Текст книги "Знают ответ орхидеи (сборник)"

Глава четвертая

Я был не совсем один. В десяти футах справа от меня на точно таком же деревянном стуле сидела женщина и смотрела сквозь прутья стальной решетки на сидевшего напротив мужчину, как на шимпанзе в клетке. Наклонившись вправо, я мог бы услышать, чт́о говорит мужчина, но я не стал этого делать, потому что они, как и я, имели право на конфиденциальность.

В десяти футах слева от меня другой мужчина тоже смотрел сквозь решетку, за которой я увидел парня, моложе Пола Хэролда на той помятой старой фотографии. Я волей-неволей слышал, чт́о говорил мужчина, но ему определенно было на это наплевать. Парень за решеткой имел скучающий вид.

Неподалеку болталось трое-четверо полицейских. Тот, который привел меня сюда, стоял возле стены. Он тоже скучал.

При совершении формальностей – под контролем Фрейера – мне сказали, что на свидание дают пятнадцать минут. И теперь я уже собирался подойти к охраннику и попросить не засекать время, пока не введут осужденного. Но в это самое мгновение открылась дверь в стене по ту сторону решетки и появился тот, кого я ожидал.

Сопровождавший осужденного охранник подвел его к стулу напротив моего, а сам отошел на пять шагов назад, к стене. Хейз уселся на краешек стула и, сощурив глаза, смотрел на меня сквозь решетку. Еще вопрос, кто из нас шимпанзе, подумал я.

– Я вас не знаю, – заявил мой визави. – Кто вы такой?

У него были бледные впалые щеки, потухшие глаза и такие тонкие губы, что они, можно сказать, едва угадывались. Он выглядел, пожалуй, в два раза старше юноши в академической шапочке с фотографии.

Я еще не знал, с чего начну. Сперва мне требовалось увидеть лицо того, с кем я буду разговаривать. Я знал, что он не может просто встать и уйти, и все равно не стоило с самого начала вооружать его против себя. Я попытался посмотреть ему в глаза, но мешала проклятая решетка.

– Меня зовут Гудвин, – представился я. – Арчи Гудвин. Вы когда-нибудь слышали о частном детективе по фамилии Вульф, Ниро Вульф?

– Да, я о нем где-то читал. Что вам от меня нужно? – Голос у него был прямо-таки загробный.

– Я работаю на Вульфа. Позавчера к нам в офис пришел ваш отец, Джеймс Хэролд, и дал задание вас отыскать. Ему стало известно, что одиннадцать лет назад вы не брали тех денег. Он хочет восстановить справедливость. Вероятно, в нынешней ситуации это для вас ровным счетом ничего не значит, но, как бы там ни было, знать правду вы должны.

Если предположить, что передо мной был нужный нам человек, держался он с исключительной выдержкой. На какую-то долю секунды у него отвис подбородок, но он тут же его подобрал. Голос ничуть не изменился.

– Не пойму, о чем вы говорите, – сказал он. – Меня зовут Питер Хейз.

Я кивнул:

– Ну да, я знаю. Мне очень жаль, мистер Хэролд, но подобные фокусы со мной не проходят. Мистеру Вульфу очень нужны деньги, из которых он, кстати, платит мне жалованье. Так что мы непременно сообщим вашему отцу, что нашли вас. И он, очевидно, приедет с вами повидаться. Я решил, что вас следует предупредить заранее.

– У меня нет никакого отца. – Теперь его подбородок выражал решимость, которая звучала и в голосе. – Вы ошиблись. Если этот человек, который выдает себя за моего отца, появится, я не стану с ним разговаривать!

Я покачал головой:

– Давайте не будем шуметь. А как насчет шрама под левой коленкой? Я полагаю, он на месте. Возможно, вы не захотите встретиться с вашим отцом. Не знаю, в вашей ли власти уклониться от встречи с ним. Так или иначе, он приедет, как только мы дадим ему знать, что обнаружили вас. Кстати, если у меня и оставались какие-то сомнения относительно вашей истинной личности, то вы сами развеяли их этим вашим «я не стану с ним разговаривать». Зачем столько эмоций, если вы безотцовщина? Предположим, мы ошиблись. Тогда самый простой способ доказать это – позволить ему прийти и взглянуть на вас. Мы не будем уговаривать вас встретиться с отцом. Нас наняли только для того, чтобы вас найти, что мы и сделали. И если…

Я умолк, потому что его вдруг всего затрясло. Ничто не мешало мне, разумеется, встать и уйти, поскольку миссия моя была завершена. Однако Фрейеру вряд ли понравилось бы, что я оставил его клиента в таком состоянии, а ведь именно адвокат устроил мне сегодняшнюю встречу.

