Текст книги "Микрорассказы"

Гриш

– А вы чем топите? – спросил Гришка, выглядывая из-за огромной печи.

– Да тем, что осталось, – вздыхает Максим Дмитриевич, подбрасывая обломки доски в огонь.

– А у нас еще полно Достовских, Турганива и Маковского. Приходи, дядь Максим, дадим.

– Приду как-нибудь. Ты бы в школу сходил что ли, Гриш?

– Да ну ее! Я с батей на тракторе работать буду. Стану большим и умным, как батя.

– Ага. И топить будешь, как батя, Достоевским, Тургеневым и Маяковским.

– Чего?

– Ничего, Гриш. Забегу к вам на днях. Надо бы деда вашего проведать. Почитаю ему немного. Как он там?

– Да так же. Лежит овощем.

– Овощем, – медленно произносит Максим Дмитриевич.

– Ага. Так мамка говорит.

– Эх, почитал бы ты лучше, Гриш. У вас книг много. Было много.

– Не, я читать не люблю. Это деда нашего книги. Мы теперь ими печь топим. Как говорит батя, идут на пользу. Ну, я пойду?

– Пойди, Гриш, – вздыхает Максим Дмитриевич.

Наташа

– Надо же было отдать машину именно сегодня, когда на улице такой дождь! – возмущалась Наташа, поглядывая на новые белоснежные туфли.

– Но мы ведь сидим под крышей, и не промокнем.

– А на автобусах ездят только неудачники, – фыркнула девочка.

– Тогда мы с тобой неудачницы.

– С чего это вдруг?! У нас есть машина, просто она сломалась. А у Юльки вечно рваные и грязные туфли.

– Возможно, ее родители не могут купить ей новые.

– Ну хотя бы вымыть они их могут, не так ли? Грязнуля она! И толстая, как слон. Все смеются над ней! А я самая красивая в нашем классе.

– Может стоит быть скромнее, Наташенька?

– Не, скромность теперь не в моде. Нужно быть вызывающим и дерзким!

– Это кто тебе сказал?! – воскликнула мама Наташи.

– Никто. Я в книге прочла. Хит сезона от Ниры Сантос. Ее сейчас все читают. Ты просто не понимаешь. Сегодня Макс облил Светку чаем, а потом положил ей сосиску в рюкзак. Ты бы видела лицо Светки! Она и так уродина, с этим ее родимым пятном на пол лица.

– И никто не встал на ее защиту?

– А кому оно надо? Это естественный отбор, мам. Либо ты, либо тебя.

– Это тоже твоя Сантос говорит?

– Да не. Так все сейчас живут. Вчера Димка натер стиралки и сдул все эти опилки Ирке прямо на голову! Учительница ей всю перемену их вытаскивала!

– Кошмар! И часто у вас такое случается?

– Да всегда. А Оля сегодня опять пришла в прошлогодней куртке. Она же уже не в моде! А Танька вечно ходит в одном и том же свитере!

– А у Наташи оказывается, черствое сердце, – сказала мама Наташи, поправляя рукав своей прошлогодней куртки.

Оля

Оля настолько увлеклась тишиной, внезапно воцарившейся повсюду, что даже не заметила, как на соседнюю скамейку присела женщина с ребенком.

– И где нам теперь его искать! – Всхлипывала женщина. – Тебе должно быть стыдно!

– Ты же сама говорила, что он везде гадит, – возразил мальчик.

– Это я со злости, – вздохнула женщина. – Ну как ты мог выкинуть Георгия Ивановича на улицу! Он ведь совсем старенький!

– Ну прости, мам, – канючил мальчик, – я больше никогда так не сделаю.

– Только бы он нашелся, – произнесла женщина и вновь принялась плакать. – Ты очень плохо поступил, Миша.

– Прости, мам. Пойдем, еще поищем, а?

– Пойдем, – сказала женщина, вставая со скамьи.

Оля смотрела им вслед, пока они не скрылись за углом серой многоэтажки. Ей было жаль старенького кота, который потерялся. У нее у самой есть кошка. Рыжая Мелинда, которая любит засыпать на коленях хозяйки.

Затем Оля взглянула в сторону мусорного бака, где лежал ее ребенок, которого она родила в грязном подвале полчаса назад. Она брезгливо сморщила миловидное личико и выдохнула с облегчением.

