора Шустера. Здравствуйте.

– Добрый день. Экспедиционная контора Мюллера. Соедините меня, пожалуйста, с доктором Шустером!

– Минутку, пожалуйста…

Небольшая пауза, и вот уже Шустер на проводе.

– Экспедиционная контора Мюллера, господин доктор.

– Здравствуйте…

– Только что со мной связался водитель, который перевозит вашу мебель. К сожалению, он попал в аварию.

– Надеюсь, он здоров, – тон был ледяным.

– Почти. Но маленькая ваша витрина разбита, большая повреждена. Необходим срочный ремонт.

Секунду царило молчание.

Затем мужчина на другом конце провода вежливо, но подчеркнуто холодно спросил:

– Не могли бы вы сегодня вечером заглянуть ко мне в контору? Скажем, в половине седьмого? Вас устраивает?

Вопрос был чисто риторическим – Пахман все равно не посмел бы сказать «нет».

– Прекрасно. И подготовьте товар к транспортировке. До свидания.

Человек со шрамом вытер лоб, покрывшийся бусинками холодного пота, еще раз подозрительно огляделся по сторонам. Потом извлек из внутреннего кармана кожаной куртки маленькую записную книжку, открыл ее на букву «Б» и набрал четырехзначный номер в Кеттвиге.

– Рурский филиал редакции «Бильд», добрый день.

– Главного редактора, пожалуйста.

– К сожалению, господин Беккер сейчас в…

– Слушай, куколка! – оборвал Пахман секретаршу. В его голосе вновь появились резкие, металлические нотки. – Если не хочешь, чтоб тебя вышвырнули, переключай. И поживее!

Это подействовало. Через три-четыре секунды в трубке раздался многоголосый шум. Должно быть, и в самом деле сейчас заседала редколлегия. Фамилию человека на другом конце провода он не разобрал. Но это было уже неважно.

– Слушайте внимательно, – провозгласил он. – Повторять не буду.

– Кто говорит?…

– Слушайте, не задавая вопросов. Пароль Лихтенбуш. И чтоб вы не сомневались, что это были мы – двое убито в караульной будке, один с тремя пулями в груди остался лежать перед нею.

Шум голосов в трубке смолк. Должно быть, редактор подключил говорящее устройство, чтоб все коллеги могли услышать сенсацию.

– Говорит отряд «Ротер штерн». Лихтенбуш был только началом. Мы отомстим за наших убитых товарищей! Вы еще вспомните тюрьму в Штаммгейме! Вспомните Андреаса и Ульрику! За нами победа в войне народа! Все.

16

«Зост, Арнсберг, Мёнезее – 500 м».

Огромный пассажирский автобус сбавил скорость. Вспыхнули тормозные фары, водитель направил четырнадцатитонную махину из стали, жести и стекла в узкий правый поворот, выводивший на федеральное шоссе номер 229.

– А, черт!

Рычаг ручного тормоза дернулся так сильно, что все невольно вскочили с мест. Перед автобусом виднелся хвост колонны, шесть-восемь автомашин, дальше, уже на самом шоссе, дорогу перекрывали полицейские автомобили. Кругом суетились люди в форме.

– Смотри-ка, целое полицейское стадо! – крикнул Оливер Клокке на весь автобус, вызвав общий смех.

Но улыбка застыла на лице у Ренаты, когда она присмотрелась внимательнее.

Шестеро полицейских в мокрой от дождя полевой форме стояли у выезда на шоссе и проверяли транспорт, идущий из Дортмунда, шестеро других перекрыли расположенный рядом выезд на Липпштадт и Падерборн. На боковых полосах с каждой стороны расположились еще по два полицейских с висевшими на шее в полной боевой готовности автоматами – огневое прикрытие для тех, на проезжей части.

Против выезда на автостраду, на западной стороне шоссе стояли еще десять-двенадцать вооруженных полицейских, внимательно наблюдая за ходом проверки. И по всем направлениям движения на боковых полосах разместились бело-зеленые патрульные «форды», в каждом по два человека. Небольшой дымок из глушителей свидетельствовал, что машины готовы немедленно сорваться с места.

