Текст книги "Умолкнувший оратор"

Глава 7

В пятницу произошла первая поклевка. Так как каждое утро с девяти до одиннадцати Вулф проводит в оранжерее, я был в кабинете один, когда раздался звонок. Последовала обычная для мира секретарей рутина.

– Мисс Хардинг просит к телефону мистера Вулфа.

Если я начну излагать весь мой разговор сперва с замороженной секретаршей, а затем с мисс Хардинг, это займет не меньше двух страниц. Короче говоря, я сумел втолковать мисс Хардинг, что, когда Вулф занимается орхидеями, он недоступен. Она поинтересовалась, когда мистер Вулф освободится и сможет приехать к мистеру Эрскину, и я объяснил, что мой шеф редко покидает дом, тем более по делам.

– Мне это известно! – отрезала она; по-видимому, провела без сна еще одну ночь. – Но ведь его вызывает сам мистер Эрскин!

Я понял, что рыбка на крючке, и сделал подсечку:

– Это для вас он мистер Эрскин, а для мистера Вулфа – никто. Мистер Вулф не любит работать даже дома.

Меня попросили не вешать трубку, и я терпеливо ждал. Это продолжалось минут десять. Наконец снова послышался ее голос:

– Мистер Гудвин?

– Постаревший и набравшийся мудрости, но все еще он.

– Мистер Эрскин приедет в контору мистера Вулфа сегодня в половине пятого.

Я начал раздражаться:

– Послушайте, мисс Общественные Связи, почему бы вам не упростить дело, дав мне возможность поговорить с мистером Эрскином? Если он приедет в половине пятого, ему придется ждать целых полтора часа. Я же говорил вам: мистер Вулф занимается орхидеями утром с девяти до одиннадцати и с четырех до шести вечера, и ничто, повторяю, ничто не может изменить этого распорядка дня.

– Просто смехотворно!

– Не спорю. Однако это так.

– Обождите у телефона.

Мне так и не удалось поговорить с мистером Эрскином – слишком великая честь для меня. Однако, преодолев уйму препятствий, мы достигли соглашения. Когда в одиннадцать часов Вулф спустился в кабинет, я объявил:

– Мистер Фрэнк Томас Эрскин, президент Национальной ассоциации промышленников, вместе с сопровождающими его лицами соизволит прибыть сюда в десять минут четвертого.

– Приемлемо, Арчи, – пробормотал Вулф.

Откровенно говоря, я хотел бы, чтобы при словах «Приемлемо, Арчи» у меня не так сильно учащалось сердцебиение. Это так по-детски!

Глава 8

Ровно в три часа десять минут раздался звонок, и я пошел открывать дверь, заметив по дороге Вулфу:

– Это люди того сорта, которых вы часто прогоняете, а что еще хуже, приказываете это делать мне. Сдерживайте себя. Не забывайте про наши финансовые дела, про Фрица, Теодора, Чарли и меня.

Он даже не рыкнул в ответ.

Улов превзошел мои ожидания. В делегации, состоявшей из четырех человек, оказался не один Эрскин, а целых два – отец и сын. Отцу было лет под шестьдесят, но он не произвел на меня особого впечатления. Высокого роста, костлявый и узкоплечий, в дурно сидящем темно-синем костюме, приобретенном в магазине готового платья. И хотя зубы у него были свои, разговаривал он так, словно ему мешала вставная челюсть. Он представил всех: сперва себя, потом остальных. Сына его звали Эдвард Фрэнк, но к нему обращались запросто – Эд.

Двое других – мистер Бреслоу и мистер Уинтерхофф – состояли в исполнительном комитете НАП. Бреслоу выглядел так, будто родился красным от гнева и умрет, когда придет его час, в том же раздраженном состоянии. А Уинтерхофф, если бы это не принижало достоинства члена исполнительного комитета НАП, мог бы подрабатывать, позируя для рекламы виски в качестве импозантного джентльмена. У него даже имелись небольшие седые усики.

