Текст книги "В Рим и обратно"

– Карина, Карина!.. – сопротивлялась Юля – не сгущай краски!

– Поверь, я объективна как полотёр!.. – усмехнулась психолог. – Как там у классика?.. Я – зеркало, в котором его самовлюблённая гордыня отражена во всём уродстве[22]22
  Лопе де Вега, «Собака на сене», реплика Теодоро.


[Закрыть]. Поэтому он не Карину, а уже Машу постарается как можно скорее стереть из памяти самым большим и самым резиновым ластиком… Тем более, что в нашей шикарной столице и ему быстро вернут шкуру обслуживающего персонала. В этом российском сегменте обслуживания олигархов и космополитов… Всё, слушай, у меня файл закончил скачиваться. Обещаю, позвоню завтра сама.

– И всё-таки не спеши с выводами, – посоветовала подруга. – Увидишь, всё не так, как тебе сейчас кажется. С любым человеком может произойти…

– Что произойти? – ей почему-то показалось, что устами Юли говорит иная, таинственная и всемогущая сила. Или это влияние римских сумерек?

– Перерождение может произойти. С любым. Архимед говорил – дайте мне рычаг, я переверну мир? Некоторые встречи в жизни меняют целый мир для человека… Карина, держи себя в руках. Тогда всё будет как должно.

Смартфон мигнул и высветил строку окончания вызова. Никогда так не было, чтобы болтушка, темпераментная и добросердечная, сама закончила разговор, первой повесила трубку. Что это было, проявление магии вечного города? Голос был её, Юлькин, знакомый с того самого пуда соли за одной партой. А говорила она сама, или её устами говорили? Карина провела рукой по лицу. Наваждение. Наверное, она сегодня слишком сильно устала.

Обаятельный, подвижный, к ней с улыбкой, почти танцуя на ходу ради прелестной белокурой синьоры, подскочил официант с терминалом для платёжных карт и маленьким подносом для счетов. Шерп набрала цифры кода подтверждения, положила на терминал купюру в пять евро и поманила парня пальцем. Когда тот склонился, заговорила что-то быстро, напористо в самое ухо… У парня открылся рот от удивления, но он понимающе кивнул, снял со спинки стула пиджак Сергея и стремительно удалился вглубь кафе.

Шерп повесила рюкзак за спину, застегнула куртку до самого горла и двинулась в южный конец площади, к фонтану Мавра. Вокруг мраморного бассейна, украшенного тритонами и масками, что ещё в шестнадцатом веке по приказу папы Григория Тринадцатого использовался для обеспечения питьевой водой этой густонаселённой части столицы, сейчас располагались столики временного питейного заведения. А страсти кипели средневековые. Стенка на стенку? В закипевшей схватке силы были неравными: опытный кочующий отряд в шарфах Manchester United[23]23
  Манчестер Юнайтед – английский профессиональный футбольный клуб из Стретфорда, основан в 1878 году, один из основателей английской премьер-лиги. Его фанаты известны своей агрессивностью.


[Закрыть] атаковал поклонников клуба Roma, принимавшего островитян на своём стадионе с товарищеским матчем. Будучи готова к хулиганским выходкам, полиция блокировала основную часть гостей возле арены на окраине, но всё же отдельные группы добрались до пивных заведений в центре. Тот самый горожанин из автобуса, зажимая рукой разбитый до крови нос, орал во всю мощь уже не про замену правого полузащитника, а отчаянно призывал помощь:

– Aiuto, chimi la polizia!.. Aioto…

От лёгкой мебели из алюминиевых трубок уже мало что осталось. Её разобрали на запчасти английские футбольные фанаты, атакующие в составе дюжины или более, увидевшие в болельщиках принимающей итальянской стороны лёгкую добычу и одновременно объект своей ярости. Итог свалки мог бы оказаться для местных неутешительным в части поломанных рёбер и не смываемого позора, если бы в запале одного из обороняющихся не стали бить ногами и не затолкали… Под столик троицы русских мужиков из мирного города Кирова, культурно отдыхавшей за пивом под куриные крылышки. С столика, перевернувшегося от толчка, посыпались тарелки с закуской. Всё произошло настолько стремительно, что добрые молодцы не успели толком рассердиться.