Проверка, как оказалось, шла быстро, почти что небрежно, машины двигались безостановочно. Микроавтобус «фольксваген», старый драндулет в две лошадиные силы, получил разрешение двигаться дальше, стоило полицейским бросить быстрый взгляд на пассажиров. Зато ехавшим в темно-зеленом «БМВ» пришлось выйти. Трое проверяли документы, трое других обошли автомобиль и особенно внимательно осмотрели правое крыло. Затем пассажирам – двум женщинам и мужчине – разрешено было сесть в автомашину. Им всем было по меньшей мере за шестьдесят.

– Все наверняка из-за тех красных свиней, что стреляли на границе! – высказал предположение Карстен Кайзер.

Олаф тоже подал голос.

– А посмотри на стрелков! Добротная немецкая работа. Автоматы «Хеклер и Кох». За десять секунд могли бы сделать сто выстрелов, если б существовали такие обоймы.

Илмаз сказал вполголоса, но так, чтобы все могли слышать:

– Ему по ночам снится, будто он марширует с такой игрушкой на плацу!

Раздался смех, но тут же оборвался, когда Олаф язвительно крикнул:

– Нет, лучше я прикончу из этой игрушки дюжину пришлых азиатов!

Воцарилась мертвая тишина.

Рената вздрогнула, сильно побледнела. Взгляд ее заметался между Олафом и Вейеном. Господин учитель обязан был сейчас вмешаться!

Но прежде чем у роскошного Траугота завертелись в мозгу шестеренки, в спор включилась Стефания. Ее голос звучал скорее удивленно и совсем не высокомерно, когда она громко и ясно произнесла:

– Ты и сам наполовину пришлый!

– Что? – Олаф подскочил к ней, сжав кулаки. – Я?

С большим трудом Карстену удалось удержать обуреваемого гневом поклонника Шальке. Драки ему совсем не хотелось, для него это было бы слишком уж по-пролетарски.

– Конечно ты!

Испугать Стефанию было не так просто.

– Ведь в прошлом месяце твои старики отмечали серебряную свадьбу. Извещение в газете читал чуть не весь Хаттинген. И там была девичья фамилия твоей матери. Орщиковская! Эдельтраут Мария Грау, урожденная Орщиковская!

Стефи нарочно сделала паузу, голос ее продолжал звенеть в воздухе, она выпрямилась как свечка и только потом нанесла окончательный удар, еще раз со вкусом произнеся по слогам:

– Ор-щи-ков-ская! Древний польский род! Восемьдесят лет назад переселились в Германию, так же, как сегодня турки. «Нет читать, нет писать, нет по-немецки». Так что если ты собрался уничтожить всех пришлых, начни со своей матери!

17

Грау был на пределе.

Все чаще посматривал он на часы или затравленно выглядывал в окошко. Страх постепенно переходил у него в панику.

На полпути между Унной и Зостом он сорвался. «Форд» сильно тряхнуло на колдобине. В тот же миг белая стрелка, показывающая наличие бензина, пришла в движение. Рывком соскочила она далеко влево, на квадратное красное поле.

Бензобак был почти пуст.

– Смотри! Вот! – крикнул Грау.

Пахман непроизвольно дал газ. И пока он спешно изучал в зеркале обстановку сзади, красный «форд» рванул вперед. Прямо перед носом у него вырос задний борт грузовика. С проклятием Пахман нажал на тормоз, «форд» занесло.

– Что там случилось? – спросил он.

– Бензин! – выдавил Грау, показывая на стрелку.

Пахман перевел дух. Затем широко размахнулся и обратной стороной ладони ударил Грау по лицу.

– Возьми себя в руки, Буби! Еще одна такая глупость, и я сверну тебе шею!

Грау всхлипнул.

Чуть позже показался указатель, бензоколонка была совсем близко.

– Объясни дедушке, что ему лучше вести себя смирно! – приказал Пахман.

Светловолосый достал из углубления для перчаток пистолет, отчетливо щелкнул затвором и ткнул маляру в зубы.

– Слушай, мастер. Если на заправке издашь хоть один звук, он будет для тебя последним!

Шойбнер с трудом приподнял голову и попробовал изобразить кивок.

– Что он говорит? – спросил Пахман.

– Ничего. Просто тупо пялит глаза!

– Что он делает? – с тревогой спросил Пахман.

– Тупо пялит глаза. А что?

От злости Пахман чуть не вывернул руль:

– Выходит, ты не завязал старику глаза?