Что касается сына (я пока не мог называть его Эд), который был примерно моего возраста, я оставляю за собой право высказать о нем свое мнение позже, так как он был явно с похмелья и страдал от головной боли. Его костюм стоил по крайней мере в три раза дороже отцовского.

Я рассадил их, предоставив Эрскину-старшему красное кожаное кресло перед столом Вулфа, и поставил рядом маленький столик, чтобы на нем можно было развернуть чековую книжку и выписать чек.

– Возможно, это пустая трата времени, мистер Вулф, – заговорил Эрскин-отец, – но по телефону мы не смогли получить удовлетворительной информации. Кто-нибудь поручал вам заняться расследованием известного вам дела?

Вулф приподнял брови на одну шестнадцатую дюйма:

– Какого дела, мистер Эрскин?

– Ну… Вы понимаете… Смерть Чейни Буна…

Вулф задумался.

– Позвольте мне сформулировать свой ответ следующим образом. Я никому не давал согласия на что бы то ни было и не связан никакими обязательствами.

– В случае убийства существует только одно обязательство, – злобно прошипел Бреслоу, – добиться торжества правосудия.

– О боже! – громко вздохнул Эрскин-сын.

– Если хотите, можете уйти, я все сделаю сам! – с раздражением произнес Эрскин-старший и повернулся к Вулфу. – Какое у вас создалось мнение в связи с этим происшествием?

– Мнения экспертов стоят денег.

– Мы вам заплатим.

– Разумную сумму, естественно, – вставил Уинтерхофф.

У него был низкий невыразительный голос, а потому Уинтерхофф явно не прошел бы отбор для рекламы виски в качестве импозантного джентльмена.

– Это не будет ничего стоить, – сказал Вулф, – до тех пор, пока не высказано экспертное мнение, а экспертное мнение может быть высказано только тогда, когда я проделаю определенную работу. А я еще не решил для себя, браться мне за это дело или нет. Я не люблю работать.

– Кто к вам обращался? – поинтересовался Эрскин-старший.

– С вашей стороны, сэр, очень нескромно спрашивать меня об этом. – Вулф погрозил ему пальцем. – А я был бы болтуном, если бы ответил на ваш вопрос. Вы явились сюда с намерением нанять меня?

– Видите ли… – Эрскин-старший замялся. – Это обсуждалось нами как возможный вариант.

– Вами как частными лицами или как представителями Национальной ассоциации промышленников?

– Это обсуждалось как дело, в котором заинтересована ассоциация.

– Решительно не советую вам нанимать меня, – покачал головой Вулф. – Вы рискуете впустую потратить деньги.

– Почему? Разве вы не являетесь хорошим специалистом по расследованию сложных дел?

– Я лучший из всех. Но картина достаточно очевидна. Вас беспокоит лишь репутация и положение ассоциации. Общественное мнение уже вынесло свой вердикт. Всем известно, что ваша ассоциация настроена чрезвычайно враждебно по отношению к Бюро регулирования цен и, в частности, к мистеру Буну и проводимой им политике. Девять человек из десяти уверены в том, что они знают, кто убил мистера Буна: Национальная ассоциация промышленников. – Вулф посмотрел на меня. – Арчи, что сказал человек в банке?

– О, только ту остроту, что уже вовсю гуляет. Что НАП расшифровывается как Настоящие и Абсолютные Преступники.

– Но ведь это абсурд!

– Разумеется, – согласился Вулф. – Однако общественное мнение есть общественное мнение. НАП осуждена, и приговор вынесен. Единственный путь исправить положение заключается в том, чтобы отыскать истинного убийцу и предать его суду. А вдруг убийцей окажется член вашей ассоциации? Правда, в этом случае недоброжелательство общества перекинется на непосредственного убийцу и если не полностью, то в значительной степени отвлечет внимание от ассоциации.

Наши посетители переглянулись. Уинтерхофф мрачно кивнул, а Бреслоу крепко сжал губы, чтобы не взорваться. Эд Эрскин посмотрел на Вулфа так, словно тот был причиной его головной боли.