И я остался. По обе стороны решетки тянулось что-то вроде прилавка, чтобы мы не слишком приближались друг к другу. Осужденный положил на него руки и теперь судорожно возил кулаками по поверхности.

– Успокойтесь, – произнес я. – Я сейчас уйду. Просто мы решили, что должны подготовить вас.

– Подождите. – Он взял себя в руки. – Подождете?

– Разумеется.

Он убрал кулаки с барьера и подался вперед.

– Я плохо вас вижу. Послушайте, ради бога, послушайте! Не говорите ему, ради бога. Вы не знаете, что он за человек!

– Почему же? Я с ним встречался.

– Вот моя мать и сестры, те знают. Думаю, они были уверены, что меня подставили, когда случилась та история с пропажей денег. Да-да, они были в этом уверены, но только не отец. Теперь меня подставили снова. Ради бога, не сообщайте ему! На этот раз уже ничего не исправить. Я так или иначе умру. Уже, можно сказать, умер. Несправедливо подвергать меня новому испытанию. Я не хочу, чтобы они знали. Господи, неужели вы ничего не понимаете?!

– Понимаю, – заверил я, сожалея о том, что остался.

– Тогда пообещайте, что ничего не скажете. Вы производите впечатление порядочного человека. Если мне суждено умереть из-за судебной ошибки, что ж, я умру. Но зачем новые муки? Понимаю, что говорю невразумительно. И вообще, я не в себе. Но если бы вы только…

Я слушал его с таким вниманием, что не заметил, как ко мне подошел полицейский. Охранник тронул меня за плечо:

– Ваше время истекло.

Я поднялся.

– Обещайте мне! – едва не плакал Пол Хэролд.

– Не могу, – сказал я, повернулся и вышел.

Фрейер ожидал меня в комнате для посетителей. Я не ношу с собой зеркала, поэтому не знаю, какой у меня был вид, когда я вошел, но, едва мы очутились на улице, он спросил тревожно:

– Ничего не вышло?

– Выражение моей физиономии тут ни при чем, – уверил я. – Спросите у партнеров по покеру. Однако, если не возражаете, я приберегу ответ для мистера Вульфа, так как жалованье мне платит он. Идете со мной?

Фрейер согласился. Следует отдать ему должное, он все схватывал на лету.

В такси я откинулся на спинку сиденья и, повернув голову к окну, внимательно изучал мелькающий пейзаж, а адвокат даже не попытался завести разговор. Но Фрейер капельку перестарался. Когда мы вылезли из машины возле старого особняка на Тридцать пятой улице, он заявил:

– Если хотите сперва переговорить с Вульфом, я могу подождать здесь.

У меня поневоле вырвался смешок.

– Нет, лучше я дам вам затычки для ушей.

Я первым поднялся по ступенькам и нажал на кнопку звонка. Фриц впустил нас в прихожую, мы разделись и прошли в кабинет. Вульф восседал у стола с пивом. Он удостоил меня взглядом, поздоровался с Фрейером и даже предложил ему пива. Адвокат отказался и без приглашения уселся в красное кожаное кресло.

– Я видел его и говорил с ним, – начал я с места в карьер. – А теперь хочу, чтобы вы ответили мне вразумительно, а не при помощи ваших обычных «да» и «нет»: вы хотите, чтобы мистер Фрейер слышал мой рассказ?

Вульф взял с подноса стакан:

– Есть причины что-либо скрывать?

– Нет, сэр.

– Тогда валяй.

Разумеется, я рассказал все слово в слово, что для меня было пустяковым делом, ибо единственная разница между мной и магнитофоном состоит в том, что магнитофон не может врать. Но я вру Вульфу, только когда дело касается моих сугубо личных проблем. Я рассказал все слово в слово, ибо считал, что Вульф и Фрейер должны иметь полное представление о том, чт́о произошло.