Зомби

В старенькой хрущевке стоит запах плесени и спирта. Вика делает уроки, приглядывая за младшим братиком, который водит железной машинкой по полу. Туда-сюда. Они привыкли к постоянным крикам и возгласам, что раздаются из кухни.

Осталось решить четыре примера по математике, а потом начнется сериал, который они с Димкой будут смотреть по тонкому телевизору. У них теперь есть тарелка, благодаря которой в телевизоре стало много каналов. Вика любит эти иностранные сериалы про вампиров и зомби, которые показывают вечером. И Димка их тоже любит, только потом боится.

Дверь открывают с ноги. Резким ударом. На четвереньках в комнату вползает нечто с растрепанными волосами и диким воплем. У папы Вики кудрявые волосы, их даже не тронула седина, и плешь не появилась, как у всех его друзей.

– Зомби! – Воскликнул шестилетний Димка и спрятался за кресло.

– Опять нажрался, – брезгливо протянула одиннадцатилетняя Вика.

Нечто развалилось прямо у входа в комнату и захрапело.

– Вылезай, Димка, – сказала Вика затаившемуся братику. – Это всего лишь папка. Зомби не существуют, сколько раз тебе говорить.

Птицы

Даня был красивым и умным мальчиком, пока не начал принимать эти таблетки, которые ему однажды предложил Макс, что живет в соседнем доме. Затем в голове у Дани стали происходить удивительные вещи, вот только никто так и не смог его понять. Даже Макс, который эти таблетки и не принимал вовсе.

Сегодня утром Даня решил, что он птица. Огромный феникс, уставший от бренности мира, расправивший свои огненные крылья, и готовый возродиться. Даня положил небольшую белую таблетку на язык, и подержав ее немного во рту, сглотнул. Он вышел на балкон. Его внимание на секунду привлек старик с авоской в руке, что медленно шел по тротуару.

Максим Сергеевич, гордившийся тем, что благополучно дожил до семидесяти двух лет, приблизился к толпе, что внезапно возникла во дворе.

– Да сейчас каждый пятый летает. То же мне птицы! – фыркнул Максим Сергеевич и направился прочь, шаркая подошвами стареньких ботинок по асфальту.

Мир

Мир перевернулся, пока ты с наслаждением намыливал свое тело, вдыхая аромат нового геля для душа, который купил после работы в супермаркете, что через дорогу от дома и в пятнадцати минутах до твоей душевой кабины.

Страницы книги, что небрежно была брошена тобой на пол, намокли. Да и кому они нужны, эти бумажные книги! Их больше никто не читает. Если бы капли воды попали на корпус твоего новенького ноутбука, ты бы расстроился.

Океан

Витя с восторгом смотрит на огромный океан, не в силах отвести взгляда своих cерых глаз. Глубокий и необъятный, океан манит его своей таинственностью и невероятной красотой. Витя прочел много книг про глубины океана, и может часами рассказывать о животных и растениях, обитающих в нем. Мальчик дотрагивается худенькими пальчиками до плоского экрана. Картинка исчезает.

– Отдохни немного, – говорит мама Вити, крепко сжимая пульт от телевизора.

– Ты отвезешь меня к океану, мамочка? – спрашивает Витя улыбаясь.

– Отвезу, – еле слышно отвечает она, с трудом сдерживая предательски подступившие слезы.

У Вити были кудрявые волосы. А сейчас их нет. Сегодня мама принесла Вите новую книгу про океан. В ней много красивых картинок. Витя не успеет прочесть ее до конца. Утром доктор сообщил о том, что лечение не помогает.

Света

Света пристально смотрит на небольшой бутылек из матового стекла, что стоит на верхней полке за стеклом. Она еще пытается отмахнуться от мысли, что возникла в ее голове пару секунд назад. Максим ушел, хлопнув дверью полминуты назад. Мысль упорно продолжает докучать, словно ребенок, который канюча беспрестанно дергает штанину уставшей матери. Мысль слишком настойчива, чтобы не обращать на нее внимания. Взглянув на ключи, брошенные Максимом на пол возле входной двери, Света достает бутылек с полки. Перламутровый брелок в виде ангела, который она подарила Максиму, разлетелся на мелкие кусочки.