– Вы говорите, что общественное мнение осудило НАП, – заговорил Эрскин-отец. – Если бы только оно! С ним солидарны полиция и ФБР! Они действуют прямо как гестапо. Члены такой старой и почтенной организации, как наша ассоциация, казалось бы, должны иметь некоторые права и привилегии. Ничего похожего! Знаете ли вы, что делает полиция? Связалась чуть ли не со всеми городами Соединенных Штатов! Требует от иногородних членов ассоциации, присутствовавших на приеме и уже вернувшихся домой, прислать письменные показания!

– М-да… – вежливо пробурчал Вулф. – Но я надеюсь, местная полиция снабдит их бумагой и чернилами.

– Что?! – вскинулся Эрскин-старший.

– Какое, черт побери, это имеет отношение к делу?! – возмутился его сын.

Вулф оставил их благородное негодование без ответа.

– Вероятность того, что полиция найдет убийцу, весьма мала. Правда, не изучив внимательно всех обстоятельств дела, я не могу высказать свое мнение как эксперт, но повторяю: мне кажется сомнительным, что полиция отыщет убийцу. Прошло уже трое суток. Вот почему я не рекомендую вам нанимать меня. Следует признать, однако, что, в какую бы сумму это ни обошлось вашей ассоциации, обнаружение убийцы стоит любых денег, даже если выяснится, что убийцей является один из вас, джентльмены. Если бы меня принудили вести это дело, я бы взялся за него с неохотой. Сожалею, что вам пришлось зря потратить время на посещение моего дома. Арчи!

Это был намек на то, что я должен продемонстрировать хорошие манеры, проводив посетителей до дверей. Я встал. Они нет. Вместо этого они переглянулись.

– Я бы рискнул, Фрэнк, – произнес Уинтерхофф, обращаясь к Эрскину-старшему.

– А что нам еще остается? – горестно спросил Бреслоу.

– О боже, жаль, что его нельзя оживить! Все лучше, чем так, – пробурчал Эд.

Я сел.

– Мы деловые люди, мистер Вулф, – сказал Эрскин-старший. – И понимаем, что вы не можете дать нам гарантий. Но если мы уговорим вас приняться за это дело, чем конкретно мы будем вам обязаны?

Не меньше десяти минут ушло у них на то, чтобы уговорить Вулфа, и все они, даже Эд, явно почувствовали облегчение, когда Вулф наконец сдался. Основным и самым убедительным доводом стали слова Бреслоу о том, что первейший долг каждого – помочь свершить правосудие. К сожалению, столик для чековой книжки не пригодился, поскольку в НАП пользовались ваучерами. Была достигнута договоренность об авансе в десять тысяч долларов. Вопрос об окончательном гонораре остался открытым. Они были загнаны в угол. Под диктовку Вулфа я настучал на машинке договор, и Эрскин-старший подписал его.

– Итак, – сказал он, возвращая мне авторучку, – я думаю, будет лучше, если мы расскажем вам все, что знаем о деле.

– Только не сейчас, – покачал головой Вулф. – Я должен систематизировать свои мысли по поводу этой запутанной истории. Будет лучше, если вы вернетесь сюда вечером, скажем в девять часов.

Они хором запротестовали. Уинтерхофф заявил, что у него деловая встреча, которую нельзя отменить.

– Как вам будет угодно, сэр. Если ваша встреча важнее этого дела… Но мы должны приступить к работе без промедления. – Вулф обернулся ко мне. – Арчи, возьми блокнот и запиши телеграмму: «Прошу принять участие в совещании по поводу убийства мистера Буна, которое состоится у Ниро Вулфа в девять часов вечера в пятницу, двадцать девятого марта». Поставь мою подпись. Немедленно разошли телеграммы мистеру Кремеру, мистеру Спиро, мистеру Кейтсу, мисс Гантер, миссис Бун, мисс Нине Бун, мистеру Роде. Возможно, и еще кому-нибудь. Позже решим… Готовы ли вы присутствовать, джентльмены?

– Боже мой! – проворчал Эд. – Почему бы вам не собрать эту толпу в Большом бальном зале «Уолдорфа»?