Поэтому я описал состояние Пола Хэролда: его лихорадку, сжатые кулаки, которыми он возил по барьеру, а также выражение его глаз, когда он говорил, что было бы несправедливо подвергать его новым испытаниям.

Следует отметить, что я докладывал стоя и имел возможность, положив кулаки Вульфу на стол, продемонстрировать, как Пол Хэролд возил ими. Окончив доклад, я выдвинул из-за стола кресло и устало плюхнулся в него.

– Если вам все еще требуется окончательное заключение по данному вопросу, то вот оно: да! – сказал я.

Вульф поставил стакан на поднос, глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Фрейер выпятил челюсть и затряс головой:

– Сроду мне не попадалось такого дела. Дай-то бог, чтобы это был первый и последний раз. И каковы ваши намерения? – спросил он Вульфа. – Неужели вы сможете закрыть на все это глаза?

– Мои глаза, что хочу, то и делаю, – буркнул Вульф. Но тут же открыл их. – Арчи, ты хотел, чтобы мистер Фрейер слышал твой доклад, рассчитывая все усложнить?

Я пожал плечами:

– Да, разумеется.

– Тогда сообщи мистеру Хэролду, что мы нашли его сына живым и здоровым здесь, в Нью-Йорке. Надеюсь, он приедет.

Фрейер кашлянул и подался вперед. Я посмотрел на Вульфа, сглотнул и заявил:

– Сообщайте сами. У меня болит палец. Наберите Вестерн Юнион два-семь-один-один.

Он рассмеялся. Любой посторонний человек сказал бы, что он по-собачьи фыркнул, но я-то в этом деле разбираюсь.

– Ужасно смешно, – заметил я. – А вы знаете анекдот про сороконожку в обувном магазине? Не менее смешно, могу рассказать…

– Мне кажется, нам следует все хорошенько обсудить, – решительно вставил Фрейер.

Вульф кивнул:

– Согласен с вами. Я только хотел, чтобы мистер Гудвин высказал свое отношение к этому делу. – Он покосился в мою сторону: – Или, может, ты предпочитаешь сообщить мистеру Хэролду, что мы отказываемся от работы?

– Если нет другого выбора, то да. Клиент, можно сказать, умер. То есть он практически труп. Я не собираюсь обшаривать карманы трупа, даже если буду умирать с голоду. Вы, надеюсь, тоже.

– Твое сравнение весьма и весьма приблизительно, – заметил Вульф. – Никакого воровства, зато есть другие возможности. Решение, разумеется, останется за мной. Мистер Хэролд поручил найти своего сына мне, поэтому мне решать, стоит или нет извещать его, что работа выполнена. – Он замолчал и поднес к губам стакан с пивом.

– Как защитник его сына, я тоже имею право голоса, – возразил Фрейер.

Вульф поставил стакан на поднос и облизнул губы.

– Нет, сэр. Только не в данном случае. Впрочем, хотя вы и лишены права голоса, у вас есть интерес, что тоже не следует сбрасывать со счетов. Ладно, поживем – увидим. Итак, обозначим две возможности. Первая: известить клиента, что его сын найден. Вторая: сообщить, что я отказываюсь от поручения. Если мы остановимся на первой, то, полагаю, ваше участие в деле, мистер Фрейер, на этом закончится. Отец приедет повидаться с сыном, изучит на месте сложившееся положение и решит, стоит ли тратить деньги на апелляцию. Коль скоро он посчитает это пустой тратой денег – всему конец. А приняв положительное решение, папаша, вполне вероятно, захочет поменять адвоката, объявив, что вы провалили дело. Что скажешь, Арчи?

– Гениально, босс, – оценил я.

– Если мы остановимся на втором варианте, вы останетесь в своем нынешнем положении. Во что обойдется апелляция?

– Смотря как за нее взяться. Потребуется дополнительное расследование. А это как минимум двадцать тысяч долларов. Если же использовать все возможности, то и гораздо больше.

– Вашему клиенту это по карману?

– Нет.

– А вам?

– Тоже нет.