– Эй, ты живой там? – невозмутимо стряхнув с футболки репчатый лук, один из русских извлёк из-под клеёнчатой скатерти избитого итальянца. Его товарищ, косая сажень в плечах, сгрёб нападавшего хулигана одной левой и влепил ему в челюсть пудовый вес своей карающей длани. Второму драчуну его английский шарф затянули на шее так, что у сакса посинело лицо.

Восстановив справедливость, русские спокойно поставили столик как было и сделали знак официанту принести ещё пива. Но генетическая память портовых громил Ливерпуля, подогретая выпитым, не могла стерпеть отпора. От группы англичан, почти уже смявших поклонников римского клуба, отделились семеро изрядно распалённых хулиганов и двинулись на нового врага. Русские встали во весь рост. В лицо передовому нападавшему ударила ребристым бортом литровая кружка из толстого стекла.

– Да твою же мать!.. – именно этот боевой клич на другом конце piazza Navona услышал бывший курсант военного училища.

Раз пошла такая пьянка… Под ногами хрустело битое стекло. Корчась, на римской брусчатке уже валялся человек с вывернутым плечом. Выломав из лёгкого ограждения кафе пару коротких столбиков, белобрысый парень в тельняшке без одного рукава привязал их к трофейному шарфу с обоих концов и завертел над головой страшное оружие рукопашного боя. Гости с британских островов на мгновение отступили, но силы были, очевидно, не равны. На остатки покалеченного итальянского отряда было жалко смотреть, но они изо всех сил старались продолжать сопротивление. Второй русский, кого товарищи называли «док», сунул обливающемуся кровью итальянцу пачку салфеток и тоже взялся за подручное оружие. Его удары были опасны и точны: основание черепа, селезёнка, связки коленного сустава. Третий бился просто, без затей… Кулак размером с голову спасённого римлянина поднимался и опускался. Но и самим витязям изрядно досталось: древки от фанатских флагов и выбитый нож стоили им и синяков, и глубоких порезов. Ну, где же, мать их, итальянская полиция?.. Драка стала приобретать иное качество: усталость заставила бойцов привыкнуть к мысли, что шутки кончились, и это настоящее боестолкновение. Без рефери и пощады. И вдруг десантники услышали разбойничий соловьиный посвист:

– Держись, ребята!.. Поджарим их! Шаг назад…

– Вот блин… – процедила шерп – д’Артаньян московского разлива.

Кто бы мог подумать… Кто-то ворвался в самую гущу свалки, сбил на мостовую высокий масляный обогреватель, какие ставят в уличных кафе в холодное время года. Здоровенный металлический конус рухнул под ноги британским головорезам. Полыхнуло пламя, сразу несколько человек с воем откатились назад, рыжий огонь с синим гребнем на несколько мгновений дал обороняющимся возможность перевести дух. А рядом с ними встал ещё один боец. Дорогие часы на запястье, дизайнерская рубашка. Но точно – свой. И потеха закипела снова. Остатки римского легиона, взяв место боя в кольцо, блокировали и скручивали, чем попало, противников, вывалившихся из его пекла. У нескольких англичан были сломаны запястья, у одного выбит глаз. «Ручной работой», ломая правые кисти, мастерски занимался хирург. Двое его товарищей стояли стеной, отбивая превосходящие силы. Зато русский, появившийся последним, тут же получил у них прозвище «артист». Боевое самбо выпускника военного училища не только работало, но и смотрелось. Один из его противников уже захлёбывался в фонтане, несколько других тщетно пытались подняться с земли. Вой полицейской сирены раздался в тот самый момент, когда результат битвы был уже очевиден. Четверо против двадцати. В нашу пользу. Такого Рим, наверное, не помнил… Но в азарте сражения появление с восточной стороны palazzo Madama синих проблесковых маячков на машинах блюстителей порядка и законности никто толком не заметил. Стоя лицом к лицу с английским боксёром, заметно и опасно умелым по сравнению с прочими, четвёртый русский в перепачканной кровью рубашке тоже не заметил, как сзади ему в спину целят древком флага… Обычной палкой. С заострённым концом.

