Текст книги "Русский вид. Волк"

И еще одна черта мужа заставляла приходить в полное отчаяние. При малейшей размолвке между ними Антон замыкался в себе, исчезал из дома или, находясь рядом, не разговаривал с Катей целыми днями. Не выдерживая такого психологического прессинга, она первой шла на примирение, признавая свою мнимую или реальную провинность, и чуть ли не униженно вымаливала возможность вновь нормально общаться.

В такие периоды, к счастью, не слишком частые, Катя особенно остро чувствовала все десять лет разницы в возрасте между ней и супругом, а также свое безумное одиночество в чужом холодном городе.

И вот в один из таких «молчаливых» дней и позвонила мама с тем, чтобы сообщить о намечающемся разводе с Николаем Ивановичем. Реакция Кати была предсказуемо-бурной:

– Мамуль, я приеду! Я отпрошусь с работы и немедленно приеду к тебе, слышишь?

– Катенька, это не к чему! Я уже перебралась в старую квартиру. Вещей у меня немного, сама знаешь. Взяла недельку отпуска в Детском саду. Специально не хотела тебе раньше звонить, зачем беспокоить? У тебя семья, работа, свою жизнь надо строить. У вас с Антошей тоже не все гладко, я ведь чувствую…

А еще мне предложили работу няней. Так неожиданно получилось. Ты знаешь, я, наверно, соглашусь! Оля мне уже много рассказала об этих людях. Ты же Оленьку Комарову помнишь? Они у нас жили в соседях… Хорошо, я тогда оставила ей телефон. Славная женщина… Всегда была готова помочь.

Она сейчас работает помощником директора в каком-то лесном санатории, и вот там у них живет одна семейная пара. Муж – бывший военный, девушка была учительницей, у них недавно родилось двое деток, ну, понимаешь, королевская двойня – мальчик и девочка. Беременность сложная была, роды непростые…

– Неужели в няньки тебя зовут? – насторожилась Катя.

– В общем, да. Оля сказала, там очень красиво, сосновый лес, озеро и сами они – прекрасные люди. Может, мне решиться? Группы у меня в сейчас нет, я на подменах больше, да и тяжело что-то стало в последнее время на работе.

– Мам, уходи из «садика», ты уже полгода на пенсии. Я буду присылать деньги, у меня хорошая зарплата. Зачем тебе еще с малышами водиться? Даже забудь про этот лес!

– Катюша, меня ведь Оленька попросила… Вроде, как знакомого человека, мы же раньше так с ней дружили до переезда. Я как знала – не хотела в новостройку ехать. Кругом одинаковые серые дома, трубы у дороги, как змеи гигантские, сразу мне не понравилось на Широтной, да твой отец заладил, надо ему отдельный кабинет… Устала я с ним, Катя. Больше не могу. А в лес хочется. Напоследок, перед смертью хоть воздухом лесным подышать, как в детстве.

– Мамочка, о чем ты говоришь? – В сердцах закричала Катя. – Брось эти мысли грустные. Хочешь, я уеду из Уренгоя, вернусь в Тюмень? К тебе. Будем вместе жить в бабушкиной квартире. И никого нам больше не надо. Нам и вдвоем будет хорошо. Ты у меня самая лучшая, самая чудесная мамочка. Я тебя очень-очень люблю. Моя дорогая, пожалуйста, не грусти. У нас все еще будет хорошо. Я тебе обещаю.

Катя с трудом сдерживала слезы. На какое-то время с обеих сторон в трубке стало тихо. Потом послышался тяжелый вздох Веры Анатольевны.

– Если тебе с ним тяжело, не жди долго. Лучше сразу оборвать, пусть больно, но, зато потом не будешь всю жизнь мучиться как я. Ты у меня умная девочка, хорошая, добрая. Еще встретишь своего мужчину, обязательно встретишь. И узнаешь сразу, сердцем почувствуешь, что он – для тебя. И не будешь даже загадывать, что там дальше, как оно все сложится у вас, просто обнимет он тебя, и ты все поймешь.

