Текст книги "Восстание королевы"

Отведя глаза от Картье, я спросила:

– Могу я узнать, откуда вам это известно, господин Брис?

– Мне сказала Цири, – ответил он. Я попыталась угадать, сколько ему лет. Возможно, чуть за тридцать. Брис был хорош собой: с яркими, дружелюбными глазами и таким мягким голосом, словно он учился в лучших школах, вкушал самую изысканную пищу и танцевал с прекраснейшими из женщин. – Признаюсь, это заинтересовало меня, я ведь и сам историк.

Так назвали меня Цири и Картье, который признался, что связан с этой ветвью, хотя предпочел учить. Беспомощная, я вновь взглянула на него.

Наставник тоже смотрел на меня, сидевшую с Брисом Матье, словно мы не были знакомы. Он казался абсолютно бесстрастным, пока я не поняла, что рыжеволосый Николя обращался к нему, а Картье этого не замечал.

Брис тоже сказал мне что-то.

Я обернулась к покровителю, на коже из-за ночной духоты выступил пот.

– Простите, господин Брис, я не расслышала.

– О, – он моргнул, явно не привыкший, чтобы его игнорировали, – я спросил, не процитируешь ли ты свою любимую родословную. Сейчас я на службе у королевских писцов, проверяю точность их записей. Мне нужен помощник, столь же внимательный и умный, как и я, знающий генеалогию как свои пять пальцев.

Еще одно партнерство.

Это заинтересовало меня. Я притворилась, что Картье не существует, и улыбнулась Брису Матье.

– Конечно, господин. Мне нравится родословная Эдмона Фабра.

Мы заговорили о Фабре и трех его сыновьях, у которых, в свою очередь, было еще трое. Я хорошо держалась, несмотря на струившийся по спине пот и жуткий корсет, а также на то, что Картье продолжал следить за мной.

Затем я оговорилась. И даже не поняла, что назвала не то имя, пока не заметила, как скривился Брис Матье, словно почувствовал неприятный запах.

– Конечно, ты имела в виду Фредерика, а не Жака.

Я замерла, пытаясь вспомнить, что говорила, и понять, что он имеет в виду.

– Нет, господин Брис, думаю, речь о Жаке.

– Нет-нет, о Фредерике, – возразил Брис. – Жак родился двумя поколениями позже.

Неужели я действительно пропустила несколько поколений? Но, что еще важнее, волновало ли меня это на самом деле?

Память подвела меня, и я решила скрыть это, рассмеявшись.

– Конечно, я оговорилась. – Я осушила бокал, прежде чем продолжить удивлять его своей глупостью.

К счастью, вошел слуга и пригласил нас на ужин, сервированный в великолепном центральном шатре.

Я поднялась на дрожавших ногах и так нервничала, что уже хотела метнуться под защиту дома, когда ко мне подошел третий покровитель, настолько высокий, что, казалось, он должен был касаться тканевого купола.

– Позволь проводить тебя на ужин, Бриенна, – обратился ко мне рыжеволосый господин. Его голос казался мягким и мелодичным, но меня было не одурачить: в нем слышалась сталь. Я знала ее. Голос Картье был таким же.

– Да, господин Николя. Почту за честь.

Он протянул мне руку, и я приняла ее, вновь чувствуя себя неловко из-за того, что дотрагиваюсь до постороннего мужчины. Бабино был старше, возможно, в возрасте моего отца. Его прикосновение не казалось мне опасным. Он не был Брисом Матье.

Мы отправились вслед за остальными в центральный шатер.

Внутри стояло три круглых стола, вокруг каждого из которых было девять стульев. Садиться можно было куда угодно. Ужин организовали, чтобы все перемешались, подумала я с новым страхом, пока Николя выбирал нам место. Я опустилась на стул, осматривая шатер. Мои сестры-избранные появлялись в сопровождении покровителей и наставников.

На столах лежали белые скатерти. В центре каждого стояли свечи, украшенные цветами и блестящими листьями. Тарелки, приборы и чаши из лучшего серебра сверкали словно драконьи сокровища в ожидании наших прикосновений. Под куполом висели фонарики, и их свет из дырчатых жестяных стенок струился на нас россыпью маленьких звезд.

