Текст книги "Экскурсия выпускного класса"

5

Когда Пахман выхватил автомат и открыл стрельбу, Грау оцепенел от ужаса. В недоумении уставился он на автомат, сеявший огонь прямо перед его глазами. Он инстинктивно уперся руками в руль, отодвинувшись как можно дальше.

После первой очереди Пахман прижался к нему вплотную, уперся локтями в его руки. Снова застрочил автомат. Крупным планом увидел перед собой водитель лицо стрелявшего: сильно прищуренные глаза, налившийся кровью шрам под левой скулой, плотно стиснутые губы.

Грау боялся пошевелиться. Треск выстрелов, звон рассыпающегося стекла, нечеловеческий крик, скрежет рикошетных пуль – все слилось в какой-то невыносимый вой.

Вдруг стало тихо.

Пахман опустил автомат, рукой уперся в дверцу водителя и рывком вернулся на место, потом подтянул за ствол автомат.

– Трогай! – прорычал он. – Трогай, скотина!

Этот крик вывел Грау из оцепенения.

Он включил первую скорость, отпустил сцепление, одновременно резко нажав газ.

Машина рванула вперед.

Грау вывернул руль влево, поворот на шоссе. Заднюю часть машины резко занесло. На какие-то доли секунды серые дорожные столбики оказались угрожающе близко. Затем машина выровнялась, Грау вырулил на среднюю полосу, они проскочили ресторан, обменный пункт валюты. Восточное направление.

Выезд для грузовиков!

Быстрый взгляд вправо.

Все чисто.

За исключением этой вытянувшейся на обочине тени.

Два сухих щелчка по металлу кузова. Окрик сзади, заглушённый ревом мотора, работающего на повышенных оборотах.

Непроизвольно светловолосый сбавил газ, заставляя себя глядеть на дорогу, только вперед. Снова руль вправо, иначе они угодят в опасный узкий поворот у выезда на шоссе.

– Жми на газ, скотина, газ!

Грау пристроился перед грузовиком с огромным контейнером, ища прикрытия сзади.

Стон с заднего сиденья, там сидит шеф. Вздох, будто кто-то из последних сил пытается противостоять страшной, невыносимой боли. Но Фолькеру Грау теперь все равно.

Быстрее, быстрее, дальше, как можно дальше от этого места!

Плавный поворот влево. Светловолосый направляет машину во внутренний ряд. Спидометр показывает 180. Потом снова по прямой, длинная серая полоса, обсаженная кустарником и деревьями…

Мелькнуло большое голубое пятно, высветились крупные белые буквы: Ахен-Бранд – 1000 метров.

– Тише! – крикнул Пахман. – Давай туда!

– Ты что, с ума сошел? Надо быстрее убираться отсюда!

Человек со шрамом наклонился, вытащил автомат и еще не остывшим дулом ткнул Грау меж ребер.

– Сейчас приказываю я!

Все равно не сумеет выстрелить, подумал светловолосый. При скорости сто восемьдесят. Но было в голосе Пахмана нечто, что исключало возражения.

Тормоз, и снова юз. Почти вплотную к ограждению вписался Грау в поворот, по узкой плавной кривой приблизился к выезду на Ахенское шоссе.

Внизу светофор: красный!

Грау не поверил глазам: прямо перед ними бензоколонка «Шелл», автомастерские «Бош» и отделение «Форда». Дома по обе стороны дороги. Они приземлились в населенном районе.

– Нам надо назад, на шоссе! – крикнул он. – Здесь они нас сразу зацапают!

– Болван!

Пахман хладнокровно изучал указатель на другой стороне улицы. Налево в Ахен – это исключено. Зато направо – Штольберг, Корнели-Мюнстер, Моншау…

– Сюда! – скомандовал он. – По направлению к Айфелю!

Светофор все еще горел красным – вот уже двадцать секунд.

Стон сзади.

Грау обернулся: шеф скорчился в своем углу, глаза закрыты. На лбу выступил пот, губы подрагивают.

А что с Хельге?

– Зеленый!

Пахман грубо толкнул Грау в бок.

– Двигай!

Светловолосый покорно вывел машину на широкую улицу с четырехрядным движением. Но через пятьдесят метров опять светофор: и снова красный!