– Мам, а у тебя было так?

Вера Анатольевна помолчала немного, а потом сказала просто:

– Было, доченька, теперь знаю, что было…

– И не с папой?

– Нет, хотя, тогда уже и ты у нас родилась. Да что скрывать? Знакомый один в гости заходил и все старался попасть, когда Николая Иваныча не было дома, стихи мне читал свои. Называл белой лебедушкой, русалочкой… Уехать с ним звал, ох, далеко, Катя, звал – на Байкал. Побоялась…

– А я как же? – не удержалась Катя.

– Тебя бы мы взяли с собой! Вася так сразу и сказал мне, мол, не то, что с одной, с двумя бы детьми взял, а вот с тремя бы еще подумал… Славный был парень. Наверно… любил меня.

– А ты его тоже?

– Тоже, Катя, тоже…

– И почему не поехала с ним?

– Да, вот подумала, а что люди скажут. Вдруг не привыкну на новом месте, да еще Вася к тебе будет худо относиться, а уж тебя доченька, я всегда больше жизни любила, сама знаешь.

– Знаю, мамочка! Милая моя, скоро увидимся, только улажу кое-какие дела, у нас тут проверка намечается, думаю, к майским выходным буду свободна. Не грусти, скоро обо всем поговорим, родная.

– Ты только ради меня не торопись.

Вскоре Катя положила трубку, вытерла слезы и принялась готовить Антону роскошный ужин, который он, правда, не оценил, сказав, что недавно вернулся из ресторана, где праздновали чей-то юбилей. Катя была рада и этой скупой информации, как никак после недели «молчания» супруг снизошел до разговора с ней.

А через неделю неожиданно позвонил Николай Иванович и виноватым тоном сообщил Кате, что ее мама находится в больнице в тяжелом состоянии, в связи с чем требуется немедленное присутствие дочери в Тюмени.

Уже через пару часов Антон сам отвез ее в аэропорт и довольно нежно простился. Пройдя регистрацию на вылет, Катя нервно ходила кругами по залу ожидания, но вдруг объявили задержку рейса в связи с обнаружением неисправности самолета.

Прошло более часа, когда Катя прослушала сообщение о том, что шестичасовой рейс на Тюмень и вовсе отменен. Потолкавшись у кассы, она узнала, что билеты на ближайшие рейсы также раскуплены и смогла приобрести билет лишь на утро. Оставаться в аэропорту не было смысла. Пришлось взять такси и возвращаться в квартиру мужа.

Почему-то даже не пришло в голову позвонить Антону, все мысли занимала Вера Анатольевна. Была почти полночь, когда уставшая, измученная Катя добралась домой. Стараясь действовать тихо, чтобы не будить мужа, Катя открыла двери своими ключами и, не зажигая свет, сняла верхнюю одежду в прихожей. А потом вдруг заметила, что в спальне горит приглушенный свет, а из-за полуоткрытой двери доносится томная мелодия.

Уже в коридоре между комнатами пахло чужими терпкими духами и ароматическими палочками. В первое время после свадьбы Антон часто зажигал их перед тем как начать долгую любовную прелюдию, к концу которой Катя обычно чувствовала головную боль и хотела только поскорее уснуть.

Остановившись у порога семейной спальни, она постаралась сосредоточиться на своем дыхании, успокоить неровно бьющееся сердце, а потом услышала из-за двери ласковый приглушенный голос Антона:

– Вот так, сладенькая, все делаешь правильно. Умница! У тебя сегодня получается лучше. Ты хорошая ученица, и папочка, возможно, тебя не сильно накажет.

На ватных ногах Катя прошла вперед и в немом изумлении уставилась на их с Антоном общую постель. Драгоценный супруг сидел абсолютно голый, опираясь спиной на подушки, прижатые к высокому изголовью, а между его разведенных ног на четвереньках стояла обнаженная пышнотелая блондинка. Руки девицы были почему-то стянуты сзади ремнем, а лицо располагалось в области паха Антона.