Николя не сказал мне ни слова, пока за нашим столом не осталось свободных мест и не смолкли приветствия. Цири, естественно, не захотела садиться за наш стол. Она увела за собой Монику, а Брис Матье решил проявить дружелюбие и сел за один стол с актерами. За моим столом оказались Сибилла (чему я была рада: она могла поддержать беседу), два ее покровителя, госпожа Эвелина, госпожа Тереза (к моему разочарованию), покровитель Живописи и покровитель Музыки. Странный, смешанный стол, подумала я, пока разливали вино и приносили первое блюдо.

– Твой господин очень хорошо о тебе отзывался, Бриенна, – произнес Николя так тихо, что я едва услышала его за щебетом Сибиллы.

– Господин Картье – очень хороший наставник, – ответила я и поняла, что не имею представления, где он.

Мои глаза метнулись к оставшимся двум столам, и я нашла его почти сразу, словно между нами была связь.

Он сидел рядом с Цири.

Я хотела обидеться, что он не сел рядом со мной, но поняла, что это было идеальным решением. Цири вдохновил его выбор. Она сияла, сидя между ним и Моникой. Сядь он рядом со мной, я впала бы в ступор. Мне трудно было бы говорить с Николя Бабино, который, похоже, оказался моей последней надеждой на покровительство.

– Расскажи о себе, Бриенна, – попросил он, нарезая салат кубиками.

Так я и сделала, следуя тому же плану, что и с Моникой. Бабино слушал и ел. Я гадала, кто он, что ему нужно и подойду ли я ему.

Врач? Историк? Учитель?

Когда подали главное блюдо – фазана и утку в абрикосовом соусе, – Николя наконец открылся мне.

– Я глава Дома Науки, – проронил он, промокая рот салфеткой. – Я польщен приглашением Вдовы, ведь мне необходим ариал для моих избранных.

Этого следовало ожидать, и все же мое сердце упало. Подобное покровительство вызывало, пожалуй, наибольшую тревогу. Я посвятила Науке всего три года, как же я могла учить других? Я почувствовала, что мне нужно больше времени, чтобы отточить свое мастерство и набраться уверенности. Если бы я выбрала Картье сразу, не сглупила, считая себя творческой личностью… тогда я могла бы стать учителем, вливающим свою страсть в других.

– Расскажите мне еще о своем Доме, – проговорила я, надеясь, что мои сомнения не отразились на лице или в голосе.

Николя принялся за рассказ. Дом располагался к западу отсюда, у города Адален. В нем преподавали только Науку – обучение занимало шесть лет. Дом был смешанным.

Я задумалась над его словами, гадая, не будет ли дерзостью считать себя готовой к такому, и услышала, как Сибилла произнесла мое имя.

– О, Бриенна прекрасно владеет Интригой, хотя утверждает, что это не так!

Вцепившись в вилку, я подняла глаза.

– Почему? – поинтересовался один из ее покровителей, улыбнувшись мне.

– Она изучала Интригу вместе со мной целый год, и мне так хотелось, чтобы она осталась! – Сибилла выпила слишком много ликера. Она смотрела на меня стеклянными глазами, не обратив внимания на взгляд, которым я ее наградила.

Николя повернулся ко мне, его лоб пересекла морщина.

– Ты изучала Интригу?

– Да, господин Николя, – ответила я по возможности тихо, чтобы никто не услышал. За столом повисло странное молчание. Даже госпожа Тереза, похоже, почувствовала за меня беспокойство.

Тщетно я попыталась скрыть волнение под маской уверенности, но мое сердце предательски колотилось, и маска треснула.

– Но почему? Я думал, ты избранная Науки, – заметил Бабино.

Мое солнцестояние начало кружиться, словно полуночное веретено. Все трещало по швам, и я ничего не могла с этим поделать. Николя выглядел возмущенным, словно я солгала ему. То, что я изучала все страсти, не было тайной, но, похоже, он этого не знал. Внезапно я поняла, как выгляжу в его глазах.

– Во время первого года в Магналии я изучала Живопись, – призналась я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но в нем все равно слышался стыд. – На следующий год – Драму, на третий – Музыку, на четвертый – Интригу. А потом я стала изучать Науку.

– Избранная хоть куда! – вскричал один из покровителей Сибиллы, салютуя мне кубком вина.

Я не обратила на него внимания. Смотрела на Николя, желая, чтобы он понял.