Грау затормозил, и что-то твердое глухо ударилось сзади в спинку его сиденья. Он обернулся и вскрикнул. Тело Хельге Визнера, потеряв равновесие, ткнулось головой вперед.

Пахман протянул руку. Ухватившись за темные визнеровские волосы, он приподнял голову. Неподвижные, слишком широко раскрытые глаза без признаков жизни.

– Он – он ведь уже… – пролепетал Грау.

– Судьба.

Пахман равнодушно выпустил голову из рук.

– Зеленый. Поезжай не быстрее пятидесяти…

Больше всего на свете Грау хотелось сейчас до упора нажать педаль газа. Но длинный Пахман был прав. Дома пошли плотнее, появились первые, еще слегка заспанные пешеходы. Мчавшийся автомобиль тут же бросился бы в глаза.

Наконец они миновали населенный пункт. Впереди показались густые луга и лес. Грау прибавил скорость и хотел уже усесться поудобнее, как снова пришлось нажать на тормоз – впереди медленно тащилась в гору колонна автомобилей, движение застопорил тягач с низкой платформой, на которой был установлен танк.

Пахман показал налево. Там был указатель: «Штольберг 8 км». Рядом узкая дорога уводила с пригорка в лесок.

– Давай туда!

– Но тут сплошные джунгли!

– То, что надо. Пойми, мы должны избавиться от этой колымаги. Ее ищут сейчас вплоть до самого Кельна. Жми на газ, парень!

С момента перестрелки прошло всего семь минут.

6

Илмаз жил в Хольтхаузене.

Самым большим достоинством поселка для многих его обитателей был разве что открывающийся отсюда вид. Перед жителями верхних этажей самых высоких домов открывалась панорама долины, в которой лежал Хаттинген. Даже металлургический завод Хайнрихса с висящим над ним сероводородным смогом смотрелся отсюда идиллически. Впрочем, у работавших там жителей Хольтхаузена не было на сей счет иллюзий.

К тому же беспорядочное нагромождение спешно возведенных коммунальных построек демонстрировало полную несостоятельность социального планирования. Кроме двух пивных, существовавших здесь с незапамятных времен, поначалу имелась лишь начальная школа со спортзалом и детский сад. Все остальные жившие здесь люди вынуждены были завоевывать в упорной позиционной борьбе с некомпетентными представителями муниципалитета: магазин, медицинскую практику, пункт приема рецептов. Проявлением высшей милости городских властей стала выдаваемая за молодежное общежитие постройка, состоящая большей частью из прессованного картона и потому после первых трех жарких летних дней имевшая тенденцию к самовозгоранию.

Здесь вырос Илмаз.

Вместе с родителями и тремя младшими сестрами проживал он в трехкомнатной коммунальной квартире общей площадью семьдесят восемь квадратных метров. Поскольку девочки согласно строгим турецким представлениям о морали должны были спать отдельно, мальчику для спанья оставалась разве что тахта в гостиной. Однако здесь стоял телевизор, и он практически никогда не бывал в одиночестве.

Писк электронных часов разбудил его около семи утра. Он потер глаза и вспомнил, что сегодня тот долгожданный день, когда они, наконец, отправятся на экскурсию. В тот же миг он проснулся окончательно и соскочил с постели.

Когда он вошел в кухню, Нильгюль, старшая из сестер, как раз накрывал на стол. В шестнадцать лет он уже считался взрослым, и за столом сестры обслуживали его почти так же, как мать – отца.

– Желает ли мой сын кофе?

Илмаз кивнул и потянулся к кофейнику.

Мать не позволила.

– Сядь, я сама. Эту неделю нам будет не хватать тебя.

Илмаз пил кофе. Здесь каждое его желание старались угадать по глазам, зато в школе то и дело давали пинков, и ему постоянно приходилось защищаться от некоторых учителей и от многих учеников. А стоило ему представить что Стефании с шестого этажа в жизни не пришло бы в голову налить брату кофе или выгладить рубашки, мир и вовсе казался непонятным.

– Скоро автобус, – напомнила мать.

Илмаз покачал головой.

– Нас отвезет Гертнер. У него сегодня вечерняя смена.