Катя судорожно глотнула и вышла из комнаты. В голове было гулко, как в пустом актовом зале школы, мысли оседали на пол комочками сигаретного пепла… Она включила свет в кухне и, налив себе стакан отфильтрованной воды, стала пить ее маленькими глоточками, как мантру проговаривая знакомые строчки:

«Нет в мире сильнее боли, умерла бы я лучше, что ли…» Только у Асадова эти слова говорит молодой мужчина, заставший жену на кухне «целующейся с другим».

Катя действительно любила поэзию… И даже в этот трагический момент искала поддержку у классиков. "Нет ничего нового под солнцем!"

А потом случился совершенно безобразный разговор с мужем. Антон нагло обвинял Катю в том, что она фригидная женщина, абсолютная бесчувственная, не способная угодить мужчине в интимном плане.

– Это ты виновата, что я вынужден искать развлечений на стороне! Только ты одна. У тебя тысяча комплексов, ты не хочешь даже ради меня постараться, у тебя нет абсолютно никакого воображения, а мне надоела эта рутина!

Катя чувствовала, что на нее рушится глянцевый кухонный потолок.

– Тогда мы должны развестись как можно быстрее. Я уеду обратно в Тюмень. А ты найдешь себе другую, подходящую женщину, которая будет во всем тебя устраивать. Да хоть ту, что сейчас у тебя была…

– Это же шлюха! Правда, говорит, начинающая… Но она хотя бы пытается угодить!

– Так ведь ты ей платишь, как же иначе, – нашла в себе силы усмехнуться Катя, голос почти не слушался.

Антон пытливо заглянул в глаза жене. Он ожидал слез, истерики, битья посуды, но странное спокойствие трепетной и ранимой Кати вдруг вызвало в нем массу подозрений.

– У тебя кто-то есть, да? И уже, наверно, давно? Ты с ним иначе себя ведешь, и в рот берешь и задницу подставляешь, так? Знаю я вас, все вы, суки, одинаковые!

Антон грубо встряхнул жену за плечи, лицо его безобразно перекосилось от злости:

– Говори сейчас же, кто он! На работе познакомилась?

– У меня никого нет, Антоша, опомнись, как ты можешь такое думать?

Она вдруг с болью поняла, что снова оправдывается перед ним, несмотря на все, что увидела в спальне час назад. Невыносимое отвращение к мужу захлестнуло свежую обиду, но презрение к себе тоже не отпускало.

«Я – безвольная тряпка, он же просто вытирает мною всю свою грязь, ему нравиться издеваться, потому что я полное ничтожество, не могу дать отпор».

И Каргаполов знал, когда следует повернуть нож в старой ране.

– Давно бы бросил тебя, но хотел «чистых» детей. От той женщины, у которой я первый и единственный. Ты о телегонии слыхала? О влиянии на потомство всех мужчин, которые были у бабы? Я и взял-то тебя оттого, что ты еще «девочка», хотел, чтобы дети несли только мою кровь. А ты, оказывается, кроме того, что шлюха, так еще и бесплодная! Вот это я попал!

У Кати дрожали губы, она смотрела на мужа широко раскрытыми глазами и не могла ничего отвечать. Он впервые грубо разговаривал с ней настолько грубо, впервые оскорблял так жестоко.

– Прости… Нам незачем быть вместе. Я уеду…

– Уедет она… А я – что? Целый год жизни на тебя зря потратил? Свадьбу тебе устроил, наряды купил, пытался человека из тебя сделать, а ты – синий чулок, только книжки читать любишь, а на мужа тебе насрать? Я должен проституток себе заказывать, чтобы не дрочить в туалете, ты хоть это понимаешь!

– Наш брак был ошибкой… – лепетала Катя, закрывая руками уши, чтобы не слышать поток брани.