– Так сколько лет ты посвятила Науке? – проронил он.

– Три года.

Не этого ответа он ждал, не такую госпожу страсти искал.

На этом ночь для меня закончилась.

Я продолжала сидеть рядом с Николя, пока подавали остальные блюда, но его интерес иссяк. Мы говорили с соседями по столу. После десерта из марципановых конфет я заставила себя смешаться с остальными, болтать и смеяться, пока не настала глубокая ночь и половина покровителей не отправились в постель. Лишь несколько из нас остались в шатре Мириай, слушая, как она исполняла песню за песней.

Только тогда я выскользнула из шатра и посмотрела на сады, залитые тихим лунным сиянием. Мне нужно было остаться одной, обдумать то, что случилось.

Я шла по тропинкам, позволив изгороди, розам и плющу поглотить меня, пока ночь вновь не стала нежной и тихой. Остановилась перед зеркальным прудом, кинула в темную воду несколько камешков, а затем услышала голос.

– Бриенна!

Я обернулась. Картье стоял вдалеке, среди теней, словно не был уверен, нужно ли ему здесь находиться.

– Господин Картье.

Он подошел ко мне. Я решила не говорить ему ничего, но он спросил сам:

– Что случилось?

Я вздохнула, опустив руки на твердые кости корсета:

– О господин, неужели по мне все так заметно?

– Что-то случилось за ужином. Я видел это по твоему лицу.

До этого я никогда не слышала сострадания в его голосе. Я чувствовала его как сахар, тающий на языке. Жалость, которую он прежде мне не выказывал. Возможно, прояви он ее раньше – все было бы по-другому и я смогла бы сохранить интерес Николя Бабино.

Но, скорее всего, нет.

– Я показалась необразованной Матье и недостаточно опытной – Бабино, – наконец призналась я.

– Как же так? – Картье говорил гневно и резко.

Я покачала головой. Волосы рассыпались по плечам, когда я грустно улыбнулась ему в лунном свете.

– Не принимайте это близко к сердцу, господин.

– Я все принимаю близко к сердцу, когда речь идет о тебе и Цири. Скажи мне, что они говорили.

– Ну, два поколения родословной вылетели у меня из головы. Бриса Матье это смутило.

– Мне нет дела до Бриса Матье, – оборвал он меня. Я удивилась. Казалось, в голосе Картье мелькнула нотка ревности. – Что с Николя Бабино? Он – покровитель, которого я тебе желал.

Теперь все стало ясно: он хотел, чтобы я сделалась ариалом. Вероятно, он знал, что Цири станет врачом. Он догадался о ее устремлениях без усилий, но что насчет меня? Я задрожала, несмотря на жару, чувствуя, что мой наставник совсем не знал меня. Разве мы хотели одного и того же?

У нас в головах сложилось два разных образа, и я не была уверена, что их можно соединить в нечто прекрасное.

– Я думала, вы говорили: я – историк, а не учитель, – заметила я.

– Да, – ответил он, – именно так. Мы с тобой очень похожи, Бриенна. Мне кажется, все историки должны начинать как учителя. Время, проведенное в Магналии, не охладило моей любви к истории. Наоборот, она разгорелась с новой силой, а до этого тлела как уголек.

Мы смотрели друг на друга. Звездный свет смягчал разделявшие нас тени.

– Объясни мне, что он сказал, – мягко потребовал Картье.

– Его не впечатлили три года учебы.

Картье вздохнул и резко провел рукой по волосам. Его раздражение стало заметным. Пряжки на камзоле тускло сверкнули.

Он проговорил:

– Значит, он недостоин тебя.

Я хотела сказать, что очень мило с его стороны говорить так, но мое горло сжалось, и из него вырвались совсем другие слова.

– Возможно, этому не суждено было случиться, – прошептала я и пошла прочь.

Картье схватил меня за локоть. Я не успела уйти. Он словно понял, что словами меня удержать не удастся. Его пальцы скользнули по моему обнаженному предплечью, вниз и сплелись с моими. Он держал меня за руку в море травы, спокойный и уверенный, как небожитель. Это напомнило мне о прошлом. Когда-то его пальцы уже сплетались с моими, его касание воодушевило меня держаться прямо и найти место в этом Доме. Тогда я была девочкой и он казался таким высоким, что я и не надеялась до него дорасти.