– Мне кажется, – горестно произнес Эрскин-старший, – вы совершаете ошибку. Основной принцип…

– Расследование веду я! – оборвал его Вулф тем тоном, какой члены НАП позволяют себе лишь по отношению к людям, чьи размашистые подписи никогда не встречаются на бланках фирм против фамилий владельцев и директоров.

Телеграммы были срочные, и я сел за машинку. А Вулф, который не любит лишний раз подниматься со своего кресла, вызвал Фрица, чтобы тот проводил гостей. Пока я печатал текст телеграммы и список имен и адресов, хотя куда проще и быстрее было бы связаться со всеми этими людьми по телефону, так как с некоторыми адресами возникли проблемы, Вулф сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Его абсолютно не беспокоили подобные мелочи, поэтому я позвонил Лону Коэну в редакцию «Газетт» и узнал у него нужные мне адреса. Лону было известно все. Они приехали из Вашингтона ради речи, которая так и не была произнесена, и еще не успели покинуть город. Миссис Бун и ее племянница остановились в «Уолдорфе», Элджер Кейтс – у приятеля на Одиннадцатой улице, а Фиби Гантер, личный секретарь Буна, поселилась на Восточной Пятьдесят пятой.

Закончив работу, я спросил у Вулфа, кого еще он хочет видеть, и Вулф ответил, что никого. Я встал, потянулся и посмотрел на Вулфа.

– Осмеливаюсь предположить, – заметил я, – что нам остается всего-навсего собрать улики. У Эда Эрскина на руках мозоли. Может ли это вам пригодиться?

– Убирайся к черту! – Вулф вздохнул. – А я-то хотел сегодня дочитать книгу… А теперь эта адская кутерьма.

Наклонившись вперед всей своей тушей, Вулф позвонил Фрицу, чтобы тот принес пива.

Я стоял возле шкафа и раскладывал по папкам записи об этапах созревания, которые Теодор принес из оранжереи. Должен признать, Вулф действительно заслужил мое восхищение. Не своей идеей найти богатых клиентов – это обычное дело, особенно во время безденежья. Не тем способом, каким он заполучил платежеспособных клиентов, – до такого я и сам мог додуматься. И не тем, как вынудил промышленников умолять его взяться за ведение дела, – это избитый прием. Даже не дерзким ходом с телеграммами. Приходить в восторг от дерзости Вулфа – все равно что умиляться снегу на Северном полюсе или зеленой листве в тропических лесах. Нет. Я восхищался рациональностью его мышления. Итак, он захотел познакомиться со всеми этими людьми. Что бы вы сделали в подобном случае? Надели бы шляпу и отправились туда, где находится интересующий вас человек. Но что, если вам претит сама идея надеть шляпу и выйти на улицу? Вы бы пригласили этого человека к себе. Но были бы вы уверены, что он придет? Вот тут и проявилась рациональность мышления Вулфа. Возьмите, к примеру, инспектора Кремера. Почему он, глава убойного отдела, обязательно должен прийти? Да потому, что не знает, чего ради Вулф занялся этим делом и насколько глубоко зарылся в него! Именно поэтому Кремер не мог позволить себе остаться в стороне. Так же, как и все остальные.

Ровно в четыре Вулф сделал последний глоток пива и на лифте поднялся в оранжерею. Я принялся наводить порядок в кабинете, а потом уселся за свой рабочий стол с пачкой газетных вырезок – проверить, не упустил ли чего-нибудь существенного в своем отчете по делу Буна. Я был углублен в работу, когда раздался звонок. Открыв дверь, я увидел перед собой агента по продаже пылесосов. Во всяком случае, судя по внешнему виду, передо мной был типичный агент. У него был незамутненный, дружелюбный взгляд и улыбка. Правда, такой костюм, как у него, я мог купить только после смерти богатого дядюшки.

– Привет! – радостно воскликнул он. – Бьюсь об заклад, что вы Арчи Гудвин. Это вы приходили вчера к мисс Хардинг? Она рассказала мне о вас. Или вы не Арчи Гудвин?

– Арчи Гудвин, – подтвердил я, поскольку это был, пожалуй, самый простой способ заставить его умолкнуть.