Грау только кивнул.

Пахман потерял на мгновение дар речи. Потом прошипел:

– Когда тебя делали, старик твой, должно быть, был в стельку пьян.

Пять минут на колонке показались светловолосому вечностью. С небрежным видом, но внутренне весь подобравшись, он облокотился на дверцу машины. Только бы не застонал шеф.

Пахман принес из киоска рядом с колонкой небольшую бутылку «Егермейстера».

– Ну-ка, выпей. Может, это тебя успокоит!

Похоже, водка и в самом деле подействовала. Во всяком случае, Фолькеру заметно получшало. До того самого момента, как у Зоста они попробовали свернуть с главного шоссе.

– А, черт! – прошептал он, вглядываясь вперед. Там сновали люди в коричнево-зеленой форме. На полицейских, скинувших дождевики, заметны были пуленепробиваемые жилеты, у многих на шее висели автоматы.

Грау потянулся за своим «УЗИ».

Но почувствовал, как Пахман положил руку ему на плечо.

– Спокойно. Оставь это барахло внизу. Силой тут не прорвешься. Они превратят тебя в решето.

Пахман сосредоточенно следил за происходившим на перекрестке. Какой-то «фольксваген» и «мерседес» пропущены были одним мановением руки, следовавший за ними «рено», дряхлость которого видна была невооруженным глазом, остановлен.

Оттуда вылезли двое парней и девушка. Парней заставили упереться руками в крышу автомобиля. Пинком полицейский переместил их ноги подальше, так что вся тяжесть тела лежала теперь на руках и никакое сопротивление было невозможно. Двое полицейских обыскивали подозреваемых – под мышками, между ног, за пазухой. Затем внимательно проверены были багажники и кабина, залезли даже под капот двигателя.

– Но зачем они обыскивают «рено»?

Пахман ухмыльнулся.

– Взгляни на волосы этих мальчиков. Длинные космы всегда подозрительны. Внимание, они отъезжают…

Молодым людям разрешили вернуться в машину. «Рено» тронулся, подъехал следующий автомобиль. Короткий взгляд полицейского, взмах руки – путь свободен.

Пахман с невозмутимым видом опустил стекло, положил руку на дверцу. Бросился в глаза перепачканный краской рукав рабочей одежды, самая их надежная маскировка. Небрежно откинувшись назад, человек со шрамом был само добродушие и уверенность.

Настала очередь «транзита».

Подошли двое полицейских.

– Послушай, друг, – громко спросил Пахман одного из них, – до бензоколонки здесь далеко? Еду уже на пределе…

Тот лишь пожал плечами.

– Понятия не имею, мы не отсюда…

Взгляд полицейского задержался на перекрестке, потом он неуверенно показал на юг.

– Если вам на Мёне, то дальше полно деревень. Как-нибудь дотянете!

Пахман довольно кивнул, небрежно отдал честь:

– Спасибо, шеф!

«Транзит» тронулся, свернул налево, миновал стоявшие там грузовики с пополнением – они проскочили

18

Тяжелый туристский автобус трясся уже вдоль Мёнезее. Восточнее Кёрбека по длинному узкому мосту он перебрался на южный берег и покатил вдоль озера в противоположном направлении.

У поворота, круто уводящего вверх к спортивной базе, водитель притормозил. В нерешительности смотрел он на узкую, обсаженную высокими елями дорогу. Уж очень узкой она казалась.

– Спокойно поезжайте дальше! – крикнул Олаф. – Я знаю это место. Там вверху есть где развернуться!

С шипеньем открылись двери. Ренату Краузе и Вейена вынесла наружу толпа напирающих учеников. С криком, смехом, то и дело толкая друг друга, все принялись разбирать багаж, а затем бросились штурмовать стеклянную входную дверь.

Маркус Эгерлунд, верзила в метр восемьдесят девять, самый высокий в классе, оказался первым. Держа в руках чемодан и огромный стереомагнитофон, он плечом толкнул входную дверь. Однако устремиться вверх по лестнице ему помешало неожиданное препятствие.

Перед ним стоял высокий, почти с него ростом худощавый мужчина лет шестидесяти. Редкие, гладко зачесанные назад волосы, слегка впалые щеки, поджатые губы. На нем были серая вязаная куртка, грубошерстные бриджи, серые шерстяные гольфы и лечебные башмаки на деревянной подошве.

