Текст книги "Падший"

Бастьян

У меня нет времени, чтобы думать или возражать.

В тот самый момент, когда мои ноги оказываются на ринге, Камбион бросается в атаку, его желтые зрачки устремляются на меня. Я отскакиваю вбок за долю секунды до того, как его когти пронзают воздух, в миллиметре от того места, где я стоял всего мгновение назад. Мысли закручиваются вихрем в моей голове, но все они нечеткие, все затянуты злостью.

Он куда больше, чем я, просто огромный, однако у меня есть преимущество в скорости и маневренности. Я пытаюсь наброситься на него сзади, надеясь поставить его на колени, однако плащ стесняет мои движения. Я срываю его, одновременно уклоняясь от новой атаки. Ярость затмевает взор, раскрашивая мир вокруг оттенками красного, моя белая рубашка и жилет падают в грязь, превращаясь в полосы рваного хлопка и шерсти.

Только глупцы раздумывают. Если я хочу победить, я должен стать страхом. Я должен стать смертью.

Камбион целится мне в живот. Мне удается увернуться, изогнувшись, как осина. Но я не понимаю, что это уловка, до того момента, пока не становится поздно. Я не успеваю сделать новый выпад, и правый кулак Камбиона врезается мне в челюсть со звуком раската грома, моя голова трещит от удара. Я отступаю назад. Чтобы у меня было время прийти в себя и собраться с мыслями, я притворяюсь, что отшатываюсь, но потом якобы меняю решение. А затем бросаюсь на своего противника, обнажая острые клыки.

Камбион на голову выше меня. Широкий, как бык, а в его жилах течет кровь полудемона, сила которой мне незнакома.

Однако я Сен-Жермен. В моих жилах течет кровь самых древних из бессмертных созданий, бывавших в землях Южной Америки. Кровь вампирской знати.

Никогда я не сбегал от драки, ни в одной из своих жизней.

Ярость плещется у меня под кожей, когда я наношу несколько ударов Камбиону в живот, а потом нависаю над ним, собираясь вонзить зубы ему в горло и вырвать его глотку. Однако когда я приближаюсь, противник хватает меня за талию и поднимает над головой. У меня перед глазами мелькают небо и бесчисленные звезды, усеивающие ночной небосвод, когда я выгибаю пальцы на левой руке Камбиона, ломая их, злое удовлетворение наполняет меня от звука ломающихся костей. Он воет от боли, и от его истошного крика кипарисы вокруг нас содрогаются. Камбион поворачивается на месте, тряся меня над головой в теплом мартовском воздухе. Когда он разжимает наконец хватку, я, сгибая пальцы, словно когти, вонзаю их в его мясистое плечо, пуская кровь до того, как рухнуть в грязь. Я падаю прямо на гору опилок, и мои ноги скользят по илу, руки выставлены вперед.

Не веря своим глазам, он таращится на раны на своем предплечье, таращится на лохмотья разорванной от самого плеча плоти, таращится на разбитые пальцы левой руки.

А потом раны на его плече начинают темнеть. Начинают превращаться в полосы, которые светятся и множатся на его плече и руках. Его зрачки увеличиваются, становясь черно-золотыми, точно взрывающиеся звезды. Два ряда зубов начинают удлиняться и превращаться в клыки. Его череп становится шире. Его алые волосы светлеют до цвета отполированной меди, а над губами появляются усики, как у кота. Когда он снова воет, это уже не похоже на человеческий вопль.

Это рык тигра.

Я неуверенно делаю шаг назад.

«Сконцентрируйся. Себастьян».

Голос раздается у меня в голове, как будто шепот подсознания, хотя я прекрасно осознаю, что это не так. Это голос, который я знаю слишком хорошо. Я снова моргаю, пребывая в полнейшем смятении.

«Сконцентрируйся!» – снова приказывает мне голос.

Мой дядя. Так как он мой создатель, мы можем общаться без слов. Я видел, как подобным образом он отдавал приказы Одетте, Джею и Мэделин, однако он ни разу не пытался сделать подобное за последний месяц, с тех пор как я тоже стал вампиром.

И я не понимаю, почему он решил поступить так сейчас – именно сейчас – заговорить со мной.