В последнее время их отношения не складывались. Поговаривали даже, что Максим нашел себе другую возлюбленную, намного красивее. Света поправляет выбившийся локон золотистых волос и подходит к входной двери. Плотно прижавшись, она вслушивается в каждый звук, что доносится снаружи. Света со всей силы бьет кулаком по двери и направляется в спальню. Осколок перламутрового брелока впивается ей в ступню, но девушка совсем не чувствует боли. Она пытается открыть бутылек, но никак не получается.

Максим почти дошел до остановки, когда передумал. На улице слишком холодно, чтобы мерзнуть в ожидании автобуса. У Светы есть машина, которой он может пользоваться в любое время. Не стоило уходить из дома в такую погоду, особенно, если некуда идти. Света стала совсем невыносимой в последнее время, но придется потерпеть. Отношения с Олей, с которой Максим познакомился месяц назад, складываются более чем удачно. Она предложила ему переехать к ней как только закончится ремонт в ее квартире. Осталось совсем немного.

– Не открывает, зараза! – ворчит Максим, спускаясь по лестнице. – Ничего, сама потом прибежит!

Света слышит стук в дверь, но никак не может открыть глаза. Веки словно слиплись, стали тяжелыми. Она рада, что Максим вернулся.

Окно

Костя смотрит на небо. Сегодня не проплыло еще ни одно облако. Солнце водит своими лучами по стенам, иногда дотрагиваясь и до золотистых волос мальчика. Костя улыбается. Он любит солнце. Вчера был сильный дождь, и позавчера тоже.

Костя скучает по младшей сестренке. Интересно, она уже достаточно выросла, чтобы поиграть с ним? В темном подвале он совсем один. Хорошо, что есть небольшое окно.

Обстоятельства

– Мои родители разошлись, когда мне было четыре года, – сказал Олег, заглянув в покрасневшие и припухшие от слёз, глаза дочери. – Отец забирал меня к себе на выходные. Затем возвращал меня домой, к матери.Каждый раз я тянул его за руку, надеясь, что он войдет внутрь, но он упрямо стоял на пороге, словно это была некая граница, которую нельзя было пересекать.

– Мне жаль, – вздохнула Марина.

– Каждый год на протяжении восьми лет втайне ото всех я писал письма Деду Морозу с просьбой о примирении родителей. – Олег протянул дочери небольшую коробку из-под обуви.

– Что в ней? – спросила Марина.

– Мои письма. Их ровно одиннадцать. Я искренне верил, что если я буду вести себя хорошо, то Дед Мороз исполнит мое желание. И каждый раз я считал, что был не достаточно хорош, раз мои родители не помирились. Я ощущал себя виноватым, и это чувство поедало меня изнутри. «Недостаточно хорошо учился в школе, недостаточно слушался маму, был недостаточно милосердным к окружающим», твердил я себе. Однажды мама подошла ко мне и крепко обняла. Она поблагодарила меня за то, что я был прилежным сыном, стал добрым и понимающим человеком, и рассказала мне про обстоятельства. Это изменило мою жизнь, избавило меня от чувства вины.

– Я недостаточно хорошо присматривала за ним, поэтому Дик умер, – Марина вновь принялась плакать.

– Есть обстоятельства, которые не зависят от тебя. Порой ты не можешь повлиять на ход тех или иных событий. Такие, как развод моих родителей, или смерть Дика. Наш Дик был болен. Мы с мамой не хотели тебя расстраивать, поэтому не рассказали тебе. Мы совершили ошибку. Так же, как и мои родители, которые решили умалчивать тему развода, дабы не расстраивать меня. Если бы мои родители объяснили мне о принятом ими решении, я бы не додумывал и, как следствие не винил себя на протяжении многих лет.

– Дик был болен? – спросила Марина, вытирая слезы рукавом.

– Да. Ему оставалось прожить несколько месяцев.

– Вы должны были сказать мне об этом.

– Ты права. Мы подарили тебе маленького щенка и попросили тебя присматривать за ним. Ты стала не просто хозяйкой, но и настоящим другом для Дика. Ты хорошо присматривала за ним. Ты справилась.