– Вы загораживаете дорогу! – заметил Маркус, спиной сдерживая остальных.

– Знаю!

Они взглянули друг на друга в упор. Затем мужчина мягко, но недвусмысленно вытеснил Маркуса обратно во двор, пробился через толпу и отыскал глазами Вейена:

– Вы что, не можете привести в порядок этот сброд?

При слове «сброд» на лице роскошного Траугота появилось страдальческое выражение. Подобная лексика находилась вне его словарного запаса. Чуть позже до него дошло, что говоривший имел в виду его класс. Трау-гот собрался было запротестовать.

– Либо вы немедленно построите группу, как положено, либо тут же отправитесь восвояси. Мы здесь не в какой-нибудь черномазой деревне!

Не обращая больше внимания на Вейена, он направился к автобусу, где водитель как раз запирал багажные отделения.

– Вы читать умеете? – властным голосом спросил он шофера.

– Чуть-чуть, – ответил тот, выпрямляясь, – но если книжка с картинками…

Худощавый даже не улыбнулся:

– Внизу написано – проезд автобусам запрещен. Я не собираюсь каждый год асфальтировать заново площадку. Если в день отъезда вас снова сюда занесет, я заявлю в полицию. Ясно?

– Ну и рожа, – прошептал Оливер Клокке стоявшей рядом с ним Ирис, – вот в ком пропал настоящий фельдфебель!

– Внимание! – снова подал голос худощавый. – Моя фамилия Хольц. Я директор данной туристской базы. Чтоб вам сразу было ясно, здесь царит то, что называется порядком. Вы остаетесь здесь, ждете, пока мы с вашим учителем не распределим вас по комнатам. После этого группами входим в дом. Ставите свои чемоданы и застилаете постели. Потом до обеда комнаты наверху закрываются. Если пойдет дождь, можете собраться в дневном помещении номер три. Во всех остальных случаях место сбора здесь. Все ясно?

– С меня довольно, – заявила Стефания. – Если он будет продолжать в том же духе, у нас будет веселенький отдых.

Хольц повел учителей в дом. Справа, в холле, выходившем окнами на площадку у входа, помещалось нечто вроде конторки, служившей одновременно киоском: рядом с обитой зеленым дверью на зелено'м пластмассовом цоколе размещалась витрина, в которой выставлены были сувениры, почтовые открытки и всевозможные сладости. Три раза в день эта мини-лавка открывалась на полчаса – скромный дополнительный доход, от которого, как правило, никогда не отказываются на турбазах.

Для Вейена пребывание здесь началось с разочарования.

– Парней у вас десять?

Хольц задумался над схемой размещения.

– Скверно. Им остается лишь восьмиместная комната.

Еще раз взглянув на схему, Хольц сказал:

– С другим классом я не смогу разместить двух лишних. Они передерутся. Будет лучше, если вы откажетесь от отдельной комнаты и поселитесь с двумя другими учителями в комнате напротив. Тогда эти двое разместятся в вашей комнате.

– А нельзя поставить еще две кровати в восьмиместную?

– Исключено. Слишком тесно.

На улице Вейен согласно указанию выстроил класс. Когда он сообщил, что двое ребят будут размещены не в общей комнате, а «в другом месте», раздались возгласы негодования.

– Свинство.

– Мы хотим быть все вместе.

– Вот уж точно – здесь дерьмовая лавочка.

– Олаф! Кретин, как ты мог рекомендовать эту конюшню?

В конце концов первым смирился Илмаз:

– Хорошо, приношу себя в жертву. Кто еще?

Молчание. Что у них будет отдельная комната, Вейен сознательно не упомянул.

Когда желающих больше не нашлось, Траугот вызвал итальянца:

– Бруно, пойдешь вместе с ним в тридцать вторую. Понял?

Лицо Бруно выразило все, что угодно, кроме восторга. Он схватил свой чемодан, бросил на Вейена испепеляющий взгляд и, вздохнув, отправился за Илмазом вверх по лестнице.

– Ты только подумай! – воскликнул Илмаз. – Комната на двоих. С видом на озеро! Как тебе это нравится?

Бруно швырнул чемодан в угол, потом сказал, не глядя на турка:

– Я тебя об одном прошу – не приставай ко мне со своими идиотскими разговорами!