– Что ты говоришь? Ты поняла это, когда нашла себе другого, да? У него что, хрен больше или вылизывает тебя лучше? Хоть раз меня об этом попросила, ты же вечно стесняешься, под одеяло прячешься. Я тебя даже голой-то ни разу не видел во весь рост. А ведь фигурка у тебя ничего!

Антон вдруг окинул Катю тяжелым, заинтересованным взглядом.

– Давай-ка мы сейчас потренируемся… Раздевайся! Станцуешь для меня на столе, и я еще подумаю, может, не буду тебя выгонять.

Он рванул ворот ее кофточки, потом стал стягивать бретели лифчика, одновременно пытаясь поцеловать, вернее, укусить шею. Катя извивалась в его руках, задыхаясь от запаха алкоголя, который она терпеть не могла. Антон был очень пьян, но ему удалось расстегнуть Катины джинсы и, уложив ее на кухонный стол лицом вниз, он попытался стащить их вниз. Но вдруг передумал использовать жену в этом положении, пришла на ум другая идея.

– Таську-то я отправил, а, значит, ты сейчас сделаешь ее работу. Не отвертишься на сей раз, любимая! Вставай-ка на колени и бери в рот. Ну, живо…

Ей казалось, что еще немного и она упадет в обморок от того, что с ней происходит. Она никогда в жизни не слышала плохого слова в свой адрес. Для родителей была «солнышком» и «радостью», при всей своей строгости, отец ни разу не позволял себе крика, а уж о физическом наказании даже и помыслить было невозможно.

Катя все понимала с полувзгляда, с полуслова. Даже редкие ссоры родителей проходили за закрытыми дверями с использованием вполне литературной лексики.

Когда Антон поставил ее на колени перед собой и вытащил из домашних штанов свое, надо сказать, весьма «приунывшее» достоинство, Катю стошнило прямо на голые ноги мужа. Каргаполов брезгливо выпустил из рук волосы жены и помчался в ванную. А Катя без сил рухнула на кафельный пол кухни, подтянула колени к груди и заплакала от полнейшего смятения и страха.

Жизнь стремительно летит под откос, будто неудавшимся браком перечеркнуто все хорошее, ожидавшее впереди. Словно своим поспешным замужеством она предала кого-то по-настоящему родного, желанного, кто непременно должен был встретиться на пути.

И эта горькая мысль заставляла еще мучительней сжиматься сердце, вызывая потоки новых слез. Хорошо еще, что суровый муж больше не тревожил. Приняв душ, Антон вернулся в спальню и проснулся только ближе к обеду, в то время, когда Катя напротив, задремала в самолете, уносящим ее гораздо южнее Нового Уренгоя.

Глава 3. В лесную глушь

Наши дни

Из аэропорта Катя сразу поехала в дом отца, чтобы оставить там три большие сумки с вещами, а потом уж рвануть в больницу.

Не стесняясь, и даже с каким-то вызовом Катя сообщила таксисту, что застала мужа с другой женщиной и перебирается жить к маме. Зачем была нужна такая откровенность, сама не понимала, просто хотелось выговориться, но в ответ получила пару сочувственных реплик и серьезную помощь в транспортировке тяжеленных сумок до лифта новостройки.

– Да-а, тяжеленько бы вам пришлось самой-то таскаться. Что у вас там, кирпичи?

– Книги, – тихо ответила Катя.

Она была готова забыть у Антона пару зимних вещей, но не смогла расстаться со своей личной библиотекой.

Получив расчет, таксист не удержался от прощальной реплики:

– Ну, удачи вам, девушка! Да не переживайте сильно, может, еще все утрясется, мы ж мужики по натуре своей такие… на передок слабые. Особенно, если бабенка сама не против, где же удержаться. Приползет еще на на коленях к вам супружник, так поругайте да простите.

– Спасибо за совет!

Отделавшись наконец от умудренного жизнью водителя, Катя нервно звонила в дверь, стараясь побыстрее попасть в родительскую квартиру. Почему-то никто не открывал.

«Что за день такой… Куда мне теперь с баулами деваться? От маминой "хрущевочки" ключей тоже нет при себе».