Фанат с флагом привстал на коленях, сбитый с ног тем же бойцом пару минут назад, занёс руки для удара. И вдруг с хрипящим воплем повалился на бок. Боксёр, не ожидавший от противника сокрушительного удара в прыжке, упал навзничь со сломанной грудиной… Но кто был сзади и защитил «артисту» спину? Десантники вон они, все трое, плюются, отряхиваются, потирают ушибы. Заметили, наконец, что победили, и пора бы когти рвать.

Сергей с изумлением увидел, как дюжий британец с выпученными от невыносимой боли глазами согнулся пополам, держась за правую часть живота. Удар в печень.

И маленькая женщина стоит над поверженным людоедом. Он не верил своим глазам. И словно обожгло… Так было. Да, он уже такое видел.

– Ты?.. – на его возглас она подняла глаза.

Подошёл док. Посмотрел на пострадавшего и на хрупкую отважную блондинку в бейсболке. Пожал руку незнакомому соотечественнику, с нескрываемым уважением кивнул его подруге и показал большой палец.

– Маш, а ты где так драться научилась? – облизнув разбитую губу, спросил Сергей, поймав себя на мысли, что это новое в хорошенькой женщине подарило ему радость. Да что радость, гордость за неё! – В пивную печень пяткой врезала… Ого!.. Этот скот и не встанет теперь…

– Трудное детство, – огрызнулась она. – Тебе его жалко, что ли? Валить надо, пока нас не загребли тут. Скорее, вон туда, в проулок… Там такси.

Десантники переглянулись, но её уверенный командный тон сработал – прихрамывая, пошли за новым товарищем, куда указала его спутница. А она, сложив руки рупором, повернулась к итальянцам и прокричала:

– Amici, trattenete la polizia! Lasciate andare il russo…[24]24
  Друзья, задержите полицию! Дайте русским уйти. Пожалуйста! (итал.).


[Закрыть] Per favore! Боевое братство – дело святое. Со всей горячностью, на какую остались силы после потасовки, со сломанными рёбрами и отбитыми внутренностями, римляне бросились выполнять долг чести: предъявлять карабинерам травмы, рассказывать о вероломном нападении и всячески тормозить осмотр места происшествия, пока четверо их спасителей ни скрылись в тени древних стен.

На крошечной площади Pasquino c незапамятных времён жители Рима приобщались к изначальной публицистике: к античному торсу ремесленник по имени Паскуале лепил бумажки со стихами на тему актуальной политики. Власти срывали его сердитые обличения, зато сам жанр обессмертил имя автора: с тех пор кляузные сочинения принято называть пасквилями. Белый торс в нише стены стоит и по сей день: выщербленные бока, не разобрать черт лица. Но лучшие представители журналистской братии со всей Европы не минуют этого сакрального для себя места. В этот осенний вечер на белом торсе отражались блики мигающего аварийной сигнализацией автомобиля такси. Обогнав прихрамывающих усталых мужчин, шерп подскочила к окну водителя, просунула ему купюру в десять евро, что-то быстро проговорила. Возбуждённо выкрикнув «О, si»[25]25
  О, да! (итал.).


[Закрыть], тот выскочил из машины и открыл двери.

– Садитесь, ребята!.. На старт деньги я ему дала, доплатите потом.

– То есть как это, садитесь? Давай ты, подруга… Леди, лезь назад, то есть входи первая! – наперебой загалдели витязи в тельняшках.

– Слушайте меня, пожалуйста, – она положила ладошку на плечо одного из них, заговорила мягче, – мы впятером в машину не влезем. С ними шутки плохи, с карабинерами. Виноваты англичане, а свалят на русских. Политика. В таком виде по городу ходить – вычислят моментально. По тельняшкам.