Соня

Сонечка закрывает глаза, погружаясь в сон. Там, куда она уходит, нет ни дождя, ни холодной комнаты, ни серых глаз, которые смотрят с ненавистью и злостью. Она оставила позади крики и жгучую боль в области живота. Во сне у Сонечки всегда пахнет сладкими булочками с корицей. Там есть мама, добрая и заботливая. Мама гладит Сонечку по голове, напевая приятную слуху мелодию. У мамы Сони – красивый и нежный голос.

Мама расчесывает Сонечке волосы, прядь за прядью. Внезапно расческа запутывается в гуще шелковых волос и становится больно. Сонечка открывает глаза и дотрагивается до колючего ежика на голове.

Перед глазами возникает образ женщины с грязными липкими волосами. Она сжимает в руках палку от швабры. Сонечка зажмуривается. Она никогда не вернется, эта злая женщина с противным голосом. Мамы такими не бывают. Сонечка наказала ее.

Теперь девочке завязывают руки за спину, чтобы она больше никого не наказывала. Зато у Сони появилась мама, которая нежно улыбается ей, стоит лишь закрыть глаза.

– Мамы должны быть добрыми, – говорит Соня улыбаясь.

Мистер Уайт

Сережа с гордостью показывает своего белого кролика Андрею.

– Это мистер Уайт, – говорит мальчик, гладя пушистого питомца по голове.

– А можно мне его погладить? – спрашивает Андрей боязливо. – Мама говорит, что в них много микробов, и чтобы я ни за что его не трогал.

– Глупости это все, Андрюха! – смеется Сережа. – Гладь на здоровье! Моя бабушка тоже так говорит. Просто она не любит мистера Уайта.

– А пойдем к нам! Я тебе своего кролика покажу!

– У тебя тоже есть кролик?

– Есть. Только он игрушечный. Мама не разрешает мне завести настоящего.

Сережа осторожно кладет мистера Уайта в клетку. Кролик принимается хрустеть листьями салата, которые Сережа принес ему утром.

– Не опаздывай на ужин! – кричит бабушка с кухни.

– Хорошо, бабушка! – говорит Сережа, прикрывая входную дверь.

Игрушечный кролик Андрея, безусловно, не идет ни в какое сравнение с мистером Уайтом. Ближе к вечеру Сережа с нетерпением бежит к своему пушистому питомцу, разбросав обувь возле порога.

– А где мистер Уайт, бабушка? – спрашивает Сережа, указывая на пустую клетку.

– А его больше нет, Сереженька! Он теперь на небесах, – говорит бабушка, раскладывая котлеты по белоснежным тарелкам.

Марта

      Марта не ходит в школу. Не может ходить. Зато она много читает. Книги у бабушки аккуратно расставлены по полкам. Марта осторожно достает одну из книг и кладет ее на колени, проводя пальцами по блестящей обложке. Сегодня Марте совсем не хочется читать.

Она смотрит во двор сквозь большое окно, отодвинув белоснежные занавески. Несколько мальчишек играют в мяч, а девочки о чем-то увлеченно беседуют. Марта скучает по Соне, с которой они часто играли вместе во дворе. После того, как папа вытолкнул Марту в окно в приступе белой горячки, она больше не видела Соню. И папу с мамой она тоже больше не видела. Теперь Марта живет с бабушкой.

Девочка вздыхает и открывает книгу. И все-таки здесь намного лучше, чем в больнице, в которой невкусно пахнет.

Поезд

Олег отрешенно смотрел на красный чемодан с черными полосками. Он сложил в него всего пару штанов и два свитера. Можно было и не брать его вовсе, но так было нужно. Возможна ли поездка без чемодана? Безусловно, нет.

– Не замыкайся в себе, не закрывайся от мира, – голос Ани звучал в его голове. – Обязательно отправляйся в дорогу. Не важно, куда ты поедешь. Просто возьми билет и садись на поезд.

Отношения с тещей не заладились с самого начала. Ольга Николаевна не жаловала зятя. Аня отчаянно пыталась сблизить любимого мужа с матерью, устраивая семейные ужины или спонтанные совместные поездки, но Ольга Николаевна была непреклонна, и суровый взгляд ее серых глаз сообщал о том, что потепления не будет. А сейчас она сидит рядом и крепко сжимает ладонь Олега. Аня была бы рада.