– В таком случае второй вариант вам не подходит в той же мере, что и первый. Ну а как обстоит дело со мной? Вариант первый прост и беспроигрышен: я проделал работу и получаю за нее гонорар. Хотя, как гражданин свободной страны, я должен не только исправно платить налоги, но и сохранять чувство собственного достоинства. Этот человек, ваш клиент, уязвлен в самое сердце. И надо быть последним подлецом, чтобы бередить его рану. Нет, я на такое не способен, хотя Ларошфуко[7]7
  [Франсуа де] Ларошфуко (герцог де Ларошфуко, 1613–1680) – французский писатель, автор сочинений философско-моралистического характера. – Ред.


[Закрыть] и утверждает, будто мы всего лишь должны изображать сострадание, а на самом деле избегать его всеми силами.

Вульф взял свой стакан, опустошил его одним глотком и поставил на место.

– Может, выпьете пива? Или, например, виски?

– Нет, благодарю, – отказался Фрейер. – Я не пью до вечера.

– Кофе? Молоко? Вода?

– Нет, спасибо.

– Очень хорошо. Что касается второй возможности, то она мне не по карману. Я сделал свою работу и рассчитываю получить за нее гонорар. К тому же у меня есть еще одна причина ее отвергнуть. Она, черт возьми, помешала бы мне и дальше заниматься этим весьма любопытным делом. Не далее как вчера вы сказали, что убеждены в невиновности вашего клиента. Не могу утверждать, что и я в этом убежден, однако подозреваю, что вы правы. И не без оснований.

Он замолк, потому что мы с Фрейером уставились на него, а он не любит, когда на него вот так смотрят.

– Не без оснований? – переспросил Фрейер. – Какие же у вас основания?

Вульф был доволен произведенным эффектом.

– Когда вчера днем мистер Гудвин выходил из дома, намереваясь взглянуть на вашего клиента, за ним следили. С чего бы вдруг? Конечно, можно допустить, что кто-то наточил на нас зуб в связи с предыдущей нашей деятельностью, но это допущение притянуто за уши. Спрашивается, с чего вдруг обиженный на нас человек будет выслеживать мистера Гудвина у дверей его дома? Скорее всего, это связано с нашей теперешней деятельностью. У нас же в данный момент один-единственный клиент – мистер Хэролд. Тогда, может, за нами следят по заданию мистера Хэролда? Абсурд. Резоннее предположить, что сработало мое объявление. Очень многие: газетчики, полиция и даже вы – решили, что оно было обращено к Питеру Хейзу. Почему бы кому-то еще не решить так же? Итак, некто – назовем его Икс – желает уяснить, отчего это я вдруг беру на себя смелость утверждать, будто Питер Хейз невиновен. В силу тех или иных причин он не желает звонить или являться сюда лично. Следовательно, он пытается выяснить, какие действия я предпринимаю. Не знаю, как он поведет себя дальше. По всей вероятности, либо придет сам, либо кого-нибудь пришлет, либо поставит возле моего дома агентов.

Чем можно объяснить столь сильное, и притом тайное, любопытство? – продолжал Вульф. – Если убийство, которое якобы совершил Питер Хейз, представляет собой заурядное преступление страсти, зачем кому-то проявлять столь жгучий интерес к этому делу, к тому же тайно? Выходит, все обстоит не столь уж и заурядно. Вчера вы сказали, что убеждены, будто ваш клиент стал жертвой дьявольского заговора. Предположим, вы попали в точку. Тогда не надо удивляться, что кто-то начинает следить за этим домом после того, как в самый последний день процесса газеты печатают извещение, в котором я заявляю, что невиновность Хейза установлена. Следовательно, у меня есть все основания заподозрить, что кому-то в моем объявлении почудилась угроза. Нет, я не вижу здесь доказательств, что клиент невиновен, однако перед нами поставили вопрос, требующий ответа.

– Кто за вами следил? – спросил у меня Фрейер.

Я признался, что не знаю, и описал наружность преследователя. Фрейеру мое описание ни о чем не говорило, и он снова переключил свое внимание на Вульфа:

– Итак, нам с вами не годятся ни первая, ни вторая возможность. Тогда, выходит, у нас есть третья?

– Полагаю, да, – заявил Вульф. – Вы собираетесь подать апелляцию. Могли бы вы подготовить ее в течение тридцати дней, не влезая в значительные расходы?

– Да. Разумеется.