Мать поджала губы.

– Что с тобой? – улыбнулся сын. – Да говори же.

– Не дело, что ты ходишь к этой девушке. Отцу это не нравится. Ты ведь обещал другой…

– Мать! – Илмаз почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. – Вы сделали это четырнадцать лет назад, когда я не в состоянии был сказать еще ни да, ни нет. Я даже не знаком с этой Ширин, которую вы мне предназначили…

– Но ты не можешь нарушить слово, которое дал твой отец!

– Я не женюсь на той, кого не знаю, – решительно заявил Илмаз. – А что касается Стефании – все совсем не так, как ты думаешь.

– И господин Гертнер может понять тебя неправильно.

Илмаз сунул в рот последний кусок хлеба и запил его кофе. Потом сказал:

– Пойми, в этой стране все по-другому. К тому же ничего тут такого нет…

– Неправда! – воскликнула девятилетняя Айша. – Вчера в подвале, где велосипеды, ты с нею целовался!

Она тут же прикрыла рот рукой и спряталась за Нильгюль, испуганно глядя на мать. Та вдруг постарела на десять лет. Пальцы ее так крепко ухватились за спинку стула, что суставы побелели.

Илмаз встал и положил матери руку на плечо:

– Давай не будем ругаться. Неделю меня не будет – не стоит расставаться в ссоре.

Мать с тревогой посмотрела на сына. Он уже давно перерос ее на голову. Жесткие, почти угловатые черты лица, темный пушок над верхней губой, низкий сильный голос – все свидетельствовало о том, как он повзрослел. И поведение его доказывало, что он все больше ускользает из-под ее и отцовского влияния.

Илмаз был рад, когда наконец натянул джинсовую куртку и взял сумку. Он еще раз заглянул на кухню, прежде чем уйти.

– Будьте здоровы. Салам…

Когда за ним захлопнулась входная дверь, мать накинулась на Айшу:

– Никогда не говори такого больше, слышишь? Никогда! Особенно отцу и его братьям!

Потом она выглянула из окна, выходившего на северо-запад. Там находилась, закрытая высокими домами, реальная школа имени Анны Франк, где учился ее сын.

– Эта девушка, – проговорила она тихо, – ничего хорошего нам не принесет.

7

«Кто рано встает – тому бог подает!»

Такая надпись украшала кафельную плитку, расписанную под голубые дельфтские изразцы и издавна висевшую над столом в кухне Густава Шойбнера. Этого золотого правила тружеников маляр из Ахен-Бранда придерживался всю свою жизнь. Тем приятнее было ему обнаружить в одном из сувенирных магазинчиков в Катвейке-ан-Зе изразец с основополагающим изречением. Не колеблясь, выложил он за него восемь гульденов.

Ровно в шесть Густав Шойбнер покинул теплую супружескую постель. Он разбудил жену, которой, как обычно, предстояло сварить кофе и приготовить бутерброды на завтрак и с собою, потом прошаркал в ванную. Ему было уже пятьдесят четыре – взгляд в зеркало подтвердил, что вчерашний вечер в пивной «Бык» не прошел для его внешности бесследно.

Тем не менее в половине седьмого он уже сидел в кухне, жевал бутерброд с ливерной колбасой и просматривал спортивные новости в «Ахенер нахрихтен». Постепенно, с помощью четырех чашек кофе ему даже удалось привести себя в форму.

Без четверти семь он уже стоял у ворот гаража, рядом с маленьким своим домиком на две семьи на Рингштрассе, пятьдесят четыре. Бодрый и деятельный, он уселся за руль своего красного «форда» модели «транзит», багажную часть которого загрузил еще в субботу. Ведь уже в семь он собирался начать в Фенвегене неподалеку от Штольберга оклеивать обоями симпатичный стандартный домик, приобретенный одним штудиенратом из Ахена.

Осторожно вырулил он свой «транзит» на обочину. Эльза как и каждое утро, мывшая, несмотря на свой ревматизм, ступени лестницы, еще раз помахала мужу. Затем Шойбнер дал газ и повернул в направлении федерального шоссе номер 258. По первой программе радио передавали новые песни Мирей Матье – они задавали хороший тон начинающемуся майскому утру, пусть даже погода вновь оставляла желать лучшего.