Щелкнула задвижка замка соседней квартиры, на площадку вышла аккуратная маленькая старушка.

– Катенька, вы приехали? Какая радость! А Николай Иваныч в поликлинике дежурит уже вторые сутки. Так похудел… Переживает за Верочку, просто невозможно страдает.

– Галина Ильинична, можно я к вам свои сумки занесу?

– Так я тебе ключи дам от вашей квартиры, мне папа твой оставил специально.

– Мама-то как? Что он говорил?

– Кажется, кризис уже позади. Будем надеяться…

Катя с великой радостью вошла домой и с недоумением уставилась на ужасный беспорядок в просторном холле. Зеркальные двери шкафа-купе были распахнуты, вещи выкинуты с верхних полок и лежали разбросанные на полу, у порога можно было споткнутся о коробку с мусором. В помещении витали запахи испорченных продуктов.

– Ясно… Папочка почти месяц один живет, прибраться некому, прислуга – то бесплатная сбежала.

Затыкая нос, Катя добралась до кухни, вышла на балкон и открыла все три окна на улицу. Взгляд ее тут же уперся в бетонную стену многоквартирного дома напротив.

«А в старой маминой квартире за окном тополя… и сквер «Школьный» рядом, а там сосны, весной можно видеть как ветерок сбивает с крохотных шишечек пыльцу, тогда она кружится в воздухе золотой дымкой и медленно оседает на колючие веточки – волшебное зрелище.

А еще в мае распустятся яблоньки в аллее у Выставочного зала. И черемуха зацветет… и сирень. Весна в нашем городе – время надежд, когда искренне веришь, что все твои мечты сбудутся и совсем скоро случится твоя самая важная встреча. С тем, кто может стать твоей половинкой. Кому ты подходишь идеально, как ключик к замку, как кусочек мозаики к своей паре".

Расчувствовавшись, она даже воскликнула вслух:

– Скоро ли приплывут алые паруса в мою гавань? Отыщет меня мой капитан Грей? И как узнает при случайной встрече… Вдруг мимо пройдет.

Катя сняла с плеча небольшую сумочку из плотного гобелена и повернула к свету. Спереди сумочку украшал вышитой корабль, летящий над бурным морем. Когда Катя приобрела эту вещь на выставке в Уренгое, то паруса корабля были еще белыми, уже дома она сама расшила их в алый цвет.

Дело это было непростое, Катя все пальцы себе исколола, пока втыкала иглу в толстую ткань с кожаными вставками. Но довела задуманное до конца и уже полгода носила сумку с собой, как потаенный сигнал кому-то еще неведомому.

"Найди меня поскорее, я очень жду, мне без тебя плохо…"

Катя вытерла непрошеные слезы, с трудом нашла чистую посуду, наскоро выпила растворимый кофе, а потом переоделась и поехала проведать любимую мамочку.

В палате Веры Анатольевны стоял букет белых роз – ее любимые цветы. На тумбочке рядом с кроватью лежали фрукты и новая книжица Николая Ивановича с посвящением «Верной подруге и прекрасной Музе».

– Мамочка, как ты напугала нас, родная! Что же случилось?

– Уже все хорошо, сама не пойму, что это было со мной. Вроде, сердце никогда не болело, а тут даже «Скорую» пришлось вызывать. Не волнуйся, твой папа сразу же приехал, уж не знаю, кто ему сообщил.

– Ты же сама, Верочка, позвонить не догадалась, – с непривычной мягкостью в голосе начал увещевать Николай Иванович.

Катя внимательно посмотрела на отца, которого почти полгода не видела. Николай Иванович похудел, постарел и казался теперь меньше ростом, ссутулившись на хлипком стульчике у окна палаты. Даже одежда на нем была несвежая, на манжетах рубашки виднелись пятна, ворот засалился.