Окунувшись в воспоминания, я прикрыла глаза, пахнувший жасмином ветерок играл между нами, пытаясь нас сблизить.

– Бриенна. – Картье погладил большим пальцем костяшки моей руки. Я знала: он хотел, чтобы я открыла глаза, посмотрела на него и поняла, что происходит между нами.

Он нарушает правило, подумала я, ради меня. Я позволила этой правде петь в моем сердце и глубоко вздохнула.

Я открыла глаза, приоткрыла губы, чтобы сказать, что он должен отпустить меня, когда мы услышали смех по ту сторону изгороди.

Его пальцы отпустили мои, мы отстранились друг от друга.

– Бри! Бри! Где ты?

Это была Мириай. Я повернулась на звук, когда она показалась на тропинке вместе с Орианой.

– Пойдем, пора в кровать, – кликнула она, не замечая Картье, пока не подошла ближе. Узнав его, Мириай замерла как вкопанная. – О, господин Картье.

Они с Орианой присели в реверансе.

– Спокойной ночи, Бриенна, – прошептал Картье, поклонившись мне и моим сестрам, и ушел.

Ориана, нахмурившись, смотрела ему вслед, но Мириай пожирала меня взглядом.

– О чем вы говорили? – зевнув, поинтересовалась Ориана, когда мы направились к дому.

– О покровителях, – ответила я.

– Все в порядке? – спросила Мириай.

Я взяла ее под руку. На меня внезапно навалилась усталость.

– Конечно.

Но, когда мы вышли к свету, Мириай все еще изучала мое лицо.

Она знала, что я солгала.

Глава 9. Песня Севера

Настал понедельник, полный дождей и тревоги. Вдова весь день провела у себя в кабинете, беседуя с покровителями. Избранным ничего не оставалось, кроме как мерить шагами второй этаж. Нам сказали оставаться поблизости. Вдова могла позвать нас, чтобы обсудить наши предложения.

Я сидела с сестрами в комнате Цири и Орианы и слушала их щебет, быстрый, как всполохи молнии за окном.

– Тобой заинтересовались все три покровителя?

– Если так, кого ты выберешь?

– Как думаешь, сколько они предложат?

Вопросы летали вокруг, и мои сестры-избранные делились впечатлениями, надеждами и мечтами.

Я слушала, но не участвовала в разговоре, потому что времени почти не осталось. Приближался вечер, и я готовилась встретиться со своим главным страхом: с тварью, сотканной из теней моих ошибок и неудач.

Часы пробили четыре, и Вдова послала за первой из нас, Орианой. Когда она вышла из комнаты, я спряталась в библиотеке. Сидя на стуле у окна с «Книгой Часов» на коленях, я смотрела, как дождь струится по стеклу. Я страшилась вновь читать о Камне Сумерек, боясь снова превратиться в безымянного мэванского лорда. И все же мне хотелось больше узнать о камне, скрытой в нем магии. Я желала вновь увидеть принцессу Нору, просто чтобы понять, она ли украла камень с шеи матери.

Я дрожала и читала книгу. Ждала перевоплощения, разрываясь между страхом и желанием. Но слова на хрупкой, пятнистой странице оставались лишь словами. Я гадала, окажусь ли в прошлом еще раз, увижу ли его снова, пойму ли, почему это случилось со мной, и действительно ли принцесса Нора похитила камень.

Было так много вопросов и ни одного ответа.

– Бриенна!

Голос Томаса, дворецкого, раздался среди теней библиотеки. Он застал меня врасплох, и я подпрыгнула. Мои ноги затекли и теперь горели так, словно в них втыкали иголки. Он стоял на пороге.

– Мадам приглашает тебя в свой кабинет.

Я кивнула и положила «Книгу Часов» на стол для занятий. Последовав за ним, я пыталась собраться с духом, мысленно вцепившись в образ Лиадан Каваны и воображая, что она дает мне толику своей силы и храбрости. Все же, войдя в кабинет Вдовы, я дрожала. Я ждала этого момента семь лет и понимала, что проиграла.

Вдова сидела за столом, окруженная теплым мерцанием свечей. При виде меня она улыбнулась.

– Пожалуйста, присядь, Бриенна. – Она указала на кресло перед собой.