Остановившись у светофора на Трирштрассе, Шойбнер ощутил некую естественную потребность. Остатки семи больших кружек пива, которые он позволил себе вчера вечером, да еще утренний домашний кофе делали свое дело.

Зеленый.

Шойбнер свернул вправо и теперь ехал по шоссе помер 258, у светофора он снова затормозил, не успев проскочить на зеленый.

В зеркале заднего обзора он увидел мигалку. За нею пыхтел огромный, оливкового цвета тягач с прицепом. Шойбнер обернулся и глянул через отсек багажного отделения в заднее стекло. За кабиной тягача он разглядел мощные очертания танка. Хорошо, что эта махина сзади, подумал он. На склоне горы наверняка застопорит все движение.

Еще через минуту «форд» выехал из населенного пункта. С высоты холма открывался широкий вид на Ахенскую низменность. Нежная зелень лугов, густые леса и аккуратные крестьянские дворики притягивали в конце недели толпы горожан. Шойбнер тоже любил ездить по этому маршруту. Не зря в автомобильном атласе обозначили его как особенно живописный.

Внизу в долине он свернул в направлении Штольберга. Дорога здесь вела еще немного под уклон, затем в ложбине, у заброшенной печи для обжига известняка, поворачивала влево. И тут, в самой низкой точке поворота, Шойбнер вновь ощутил тяжесть в животе – сильнее, чем в первый раз.

Теперь машина, урча, ползла по склону вверх. Справа откос, на гребне неуклюжие очертания еще одной печи, слева ложбина, в которой Хольцбринк – с ним Шойбнер регулярно оказывался в пивной за одним столиком – обычно пас свой скот. Наверху показались первые, из серого известняка домишки Краутхаузена.

На ухабистом участке дороги Шойбнер вновь ощутил известное неудобство. Идиот, выругался про себя маляр, надо было остановиться минутой раньше!

Дорога сплошной прямой линией пролегала через крошечный спящий поселок. Справа досматривали последние сны обитатели нескольких разномастных домиков, зато слева, с его стороны, вновь поблескивала свежая от росы зелень густых расстилающихся лугов. Дорога резко сворачивала вправо.

Этот поворот лишил Шойбнера последней выдержки. Прямо под линией высоковольтной передачи он вырулил на обочину. До следующего поворота, далеко у высоких тополей, он бы сухим не доехал.

Убедившись, что впереди никого нет, Шойбнер спрыгнул на дорогу. Колющая боль внизу живота подтвердила, что сделал он это своевременно. Обогнув радиатор машины, он еще раз внимательно оглянулся на Краутхаузен и расстегнул брюки комбинезона. До чего же приятно облегчиться на природе!

Наконец, Шойбнер облегченно вздохнул и начал застегиваться.

Когда он был уже в полном порядке и собирался сесть в автомобиль, послышалось глухое рычанье мощного мотора. Слегка взвизгнули тормоза, потом открылась дверца.

Шойбнер оглянулся. Из-за «транзита» выглядывало крыло светло-голубого, с металлическим отливом «БМВ». Высокий парень в черных вельветовых джинсах направлялся к нему с автомобильным атласом в руках. На открытом дружелюбном лице, которое слегка портил небольшой шрам, играла понимающая улыбка.

– Доброе утро, мастер. Извините, если помешал в важном деле. v

Шойбнер ухмыльнулся в ответ. Встречаются еще нормально подстриженные молодые люди – вот с кого должен брать пример его косматый подмастерье.

– Мы тут сбились с курса, – начал объяснять высокий. – Краутхаузен! Его нет ни на одной карте! Не могли бы вы показать, где мы сейчас находимся?

– Само собой! – приветливо рявкнул Шойбнер. – Дай-ка сюда. Вот!

Указательным пальцем он, не задумываясь, ткнул в карту.

– Вам нужно теперь…

Что-то тяжелое упало позади него в лужу, образовавшуюся у границы дерна на обочине. Шойбнер хотел оглянуться, но уже не успел.

Тупая боль в затылке, шум в ушах, ватные колени. Все расплылось у него перед глазами, потом подступила темнота.