«Что он, черт возьми, такое?» – мысленно кричу я дяде в ответ. Ибо я никогда прежде в своей жизни не видел подобного полузверя-получеловека. Оборотни, с которыми я знаком – волки семьи Гримальди, – обращаются полностью, когда меняют обличье, они как две капли воды похожи на животных, что охотятся в лесах стаями. Именно поэтому они способны скрыться в ночном сумраке и передвигаться, не привлекая чужого внимания.

Однако Камбион не тигр. И не человек. Он нечто среднее, творение двух миров, одна его ипостась обладает лицом и клыками кошки их джунглей, а другая – телом человека.

Тварь с болот.

«Неважно, что он такое, – отвечает мне дядя. – Ты должен его уничтожить или будешь уничтожен».

В один прекрасный день я дам своему дяде пощечину, которую он заслуживает.

Камбион снова рычит. Его когти, длиннее и острее, чем прежде, сияют, словно их окунули в жидкое стекло, и темная, как чернила, жидкость капает с их заточенных, как бритвы, кончиков. Когда он снова на меня бросается, я стою еще полсекунды, не в силах так быстро справиться с шоком.

«Чтоб тебя, двигайся! – кричит дядя в моей голове. – Двигайся не как человек, а как вампир!»

Я вспоминаю, как Джей боролся со мной в ночь, когда я впервые проснулся в своей новой жизни. Как он сделал кувырок в воздухе, противоречащий гравитации и здравому смыслу. Я закрываю глаза и прыгаю. На долю секунды я словно повисаю во тьме, ветви болотных деревьев проносятся мимо меня, и ночное небо мерцает вдалеке. Затем я выгибаюсь, рассекая теплый воздух всем телом, и приземляюсь на полусогнутых ногах, угрожающе обнажая клыки. С моих губ срывается нечеловеческое шипение.

Камбион рычит и опять нападает, слюна капает с его зубов. Мы врезаемся друг в друга посреди ринга, и зрители вокруг нас сливаются в размытое пятно. Камбион ворчит и кряхтит, пытаясь вонзить в меня свои клыкастые челюсти. Мои руки обвиваются вокруг его толстых запястий, мешая ему содрать с меня кожу своими чернеющими когтями.

Как же воодушевляет возможность позволить гневу управлять собой. Разрешить чудовищу в своей крови взять верх над телом. В этот момент я ничего не жажду так сильно, как разорвать Камбиона на куски, оторвать ему по очереди руки и ноги. Сломать ему кости голыми руками и выпить всю его кровь до последней капли. Уничтожить его до того, как он уничтожит меня.

Я слышу, как дядя в моей голове смеется.

Моя кровь кипит, когда демон, заточенный внутри меня, вырывается на свободу. Вены выступают на руках, и нечеловеческий вой разрывает ночное небо.

Мой вой.

Затем я дергаюсь в сторону и слышу, как левое запястье Камбиона ломается под моим натиском. Жалкий стон боли вызывает у меня улыбку. Еще до того, как он успевает отступить, я бросаюсь на его полосатую спину и вонзаю свои клыки в его шею, готовый исполнить все свои обещания. Он силится меня скинуть неповрежденной рукой, и когда его когти рвут кожу на моем запястье, я наслаждаюсь болью. Просто смеюсь и делаю глоток его горячей крови.

«Очень хорошо, – говорит мой дядя. – Пей, сын мой. Пей. Потеряй голову в воспоминаниях этого существа. Позволь его жизни стать твоей».

Я закрываю глаза, готовый утонуть в мыслях о крови и гневе.

Однако в воспоминаниях Камбиона я вижу вовсе не жестокость.

Я вижу женщину с тигриными глазами и доброй улыбкой. Она приносит ему еду, поет ему песни на языке, который я не узнаю. Это воспоминания о его матери, которая прятала своего сына от злого, пьяного отца. Усталая женщина, чье тело хранит шрамы, оставленные гневным мужем, она делала все, чтобы ее сын не получил такие же. Я наблюдаю, как она учит юного, еще маленького Камбиона контролировать свой дар обращения. Учит сражаться, только тогда, когда необходимо. Учит защищать.