Я подошла к нему и села, совершенно скованная. Мои руки были холодны как лед. Я сложила их на коленях и стала ждать.

– Как тебе вчерашнее солнцестояние? – спросила Вдова.

Мне потребовалась пара секунд, чтобы собраться с мыслями. Должна ли я вести себя так, словно ничего не случилось, или нужно дать ей понять: я знаю, что не приглянулась ни одному из покровителей?

– Мадам, я должна извиниться, – выпалила я. Это был совершено не тот ответ, который ей хотелось услышать, но, едва я это сказала, слова потекли рекой. – Знаю, что вчера не раскрыла своей страсти, подвела вас и господина Картье, и…

– Милая моя девочка, пожалуйста, не извиняйся, – мягко прервала она. – Я позвала тебя не за этим.

Я глубоко вздохнула, стиснула зубы так, что стало больно, и посмотрела на нее. Нашла в себе крупицу мужества и признала свое поражение:

– Я знаю, что не получу предложений, мадам.

Я не понравилась Николя Бабино и Брису Матье. Но, прежде чем правда окончательно лишила меня самообладания, Вдова проговорила:

– Предложений не было, но это не должно угнетать тебя. Я знаю об испытаниях, что выпали на твою долю за эти годы, Бриенна. Ты работала усердней, чем любая избранная на моей памяти.

«Спроси ее теперь, – раздался тихий голос у меня в голове, почему она приняла тебя и как зовут твоего отца».

Но, для того чтобы задать вопрос, требовалось больше смелости и уверенности, а мои силы иссякли. Я сжала в руках подол ученического платья и произнесла:

– Я уеду завтра, с остальными. Не хочу больше обременять Дом.

– Уедешь завтра? – как эхо откликнулась Вдова. Она встала, прошлась по комнате и остановилась у окна. – Я не хочу, чтобы ты уезжала завтра, Бриенна.

– Но, мадам…

– Знаю, о чем ты думаешь, милая, – прервала она меня. – Ты считаешь, что недостойна быть здесь, что твоя страсть зависит от покровителя, обретенного на солнцестоянии. Но у каждой из нас свой путь. Да, пять твоих сестер обрели покровителей и завтра уедут, но это не делает тебя хуже. Напротив, Бриенна, мне начинает казаться, что я не разглядела твоих талантов и неправильно подобрала тебе покровителей.

Наверное, я смотрела на нее с открытым ртом. Обернувшись, Вдова улыбнулась.

– Я хочу, чтобы ты провела со мной лето, – продолжила она. – За это время мы найдем тебе подходящего покровителя.

– Но… мадам… я не могу просить вас об этом, – выдавила я.

– Ты и не просишь, – ответила она. – Я сама это предлагаю.

Мы замолчали, прислушиваясь к собственным мыслям и голосам бури. Вдова вернулась за стол.

– Не я утверждаю, раскрыла ли ты страсть или нет. Это решение господина Картье. Но, думаю, еще немного времени здесь пойдет тебе на пользу, Бриенна. Надеюсь, ты останешься на лето и к осени будешь украшением достойного покровителя.

Разве не этого я хотела? Немного времени, чтобы навести лоск, измерить истинные глубины своей страсти. Мне не придется смотреть в глаза деду, разочарованному моей неудачей. Меня не назовут бездарной.

– Благодарю вас, мадам, – ответила я. – Я с удовольствием останусь на лето.

– Рада это слышать. – Вдова снова поднялась на ноги, и я поняла, что она меня отпускает.

Я медленно поднималась по лестнице, возвращаясь к себе. С каждым шагом мне становилось все больней – я начала понимать, каким будет это лето: тихим и одиноким. В Доме, кроме меня, будут только Вдова и несколько слуг…

– Кого ты выбрала? – услышав мои шаги, радостно обратилась ко мне Мириай. Она, опустившись на колени, укладывала вещи в сундук из кедра, стоявший в изножье ее кровати.

Мой сундук находился в тени. Я уже собрала его, думая, что уеду завтра с остальными. Теперь придется все доставать обратно.

– Мне не сделали предложений. – От признания стало легче. Словно теперь, когда правда открылась, я снова могла дышать и двигаться.

– Что?

Я села на свою кровать и взглянула на книги Картье. Надо будет не забыть отдать ему их завтра, до прощания.

– Бри! – Мириай подошла ко мне и опустилась на матрас. – Что случилось?