8

Стефания жила этажом ниже. Илмаз позвонил.

За дверью раздались быстрые шаги. Фрау Гертнер отворила дверь и протянула ему руку.

– Входи.

По дороге в кухню она постучала в ванную и крикнула:

– Стефи, быстрей! Твой шейх дожидается.

Ответ заглушил шум воды.

– Входи же, – заметив, что Илмаз медлит, фрау Гертнер втолкнула его в кухню. – Присядь. Нашей девице наверняка понадобится еще часа два.

– Здравствуй, Илмаз!

Господин Гертнер жевал хлеб с джемом, не отрывая глаз от газеты, лежавшей рядом с тарелкой.

Жена перегнулась через стол, схватила газету и бросила на холодильник.

– Обрати внимание и на нас! Илмаз, хочешь кофе? Илмаз покачал головой, но мать Стефании все равно

ему налила.

– Не нужно всегда так стесняться.

– Пей, тупой турок, чего там! – подал голос брат Стефи.

– Сам ты тупой турок! – Фрау Гертнер покрутила пальцем у лба. – У Андреаса по немецкому сплошные двойки. Ни строчки без ошибки. А что у тебя по немецкому?

Илмаз смущенно улыбнулся.

– Четыре.

– Но ведь это всего лишь реальная школа! – отмахнулся Андреас.

– А господин гимназист другого сорта? – вступил в спор старый Гертнер. – Мать, с сегодняшнего дня мусор выносит Андреас. До тех пор, пока не позабудет это «всего лишь» перед реальной школой.

Влетела Стефи с мокрыми волосами и с феном в руке:

– Привет всем! Ну и теснотища, хотя только один человек прибавился!

Она протиснулась мимо Андреаса на свое обычное место, выдернула вилку тостера из розетки и включила фен. Направляя одной рукой поток горячего воздуха на рассыпавшиеся по плечам русые волосы, она схватила другой поджаренный хлебец и принялась жевать.

– Стефи, не ешь пустой хлеб!

– Я толстею, мамочка. Илмаз говорит, что у меня зад, как у коровы.

– Что-о-о?

Господин Гертнер, сделавший как раз глоток, шумно поперхнулся и со стуком опустил полную чашку на блюдце. В итоге он подавился и закашлялся. В тот же момент рядом оказалась жена и не без удовольствия принялась барабанить ему по спине.

Илмаз почувствовал, как заливается краской, и возразил:

– Ничего подобного я никогда не говорил!

– Не совсем так, – вмешалась с набитым ртом Стефи. – Большинство девиц из нашего класса кажутся ему слишком тощими. Например, Беа и Биргит, наши диско-богини. Они готовы уморить себя голодом до смерти. Блузки и брюки на них болтаются. Илмаз говорит, что такие мощи – пустое место для турка.

Папаша Гертнер вновь ухмыльнулся. Любовно погладил он далеко не тощий зад своей половины.

– Коли так, то я тоже турок.

Илмаз смущенно отвернулся к окну. Подобные речи и прикосновения были у него дома немыслимы. В присутствии детей его отец не позволял себе никаких проявлений нежности.

Должно быть, мать Стефи поняла, что происходит в душе Илмаза, и быстро перевела разговор на другую тему:

– Ну как, узнал твой отец что-нибудь новое? Они действительно собираются закрыть завод?

– Не знаю… – Юноша пожал широкими плечами. – Они ничего не могут понять и все боятся.

Гертнер кивнул:

– Ясное дело. Они будут держать рабочих в неведении, а в конце концов все-таки закроют Меннингхоф. Какая гнусность! Хозяин вкладывает миллион в свою конюшню, а завод бросает псу под хвост. Где же тут социальная ответственность предпринимателя! В лучшем случае за своих рысаков…

Он оглянулся на большие круглые кухонные часы, перегнулся через стол и вытащил вилку фена из розетки.

– Торопись, дочка! Уж коль представился случай отдохнуть от тебя недельку, то постарайся хотя бы не опоздать.

Стефи грохнула фен на стол, точно между банкой с джемом и масленкой, и принялась вылезать из своего угла.