Его глазами я наблюдаю, как она умирает от болезни. Я слушаю, как, испуская последний вздох, она говорит ему, как сильно она его любит. Говорит, что ему следует найти свою тетю Алию или ее друга Сюнана, Бессмертного разрушителя, если ему понадобятся помощь или совет.

Я наблюдаю за ее похоронами в воспоминаниях Камбиона, наблюдаю, как его зрение размывают слезы и отчаяние. Вижу, как огонь пожирает тело его матери, возложенное на вершину погребального костра в глубинах этого самого болота. Я становлюсь свидетелем того, как Камбион пытается найти новую семью. Новое место, которое смог бы назвать домом. Я мысленно запоминаю каждого, кто игнорировал его просьбы или отказывал ему, как в смертном мире, так и среди полукровок. Ибо он не один из них и никогда не станет им ровней. Оба мира отвернулись от Камбиона, потому что в его жилах течет лишь половина крови одного мира и недостаточно крови от другого.

Глазами чудовища я вижу человека.

Я моргаю, холодок пробегает у меня по позвоночнику, но кровь разгоняет жар по телу.

«Остановись, когда сердцебиение замедлится, – говорит дядя. – Только так ты можешь быть уверен в его смерти, но не потеряться в мыслях о ней. Если твое сознание окажется в пустыне смерти, оттуда будет сложно вернуться».

Не в силах заглушить мысли Камбиона, я делаю новый глоток. Что-то мокрое бежит по моей щеке. Когда я перевожу взгляд, то вижу татуировку на его запястье в виде листовой лягушки – именно такой символ служит знаком наследия моего тианского отца. У меня начинают дрожать руки, и пальцы, сжимающие плечи Камбиона в жалком подобии объятия, бледнеют.

Он любил свою мать так же, как я любил свою.

Он искал новую семью так же, как я искал новую семью.

Ни его, ни мои родители не желали подобной судьбы для своих детей.

Меня трясет. Я перестаю пить, позволяя телу Камбиона упасть на землю. Грудь с трудом вздымается, он борется за каждый вздох, полосы на коже исчезают, а волосы вновь становятся огненно-красного цвета. Черная сукровица течет по кончикам пальцев, когда его когти втягиваются.

Я знаю, что он выживет.

– Что ты творишь? – гневается мой дядя вслух.

Я поворачиваюсь в его сторону так резко, что на периферии зрения все расплывается на миг, и кровь стекает по щекам. Раны на моих руках кровоточат, от них исходит странный запах. Отталкивающий.

– Я не хочу подобного, – ворчу я.

– Что? – Дядя делает шаг мне навстречу, сердитые морщинки делают его лицо жестче. Его взгляд останавливается на моих ранах, и золотые глаза распахиваются шире. Все должно было уже зажить.

Мне нехорошо, ноги подкашиваются, и моргать трудно.

– Жизнь, которую ты для меня избрал, – говорю я, пытаясь заглушить голодные возгласы в толпе, жаждущие крови и продолжения боя, – забери ее. Я ее не хочу. Забери все назад! – кричу я в небо. – Я не желаю быть частью всего этого.

А потом я падаю на землю, погружаясь в теплую пелену темноты.

Селина

Слишком рано Селина решила, что может прогуляться по улицам Нового Орлеана. Этим поздним мартовским вечером, куда бы она ни посмотрела, куда бы ни повернула голову, чьи бы шаги ни услышала за спиной, – все заставляло ее вздрагивать.

Селина замерла. Подняла подбородок. Расправила плечи.

Она так устала от того, что страх диктовал ей условия каждую минуту, пока она бодрствовала. Сегодня Великая пятница[62]62
  Великая пятница – пятница в неделю перед Пасхой, когда поминают распятие Иисуса Христа и всех осужденных на смерть.


[Закрыть]. Прошло уже почти шесть недель с тех пор, как Селину похитил теперь уже всем известный убийца города-полумесяца. Сорок дней и ночей с того вечера, как она получила несколько почти смертельных ран, как оказалась привязана к алтарю собора Сен-Луис. Ушиб головы, жуткая рана на шее, три сломанных ребра и вывихнутое плечо.