– Замечательно. Итак, вы хотите подать апелляцию, а я хочу получить причитающийся мне гонорар. Мой клиент предупрежден, что на поиски его сына может уйти не один месяц. Я буду говорить ему, что работаю по делу, и, между прочим, не покривлю душой. Вы станете поставлять мне добытую информацию, всю до последней мелочи, а я берусь ее обрабатывать. В течение этих тридцати дней или, надеюсь, значительно раньше я разберусь в этом деле. Если все окажется безнадежно, нам придется вернуться к одному из первых двух вариантов. Но сделать это мы всегда успеем. Пока есть надежда, продолжим двигаться вперед. Как только у нас в руках окажутся доказательства невиновности осужденного, мой клиент будет поставлен в известность и оплатит счет.

Быть может, вашему клиенту такой расклад не по нутру, но ему придется смириться. К тому же я очень сомневаюсь, что он предпочтет свиданию с родителем казнь на электрическом стуле, особенно если с него снимут обвинение убийстве. Не хочу сказать, что мое предложение идеально во всех отношениях, однако перспектива работы над третьим вариантом куда заманчивей, чем над двумя первыми. Что скажете, сэр?

Адвокат недоверчиво смотрел на Вульфа:

– Вы сказали, что будете обрабатывать информацию. А кто вам за это заплатит?

– Я сам. В том-то вся и соль. Я рассчитываю получить деньги потом, по завершении работы.

– А если не получите?

– Ну, значит, не получу. Это мой риск.

– Нужно составить письменное соглашение.

– Не нужно. Я рискую потерпеть неудачу, а вы – стать жертвой моей недобросовестности. – Вульф вдруг перешел на крик: – Черт побери, в конце концов, это вашего клиента обвиняют в убийстве, а не моего!

Фрейер не на шутку перепугался, на что и был расчет. Когда Вульф кричит, двери распахиваются от звуковой волны.

– Я не хотел вас оскорбить, – примирительно проговорил Фрейер. – У меня и в мыслях не было заподозрить вас в недобросовестности. Вы правильно заметили, что здорово рискуете. Я принимаю ваше предложение. Но что будем делать дальше?

Вульф поднял взгляд к настенным часам и откинулся в кресле. До обеда оставался еще целый час.

– Сейчас мне нужны факты, – заявил он. – Я читал отчеты в газетах, но мне необходимо знать все факты от вас.

Глава пятая

Питера Хейза обвинили в убийстве мужа любимой им женщины. Убийство произошло вечером третьего января. Выстрел был сделан из револьвера марки «Марли» тридцать восьмого калибра, пуля вошла в висок над левым ухом. В процессе изложения фактов я буду давать пояснения, однако ничего не могу пояснить насчет этого самого оружия, поскольку револьвер был в сорок седьмом году похищен взломщиком из частного дома в Покипси и с тех пор не всплывал в полицейских отчетах. Если уж обвинение не выяснило, каким образом оружие оказалось у Питера Хейза, вы не можете ожидать этого от меня.

Жертва – Майкл М. Моллой, риелтор сорока трех лет, – жил с женой (детей у них не было) в четырехкомнатной квартире на пятом, последнем, этаже реконструированного многоквартирного дома на Восточной Пятьдесят второй улице. Других квартир на этаже больше не было.

В 9 часов 18 минут вечера третьего января мужской голос сообщил по телефону полиции, что минуту назад слышал выстрел на верхнем этаже соседнего дома. Он дал адрес и повесил трубку, не назвавшись. Его так и не обнаружили, хотя, разумеется, копы обошли все дома в округе.

В 9 часов 23 минуты в подъезд дома, где раздался выстрел, вошел полицейский из патрульной машины. Обследовав третий и четвертый этажи, безрезультатно разумеется, он наконец поднялся на пятый. Дверь квартиры была распахнута настежь, и он вошел.

В квартире коп обнаружил двоих мужчин – живого и мертвого. Мертвый, Моллой, лежал на полу в гостиной. Живой, Питер Хейз, в пальто и шляпе, определенно собирался уходить. Когда полицейский задержал его, он оказал сопротивление, и к нему была применена сила. Обыскав Хейза, патрульный нашел у него в кармане «марли» тридцать восьмого калибра.