19

Эвелин Пфайфер подошла к окну. Ветер по-прежнему гнал серые облака над окрестностями Ахена. Однако не похоже было, что пойдет дождь.

Она закутала свою восьмимесячную дочурку в меховой мешок, потом усадила в спортивную детскую коляску на высоких колесах. А вот пятилетний Эрик упрямо отказывался надеть голубое зимнее пальтишко с нашитыми пингвинами: оно казалось ему слишком жарким. Смирился он только тогда, когда мать выставила на циновку желтые резиновые сапоги. Теперь он по крайней мере мог шлепать по всем лужам, не опасаясь то и дело, что его призовут к порядку.

Женщина одела стеганое пальто в крупную желтую и коричневую клетку, заперла входную дверь, подергала на всякий случай ручку. Лишь через час с лишним ей предстояло кормить маленькую, а потом заняться приготовлением обеда.

Эрик между тем пересек узкую боковую улочку. На плохо заасфальтированной обочине осталось несколько огромных луж. Издав ликующий крик, мальчик прыгнул в самую середину.

– Эрик, пошли!

Эвелин Пфайфер покатила коляску вниз по дороге, ведущей вдоль лугов и зарослей кустарника в Штольберг. Потом она собиралась повернуть налево, в Краут-хаузен, чтобы оттуда вернуться домой по большому кругу.

Эрик обогнал ее, изображая самолет, руки он раскинул в стороны, губами пытался изобразить шум мотора. За последним домом, где начинался луг и сужалась дорога, он пошел на посадку и приземлился точно перед деревянным желобом, возле которого столпилось несколько коров.

Не выпуская сына из поля зрения, мать с коляской медленно шла следом. День начался так же, как многие-многие другие, и скорее всего он так же и закончится. Вид тоже был надоевший. Вечно эти коровы, живые изгороди, одна и та же дорога.

И тут взгляд ее упал на автомобиль.

Он стоял примерно в двадцати метрах от обочины. Светло-голубой «БМВ» с кёльнским номером.

Не спеша подошла она к машине. Никто не сидел за рулем, внутри было пусто. Больше ничего нельзя было рассмотреть сквозь запотевшие стекла.

Теперь и Эрик добрался до автомобиля. Обеими руками он попробовал открыть заднюю дверцу. Когда у него не получилось, побежал назад, чтоб попытаться открыть багажник. Затем пролез между «БМВ» и живой изгородью.

– Оставь, сокровище, это не папина машина!

Эрик послушался. Но уже собираясь бежать, вдруг обнаружил в траве блестящий предмет. Похож на маленькую ракету, у которой отпилили верхушку.

– Эрик! – теперь уже громче позвала мать. Мальчик наклонился, схватил интересный предмет и

быстро сунул в карман. Мать не любила, когда он что-то подбирал на улице, а потом разбрасывал находки по комнате.

Миновав заросли боярышника, Эвелин Пфайфер снова пошла медленнее. Среди лугов, открывавших дальнюю перспективу, она чувствовала себя увереннее.

Потом она услышала вдали голоса.

По лугу бежали несколько мужчин. Они были в зеленых защитных куртках, в руках у них были предметы, издали похожие на подзорные трубы на штативе. Они размахивали руками и что-то кричали друг другу, но слов из-за расстояния разобрать было невозможно.

Эвелин Пфайфер почувствовала себя окончательно успокоенной. Должно быть, кому-то из этих мужчин и принадлежал голубой «БМВ».

20

В то время, как Илмаз и Бруно, молча, но в общем-то мирно застилали каждый свою постель, в большой комнате вспыхнула первая ссора.

Оливер Клокке, как спортсмен превыше всего ценящий свежий воздух, сразу закинул куртку на верхний матрац двухэтажной кровати прямо у окна. Но пока он извлекал привезенные из дома простыни, на ту же кровать взгромоздил чемодан Карстен Кайзер.

– Ты чего, Кайзер? – возмутился Оливер. – Это же моя койка!

– Твоя? Была твоя, да сплыла. Теперь я ее занимаю. Что, по-твоему, я должен дышать вонищей от ваших копыт?

Включился Йорг.

– А может, вы решите это в честной борьбе? Ну, скажем, в пинг-понг.