Все говорили, что она чудом выжила. Что только божье благословение позволило Селине забыть подробности произошедшего. Теперь вся та ночь в ее воспоминаниях была словно окутана тенями, мерцала в сознании, как пламя свечи на ветру.

– Селина? – позвал ее сзади терпеливый голос.

Майкл Гримальди. Самый юный детектив городской полиции Нового Орлеана, тот самый человек, который спас Селину от безумного маньяка-убийцы. В хаосе той ночи Майкл убил неизвестного, напавшего на Селину, выстрелив ему прямо в лицо. За это он получил звание нового героя города-полумесяца. Куда бы Майкл теперь ни пошел, на него всюду с восхищением косились прохожие. Мужчины пожимали ему руки. Женщины строили ему глазки. Уже дважды за сегодняшний вечер на Селину бросали испепеляющие, завистливые взгляды молодые особы, проходящие мимо. Однако эти инциденты остались незамеченными спутником Селины, или же он просто не обращал на них внимания.

– Ты в порядке? – спросил Майкл, в его тоне угадывалось легкое беспокойство.

Селина откинула черную прядь своих кудрявых волос и посмотрела на него с улыбкой.

– Со мной все хорошо. Я просто на миг… растерялась. Но уже пришла в себя, – поспешно завершила она свою фразу, взяв Майкла под руку. Пусть подавятся эти завистливые девицы.

Майкл внимательно ее изучал несколько секунд. Селина видела: он раздумывает, стоит ли настоять и потребовать дальнейших объяснений. Сказать по правде, за последние несколько недель подобные минутные помутнения рассудка случались с Селиной уже несколько раз. Дважды она запиналась на ровном месте, теряясь в осколках воспоминаний и не понимая собственных чувств. В последний раз Майкл оказался рядом и поймал ее, точно она была какой-то застенчивой, нуждающейся в чужой защите девчонкой – героиней страшной сказки, которой суждено умереть.

Это выводило ее из себя. Что за дурочка не в состоянии удержаться на ногах?

И уже сегодня ее подруга Антония начала разглагольствовать о том, как это романтично – оказаться в объятиях очаровательно юного детектива, когда падаешь, теряя сознание. Эта девчонка из Португалии стала напевать любовные песенки себе под нос, пока разбирала коробки с шелковыми лентами в новом магазине Селины. Поведение Антонии злило Селину так сильно, что словами не описать. Однако далеко не так сильно, как собственная беспомощность в попытках вспомнить детали той злосчастной ночи.

Как будто бы чувствуя печальное негодование Селины, Майкл молча кивнул, и вдвоем они продолжили шагать вдоль улицы Руаяль.

Селина глядела по сторонам, пытаясь мысленно раствориться в суете и суматохе, царящих вокруг них, и найти душевное равновесие. Несмотря на то что уже стемнело, люди до сих пор гуляли семьями, задерживаясь лишь, чтобы поторговаться у какого-нибудь магазинчика, поболтать со знакомыми или заглянуть в пекарню – купить коробочку теплого пралине или горячих бейглов. Воздух ранней весны полнился ароматами тающего масла и цветов магнолии. А мимо них тем временем проезжали кареты, тряся своими белыми кружевными навесами.

– Это моя любимая улица во всем французском квартале, – заметил Майкл, и его бледные, почти что бесцветные глаза пробежали вдоль тротуаров, то и дело останавливаясь, чтобы запомнить каждую деталь, как (Селина успела заметить) он всегда и делал.

– Здесь и правда очень красиво, – согласилась Селина. – Куда бы я ни взглянула, везде вижу что-нибудь прекрасное. – «А еще жуткое и потустороннее», – добавила она про себя.

– Да, – кивнул он. – Прекрасное – это самое подходящее слово. – Под конец фразы он понизил голос, отчего стал звучать почти что нервно.

Беспокойство овладело Селиной, когда она покосилась на Майкла и осознала, что он внимательно за ней наблюдает. Кровь застучала в висках, но это было скорее волнение, чем предвкушение. Он уже не в первый раз смотрел на нее подобным образом. В его глазах словно зажигалась искра надежды, делая лицо еще красивее.