После похорон они вместе просматривали видео, которые Аня записывала для Олега, пока еще могла помнить.

Ольга Николаевна внезапно засмеялась.

– А помнишь того мужчину, что завалился в наше купе в прошлый раз? – спросила она.

– Ага. Это невозможно забыть. А тот болтливый мальчишка, которого вы кормили пирожками, лишь бы он немного помолчал? А та женщина-кондуктор?

Они смеялись, вытирая слезы. Впервые за долгое время. Под размеренный стук колес скорого поезда.

Настя

Настя водит ладонью по круглому животу, собирая улыбки окружающих. Ей нравится думать о малыше. Она рисует пальцем восьмерку на деревянной лавочке, в знак бесконечной любви к своему ребенку. Настя может часами сидеть в парке, что находится рядом с их домом. Она любит разговаривать с женщинами, которые так же, как она, поглаживают свои округлившиеся животы.

Настя возвращается домой счастливая, с улыбкой на лице. Она снимает туфли и кладет их на полку возле двери. Потирая поясницу, выпятив живот, Настя направляется в спальню.

– Пройдет, – шепчет муж Насти, глядя ей вслед.

– Может, показать ее врачу? – спрашивает мама Насти с тревогой.

– Подождем немного.

Настя присаживается на широкую кровать, тянет красную ленту за один конец и бант распадается. Она вздыхая кладет подушку на кровать.

– Завтра возьму побольше, – произносит Настя еле слышно и проводит рукой по плоскому животу.

У нее не может быть детей. А ей так хочется.

Глоток

Андрей стоит на вершине скалы, пытаясь почувствовать тот самый невероятный аромат соленой воды, о котором ему рассказывали с восторгом все, кому не лень. Но, черт возьми, это море совсем ничем не пахнет, или же обоняние вконец притупил этот дешевый виски!

– Надо было брать подороже, – произносит Андрей, глядя на бутылку, которую он крепко сжимает за горло.

         Резким движением он подносит бутылку к губам и буквально вливает в себя остатки обжигающей жидкости. Виски непослушным комом спешит обратно, выплескиваясь наружу. Андрей невольно подается вперед, не в силах сдержать поток.       «Последний глоток был, пожалуй, лишним», подумал Андрей перед тем, как соленая вода приняла его в свои объятия.

Дракон

Дима рисует дракона, усердно вычерчивая чешую. Он приготовил зеленый и красный карандаши, чтобы разукрасить рисунок.

– Красиво получается, – говорит мама, целуя Диму в макушку.

– Это дракон, – говорит мальчик, не отрываясь от рисунка.

В последнее время Дима увлекся драконами, даже попросил у мамы книгу про драконов. Бывает. Мальчики любят подобные темы. Мама Димы сильно устает после работы и слушать рассказы сына ей порой совсем не хочется. Она пообещала купить ему книгу про драконов. Это было две недели назад.

Соседские мальчишки рассказали о мужчине, который часто приходил к ним во двор. У него была черная куртка с драконом. Он рассказывал мальчикам о драконах, что живут у него дома. Но ведь все знают, что драконы не существуют.

Мама Димы кое-как открывает входную дверь, не в силах справиться с замочной скважиной. Подойдя к столу, она дрожащими руками берет рисунок сына. Тот самый, с драконом. Он не успел разукрасить одно крыло.

Последний день

Крис греется на солнце, зажмурив глаза. В марте еще прохладно, бывают дожди, но сегодня день обещает быть теплым и солнечным. Крис слишком стар для того, чтобы бегать за мячом, да и ноющая боль в задней лапе не дает ему покоя.

Они с хозяином немного прогулялись по побережью, а теперь направляются в клинику. Крис знает, что это последний день. Они оба об этом знают.

– Умный пес, – говорит ветеринар, поглаживая Криса. – Двенадцать лет, в принципе, большой срок для собаки.

Наркоз начинает действовать, и Крис засыпает.

Вера

Среди палат, безнадежно пропахших хлором, длинных больничных коридоров, которые он изучил вплоть до количества квадратов на плитке, устилавшей пол, Григорий Васильевич вдруг поверил в Бога. Впервые за шестьдесят четыре года, тридцать два из которых он прожил в счастливом браке с Верой Константиновной.