– Тоже придумал! – Карстен постучал себя пальцем по лбу.

Все засмеялись – против спортивного Оливера у Карстена не было шансов.

Наконец между обоими протиснулся Олаф и швырнул на постель свою сумку.

– Если вы не можете договориться, я охотно займу это место.

Воцарилось угрожающее молчание.

Оливер Клокке внимательно посмотрел на поклонника команды Шальке и принялся закатывать рукава пуловера.

Потом тихо сказал:

– Убери свои грязные тряпки вниз!

Олаф лишь ухмыльнулся.

– Раз…

Олаф уцепился двумя руками за край постели.

– Два… – продолжал считать Оливер, и звенящий голос его не предвещал ничего хорошего.

Олаф присел на корточки, чтоб затем быстро вскочить на верхнюю постель.

– Три!

Длинный Клокке схватил Олафа за шиворот и снова стянул на пол. Другой рукой он швырнул через всю комнату к двери его спортивную сумку. Сумка ударилась об узкий деревянный шкаф и грохнулась на пол.

Олаф вырвался из рук Оливера и бросился за сумкой. Однако ее уже поднял Маркус Эгерлунд, теперь он держал ее у груди, как в баскетболе.

– Раз, два, три, кто поймает мячик?

Четверо, шестеро рук взметнулись вверх. И прежде чем Олаф подбежал, сумка его, описав баллистическую кривую, приземлилась в руках Карстена.

Олаф оставил Маркуса и кинулся к нему. Но Карстен успел бросить сумку дальше, маленькому Енсу Пальмстрёму, а тот, развернувшись, препроводил ее Петеру Хильтгену.

Запыхавшись, Олаф остановился посреди комнаты. Словно на футбольной тренировке – один гоняется за мячом, остальные передают мяч по кругу. Если игра пойдет всерьез, у него не останется шансов.

Рассвирепев, он оглянулся. И тут взгляд его упал на вещи, которые Петер успел разложить у себя на кровати. Олаф выхватил туго набитую красную туалетную сумку, распахнул окно и выбросил ее во двор.

Вновь на мгновение стало тихо. Потом Петер как бы между делом спросил:

– Ну и как, ты принесешь мне мои вещи?

– Я? Поцелуй меня в зад!

– Лучше не надо, – ухмыльнулся Хильтген и не спеша подошел к окну. Он расстегнул молнию на спортивной сумке Олафа и теперь держал ее на весу двумя руками.

– Что тут у нас?

Олаф втянул воздух и приготовился к ответному удару, но тут распахнулась дверь. Все вздрогнули, ожидая Вейена с его нравоучениями. К счастью, это был всего лишь Илмаз, привлеченный шумом.

– Вы что, переставляете мебель?

– Да так, ерунда, – сказал Оливер. – Малыш вон разбушевался.

– Итак, – повторил Петер свой вопрос, – ты пойдешь?

Олаф молча покачал головой. Петер стал медленно наклонять сумку. Широко расстегнутая молния оказалась сначала сбоку, потом переместилась вниз.

Из туго набитой сумки вывалилась пара кроссовок, потом несколько рубашек и туалетная сумка, наконец все остальное сразу. Петер потряс сумку еще раз, так что вниз полетело содержимое боковых карманов: ручки, карандаш, книги, походный нож. Это было уже слишком. Олаф готов был с криком броситься на Петера, но Оливер и Карстен удержали его. Он в бешенстве обернулся, но тут еще двое схватили его за руки.

– Свиньи! – заорал Олаф. – Отпустите меня! Я из вас котлету сделаю!

Вновь распахнулась дверь.

В проеме стоял директор. Водянистые его глаза быстро обшарили помещение. Оливер заметил, что на Олафе они задержались чуть дольше других, но, возможно, ему показалось. Наконец взгляд его упал на Илмаза, стоявшего ближе всех к двери.

– Что тут такое? – осведомился Хольц. – Турецкий базар или что-то в этом роде?

Илмаз пожал плечами, ища что бы ответить. Жаль, что нет Стефи, она бы за словом в карман не полезла.

– Не похоже, – возразил наконец Йорг Фетчер. – Скорее день всегерманского единства или нечто в том же духе.

Раздались смешки, но под ледяным взглядом директора тут же оборвались.