У нас не было возможности поговорить. Прошлой ночью мы были измучены корсетами и так устали, что рухнули в кровати без сил. Мириай сразу же засопела, а я лежала без сна, глядя во тьму, и думала.

Теперь я ей все рассказала.

О том, что подслушала в коридоре, о трех покровителях, о том, как Цири выбрала врача, о моих оговорках и об испорченном ужине. Я поведала ей о предложении Вдовы, о возможности остаться на лето, о том, что не могла разобраться в собственных чувствах.

Единственное, что я утаила, – залитый звездным светом миг с Картье в садах, когда он коснулся меня и наши пальцы сплелись. Я не могла рассказать о том, как он решил нарушить правило, хотя Мириай сохранила бы тайну.

Она обняла меня одной рукой.

– Мне так жаль, Бри.

Я вздохнула и положила голову ей на плечо.

– Все в порядке. Думаю, Вдова права и покровители – тоже. Вряд ли Брис Матье или Николя Бабино стали бы хорошим вариантом.

– Даже если и так, понимаю, как ты расстроена, насколько тебе больно. Я чувствовала бы то же самое.

Мы тихо сидели рядом. Я удивилась, когда Мириай поднялась на ноги и достала скрипку – дерево заблестело в сумраке, когда она прижала ее к плечу.

– Я сочинила для тебя песню, – призналась она. – Надеюсь, она будет напоминать тебе о том хорошем, что было, и о том, что лучшее еще впереди.

Она заиграла, музыка поплыла по комнате, сметая тени и паутину. Я откинулась на руки и закрыла глаза, чувствуя, как меня наполняют одна за другой ноты, словно кувшин – капли дождя. И, когда я почувствовала, что места внутри уже не осталось, перед моим мысленным взором возникла картина.

Я стояла на горе. Подо мной, словно волны моря, вздымались и опадали ярко-зеленые холмы, лежали долины, пронизанные сияющими ручьями, щетинились леса. Воздух был свежим и сладким, как нож, который режет, чтобы исцелить. Туман висел низко, словно хотел коснуться смертных, живших внизу, прежде чем солнце сожжет его.

Я никогда здесь не была, подумала я, но это – моя земля.

В этот миг я почувствовала тяжесть на шее, пульсацию рядом с сердцем, словно носила тяжелое ожерелье. Я стояла на вершине, смотрела вниз и ощущала неуловимую темную тревогу, будто хотела спрятаться…

Песня Мириай закончилась. Видение померкло. Я открыла глаза и увидела, как она опустила скрипку и улыбнулась мне. Ее глаза горели от страсти и вдохновения. Больше всего на свете мне хотелось сказать ей, как прекрасна была эта – моя – песня. Каким-то образом ей удалось сплести ноты так, чтобы открыть моему сердцу его истинный дом.

Холмы, долины и гора в тумане находились не в Валении.

Это было видение о Мэване.

– Тебе понравилось? – переступая с ноги на ногу, спросила Мириай.

Я поднялась с постели и обняла ее. Скрипка всхлипнула между нами, как капризный ребенок.

– Очень, Мириай. Ты столь хорошо меня знаешь и так любишь, сестренка.

– Я увидела твой портрет, написанный Орианой, – проговорила она, после того как я ее отпустила. – Я подумала о твоем наследии, о том, что ты двойственна: дитя севера и юга, о том, как это необычно и прекрасно. Я попросила господина Картье раздобыть мне мэванские ноты. Он помог, и я сочинила песню, полную валенийской страсти и мэванской отваги. Я вспоминаю оба этих качества, когда думаю о тебе.

Я не была плаксой. Этому научило меня детство в приюте. Но ее слова, откровение, музыка и дружба пробили брешь в дамбе, возведенной мною много лет назад. Я зарыдала так, словно потеряла кого-то, словно разбилась на части и исцелялась. Мириай плакала вместе со мной. Мы обнимали друг друга и смеялись, и рыдали, и вновь смеялись.

Наконец, когда слез больше не осталось, я вытерла щеки и сказала:

– Я тоже приготовила тебе подарок, хотя не такой замечательный, как твой. – Я подняла крышку сундука, где лежало шесть книжечек, одетых в кожу, переплетенных красной нитью. Внутри были стихи неизвестной госпожи Науки. Я давно восхищалась ею и решила купить их для моих сестер-избранных с крохотной суммы, которую дедушка посылал мне на каждый день рождения. Я хотела, чтобы они могли забрать поэзию на прекрасном пергаменте с собой и вспоминали меня.