– Спасибо за то, что оказался таким настойчивым, – выпалила Селина.

Лоб Майкла сморщился от непонимания.

– Всегда пожалуйста?

– Ты понял, о чем я. – Она взмахнула своей затянутой в перчатку рукой, как будто бы смущаясь. – Я ценю, что ты приглашаешь меня прогуляться каждый вечер, особенно учитывая, что я отказывала тебе несколько раз до этого. – Селина поняла, что сказала, только когда уже произнесла это. – То есть… ох, putain de merde[63]63
  Твою мать (фр.).


[Закрыть], – выругалась она. – Неважно, забудь.

Майкл рассмеялся. Звук, с которым смех срывался с его губ, был… приятным для слуха. И хотя память Селины была сейчас хуже, чем у мухи-однодневки, она отчего-то вспомнила, что он не так часто смеется подобным образом. И приятно, когда он все-таки это делает.

Тепло прилило к щекам Селины.

– Мне не следовало так говорить, – пробормотала она.

– Не следовало сквернословить или припоминать, что несколько раз подряд отказывала мне?

– И то, и другое?

Он продолжил смеяться.

– Мне нравится, что ты больше не переживаешь о том, что говоришь при мне или как ты это говоришь.

Селина помрачнела. Она понимала, что Майкл пытался сказать ей комплимент, однако тем самым он невольно напомнил ей о том, сколько всего она потеряла той ночью в соборе Сен-Луис. Она и впрямь порой чувствовала себя так, словно забыла какую-то ключевую деталь своего характера, забыла, кто она такая на самом деле.

И снова гнев на саму себя окутал ее, как плащ, прилипший к телу во время дождя.

Хватит всего этого. Сегодня она здесь. Она в безопасности, в компании приятного юного джентльмена, который спас ей жизнь, рискуя собственной. И Селина обязана быть благодарна тому факту, что забыла все произошедшее, что таким образом уберегла себя от кошмаров, которые в ином случае следовали бы за ней по пятам и днем и ночью, бог знает как долго.

Просто… она ведь должна помнить хоть что-то из того, что приключилось с ней, разве не так?

Раны, которые она получила в ту ночь, были не из обычных. Шрам на шее до сих пор розовел, стягивая кожу. Когда Селина делала глубокий вдох, грудь каждый раз сдавливало так, будто ей под ребра вонзали тонкий кинжал.

Когда Селине было двенадцать, она обожглась, вынимая буханку хлеба из железной печи в своей квартирке, где жила с отцом. От того происшествия у нее остался шрам: тонкая красная линия на тыльной стороне левой руки, рядом с запястьем. Шрам этот служил ей вечным напоминанием о том, что следует быть осторожнее вблизи огня.

Пожалуй, она бы и не усвоила этот урок, если бы не осталось шрама.

– Как твоя первая неделя в новом магазине? – поинтересовался Майкл непринужденным тоном.

Селина повеселела, радуясь возможности сменить тему.

– Должна признаться, я была рада отвлечься на работу. И еще больше я радуюсь, наблюдая, как замечательно все выходит.

– Что ж, познакомить Новый Орлеан с парижской модой было отличной идеей – особенно будут рады дамы, которые любят ежедневно менять наряды. – Майкл ухмыльнулся, с восхищением глядя на Селину. – Скоро тебя начнут хвалить все.

– Благодарю тебя за веру в меня, однако правда в том, что я не смогла бы справиться со всем этим без помощи Пиппы и Антонии. То, что они умудрились проделать всего за несколько последних недель, настоящее чудо. – Пока Селина говорила, они с Майклом прошли мимо магазинчика дамских шляпок, и владелец кивнул им, коснувшись своего головного убора. – И конечно же, всему этому не суждено было сбыться без великодушного покровительства мадемуазель Вальмонт.

Взгляд Майкла помрачнел, однако хмурая тень появилась и тут же исчезла.

– Ты хоть раз говорила со своей загадочной благодетельницей?

– Она общалась со мной по переписке и обещала навестить магазин, как только вернется из Чарльстона.