А ведь папа всегда был такой щеголь! Неудивительно, ведь каждая вещь его солидного гардероба проходила через заботливые руки жены. А Вера Анатольевна уже месяц как живет отдельно. Катя начала кое-что понимать…

И тут мама подала голос:

– Коля, может, ты уже домой съездишь, отдохнешь, со мной дочка побудет.

– Да… и порядок надо бы навести дома, – не замедлила добавить Катя, – продуктов купить, в холодильнике твоем мышь повесилась.

– Девочки, я все сделаю, – пообещал Пермяков. – Дочь, ты же у меня… у нас на Широтной остановилась?

– Да, папа. Я, кстати, насовсем приехала в Тюмень. Уже с работой все решила, мне вышлют трудовую книжку по почте, у нас замечательный директор.

– Катенька, а как же Антон? – тихо спросила Вера Анатольевна.

– Мы решили расстаться, то есть, это я так решила, а он не был против. Я теперь свободна, как маленькая птичка и начинаю новую жизнь. Можете меня поздравить!

Говорила Катя преувеличенно весело, но родители смотрели на нее настороженно и с тревогой.

– Мам, только не переживай! Я просто поняла, что не люблю этого человека. Ты была права тогда, мы поторопились с замужеством. Зато теперь я по-настоящему взрослая, умная, самостоятельная женщина и впереди меня ожидают только хорошие встречи. Да будет так!

– Но как же… – пригладил отросшие неухоженные волосы Николай Иванович, – ведь Антон показался мне вполне приличным мужчиной, интеллигентным…

«Эх, знал бы ты, что себе этот интеллигент позволяет!»

– Я на Север точно не вернусь, попробую все документы здесь оформить, должна быть такая возможность, по почте отправлю, пусть пришлют сертификат о разводе или как эта бумага правильно называется, вы не в курсе?

Катя испытующе посмотрела на родителей.

– А у нас, доченька, все наладилось, – бодро ответил Николай Иванович. – Мы с мамой не будем расходиться, особенно сейчас, когда ей забота нужна и внимание. Мало ли чего в семье не бывает, милые бранятся, только тешатся. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи… – эти слова я только под старость по-настоящему осознал», – во взгляде, который Николай Иванович бросил на жену, теплилась небывалая доселе нежность.

Он пересел на кровать и церемонно поцеловал маленькую сухую ручку Веры Анатольевны.

– Я перед тобой, Верочка, очень виноват, но я все искуплю… кровью, если будет так нужно.

Катя быстро-быстро заморгала удивленными глазами, глядя на спокойное, умиротворенное лицо матери.

– Раньше бы все эти слова, Коля… А теперь уж ни к чему, наверное.

– Не пущу! – вдруг сердито воскликнул Пермяков, – даже не вздумай к нему собираться, а если сбежишь, следом поеду и вот этими руками задушу лично твоего… ухажера старого.

– Господи! Ну, чего ты привязался, никуда я не собираюсь от тебя скрываться, – тихо засмеялась Вера Анатольевна, – только и к тебе не вернусь, у меня своя квартирка имеется, слава Богу, заслужила покой за тридцать лет маяты.

– Верочка, прости, душа с телом расстается, когда подумаю, что ты меня бросишь.

Катя с полным недоумением уставилась на отца, который вдруг переместился на колени возле кровати и, прижавшись лицом к теплой ладошке жены, весь затрясся от бурных рыданий. Это уж совсем было не похоже на поведение вальяжного светского льва, каким все знали Николая Иваныча.

– Да что у вас здесь творится? Может, доктора вызвать?

Вера Николаевна улыбалась, прикрыв глаза и поглаживая свободной рукой седую шевелюру мужа.

– Тихо, тихо… Хватит уже, Коля, драму разыгрывать. Поезжай домой, выспись, меня завтра выпишут, дома и поговорим.

– Дома, это на Широтной? – с надеждой вдруг спросил Николай Иваныч.

– Там такой бардак! – вставила Катя с недовольством покосившись на отца.