Обо всем этом писали в газетах. А также о том, что Питер Хейз был копирайтером, составителем рекламных объявлений. В течение восьми лет он работал в рекламном агентстве, одном из самых лучших в городе, и пользовался безупречной репутацией. Будучи холостяком, последние три года Хейз проживал в однокомнатной квартирке на Западной Шестьдесят третьей улице. Играл в теннис, посещал кино и театры, хорошо ладил с людьми, держал канарейку, имел в своем гардеробе пять костюмов, четыре пары обуви, три шляпы, но не владел собственной машиной.

На его брелоке обнаружили ключ от входной двери дома 171 по Восточной Пятьдесят второй улице, где лифт находился на самообслуживании и не имелось привратника.

И блюстители законности из офиса окружного прокурора, и копы из отдела по расследованию убийств, и газетчики, и миллионы честных граждан негодовали, ибо Питер Хейз не захотел играть в их игру. Прокуратура и полицейские лишились возможности подвергнуть проверке его версию случившегося, газеты – дать ее детальный анализ, сделанный экспертами, а честные граждане – поспорить на сей счет.

Дело в том, что обвиняемый не представил никакой версии. Со дня ареста до самого дня вынесения вердикта присяжными он вообще отказывался говорить. И лишь по настоянию адвоката ответил на один-единственный вопрос окружного прокурора, да и то в частной беседе: стрелял он в Моллоя или нет? Сказал – нет.

В таком случае как и зачем оказался в квартире? Что за отношения связывали его с мистером и миссис Моллой? Почему на его брелоке оказался ключ от входной двери подъезда? Откуда в его кармане взялся этот самый «марли»? Никакого ответа. Ни на один из тысячи вопросов.

Остальные участники драмы оказались куда более разговорчивыми. Кое-кто из них даже попал на свидетельскую трибуну.

Прислуга Моллоя трижды за последние полгода видела, как миссис Моллой и подсудимый целовались. Хозяину она об этом не сказала, потому что любила хозяйку. К тому же прислуга считала, что это не ее дело.

Правда, мистер Моллой что-то наверняка узнал, услышал или увидел, поскольку горничная стала свидетельницей того, как он выговаривал жене и даже выкручивал ей руку, пока бедняжка не упала.

Частный детектив, нанятый Моллоем в конце ноября, засек четыре встречи миссис Моллой и Питера Хейза в ресторане, но более пикантных подробностей раздобыть не сумел. Всплыли и другие факты, но они тоже носили весьма неопределенный характер.

Главным объектом притяжения для обвинения стала вдова, Сельма Моллой, хотя она отнюдь не сделалась его главной опорой. Ей было двадцать девять, на четырнадцать лет меньше, чем мужу. Весьма фотогеничная особа, судя по снимкам в газетах. То обстоятельство, что ее привлекли в качестве свидетеля, породило бурные дебаты.

Помощник окружного прокурора добивался права задать ей кое-какие вопросы, в чем судья ему отказал. Например, вместо вопроса: «Был ли Питер Хейз вашим любовником?» пришлось довольствоваться нейтральным: «Какие отношения у вас были с Питером Хейзом?»

Вдова сказала, что очень расположена к Питеру Хейзу. Считает его хорошим другом, очень ему симпатизирует и, по-видимому, пользуется его симпатией. Отношения их не имеют ничего общего с понятием «супружеская неверность».

Что касается отношений между ней и мужем, то не прошло и года со дня их свадьбы, как она поняла: брак был ошибкой. Ей, конечно, следовало бы предвидеть это заранее. За год до свадьбы она поступила на службу к Моллою секретаршей и в общем-то догадывалась, что это за человек.

Тут обвинитель изобрел такой заковыристый вопрос: «Вы полагаете, что этого человека следовало убить?» Однако Фрейер запротестовал. И вопрос заменили на иной: «Что это был за человек?» Фрейер снова возразил, мотивируя свой протест тем, что по закону свидетель не должен высказывать собственного мнения. И снова разгорелись бурные дебаты.

В ходе следствия выяснилось, что Моллой незаслуженно обвинял жену в супружеской неверности, несколько раз бил ее, оскорблял в присутствии посторонних и ко всему прочему отказался дать ей развод.

С Питером Хейзом Сельма виделась за три дня до убийства, на новогоднем вечере, и больше не встречала его до тех самых пор, пока ее не вызвали в день убийства к следователю. Она говорила с Хейзом по телефону первого и второго января, но подробностей разговоров не помнила – речь шла о каких-то пустяках.