– А вы как же? – настаивал тот, кто сделал нунчаки[26]26
  Нунчаки – японское холодное оружие ближнего боя, ударно-раздробляющего и удушающего действия. Представляет собой две короткие палки, соединённые шнуром или цепью.


[Закрыть] из столбов ограды.

– Уйдём огородами, – улыбнулась она, – честное пионерское. Город мне знаком. Фонари под глазами вам ваши женщины замажут. В гостинице.

Трое богатырей пожали руку новому знакомому. Хлопать друг друга по плечу в этот раз было болезненно, но лица с синеватыми кровоподтёками осветили улыбки победителей. Отказать героям дня в том, чтобы снять их всех четверых в обнимку на фоне античного торса было невозможно. В тот момент, когда шерп, сдерживая смех, отдавала чудом не пострадавший смартфон лесорубу из славного города Кирова, тот удивлённо присвистнул:

– Это самое, извини, друг… Ты это! Лицо знакомое. Режиссёр! Да?

– Да, – сдался он. – Чего уж теперь. Сергей Беспалов.

– Ну, брат!.. Спасибо тебе. Такой фильм снял классный. А ты свой мужик, оказывается. И здесь этим козлам круто накостылял. Уважаю.

Приветственно помахав синьорине, таксист, очевидно, уже в красках проинформированный о международном мордобое у фонтана от коллег-извозчиков и из социальных сетей, резко взял с места. По круговому движению по крошечной площади имени справедливого ремесленника прочь из центра города. Теперь священный долг его, римлянина, помочь скрыться от неприятностей этим добрым смелым людям из далёкой страны медведей.

– Видал? – произнесла шерп, когда такси умчалось, – это твой зритель.

– Да я уж понял. А мы как, ты обещала, огородами к Котовскому?

– Переулками. Чай, не по лесу и горам в ночи, – глухо отозвалась она.

Со стороны площади трёх фонтанов слышались сирены медицинской помощи и завывание полицейской сигнализации. В этот поздний уже час в незаметную дверцу на улочке Santa Maria dell’Anima кто-то тихо постучал. Через мгновение в решетчатом окошке показался чей-то глаз, луч фонаря осветил посетителя, и тут же старинные створки со скрипом отворились. Пропуская гостей, молодой официант широко улыбался и кланялся.

– Bravo, signori… – возле него появился седовласый хозяин кафе, от полноты чувств говоривший без умолку, приглашая проследовать внутрь.

– Теперь ты для них – живая легенда. Бравый полузащитник, это как минимум, – сдерживая смех и что-то поддакивая радушному синьору, шерп для пущей уверенности подтолкнула своего подопечного. – Не стесняйся!

– Все уже всё знают? – морщась от боли, спросил он, пока явившийся невесть откуда пухлый человечек в белом халате, ласково улыбаясь и, тоже без умолка болтая, зашивал ему бровь хирургической иглой.

– Это Италия. Здесь все всё всегда про всех узнают и передают по эстафете до того, как успеют обдумать, что произошло, те, кому положено следить за порядком. Ты защищал простых итальянцев. И они это оценили.

Умытый, причёсанный, в новой рубашке известной марки. Её с искренней настойчивой радостью натянула на него супруга хозяина. Чуть ли не силком усадила за снова накрытый всё тот же стол на площади Навона. Он опять крутил в пальцах бокал красного вина. На этот раз – домашнего.

– Вечер снова становится томным? То такси в арке ты вызвала, да?

– Да, шеф! – усмехнулась удивительная женщина. – Ведь трудно было спрогнозировать всё до конца. Значимый фактор – то, что ты решил оставить на стуле, в безопасности, пиджак… Было ясно, что лучше подстраховаться.

– И полицию – тоже ты вызвала? Кстати, я тебя так и не поблагодарил. Ну, за то, как ты вырубила этого, с флагом. Спасибо тебе, спасительница.