– Прекрасно, папочка. Остается только отослать Анди к бабушке, и квартира в полном вашем распоряжении.

фрау Гертнер потянула девушку к двери:

– Пойдем, я помогу тебе причесаться.

Андреас тоже поднялся. Проходя мимо, он похлопал Илмаза по плечу:

– Мужайся! Длинноволосая красотка намерена соблазнить тебя нынче вечером.

– Идиот!

Илмаз снова залился краской. А тут еще Анди оставил его с отцом вдвоем.

Гертнер взглянул на юношу поверх газеты. Улыбнулся. Потом сказал серьезно:

– Послушай, летом мы поедем в Шварцвальд в кемпинг. У Анди и Стефи в палатке есть еще одно место. Ты не хочешь поехать с нами?

– Чисто сработано!

Пахман рванул дверь на правой стороне «форда» модели «транзит» и схватил за ноги маляра, безжизненно обвисшего на руках Грау. Короткий рывок, и тело Шойбнера оказалось между банками с краской и обоями.

– Я на «форде» поеду впереди. В первом же укромном местечке все перегрузим. Поехали!

Пахман только собрался завести мотор фургона, как из-за поворота у тополей выскочил светлый «мерседес».

Он пригнулся на сиденье, прислушиваясь к нарастающему шуму мотора, который затем быстро стал удаляться.

Взгляд в боковое зеркало – «мерседес» исчез на повороте в Краутхаузен.

Он завел мотор.

Хорошо, что успели захлопнуть дверь фургона, подумал он. Иначе этот гад бы все заметил.

Нагнувшись за поворотом у тополей, дорога привела в населенный пункт. Дома, дома, и все не видно конца. Надо избавляться от «БМВ». Не так уж много времени нужно ищейкам из полиции, чтоб установить, что они съехали с главного шоссе. Тогда начнут шарить по деревням. Мотоциклы, машины, вертолеты…

Собрав остатки самообладания, Пахман вынудил себя снизить скорость до семидесяти километров.

Время поджимало.

На выезде из населенного пункта он притормозил, начали сдавать нервы. За деревьями, кустарником и лугом угрожающе вставали крыши следующей деревни. В этом направлении шансов у них не было.

В полном отчаянии Пахман огляделся и едва не взревел от радости. Влево уходила куда-то дорога, больше похожая на асфальтированный проселок. Дома только на переднем плане, а дальше взгляд теряется среди колючего кустарника и деревьев. Это уже кое-что!

Не раздумывая, Пахман вывернул руль и дал газ. Мимо немногочисленных домиков он проскочил в несколько секунд. Теперь со всех сторон, как в туннеле, его обступала пышная зелень. Но вдали вновь показались красные черепичные крыши.

Пахман притормозил и резко свернул вправо, прямо в кусты. Ветки захлестали по кузову, потом фургон остановился.

Быстро распахнуть дверцу, выйти и оценить обстановку!

Место было на редкость удачным! Дома в начале дороги исчезли из поля зрения, словно их и не было. Справа стена густых зарослей боярышника. Слева огромный, плавно спускающийся в долину луг, на котором паслось несколько коров. Ближайшие дома на противоположном краю низины находились так далеко, что можно было различить лишь отдельные окна. Густые кроны нескольких буковых и ивовых деревьев на левой обочине отлично прикрывали место сверху, так что «БМВ» трудно было бы обнаружить даже с вертолета.

Грау притормозил за два метра от «транзита». Он выпрыгнул из автомобиля и затравленно огляделся.

– Ты что, Пахман! А если кто увидит?

– Ерунда. Здесь или нигде. Давай сначала фургон…

Мгновенно сдвинули они банки, клейстер и рулоны обоев в сторону. Маляра уложили вплотную к передней стенке. Рядом на жестяном полу, покрытом тонким резиновым ковриком, расстелили старое одеяло.

– Скорее, шефа!

Они продрались сквозь кустарник к задней дверце «БМВ», распахнули ее. Тело шефа вывалилось им навстречу. Рука угодила во что-то мокрое, липкое – кровь.

Черт побери!

Пахман вытащил раненого из машины, Грау подхватил его за ноги, и через несколько секунд тот уже лежал рядом с маляром.

– Что еще?