– Так я и думал. – Он казался вполне удовлетворенным. – Позвольте войти? Я хотел повидать мистера Вулфа. Я Дон О’Нил, но, конечно, для вас это пустой звук. Я президент корпорации «О’Нил и Уордер» и член этого забытого богом собрания древностей под названием Национальная ассоциация промышленников. Я был председателем банкетной комиссии в «Уолдорфе». Поверьте, никогда не забуду того вечера! Председатель комиссии допустил, чтобы на его банкете убили главного оратора!

Первой моей мыслью было то, что я довольно сносно прожил больше тридцати лет и не будучи знакомым с Доном О’Нилом, а потому не видел причин, почему бы мне не продолжать жить по-прежнему. Но в то же время я не мог допустить, чтобы мои личные симпатии и антипатии влияли на выполнение служебных обязанностей. Поэтому я провел его в кабинет и усадил в кресло, после чего сказал, что ему придется обождать полчаса, пока не освободится Вулф. На его лице мелькнуло раздражение, но, тотчас же сообразив, что так не продашь ни одного пылесоса, он сказал, что с удовольствием подождет.

Он был в восторге от нашей обстановки и принялся бродить по кабинету, разглядывая все вокруг. Книги – что за библиотека! Большой глобус – чудо! Он всегда мечтал о таком, но никак не собрался приобрести, а теперь обязательно…

Вошел Вулф, увидел его и бросил на меня недовольный взгляд. Действительно, я должен предупреждать его о посетителях, чтобы он не появлялся в кабинете не подготовленным к встрече. Однако ставлю десять против одного, что, если бы я доложил ему о приходе О’Нила, он отказался бы принять его и велел пригласить на вечер вместе со всей компанией. Между тем я вовсе не видел необходимости еще в одной трехчасовой передышке для мозгов Вулфа. Он так надулся на меня, что сделал вид, будто не признает рукопожатий, и лишь наклонил голову, самую малость, так что, будь на ней кувшин с водой, не пролилось бы ни капли, потом сел, хмуро поглядев на посетителя, и отрывисто спросил:

– Итак, сэр?

О’Нила это не встревожило.

– Я восторгаюсь вашим кабинетом, – сказал он.

– Благодарю вас. Но, смею думать, вы явились сюда не ради этого.

– О нет, конечно нет. Будучи председателем банкетной комиссии, я помимо своей воли оказался в гуще событий – я имею в виду убийство этого Буна… Не скажу, что я замешан в нем, это слишком сильное слово, лучше сказать – меня это касается. Действительно, меня это касается.

– А разве кто-нибудь предполагает, что вы замешаны?

– Предполагает?! – О’Нил выразил крайнее удивление. – Это еще мягко сказано. Полиция считает, что все, кто связан с НАП, замешаны в убийстве. Вот почему я утверждаю, что линия поведения исполнительного комитета в корне неправильна. Не поймите меня превратно, мистер Вулф… – Он умолк, бросив на меня дружелюбный взгляд, словно записав меня в члены Общества уважаемых граждан, понимающих О’Нила правильно, затем продолжил: – Я являюсь одним из самых прогрессивных членов ассоциации. Я был сторонником Уэнделла Уилки. Но идею сотрудничать с полицией, учитывая то, как они работают, и, более того, тратить наши деньги на частное расследование считаю вздорной. Мы должны заявить полиции, и заявить недвусмысленно: да, было совершено убийство, и, как добропорядочные граждане, мы надеемся, что убийца будет изобличен, но мы не имеем к расследованию никакого отношения, и вообще это не наше дело.

– И еще заявить, чтобы они больше вас не беспокоили.

– Верно. Совершенно верно. – О’Нил был счастлив найти родственную душу. – Я как раз находился в офисе ассоциации, когда они вернулись и сказали, что наняли вас для проведения расследования. Я хочу внести ясность, потому что не люблю действовать за чьей-либо спиной. Но я так не работаю. Мы еще раз поспорили, и я заявил, что иду повидаться с вами.