– Не за что пока, – в её глазах появилась ирония. – Ладно, пошли. Вечер волшебный… Вечер полнолуния. Пройдёмся до отеля пешком через Тибр. Тут рукой подать. Дыши полной грудью. Тебе пригодится знать дорогу. Тут просто: вода ближе от того места, где правит бог морей. Фонтан Нептуна. От него по правому переулку, а дальше – на десять часов по Солдатской улице прямо на набережную… Запоминай, суровый вояка! Идём, скоро откроется второе дыхание… А я покажу тебе сумеречный Рим, мир Николая Гоголя.

Глава 4
Ветошь, плывущая в речных волнах

Рим… Ри-им… Рим. Ри-им… Ни в каком другом языке мира, даже в итальянском нет эха, которое дарит нам произнесение этого слова на родной речи. Только в русской фонетике имени вечного города слышится звяканье металлических панцирей легионов во время дневного перехода. Зелёные, как бархатные аппликации, кусочки мха между чёрных камней мостовой. Помни о доме, путешественник… Такие же вставки непобедимой жизни в каменную историю есть и на Красной Площади в давно знакомой и исхоженной нами Москве. Рим. Рим! Спит древний мавзолей императора Адриана, оранжевый в лучах рассвета, серовато-бурый, как оперение утки – сиянии полуденного жара. Тёмный, мрачный и неприступный над водами спящей реки… Яркая, с коралловым оттенком, подсветка драгоценной короной сияет над скуластой тяжёлой головой античного здания. Если отпустить на волю фантазию, там, на отрубленной голове падшей империи, можно разглядеть и слепленные вечным сном веки, и насупленные брови балкона в шрамах разветвлённых фресок, и тяжёлую челюсть старого воина… Мистика вечного города, без всякой милости к попавшим во власть её чар, замыкала в кольцо объятия. И приговаривала пешеходов к плену пожизненной влюблённости в свою тишь, недвижимое спокойствие бесконечного времени, уходящего во тьму под тем из мостов Тибра, который охраняют мраморные ангелы. Рим, Рим… В тебе одном из всех мировых столиц в русском звучании имени заключена тайна: ты – зеркальное отражение целого мира или покоя, миру подаренного.

Остановившись у крошечного питьевого фонтанчика в каменной стене дома, он долго пил, зачерпывая воду ладонью. И потом вдруг обернулся и с отчаянной мальчишеской дерзостью плеснул в свою спутницу прохладной, чистой водой. Взвизгнув, она отстранилась, опоздав заслониться рукой, отпрыгнула, охнула, рассмеялась. Легко, светло. Тает, тает в стекающих по щеке каплях натянутая отчуждённость, засохшая кровь невысказанной заветной печали. Неужели мы знакомы всего-то день? Рим!.. Где-то там, на том берегу неразгаданной реки, уносящей дела людские и возвращающего душам потерянную мудрость, еженощно шумит пёстрая от человечьих одежд лестница. Её назвали Испанской в честь близкой миссии державы-властительницы карибских морей. Но и теперь, когда в мире всё не так, юность и зрелость перелётными птицами и морскими чайками садятся на неё, отдыхая в долгом пути через океан своих больших впечатлений и малых дел, неумолчно галдят на двунадесяти языках. Чайки и бакланы житейского моря. А чуть дальше, там, в чёрно-серых переулках, лунными ночами молча скользит тень в широком плаще, и в бликах фонарей отражается огромный нос под опущенными веками печальных глаз, шелестит негромкая речь.

Беспокойный дух Гоголя, не сюда ли ты стремился, в вечный город, когда летний колеблющийся жар камней выталкивал сынов севера в мягкую погоду и целебные воды Бадена? Рим, Рим… Не отсюда ли разглядел тлен праздности и скаредности в своих героях автор «Мёртвых душ»? Не так ли и таинственная шерп помогла увидеть доверенному ей страннику мёртвые души высокомерия и упадка в благопристойном обществе? Ибо всё большое видится на расстоянии, а чтобы увидеть, что вампир не отражается в зеркале, само зеркало надо найти. Рим, мир. Вечный город, научившийся ещё волей Юлия Цезаря ездить по улицам с односторонним движением и заставлять приезжих пользоваться не личными повозками, а общественными телегами. Мир, Рим. В него влюбляешься медленно, понимая и прощая, но навсегда. И это происходит с каждым, кто хотя бы раз побывал здесь.