– У вас три минуты, – отчеканил Хольц, не повышая голоса. – Если и после этого здесь будет черномазый бардак, можете укладывать вещи. И ты тоже, Олаф! Ясно?

У одиннадцати девушек распределение по комнатам протекало более мирно. Услышав от Ренаты, что им выделены две восьмиместные комнаты, они тут же разделились на две почти одинаковые группки. В одной оказались Биргит, Беа и еще четыре «модные куклы», как их называла Стефания. Они постоянно демонстрировали – в зависимости от родительского кошелька и собственного вкуса – новейший шик, рекомендованный журналом «Бригита», или щеголяли бабушкиными платьями из журналов «Браво» и «Карштадт», обливая презрением тех, у кого были только джинсы и куртка. Ирис, Стефи, Сабина, Андреа и Линда сознательно держались от них в стороне.

Стефи и ее компания заняли на женской половине чердачную комнатушку.

Им понадобилось десять минут, чтобы застелить постели, протереть полки в шкафах и устроиться. Линда тут же укрепила плакат с Родом Стюартом в изголовье, Ирис усадила потертого игрушечного медвежонка на подушку, Сабина прикрыла белой скатеркой поцарапанную, выщербленную поверхность колченогого столика.

– А что теперь? – спросила Стефи.

– Пойдем поищем кафе! – предложила Линда.

– Сыграем в пинг-понг! – высказалась Андреа.

– Посмотрим, что делают мужчины, – внесла предложение Ирис, поддержанная энергичным кивком Сабины.

Девушки сбежали на первый этаж, через открытое раздаточное окно в столовой заглянули с любопытством в кухню, где все блестело.

В глубине две женщины мелко резали огурцы, впереди, прямо у окошка, возился с огромной кофеваркой парень лет двадцати.

– Дамы, вы только взгляните! – воскликнула Андреа, показав на длинноволосого. – Самый красивый мужчина на Мёнезее.

Пять девичьих голов просунулись в окошко и принялись разглядывать парня, невозмутимо заливавшего огромное количество воды в бак кофеварки.

– Ты посмотри, Андреа, – хихикнула Линда, – натуральные локоны. Таких теперь не найдешь ни в одном магазине!

– Слишком уж стар! – запривередничала Андреа. – Он мне в отцы годится. И вообще неженки нынче не в моде!

Теперь уже ухмыльнулся несостоявшийся «отец». Явно изучающе взглянул он в лицо Андреа, оценил видневшуюся в окошке пышную верхнюю часть ее тела.

– Бог мой, – парировал он в итоге, – иметь такую дочь – да я бы тут же отрезал себе кое-что!

Женщины на кухне засмеялись, Андреа залилась краской и даже Линда лишилась дара речи. И как всегда одна Стефи не полезла в карман за словом:

– Что же? – спросила она с кажущейся серьезностью.

«Мальчик» тоже принял серьезный вид.

– Волосы, конечно. А что еще?

Энергичный женский голос оборвал вспыхнувший вновь смех:

– Не отвлекайте парня от работы. У этих уклонистов все и так из рук вечно валится!

– Уклонист, а что это такое? – спросила Андреа и оглянулась.

Перед ней стояла женщина лет сорока пяти, невысокая, плотная, но стройная. Темные, начавшие уже седеть волосы собраны были на затылке в узел.

– Уклонисты – это типы, которые уклоняются от службы в бундесвере и потому отбывают гражданскую повинность…

– А еще пожирают маленьких детей! – перебил ее парень. – Но больше всего им по вкусу белокурые немецкие девственницы!

– Девственницы? – насмешливо переспросила Андреа. – Вы понимаете, о чем он говорит?

Снова раздался смех, но жену директора не так-то легко было сбить с толку.

– Что касается его, – сказала она, показывая на длинноволосого, – то он здесь на работе, и вам разрешается разве что посмотреть. К тому же в деревне у него красотка, так что вам рассчитывать не на что.

Она быстро прошла в кухню и изнутри с грохотом опустила закрывающую окошко перегородку.

– Ну и что теперь? – спросила Линда.

– Я пошла играть в пинг-понг! – заявила Андреа. – Вы идете?

Но у остальных желания не было.

Стефи толкнула Ирис в бок и предложила:

– Пошли, посмотрим, что делают мужчины!