Третьего января, около половины восьмого вечера, ей позвонила подруга и сказала, что у нее есть лишний билет на шоу. Когда после представления миссис Моллой вернулась домой около полуночи, в квартире она обнаружила полицейских и мужа с продырявленной головой.

Фрейер не стал подвергать миссис Моллой перекрестному допросу – он обещал не делать этого Питеру Хейзу.

Вульф, который слушал очень внимательно, фыркнул, но отнюдь не насмешливо.

– А разве не адвокат разрабатывает стратегию и тактику защиты? – поинтересовался он.

– Именно адвокат это и делает, – признал Фрейер. – Когда представляется возможным.

Он уже три четверти часа пересказывал нам показания свидетелей и отвечал на возникающие по ходу вопросы, однако за все это время позволил себе лишь стакан воды.

– Но мой клиент не дал мне шанса. Я ведь говорил вам, что он очень трудный человек. Миссис Моллой была последним свидетелем обвинения. Я вызвал пятерых, но толку не добился никакого. Рассказать о них?

– Нет.

Вульф взглянул на часы. До обеда осталось двадцать минут.

– Повторяю: я прочитал отчеты в газетах. Мне хотелось бы знать, почему вы решили, что Хейз невиновен?

– Меня подвел к этому целый ряд наблюдений. Выражение его лица, тон голоса, реакция на мои вопросы и предположения, а также его высказывания, хотя они и были редкими. Но не это главное. Главное состоит в том, что уже в нашу первую беседу, на следующий день после ареста, у меня сложилось впечатление, будто он молчит из желания оградить миссис Моллой. То ли от обвинений в убийстве, то ли от всяческих осложнений или же просто от каких бы то ни было забот. Во время второй нашей беседы я добился некоторых успехов. Я сказал, что адвокат пользуется привилегией никому не раскрывать сведения, доверенные ему клиентом, и пригрозил отказаться от дела, если он и впредь будет утаивать от меня важную информацию. Он спросил, чт́о произойдет, если я откажусь от дела, а он не захочет брать другого защитника. Я ответил, что суд сам назначит ему защитника, потому что во время процесса его не могут оставить без защиты. Он поинтересовался, будет ли все, о чем мы с ним станем говорить, фигурировать на процессе. Я сказал, что фигурировать будет только то, на что я получу его согласие.

Стакан снова был наполнен водой, и Фрейер отпил из него небольшой глоток.

– Вот тут-то он мне и рассказал кое-что. Вечером третьего января он был у себя дома один. Стоило ему включить радио, чтобы послушать девятичасовые новости, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку, и мужской голос произнес: «Пит Хейз? Это говорит друг. Я только что от Моллоев. Майк снова собирается избить жену. Вы меня слышите?» Хейз ответил, что слышит, и хотел кое-что спросить, но в трубке раздались гудки. Он схватил пальто и шляпу, выскочил на улицу, поймал такси и примчался к дому Моллоев. Открыл дверь подъезда своим ключом, поднялся на лифте на пятый этаж и, увидев, что дверь в квартиру Моллоев распахнута настежь, вошел. Моллой лежал на полу. Хейз осмотрел все комнаты, но никого там не обнаружил. Тогда он приблизился к Моллою и понял, что тот мертв. В пятнадцати футах от тела на стуле возле стены лежал револьвер. Хейз взял его и положил в карман, а сам стал оглядывать квартиру в поисках каких-нибудь улик, как вдруг в прихожей раздались шаги. Сперва он решил спрятаться, потом передумал и направился к двери. И тут вошел полицейский. Вот что рассказал мне клиент. Мне первому. Разумеется, я мог бы отыскать это самое такси, но вряд ли стоило тратиться. Ведь все могло оказаться именно так, как говорит Хейз, с той лишь разницей, что Моллой был жив, когда Хейз приехал на квартиру.

– Не думаю, что такой рассказ убедил вас в невиновности парня, – заметил Вульф.

– Не в рассказе дело. Я пришел к своему убеждению, задавая ему кое-какие косвенные вопросы. Я спросил, откуда у него ключ от подъезда. И он сказал, что, провожая миссис Моллой в тот новогодний вечер, взял у нее ключ, чтобы отомкнуть дверь, и по рассеянности забыл его вернуть. Не исключено, что и солгал.