Как альпинист держится за веревку, что вот-вот оборвется, так и он ухватился за веру.

Одной рукой Григорий Васильевич нежно сжимал бледную худощавую кисть руки своей умирающей жены, другой – небольшой молитвенник, который ему протянул священник неделю назад. Когда у мужчины совсем не осталось надежды.

В небольшой палате подле койки любимой женщины он читает молитвы, одну за другой, не сдерживая больше слез, обратив свой взгляд к небу, что смотрит на него сквозь занавески, утратившие свою первоначальную белизну и свежесть.

Двадцать восемь дней Григорий Васильевич верил, отчаянно и всем сердцем. Верил, как никогда прежде. На двадцать девятый день вера покинула его. Вместе с последним дыханием Веры Константиновны.

Крылья

– Что за мерзость! – закричал он, плюнув ей в лицо. – Твоя мать ничему научила тебя, глупая девчонка! Иди и свари новый, как следует!

Михрибан взяла небольшую кофейную чашку и вышла из комнаты, вытерев рукавом стекающую с лица слюну. Ей не было противно вовсе. Намного противнее были прикосновения его грубых рук и прерывистое дыхание по ночам.

Она знала, что он опустошает кофейную чашку одним глотком, не смакуя вовсе, не отпивая понемногу, а разом опрокидывая все содержимое чашки в себя. Он выпил и Михрибан без остатка, так же одним глотком, как пил свой горький кофе по утрам.

Из комнаты послышались звуки хрипа и булькание. Михрибан поставила пустую чашку на стол и вернулась в комнату. Он лежал на полу, судорожно ловя ртом воздух. Его лицо покраснело, щеки надулись, а глаза смотрели на нее с мольбой о помощи и в то же время с неописуемой ненавистью. Михрибан вышла из дома, прикрыв железную дверь.

Она шла по побережью босиком, вдыхая аромат соленой воды и свободы. Михрибан знала, что ее ищут. Ее обязательно найдут. Ей было пятнадцать, и она мечтала стать врачом, пока ее не выдали замуж за этого старика. Вполне обычное явление в ее краях.

Она перебирала в памяти счастливые моменты, которые случились в ее жизни. Их было не так много, но вполне достаточно для того, чтобы заполнить оставшееся время.

Михрибан подошла к обрыву и бросилась вниз, мысленно расправив широкие крылья.

Выстрел

Петра и лисицу разделяет всего лишь один выстрел. Если Петя попадет в цель, то суровый Виктор Иванович не станет хмурить широкие брови, напротив, взглянет на внука с одобрением.

Когда Пете исполнилось пять лет, дедушка впервые взял его на охоту. Они вернулись домой с кроликом в руках, и дедушка громко смеялся, похлопывая внука по плечу. Петя не смог заснуть в ту ночь, как и в последующие пару ночей.

Петя любит животных, но дедушку он любит больше. Ему не хочется расстраивать старика. Петя спускает курок, и лисица падает на землю.

– Вот он, мой парень! – смеется дедушка, похлопывая Петю по плечу.

Система

      Теперь, когда между нами нет никаких различий, не осталось ни ненависти, ни злости, ни зависти, ни жажды мести, не осталось ничего, кроме Системы.

– А любовь существует? – спрашивает "Р" триста сорок пять.

– Нет. Это же одно из вымерших чувств. Мы больше не чувствуем. Ты слишком много времени проводишь в архиве, – отвечает "П" двести тридцать три.

– И что будет дальше?

– Ничего. Мы пришли к совершенству, к которому стремились тысячелетиями. Планета не имеет изъянов.

– Есть отделение, где содержат людей.

– Это неправда. Людей не осталось. Тебе нужна перезагрузка. Я должен доложить об этом Первому, – "П" двести тридцать три проводит пальцем по экрану.

– А что если они действительно существуют?

– "Р" триста сорок пять, немедленно пройдите на голубую платформу! – раздается Голос.

После перезагрузки экземпляр бездействует в течении тридцати шести часов. Питание поступает через передатчик, встроенный в его механизм при создании. Экземпляр имеет три полных перезагрузки, после чего он прекращает свое существование. Теперь когда нет ни жизни, ни смерти, не осталось ни прошлого, ни будущего. Есть Система, к которой мы стремились тысячелетиями. Стремлений тоже больше нет.