Они прошли еще полквартала перед тем, как Майкл ответил ей, задумавшись о чем-то. Селина видела, что он обдумывает свои слова, что подстраивается под нее, стараясь шагать в ногу. Движется обдуманно, но все равно обеспокоенно.

– А ты помнишь… что-либо о мисс Вальмонт или о вашем знакомстве до произошедшего?

Несомненно, обдуманный вопрос со стороны Майкла. Даже слишком обдуманный, чтобы сойти за обычное любопытство.

Селина хотела было спросить в ответ, почему он задает подобный вопрос. Казалось, Майклу никогда не нравилось, когда кто-то упоминает о тихом инвесторе ее магазинчика.

– Я помню, что шила для мадемуазель Вальмонт наряд для маскарада, однако до сих пор не могу припомнить большую часть наших бесед и встреч. И не помню ничего примечательного помимо того, что она любит моду, шутить и что она богаче самого короля Мидаса. – Селина проглотила новую волну растерянности, появившуюся в мыслях при упоминании о забытом. – Тем не менее я рада, что ей понравилась моя работа настолько, что она решила поддержать мое ремесло. И именно она познакомила меня с моей новой сотрудницей Элуиз Генри, которая оказалась асом в ведении финансов. – Селина заставила себя улыбнуться. – Я считаю деньги так же, как пеку пироги, то есть отвратительно.

– Элуиз… Генри? – Майкл скосил губы набок.

– Да, а что? Ты с ней знаком?

Он сделал паузу, а затем покачал головой.

«Врет», – подумала Селина, внезапно изумившись от осознания этого факта. Майклу было несвойственно скрывать что-то, он отличался прямотой. Порой говорил правду даже тогда, когда это было не в его пользу.

Селина красноречиво покосилась на него:

– Почему ты…

– Ты доверяешь мисс Вальмонт, Селина? – оборвал ее Майкл.

– А что, не должна?

– Нет, просто я думаю, что тебе не стоит полагаться на кого-либо столь… загадочного.

– Майкл, ты знаешь что-то о ней, что должно меня беспокоить?

И снова он заколебался, прежде чем ответить.

– Нет. – Он провел свободной рукой по темным вьющимся волосам Селины, растрепав ее локоны.

Опять он соврал, и его поведение на этот раз возмутило Селину достаточно, чтобы ответить ему невежливо:

– Не волнуйся по этому поводу. Я не стану полагаться ни на кого слишком долго. Учитывая, что мадемуазель Вальмонт за нас ручается, а Элуиз ведет финансы, банк предоставил магазину довольно большой кредит, вопреки даже беспокойным замечаниям Пиппы относительно того, что бизнес ведут исключительно женщины. – Смех Селины прозвучал даже жестоко. – Пусть умрет идея о том, что нельзя доверять деньги слабому полу!

Майкл прочистил горло.

– Я полагаю, это и правда необычно.

– Однако учитывая, что ты мужчина, откуда тебе знать?

Он моргнул, но Селина все равно успела увидеть в его глазах обиду. Чувство сожаления появилось в ее груди. Что она творит? Из всех людей, знакомых Селине, Майкл был последним, кто заслуживал подобного отношения. С той самой минуты, как она очнулась на больничной койке, он находился рядом с ней, заботясь обо всех ее нуждах – читал ей книги, составлял компанию, приносил вкусный суп, приготовленный его бабушкой.

Селина остановилась под тентом магазинчика. Майкл замер вместе с ней, снова приняв облик самого спокойствия – держался уверенно, как мачта корабля во время бури.

– Это было невежливо с моей стороны, – сказала Селина. – Прости меня, Майкл. Ты последний, кто должен терпеть мое плохое настроение.

– Ты же знаешь, я не сержусь. – Его голос звучал успокаивающе. – Ты ведь пережила столько всего плохого. Я считаю себя счастливчиком, потому что ты проводишь сегодняшний вечер со мной, что ты цела и здорова.

Селина сглотнула. Потом кивнула.

– Быть может, ангел-хранитель меня оберегает, что было бы неплохо, – сказала она, пытаясь пошутить, и нервно поправила свободной рукой складки рубиново-алой юбки. Странно. Никогда прежде у Селины не появлялось желания постоянно занимать чем-то руки, однако последние несколько недель она стала замечать, что у нее появилась такая привычка. Как будто она искала, за что ухватиться. Искала что-нибудь, за что можно держаться, словно она была лодкой без якоря, брошенной в открытом море.