Слышишь, бряцают доспехи легионеров? Скользит по мраморам шёлк и горностай пышных папских выездов. Певец украинских лунных ночей, сын многозвёздных куполов хуторского лета, он скучал и терзался разлукой с узкими римскими улочками, отправляясь «мучиться» швейцарским покоем. В кружеве образов, созданных им, сияющая дельта недремлющего ока за тем, что любишь в этом клубке пространств между форумом и величайшей в мире христианской базиликой. Гоголь, точным попаданием слова гения разом вызвал их к жизни, а после поселил в свой роман, названный вечным именем города. Путник, вытяни усталые донельзя, опухшие ноги к прохладе фонтана или на паперти порхающей праздничной церкви Sant’Andrea della Valle, возьми в руки планшет или пожелтевший томик, напейся до опьянения чистейшего слога. «Мир древний, шевелившийся из-под тёмного архитрава, могучий средний век, положивший везде следы художников-исполинов и великолепной щедрости пап. И, наконец, прилепившийся к ним новый век с толпящимся новым народонаселением…»[27]27
  Здесь и далее курсивом: Николай Васильевич Гоголь, роман «Рим».


[Закрыть] Не этих ли красок и символов животворного слова нам будет так остро, так нестерпимо не хватать в нашей потаённой тоске по разгадке тайн мироздания? На том отрезке вечности, в каком вечный город впустит нас, легкомысленно думающих о чём-то несносном и тяжком, в свою заколдованную вселенную? В свой потаённый мир, открытый лишь посвящённым?

Так вперёд же, романтики! Пусть несут вас натруженные ступни, что нежно остудило дыхание речного ветра и мрамор, стёртый шагом веков. И пусть глаза ваши не затуманит немилосердная усталость. Так возьми же, как факел в слабеющую руку, то, что поможет тебе восстать из немощи и взять от Рима столько его чар, чтобы душа твоя засветилась отражением его блеска – ещё, ещё… «Ему нравились эти беспрерывные внезапности, нежданности, поражающие в Риме. Как охотник, выходящий с утра на ловлю, как старинный рыцарь, искатель приключений, он отправлялся отыскивать всякой день новых и новых чудес, и останавливался невольно, когда вдруг среди ничтожного переулка возносился пред ним дворец, дышавший строгим сумрачным величием. Или как вдруг нежданно вместе с небольшой площадью выглядывал картинный фонтан, обрызгивавший себя самого и свои обезображенные мхом гранитные ступени; – как тёмная грязная улица оканчивалась нежданно играющей архитектурной декорацией Бернини, или летящим кверху обелиском, или церковью и монастырской стеною, вспыхивавшими блеском солнца на темно-лазурном небе с черными, как уголь, кипарисами». Оттенок морской волны на контурах Архангела Михаила, вкладывающего на вершине Sant’Angelo меч в ножны… Фрески, статуи, аромат мирра и мира, умиротворения, что снисходит на всякого, кто вступил под прохладные своды хранимых Ватиканом храмов, почти в сонную темноту после разогретых от солнечного сияния камней улиц. Присмирев после увиденного – ротонды на месте казни Святого Петра, по крутой лестнице низвергаемся в милую смешливую паутину улочек «заречья» Трастевере, с не выброшенными по недоразумению велосипедами и почти культовой еврейской похлёбкой из рыбьей требухи. А чайка, что готова вырвать самое вкусное в мире мороженое чуть ли не изо рта? Такое можно увидеть только здесь, устало облокотившись на тёплые камни, под которыми шумит Тибр. Рим знает силу своих чар, но сумеет сберечь силы ненасытного путника прежде, чем ослепшие от его блеска глаза утомлённого человека прекратят любоваться его сокровищами. Опустится ночь, как кулиса, и Рим бережно проводит тебя туда, где глубокий сон окутает паутиной искорок звёзд и мягким пухом грёз, готовя к новой встрече с ним. Перебирающим в невидимых пальцах чётки своих легенд. С ним, с вечным и мудрым, беспощадным учителем, с ним, с неиссякаемым Римом.