Счастье

Даша, наконец, смогла открыть большую красную коробку, которая стояла в темном углу чердака, когда бабушка окликнула ее.

– Что ты ищешь, Дашенька?

– Счастье, – ответила Даша и принялась разбирать содержимое коробки.

– А зачем оно тебе?

– А это не мне. Я для мамы ищу.

– А маме оно зачем?

– Так она же его потеряла! – Даша поставила небольшую деревянную чашу, которую только что извлекла из коробки, на пол и повернулась к бабушке. – Я слышала, как она сказала тебе утром о том, что потеряла счастье.

– И в камине ты смотрела, – произнесла Вера Константиновна, оглядывая испачканные в золе свитер и руки внучки.

– Смотрела, – вздохнула Даша. – Не нашла.

– И тогда ты решила поискать на чердаке?

– Ага. Здесь много коробок! Только здесь слишком темно, и я боюсь.

– Думаю, здесь его нет, Дашенька.

– А где же оно? – спросила Даша. – Ты знаешь, бабушка?

– Пойдем со мной, – сказала Вера Константиновна, взяв Дашу за руку.

Они спустились вниз по широкой лестнице, а затем подошли к большому старому зеркалу, что находится возле входа.

– Смотри, Дашенька. – Вера Константиновна развернула Дашу к зеркалу. – Счастье прямо напротив тебя.

– То есть счастье это я? – удивленно спросила Даша.

– Не совсем. Счастье внутри тебя. Оно всегда будет там, и никуда не исчезнет. Но порой оно может спрятаться, и тогда человеку кажется, что он потерял счастье.

– Как маме?

– Да. Мама грустит, поэтому счастье от нее спряталось. Но если она хорошенько приглядится, то вновь увидит его.

– В зеркале? – Даша не совсем понимала то, о чем говорила бабушка, но была рада, что нашла счастье.

– Внутри себя. – улыбнулась Вера Константиновна.

Вернувшись домой, мама Даши принялась снимать сапоги в прихожей, блуждая усталым взглядом по полке с обувью, когда Даша окликнула ее.

– Мамочка, я нашла твое счастье! – сказала девочка, улыбаясь.

– Счастье? – спросила мама Даши, машинально поправляя выбившийся локон, глядя в зеркало.

– Сейчас ты смотришь прямо на него, – Даша крепко прижалась к маме. – Бабушка сказала, что оно внутри тебя, просто надо хорошенько посмотреть в зеркало.

Женщина заплакала, присев на колени. Она подумала о недавно умершем супруге, о своей матери, которая всегда смотрела на нее с любовью, о своей дочери, что пыталась помочь ей найти счастье. Ей вдруг показались огромной глупостью все те слова, которые она наговорила своей матери этим утром.

– Ты – мое счастье, – прошептала мама Даши, улыбаясь со слезами на глазах.

Искуситель

По раскрасневшемуся лицу Петра Павловича, разлитому по столу кофе и охрипшему голосу, можно было с легкостью определить, что только что в его кабинете разразилась настоящая буря. Тем более, если знать, что нрав у него тихий и спокойный, что совсем не мешает ему руководить следственным отделом.

– Десять трупов! – Продолжал сотрясать воздух, которого почти не осталось в кабинете, Петр Павлович, совсем не обратив внимания на опоздавшего следователя Климова, который так и остался стоять в дверях. – Десять трупов, и ничего, кроме жалкого клочка бумаги! Да он насмехается над нами! Имя, видишь ли, себе придумал! Два месяца вы не можете найти ни одной зацепки! Да чем вы вообще занимаетесь?!

Первое сообщение о пропаже Насти Звягинцевой, ученицы шестого класса, поступило 17 декабря, ровно два месяца назад. Затем пропала Света Перевалова, ученица пятого класса. Сегодня на столе Петра Павловича лежало ровно десять дел относительно пропажи школьниц и клочок бумаги, на котором корявым почерком было написано всего одно слово.

– Они ведь совсем еще дети, – прошептал Петр Павлович, взглянув на фотографию внучки, что стоит на его столе. – Начните работать, наконец. Найдите этого Искусителя.