А он перехватил ее взгляд и тут же заверил:

– Я поеду, приберусь, только Верочка, вернись завтра ко мне, я так соскучился. Мне без тебя очень плохо. Помру без тебя, один…

– Не выдумывай, Коля. Да ты всех нас переживешь и жену молодую себе еще сыщешь. Я бы могла подсказать… Выбор пока есть…

– Не нужна мне молодая! Ты у меня одна, Верочка. Я сейчас это понял, какой был раньше дурак, что тебя не ценил. Счастье со мной рядышком было, рука об руку мы шли по судьбе, все напасти вместе одолевали. И всегда ты меня поддерживала, никогда не упрекала ни в чем. Даже когда я… эгм… чудил малость, все мне прощала.

Вера Анатольевна тяжело вздохнула.

– Коля, поезжай домой, выспись…

Когда женщины остались в палате одни, Катя пересела поближе к матери и смогла, наконец, узнать причину столь необычного поведения отца.

– Так все странно получилось. Вася мне письмо прислал из Читы. Мы ведь сто лет не виделись, не общались, я даже не вспоминала почти о нем. Знала, что женился, дети пошли… А тут вдруг письмо! Кто-то из тюменских знакомых ему адрес наш новый дал.

А я-то уже переехала как две недели, вот письмо к Николаю Ивановичу и попало. Вскрыл он его, подлец эдакий! Уж не знаю, что там было написано, так и не показал мне письмо, но передал, что Вася теперь вдовец и вроде как… ох, меня к себе приглашает. Коля разозлился страшно, сначала по телефону мне гадостей наговорил…

В голосе матери Катя расслышала закипающие слезы и в то же время нотки затаенной гордости.

– Я трубку бросила, сказала, что теперь свободна. Захочу, и на край света поеду. Хоть годик пожить как человек, а не ломовая лошадь, которой даже спасибо не скажут за все труды. Только одни обиды да попреки и видела с твоим отцом за эти годы. То выгляжу не так, то ступить важно не умею, то суп не солен, то бисер мелкий… И недоволен вечно… Ничем ему не угодишь!

– Мамочка, успокойся, не плачь. Я всегда была на твоей стороне, ты же знаешь.

Катя прижалась к матери, сама едва сдерживая слезы, пока Вера Анатольевна продолжала тихий рассказ:

– Так просто ему сказала, сгоряча. Никуда не поеду, зачем? Здесь ты у меня есть, одна мне радость осталась, думала, хоть на внуков погляжу, понянчусь с детками твоими. А у тебя видишь, как выходит… Катенька, за что тебе-то такое, ты ли чем не хороша у нас, уж вроде растили мы тебя с папой в любви, как бы ни ладили меж собой, ты всегда была для нас на первом месте. Может, ради тебя-то я все и терпела от него, а иначе давно бы уж… Ох, Катя, таблетки подай, тут, на тумбочке, на бумажке… и водичка рядом.

– Не переживай за меня. У меня все только начинается, я тебе обещаю, будут у тебя еще внуки. Где же мне такую золотую бабушку для них найти? Ты ведь сокровище мое, я тебя очень люблю, мамочка. Только живи долго и спокойно, а мы будем тебя радовать. Я постараюсь для этого все сделать, слышишь, родная, только не хворай!

Вера Анатольевна приняла лекарство, а потом, помолчав немного, сказала:

– Я после того телефонного разговора с Колей очень расстроилась. Места себе не могла найти, а ночью совсем худо стало, кое-как набрала «Скорую» и открыла двери. У порога села, думала не доживу. Не помню даже, как меня увезли. А здесь уж мне стало полегче, хорошие люди, быстро помогли.

– Мам, тебе нельзя одной жить. Я теперь буду рядом.

– Так ведь, знаешь, что отец-то твой задумал. Путевки на двоих купил, аж в Ессентуки. Раньше-то он все один по курортам ездил, мол, полноценный отдых, смена обстановки, вдохновение и все такое. Никогда ему не перечила, мы с тобой и у бабушки в деревне отдыхали неплохо, пока папка наш на море загорал.