Облокотившись на перила моста Umberto I, они стояли, глядя вперёд, где арки следующего моста Sant’Angelo рисовали в соавторстве с гладью воды задумчивые глаза, прикрытые каменными веками. Рим полон таких овалов, рукотворных и случайных, напоминающих о символике древних орденов, хранящих бог весть какие тайны о прошлом и будущем. Мраморные ангелы самого знаменитого моста вечного города в потёмках уже едва различимы. Подводным чудищем кажется наполовину утопленная коряга, которую Тибр медленно тащит на своей сверкающей мантии. Пустынно, тихо. Вечерняя суета осталась там, за спиной, на той стороне реки. Послышалась и унеслась беспокойная мелодия из двух нот, издаваемая полицейским экипажем…

– Устали, синьора? – он улыбнулся, глядя на её мечтательную позу, локти – на перилах, подбородок уткнула в ладошку. – Надоел я вам, да?

– Прекрати это мелкобуржуазное выканье, – хмыкнула она, – ты же комсомолец. Это не я придумала, в каком-то сериале было. Надоел, и чё?

– Да ладно, скоро отмучаешься, обещаю вести себя послушно… – он придвинулся поближе и осторожно обнял её за плечи. – Ещё пара дней, и…

– Ты такой смелый стал после драки, герой? Хочешь искупаться в Тибре прямо сейчас или опять пиджачок прибережёшь? – насмешливо спросила она и повернулась спиной к реке. Руку пришлось убрать.

– Верю, верю, прости… Недотрога. Только по печени не бей. А что, профессор Лэнгдон как-то на пиджаке в реку спланировал. И выжил.

– Да чепуха это всё, – шерп вернулась на прежнюю позицию локтями на каменные перила моста, опустив нос, кивнула ему на мелкие водовороты, играющие золотом в свете фонарей. – Тибр река очень коварная, бурная и холодная. Это косичка, сплетённая из альпийских ручейков. На дне столько неприятных неожиданностей, камней и брёвен, илистых участков, что утопленников вылавливают искалеченными до неузнаваемости. Тем более, что профессор выпал из вертолёта.

– Знаешь, мне тоже казалось, что в «Ангелах и демонах» небрежностей пруд пруди, натяжек. Правильное слово – погрешность! В статистике – допустимая разница между реальным и нарисованным, но в искусстве это – неуважение к зрителю. Не хвастаюсь, пойми!.. Наверное, это у меня просто профессиональная привычка аккуратно относится к материальной части. Зрителю нельзя скармливать всё подряд. Консультантами должны быть не Бубенцовы[28]28
  Бубенцов – персонаж комедии «Весна» (1947 год, советский фильм в жанре музыкальной комедии, снят режиссёром Григорием Александровым), карикатурную роль «научного консультанта», пустозвона и бездарности, с важным видом нёсшего ахинею и путавшего слова, сыграл Ростислав Плятт.


[Закрыть]… Завоевать публику – сложно, отпугнуть – проще простого.

Он замялся, совершенно неожиданно для себя почувствовав, что не получается хвастаться, глядя в эти внимательные синие глаза. Стыдно…

Маша подавила улыбку, пару секунд смотрела на воду молча… А потом вдруг повернулась к нему, совсем по-девчоночьи воскликнула:

– А хочешь, завтра проверим твои сомнения на счёт ангелов-демонов?

– В смысле, пройдём путём просвещения? – он даже растерялся.

– Почему бы нет? – шерп с чуть озорной улыбкой пожала плечами. – Все точки находятся в зонах общественной доступности. Статуи в церквях, фонтаны – на площадях. А о кардинальской гвардии я тебе расскажу, стоя на крыше собора. Оттуда и внутрь попадём, в очереди стоять не придётся.

– Жду с нетерпением… – он показал большой палец. – Идея классная.