– Это несущественно. Наша задача – раскрыть убийство, а не любовную интригу. Продолжайте.

– Я сказал ему, что его глубокая привязанность к миссис Моллой видна, как говорится, невооруженным взглядом, как и то, что он пытается любой ценой ее выгородить. Он бросился ей на выручку, когда позвонил неизвестный, спрятал в карман оружие, отказался давать показания полиции. И все эти детали дают основания предполагать, что он подозревает миссис Моллой в убийстве мужа. Он не стал этого отрицать, но и подтверждать тоже. И я понял, что попал в точку. В том случае, разумеется, если он сам не убивал Моллоя. Я дал ему также понять, что его отказ обсуждать случившееся даже с собственным защитником был оправдан до тех пор, пока не стала ясна полная непричастность миссис Моллой к убийству. Теперь же я жду от него откровенного сотрудничества. Я заверил, что дама его сердца вне всяких подозрений. Ведь женщина и двое мужчин, с которыми она была в театре, показали, что миссис Моллой весь вечер не отходила от них ни на шаг. У меня оказалась с собой газета, в которой говорилось об этом. И я дал ему прочитать статью. Он вдруг весь затрясся и стал просить Бога благословить меня. Я смиренно заметил, что в настоящий момент это самое благословение гораздо нужнее ему.

Фрейер прокашлялся и отхлебнул из стакана.

– Тогда он прочитал газету снова, на этот раз внимательней. И лицо его омрачилось. Он сказал, что женщина и оба мужчины – давнишние и близкие друзья миссис Моллой и что ради нее они готовы на все. Так что, если она и отлучалась из театра, они ее не выдадут. Я не уловил никакого смысла в этой его фразе. Разве только то, что он сам к убийству не причастен. Думаю, она вырвалась у него случайно. Ведь тем самым он ставил под сомнение алиби миссис Моллой, которое могло подвергнуться более тщательной проверке. Окажись оно сфабрикованным, эта женщина поменялась бы с моим клиентом местами. Поэтому я сделал вывод, что у него не все в порядке с логикой.

– Вы абсолютно правы, – кивнул Вульф.

– А я лишний раз убедился в его невиновности. Это почти истерическое облегчение, с которым он узнал, что у миссис Моллой имеется алиби, все его метания, то, как он помрачнел, прочитав газету более внимательно и поняв, что стопроцентной уверенности быть не может, – поверьте, он не мог все это разыграть. Я стреляный воробей, и если обманулся, пускай меня исключат из коллегии адвокатов в связи с профессиональной непригодностью.

– Я бы в любом случае не принял на себя роль арбитра в данном вопросе, – заметил Вульф, – так как вашего клиента в глаза не видел. Но кроме того, у меня имеются свои основания подвергать сомнению его виновность, так что я вашего вызова не приму. Продолжайте.

– Это фактически все. Позитивное. Осталось только негативное. Я пообещал Хейзу, что не стану подвергать миссис Моллой перекрестному допросу и что не откажусь от защиты. Мне, должен признаться, и не хотелось отказываться. Я вынужден был смириться с отказом клиента выступить в суде. Если его подставили, то прежде всего следует выяснить личность звонившего ему в тот вечер неизвестного друга, который фактически заманил его к Моллоям. Мой клиент сказал, что сам долго ломал голову, пытаясь сообразить, знаком ли ему аноним, но безрезультатно. Он слышал хриплый, гортанный голос, вероятно измененный, поэтому даже приблизительно не может сказать, доводилось ему слышать этот голос или нет. И еще два негативных момента. Он не знает никого, кто мог бы ненавидеть его до такой степени, чтобы подстроить столь ужасную ловушку, а также никого, кому бы мог мешать Моллой. Он фактически почти ничего не знает о Моллое. Если, конечно, говорит правду. А я думаю, что он не лжет. Конечно, было бы идеально найти человека, который домогался миссис Моллой и разработал план, позволяющий разом избавиться и от мужа, и от Питера Хейза. Однако последний уверен, что такого человека в природе не существует. Что касается миссис Моллой, то и от нее я ничего путного не добился.