Я вложила одну из книжечек в руки Мириай. Длинными пальцами она перевернула страницы и с улыбкой посмотрела на первое стихотворение. Прочла его вслух, изгнав из голоса следы слез:

– Как мне запомнить тебя? Каплей вечного лета? Первым цветком весны? Искрой костра осеннего? Инеем темной зимы? Нет, не так, ведь исчезнут они, а ты – за морем, на краю земли – останешься жить в веках.

– Стихи, – снова проговорила я, – не так прекрасны, как твой подарок.

– Это не значит, что я буду ценить их меньше, – ответила она, осторожно закрывая книжечку. – Спасибо, Бри.

Только тогда мы поняли, во что превратилась наша комната: по ней словно прошел ураган.

– Давай помогу с вещами, – предложила я. – А ты можешь рассказать мне о покровителе, которого выбрала.

Я стала собирать нотные листы и складывать платья, а Мириай рассказывала мне о Патрисе Линвилле и его гастролирующем оркестре. Она получила предложения от трех покровителей, но заключить сделку решила именно с ним.

– Ты со своей музыкой увидишь мир, – восторженно заметила я, когда мы наконец закончили сборы.

Мириай закрыла кедровый сундук и вздохнула.

– Мне кажется, я еще не осознаю, что уже завтра получу плащ и покину Дом ради постоянных путешествий. Надеюсь только, что не ошиблась. Договор с Патрисом заключен на четыре года.

– Я уверена: это правильный выбор, – успокоила я ее. – Пиши мне обо всех местах, где побываешь.

– М-м-м. – Было ясно, что она нервничает.

– Твой отец будет тобой гордиться, Мир.

Я знала, что они очень близки. Мириай была его единственной дочерью и унаследовала его любовь к музыке. Она росла под его колыбельные песенки, звуки клавесина. Когда ей исполнилось десять, она попросилась в Магналию, и он без колебаний отправил ее учиться, несмотря на огромное расстояние.

Он писал ей каждую неделю, и Мириай часто читала мне его письма. Она была уверена, что однажды мы встретимся, когда я навещу ее дом на острове.

– Надеюсь. Пойдем, пора спать.

Мы надели ночные рубашки, умылись и заплели волосы. Затем Мириай забралась ко мне в постель, несмотря на узкий матрас. Мы принялись перебирать наши любимые воспоминания: какими робкими и тихими мы были в первый год соседства, как однажды ночью забрались на крышу вместе с Абри, чтобы полюбоваться падающими звездами. Оказалось, Мириай боится высоты, и мы провозились до рассвета, пытаясь стащить ее вниз. Вспоминали обо всех праздниках, когда нам выпадала свободная от занятий неделя. Снега было достаточно, чтобы устраивать настоящие битвы. Наставники в эти дни вели себя скорее как старшие братья и сестры.

– Что думает господин Картье, Бри? – зевнув, спросила Мириай.

– О чем?

– О том, что ты остаешься на лето.

Я подергала нитку, выбившуюся из одеяла, и ответила:

– Не знаю. Я ему еще не говорила.

– Он вручит тебе плащ завтра?

– Наверное, нет, – призналась я.

Мириай посмотрела на меня в водянистом лунном свете:

– Что случилось между вами прошлой ночью в саду?

Я сглотнула, мое сердце замерло, словно хотело услышать, что я скажу. Я все еще чувствовала обжигающий след его пальцев у себя на руке, легких как перышко и уверенных. Что он пытался сказать мне? Он был моим господином, я – его избранной. Ничто не изменится, пока я не раскрою своей страсти. Возможно, он просто хотел утешить меня, и я не так поняла его жест? Скорее всего, так, ведь речь шла о господине Картье, поборнике правил, который никогда не улыбался.

Никогда раньше.

– Ничего особенного, – прошептала я и зевнула, чтобы скрыть неискренность. Если бы у нее остались силы, Мириай надавила бы на меня. Но через две минуты она засопела. Я же, напротив, лежала без сна, размышляя о Картье, плащах и тайнах грядущего.