– Стяни со старика халат и забери документы. Потом свяжи его и найди пару тряпок. Надо стереть кровь с «БМВ».

Светловолосый лихорадочно исполнял все, что приказывал Пахман. А тот перевернул шефа на здоровый бок и ощупал ребра и спину. Пуля, должно быть, сидит еще где-то в правом боку. Без врача тут ничего не сделаешь.

Он подложил под голову раненого левую руку, чтобы тот лежал на боку, подсунул ему под спину рулоны обоев. Плохо уже то, что он не переправил шефа целым и невредимым через границу. Но если сейчас тот задохнется в собственной рвоте, Пахману будет совсем не до смеха.

Пока Грау связывал маляра, Пахман занялся убитым.

Он разложил тело на заднем сиденье «БМВ» и принялся выгребать содержимое карманов Визнера. С бумажником не было проблем, он высовывался из заднего кармана. Но вот передние карманы черных кожаных брюк оказались плоскими и узкими, скорее украшение, чем удобное место для хранения бумаг.

С трудом просунул он пальцы в узкую прорезь. Кроме нескольких крошек табака, похоже, там ничего не было. Но вот пальцы нащупали что-то похожее на бумагу. Он вытащил билет парижского метро, прокомпостированный три дня назад.

Вместе с паспортами Пахман сунул все бумаги Визнера в огромный внутренний карман своего поплинового плаща. Потом собрал разбросанное в автомобиле оружие и положил вместе с запасными обоймами на переднее сиденье «транзита» – чтоб было все время под рукой.

– Что с тряпками?

Грау протянул пластиковый пакет, наполненный белыми тряпками, это явно были куски отслуживших свое подштанников и рубах.

– Замаскируй обоями, чтобы хоть не сразу бросались в глаза, если кто в машину сунется. И поживей!

– А зачем мы вообще тащим деда с собой?

– Ты хоть раз в жизни раскинь мозгами! – Пахман постучал себя по лбу. – Если он останется здесь и придет в себя, через полчаса по нашему следу пустят всех ищеек Европы.

– А если прикончить?

– Здесь?

Пахман кивнул на виднеющиеся дома.

– Слишком рискованно. Сделаем это позже, в другом месте.

Он кинулся назад к «БМВ» и принес четыре дорожные сумки.

– А теперь давай!

Он держал убитого Визнера за ноги и ждал, пока подойдет Грау. Но тот мешкал.

– Смотри, не обделайся со страху! У нас времени нет!

Они швырнули убитого в багажник и захлопнули крышку.

– Теперь машину изнутри. Ты спереди. Быстро и тщательно…

Однако Грау стоял на обочине и цеплялся за качающиеся ветки кустарника. Его тошнило.

– Этого еще не хватало!

С отвращением взглянул он на вздрагивающие плечи Грау, потом сам влез на переднее сиденье «БМВ» и протер все ручки, стекла и кожаную обивку. Особенно тщательно полировал он все в том месте, где сидел сам, убирая следы со всего, до чего дотрагивался.

Светловолосый сидел теперь на корточках, бледный, как полотно, упираясь в землю обеими руками.

Вот дерьмо, подумал Пахман и с презрением глянул на него. Но затем подошел и положил руку на плечо. Он постарался убавить в голосе резкость, которая могла бы повергнуть Грау в еще большую панику.

– Послушай, Фолькер! Через минуту мы смоемся отсюда! И тогда худшее позади!

Он заставил светловолосого встать на ноги, ткнул его пару раз в бок.

– Мы живы, мальчик, живы! Мы проскочили, и у нас еще есть шанс. Соберись с духом!

В ответ Грау кивнул и двинулся за высоким к фургону.

Пахман включил мотор.

– Возьми карту. Айфель к чертовой матери. Шефу нужен врач.

Грау посмотрел на человека со шрамом.

– К Отто?

– Именно. Но только не через Ахен. Если нас увидит кто-то, кто знает этот рыдван, мы влипли.

Когда «форд», проехав несколько сот метров, исчез за деревьями ближайшего перекрестка, было ровно семь часов шестнадцать минут 6 мая 1984 года.

С момента первого выстрела на границе прошло не более двадцати восьми минут.