Мудрые римляне не стали менять лампочки уличных фонарей в струе моды на энергосбережение. Не мертвенно-белёсая химическая, а ласковая привычная формула света лила игривое жидкое золото в синюю рябь воды. Причудливый, бело-кремовый, как свадебный торт, оставленный накануне на кухне на ночь остывать и пропитываться ликёром, возвышался на северо-западном берегу дворец Юстиции. Сейчас толком не рассмотреть, но у музы правосудия, покрытой серовато-зелёной благородной патиной, заняты обе руки: значком с римским орлом и скипетром. Так что управляет четвёркой вздыбленных коней не она, а персонаж в звериной шкуре, кто впряг в лёгкую колесницу крылатой госпожи ещё и вполне себе обычную вислоухую овцу. И что поделать с этими бесчисленными знаками и намёками? Изучать, думать.

Снизу, от реки, посылался нестройный хор голосов, звуки гитары. На нижних ступенях лестницы, спускающейся к самой воде, расположились у крошечного костерка в старом тазу человек семь подростков. Рыжее пламя разукрашивало их лица диковатой светотенью, делая похожими на туземцев из племени пожирателей сырой рыбы. Джинсы с дырами на коленях, яркие пряди в волосах – как птичьи перья, те же знаки отличия. От пламени костра в когда-то эмалированной посудине поднимался чуть приторный запах.

Марихуана? Да всё возможно, полиция занята футболом. Но даже если это просто чай, удивительно другое. Мелодия под гитару казалась знакомой.

– Ungly Elsa, what are you rummage through the eyes, and at a wild animal you do the creak claws on the glass, – пел коротко стриженый парень с явно не итальянским акцентом, – All that was – had passed, so it is necessary to add Another was to light even for a moment…

– After all, we live for to die tomorrow[29]29
  Корявый перевод на английский язык второго куплета песни «Безобразная Эльза» группы «Крематорий». В оригинале: «Безобразная Эльза. Ну, что ты шаришь глазами и как зверушка когтями ты скребёшь по стеклу? То, что было – прошло. Значит, надо добавить. Ещё, чтобы стало светло хотя бы на миг…». Припев: «Мы живём для того, чтобы завтра сдохнуть…».


[Закрыть] – компания нестройным хором подхватила припев, прихлёбывая что-то. Алели огоньки курева.

Не может быть!.. Не успев задать вопрос своей спутнице, он понял, что догадка оказалась верной. Но её это точно не порадовало. Шерп напряглась, как кошка перед прыжком, в сощуренных глазах блеснули искры.

– Совсем рехнулись. По-русски им петь уже не козырно, – процедила она и двинулась прочь. – Во времена Гоголя на римских мостовых тоже стада козлов отдыхали. Настоящих козлов, с рогами. Блеяли, траву жевали. Тогда это называлось пастораль…

– Да погоди ты, постой!.. Это наверняка наши студенты какие-нибудь по обмену. Или дети эмигрантов. Культуру несут в итальянские массы. Будь снисходительна, – Сергей, прихрамывая, едва поспевал за её скользящей стремительной походкой. Чувствуя, что навоевавшееся за день тело уже отказывается его слушаться, взмолился. – Не торопись, чуть помедленнее! Уйдём, да. Песня, я согласен, депрессивная.

Она притормозила, вздохнула, взяла его под руку. Дальше до отеля оба не проронили ни слова, словно боясь вспугнуть первое движение навстречу друг другу. Оставив по правую руку дворец Юстиции, по скрестившимся у памятника тропинкам через площадь Cavour на улочку Cicerone к отелю они дошагали за десять минут. Медленно, осторожно, сберегая последние силы. В лифте они договорились созвониться утром, и она уехала на свой верхний этаж. А он вошёл в номер, не включая света, принял душ. Упал на кровать, ударился головой о подушку и потерял сознание до самого рассвета.

А в маленькой уютной комнатке мансарды ещё пару часов горел свет. Шерп что-то листала на экране планшета и пила крепкий свежезаваренный чай из кружки с логотипом давно исчезнувшей российской радиостанции. Обычай, которому, оставаясь по вечерам одна в гостиничных номерах, она не изменяла уже долгие годы. Привычка, помогающая спокойно уснуть.