      Следователь Климов не смог сдержать ухмылки, за что тут же мысленно себя отругал. «Не стоило писать эту записку», подумал он, с интересом взглянув на фотографию внучки Петра Павловича.

Последняя прогулка

Одиннадцатого сентября в 7:56 утра, когда туман еще только начал рассеиваться, а люди внизу опаздывали на работу, он невозмутимо, шаг за шагом, пошел по крепко натянутому канату.

Один мужчина, что стоял на перекрестке возле светофора, попивая кофе из бумажного стаканчика, внезапно воскликнул: «Человек наверху!». Движение прекратилось и толпа замерла, обратив свои взгляды к небу. Там, наверху, между двумя башнями был натянут канат, по которому шел человек с шестом в руках.

Адриан исполнял трюк за трюком под восторженные возгласы публики. Он знал, что эта прогулка по канату принесет ему настоящую славу и признание.

Сначала Адриан услышал некий гул, который будто приближался к нему, но его внимание было полностью сосредоточено на предстоящем трюке. Адриан лег на канат положив шест на грудь. Толпа внизу замерла, не в силах пошевельнуться.

Гул приближался, отдаваясь в ушных перепонках. Адриан повернул голову направо. Это был огромный самолет, что летел прямо на него.

Адриан зажмурился, более не пытаясь удерживать равновесие.

Беглец

– Однажды я устал бежать, – произнес Генри, мельком глянув на свое отражение в большом окне. – Так случается, если бег – это твоя жизнь.

«Чертовски красив», подумала Анита, тут же одернув себя и сделав вид, что пишет в блокноте.

– Продолжайте, – произнесла она.

– Я бегал быстрее всех в школе. Я бежал еще быстрее, когда покинул отцовский дом, устав от постоянных криков и ссор родителей. Я больше не останавливался. Я стал легендой. Не сразу. Забег за забегом, марафон за марафоном я познавал непередаваемое ощущение победы, пропитанной пОтом. Мною овладели амбиции. Я бежал, словно одержимый, побеждая, забирая медали, звон которых стал моей музыкой. Я не желал останавливаться.

– Но все же остановились, – медленно произнесла психотерапевт, не в силах отвести взгляда от нежно-голубых глаз пациента.

– Семнадцатого июня две тысячи двенадцатого года, проснувшись, я вдруг понял, что безумно устал. Я опустошал рюмку за рюмкой, и к вечеру мною овладела ярость.

– Подавленные желания, – задумчиво произнесла Анита, любуясь мускулистыми руками спортсмена.

– Два пулевых – в бедро и в голень, – тем временем продолжал Генри, не обращая внимания на переживания психотерапевта. – И теперь я бегу только от самого себя, набирая скорость. Если бы я не ввязался в тот вечер в пьяную драку, то сегодня перед вами сидел бы семикратный олимпийский чемпион.

«Мне вполне хватит и шестикратного», – подумала Анита, почувствовав, как ее щеки заполыхали. Она никак не могла сконцентрироваться, поддавшись волнению, что охватило ее, стоило известному бегуну Генри Уокеру переступить порог кабинета.

– Беглец, значит, – сказала Анита, закрыв блокнот.

Разлука

Разлука бывает разная, и цвета у нее всегда различны. Моя разлука была периодической, ярко-красного цвета. Мы познакомились с ней, когда мне было шесть лет. Именно тогда моя мать впервые ушла из дома, оставив на моей щеке красный след от помады.

К разлуке невозможно привыкнуть, поэтому каждый раз, появляясь, она заставала меня врасплох. Я был беспомощен перед нею, стоя перед закрытой дверью, еще слыша удаляющее цоканье каблуков моей матери.

Я безумно хотел, чтобы эта разлука прекратилась, стала конечной разлукой белого цвета. Такой, что можно попытаться начать жизнь заново, собрать себя по частям. И я, видимо, был услышан. Мне было одиннадцать, когда моя мать сказала, что больше не вернется. Еще я узнал, что у меня есть брат, с которым мне не желательно видеться. Я и не желал вовсе. Я уже начал переживать свою конечную разлуку всем своим безликим существованием, пока моя мать накидывала на плечи свое ярко-красное пальто. В этот раз она не оставила красного следа на моей щеке, хотя попытка приблизить свои губы, щедро намазанные алой помадой, была ею предпринята.