– Это точно! У меня же какая-то аллергия на южные растения оказалась, да? Я вся сыпью покрылась и насморк был ужасный, я даже помню немного, мне тогда лет пять было или шесть?

– Было такое еще до школы. А может, просто с непривычки или в воде инфекция, один раз только в Анапу и съездили семьей.

– Хм… а теперь он собрался везти тебя на Кавказские минеральные воды. Мамочка, это же здорово! Прямо сказка. Тебе сейчас это очень нужно. Или ты с ним не хочешь ехать?

– Катенька, я даже не знаю! Он категорически против развода, говорит, что будет все делать по дому сам, а я лишь командовать должна. Помыкался этот месяц один, понял, какова холостяцкая жизнь с непривычки, да еще под старость. И жалко мне его, все же много лет вместе, он рассеянный такой, пропадет без меня. Придется, видно, вернуться… Ох, не знаю, Катя…

– Мамуль, съездишь на юг, наберешься сил, посмотришь на его поведение, а там все и решится.

– Я ведь Оле обещала помочь…

– Какой еще Оле?

– Комаровой Ольге, моей старой подруге, в «Северном» меня давно ждут.

– Вот уж точно чепуха! – возмутилась Катя. – Найдут себе другую няньку, экая проблема! У тебя сейчас, можно сказать, здоровье на кону и личная жизнь решается. Забудь ты про этот лес!

– Катя, я так не могу, я дала слово. Обнадежила людей, понимаешь? Я никогда никого не подводила. Обещала, значит, приеду.

Какой бы мягкой не была Вера Анатольевна, но данное друзьям слово держала как боевой штык наперевес. До конца, до победы. И Катя задумалась.

– Может, тогда мне вместо тебя поехать?

– А ты с маленькими сможешь?

– Смогу, конечно! У нас в Центре довольно долго женщина жила с двумя малышами, одному даже месяца не было. Она от мужа-алкоголика сбежала, он ее избить грозился, решил что последний сынок не от него, нагуляла, мол. Так вот, эта Роза детей нам оставляла, а сама бегала в полицию забирать заявление, пожалела мужа все-таки. Целыми днями куда-то уходила, а с маленьким ее возилась я. Девочки ему «памперсов» и смеси детской накупили, одежки у нас и так много, отдают же люди для малоимущих.

Я неплохо справлялась, вечерами в Интернете множество статей прочла об уходе за детьми, на всяких Форумах для «молодых мамочек» зарегистрировалась. Думала, если во все это вникну, то и свои детки скорее появятся.

Мам, я потом обследование пройду в Тюмени, может, у меня какое-то нарушение… мы же с Антоном девять месяцев жили вместе, а ничего не получилось с детьми. Хотя, это к лучшему, наверно. Как бы ушла от него, если бы был у нас малыш?

– Детки, Катя, они в любви рождаться должны. А девять месяцев – это еще не срок. Ты у меня и вовсе на второй год совместной жизни с твоим папой получилась. Все сбудется, не переживай. Значит, поедешь в «Северный»? Может, отвлечешься немного от своих забот? Природа – она, Катя, лучше врачей лечит. И тело и душу.

– А у вас когда отъезд намечается? Я имею в виду на Кавказ, за здоровьем?

– Торопится твой отец меня увезти, уже на шестое мая забронировал билеты. Боится, чтобы я от него в Читу не сбежала. К Василию Петровичу…

– Тогда провожу вас и тоже поеду лесовать. Вдруг попадется мне какой-нибудь пригожий леший. Вежливый и симпатичный. Будем вместе под луной гулять.

Катя засмеялась, и Вера Анатольевна с улыбкой посмотрела на дочь. «Все бы отдала, чтобы родная девочка была счастлива».

– Значит, я сегодня же звоню Ольге! Она очень рада будет.

– Звони, мамочка, звони. Я теперь на все готова. Даже на лесную чащу, – храбро заверила Катя, скрепя сердце.