– Превосходно. – Глаза Вулфа были открыты, а это означало одно из двух: или ему скучно и ничего нового он не узнал, или ему просто не хотелось включать мозги до девяти вечера. – Хотите уговорить меня отказаться от этого дела?

– О нет. Я понял, что это безнадежно. Вы не откажетесь. Ведь так?

– Боюсь, что да. Для этого нужна очень веская причина. Как выразился мистер Бреслоу, самое главное – это торжество правосудия. Такова его позиция. Моя позиция – это то, что мне нужны деньги. А вы, интересно, зачем явились?

О’Нил улыбнулся мне, словно желая сказать: «Ну и тонкая штучка твой босс!» – но, не встретив сочувствия, повернулся с той же улыбкой к Вулфу:

– Я рад, что вы зрите в корень. Скажу откровенно, меня привело сюда чувство ответственности. Как председателя банкетной комиссии. Я видел копию письма, которое вам оставил Фрэнк Эрскин, но не знаю подробностей вашей беседы. Однако десять тысяч долларов задатка?! За простое расследование? Сумма невообразимая! На своих предприятиях я нанимаю детективов. Ну, понимаете, для решения разных трудовых споров. И меня, вполне естественно, заинтересовало, действительно это простое расследование или нет. Я прямо спросил Эрскина, нанял ли он вас для того, чтобы оградить членов нашей ассоциации. Ну, как бы это сказать… Отвлечь внимание, что ли. Он ответил отрицательно. Но я знаю Фрэнка Эрскина. Его ответ меня не удовлетворил. Так я ему и сказал. К несчастью, у меня есть совесть и сильно развито чувство ответственности. Поэтому я и пришел спросить вас…

Вулф скривил губы, но от смеха или негодования – не могу сказать. Его реакция на оскорбление зависит исключительно от того, как он себя чувствует в данный момент. Когда на него нападает лень, он и бровью не поведет, даже если кто-нибудь скажет, что он специализируется на добывании улик для бракоразводных дел.

– Я тоже отвечу вам отрицательно, мистер О’Нил. Но боюсь, это вам не поможет. Предположим, что мистер Эрскин и я – мы оба лжем. Ну и что вы сможете сделать? Разве что отправиться в полицию и обвинить нас в препятствии правосудию. Но ведь вы и полицию не жалуете. Сегодня к девяти часам вечера мы пригласили сюда несколько человек, чтобы обсудить это дело. Почему бы и вам не прийти?

– Я приду. Обязательно приду. Я так и сказал Эрскину.

– Вот и хорошо. Тогда не буду вас больше задерживать. Арчи…

Это было вовсе не так просто. О’Нил еще не собирался уходить. Чувство ответственности удерживало его. В конце концов я все же выпроводил его, не прибегая к физической силе. Заперев за ним дверь, я вернулся в кабинет.

– Как вы думаете, зачем он сюда явился? Конечно, я понимаю, это он убил Буна. Но зачем он тратил и свое время, и наше…

– Это ты его впустил, – холодно отозвался Вулф. – И не предупредил меня. Ты, кажется, забыл, что…

– Ладно-ладно, – весело перебил я Вулфа. – Все это помогает изучению человеческой натуры. Я его впустил, я же его и выставил. А теперь нам нужно приготовиться к приему гостей. Сколько их будет? Человек двенадцать, не считая нас?

И я стал решать проблему, как всех рассадить. В кабинете было шесть кресел, а на диване свободно уместятся четверо, однако, когда речь идет о расследовании убийства, произошедшего всего три дня назад, вряд ли найдутся четыре замешанных в этом деле человека, которые выразят желание сидеть бок о бок. Пожалуй, лучше иметь побольше посадочных мест, и я принес еще пять из гостиной, окнами на улицу, и расставил их в художественном беспорядке, а не рядами, что было бы слишком официально. И хотя комната была приличных размеров, она сразу показалась мне чересчур загроможденной. Я прислонился к стене и, нахмурившись, оглядел свою работу.

– Наш кабинет явно нуждается в женской руке, – заметил я.

– Вздор! – рявкнул Вулф.