И вновь Майкл словно уловил смену ее настроения. Он взял ее за руку, которой она обнимала его за локоть, и они продолжили прогулку.

– Рискуя тем фактом, что мои слова, скорее всего, прозвучат глупо, – произнес он, – я все равно хочу сказать: пожалуйста, знай, я всегда рядом, если понадоблюсь. Неважно, в какое время дня и ночи и при каких обстоятельствах.

– Знаю, Майкл. Знаю. – Селине следовало сказать больше. Следовало сказать ему, что она бы не выжила, если бы он не пришел ей на помощь в ту ночь, что ее благодарность не знает границ. Что она хотела бы чувствовать по отношению к нему то, что чувствует по отношению к ней он. Во всех смыслах.

Однако будет неправильно позволять Майклу верить в то, что она хо XIX чет того же, что и он. По крайней мере сейчас. Просто прошло слишком мало времени после… всего.

Поэтому Селина просто ему улыбнулась. Его рука скользнула по ее руке, когда он притянул ее ближе, и тепло наполнило его взгляд. Легкая дрожь пробежала по позвоночнику Селины, перерастая в жар удивления. Может быть, влечение и есть то, чего ей не хватало. Это возбуждение от возможности быть желанной тем, кого желала она. Возможность замечать и быть замеченной.

Жар поселился в ее груди, становясь все горячее и сильнее. А потом что-то сдавило ей сердце, заставив перестать дышать.

Перед глазами замелькали неясные картинки. Лужа крови, растекшаяся вокруг подола ее черного платья. Ее окрашенные алым пальцы, сжимающие ослабшую руку, и золотой перстень с печаткой, поблескивающий на руке джентльмена, тоже испачканный кровью.

«Спасите его. Пожалуйста. Спасите его».

Селина буквально слышала, как она кричит. Она внезапно замерла посреди тротуара, из-за чего шагающие позади люди заворчали, огибая ее. Селина закрыла глаза. Ее плечи невольно вздрогнули невесть от чего.

– Селина? – Майкл приобнял ее за талию, поддерживая. Селина чуть не упала, кровь шумно пульсировала в висках. Аромат ладана и тающего свечного воска ударил ей в ноздри. Страх провел своей леденящей рукой по коже.

«Спасите его. Пожалуйста. Мы договорились?»

– Селина. – Майкл притянул ее ближе к себе.

Она распахнула глаза, вскинув подбородок. Майкл обнял ее обеими руками, тепло его тела, его прикосновения и впрямь успокаивали и придавали уверенности. На лбу у него собрались морщинки, а глаза беспокойно блестели.

– С тобой все в порядке? – шепнул он.

– Думаю… – Она прочистила горло, чтобы голос не дрожал. – Думаю, мне лучше вернуться домой.

Майкл кивнул и, не донимая ее дальнейшими расспросами, взял Селину под руку, точно защищая, и повел обратно.

У Селины гудела голова, она прижала пальцы к вискам, но это не помогало. Перед глазами все расплывалось, когда она попыталась сфокусировать взгляд на проезжающей мимо карете, расплескивающей воду из луж. Вода отливала серебром, а потом потемнела, и на секунду – на долю секунды – Селине показалось, что она увидела серые, как металл, глаза на поверхности воды. Но видение тут же растаяло, как дым на ветру.

Майкл поймал ее. Удержал. И схватившись за него, Селина поспешила вниз по улице.

Что же там происходило? Кого она молила о помощи?

И кто тот мальчишка с окровавленным кольцом, чье лицо она не может вспомнить?

Успокаивающий голос зазвучал в ее голове, голос с иностранным акцентом. Низкий. Проникновенный. Он приказал ей расслабиться. Зачаровал ее, словно песня, спетая ее матерью. Она позволила этому голосу окутать каждую свою мысль, замедляя пульс.

Она приняла слова этого голоса с распростертыми объятиями. Все лучше, чем острые шипы мучительного страха.

Не так ли?