Текст книги "Механизмы радости"

Тот, кто ждет

Я живу в колодце. Живу словно дым, словно пар в каменной глотке. Я не двигаюсь. Ничего не делаю – просто жду. Вижу над собой холодные ночные звезды и звезды утренние, вижу солнце. Иногда пою древние песни этого мира – песни тех дней, когда он еще был молодым. Как я могу сказать, что я такое, если и сам не знаю? Не могу. Я просто жду. Я туман, лунный свет и память. Я стар, и мне грустно. Иногда я каплями дождя падаю в колодец. Тревожу паутину, что плетут пауки, когда мои капли касаются воды. Я жду в прохладной тишине, и настанет день, когда мое ожидание закончится. Сейчас утро. Я слышу раскаты грома. Я чувствую, как где-то вдали что-то горит. Слышу скрежет металла. Я жду, прислушиваясь.

Голоса. Далеко.

– Все в порядке!

Голос. Незнакомый. Чужой язык, которого не знаю. Не могу понять ни слова. Я слушаю.

– Выслать людей на разведку!

Шаги на хрустальном песке.

– Марс! Так вот какой он!

– Где флаг?

– Вот он, сэр.

– Хорошо, отлично.

Высоко в синем небе светит солнце, и теплые золотые лучи заполняют колодец, где я покоюсь туманной, невидимой пыльцой.

Голоса.

– Именем правительства Земли, объявляю эту землю Территорией Марса, и да будет она разделена поровну между нашими нациями.

О чем они говорят? Я кручусь на солнце, как колесо: невидимый, ленивый, золотой, не зная усталости.

– Что это там?

– Колодец!

– Нет!

– Идем. Точно!

Приближается что-то теплое. Три объекта склоняются над колодцем и чувствуют мою прохладу.

– Здорово!

– Думаешь, эту воду можно пить?

– Посмотрим.

– Принесите линь и пробирку.

– Я схожу.

Кто-то убегает. Бежит обратно.

– Вот.

Я жду.

– Опускай. Аккуратнее.

Блеск стекла на медленно спускающейся веревке.

Рябь на воде: сосуд коснулся ее поверхности и заполняется. Теплый воздух несет меня наверх, к краю колодца.

– Вот так. Хочешь попробовать, Риджент?

– Давай.

– Какой красивый колодец! Смотрите, какая кладка. Как думаете, сколько ему лет?

– Бог его знает. Вчера, когда мы приземлялись в том городе, Смит говорил, что на Марсе уже десять тысяч лет никто не живет.

– Невероятно.

– Как вода, Риджент?

– Чистая, как серебро. Вот, выпей.

Вода струится в жарких лучах солнца. Я парю, и мягкий ветерок качает меня словно пыль, словно нотки корицы.

– Что с тобой, Джонс?

– Не знаю. Голова вдруг ни с того ни с сего разболелась.

– Ты пил воду?

– Нет еще. Не в ней дело. Я просто наклонился над водой, и вдруг голова словно пополам раскололась. Мне уже лучше.

Теперь я знаю, кто я.

Мое имя Стивен Леонард Джонс, мне двадцать пять лет, и я только что прилетел в ракете с планеты, называемой Земля, со мной мои добрые друзья Риджент и Шоу, и мы стоим у старого колодца на планете Марс.

Я смотрю на свои золотые пальцы, загорелые, сильные. На свои длинные ноги, серебристую униформу, своих друзей.

– Что такое, Джонс? – спрашивают они.

– Ничего, – отвечаю я и смотрю на них. – Все в порядке.

Еда вкусная. В последний раз я ел десять тысяч лет назад. Она приятно касается языка, а от вина становится теплей. Я слышу, как звучат их голоса. Произношу слова, смысл которых мне неясен, но каким-то образом я все равно понимаю их. Я пробую воздух на вкус.

– В чем дело, Джонс?

Я склоняю свою голову набок, откладываю в сторону серебряные столовые приборы для еды. Я все чувствую.

– В смысле? – говорит мой новый голос.

– Дышишь как-то странно. Кашляешь, – отвечает сосед.

– Может, простыл, – четко выговариваю я.

– Потом загляни к доку.

Я киваю в ответ. Кивать головой приятно. Хорошо что-то делать после того, как прошло десять тысяч лет. Приятно дышать воздухом, чувствуя жар солнца, что проникает все глубже и глубже, и ощущать изящество костей, скелета, что скрыт под согретой плотью; приятно слышать звуки – такие звонкие, ясные, совсем не как в глубоком каменном колодце. Я очарован.

– Давай-ка, Джонс, закругляйся. Нам пора выдвигаться!

– Да, – отвечаю я, завороженный тем, как слова чудесной водой рождаются на языке, неспешно касаясь воздуха.

Я иду. Приятно просто идти. Я высок, и когда мои глаза в моей голове смотрят вниз, до земли так далеко. Какое счастье жить на этой изящной скале!

Риджент стоит у колодца, смотрит вниз. Остальные, переговариваясь, ушли к серебряному кораблю, что принес их сюда.

Я чувствую пальцы своих рук и то, как улыбаюсь.

– Глубокий, – говорю я.

– Да.

– Его называют Колодцем Душ.

Риджент уставился на меня, вскинув голову.

– Откуда ты знаешь?

– А что, разве не похож?

– Никогда не слышал о Колодце Душ.

– Место, где те, что некогда обладали плотью, ждут своего часа, – говорю я, касаясь его руки.

Пламенеют пески, и ракета – серебристый язык огня среди дневного зноя, и зной приятен. Мои ступни на жестком песке. Я слушаю. Звук ветра, солнце сжигает долины. Я чувствую, как пахнет ракета в кипении полудня. Встаю у посадочной площадки.

– Где Риджент? – спрашивает кто-то.

– Я видел его у колодца, – отвечаю я.

Один из них бросается к колодцу. Меня охватывает дрожь. Дрожь эта исходит из самой глубины, и сперва она приятна, но затем становится все сильнее. Испуганный, еле слышный голос раздается где-то внутри. Он кричит: «Отпусти меня, отпусти!», и я чувствую, как что-то пытается вырваться наружу и мечется в бесконечном лабиринте коридоров, где эхом звучит его крик.

– Риджент в колодце!

Пятеро мужчин бегут туда. Я бегу вслед за ними, но дрожь усиливается, и мне нехорошо.

– Должно быть, он упал туда. Джонс, ты был рядом. Что ты видел? Джонс? Не молчи!

– Что случилось, Джонс?

Я падаю на колени, дрожа всем телом.

– Ему плохо. Помоги мне.

– Перегрелся на солнце.

– Нет, это не солнце, – бормочу я.

Меня укладывают на землю, и дрожь переходит в припадок, подобный землетрясению. Голос внутри заходится криком: «Джонс – это я, это не он, не он, не верьте ему, выпустите меня, выпустите!» Я смотрю на тех, кто склонился надо мной, и мои веки трепещут. Они касаются моих запястий.

– У него что-то с сердцем.

Я закрываю глаза. Крик обрывается. Я больше не дрожу.

Я парю, как в прохладном колодце, и я свободен.

– Он мертв, – слышится чей-то голос.

– Джонс умер.

– Как?

– Похоже на шок.

– Но чем он был вызван? – спрашиваю я, чье имя Сешнс, и я говорю твердо, и я их капитан. Я стою среди них и смотрю на тело, остывающее на песке. Я прижимаю ладони к вискам.

– Капитан?!

– Ерунда, – кричу я. – Просто голова разболелась. Все нормально. Я в порядке, – шепчу я, – в порядке.

– Сэр, надо уйти с солнцепека.

– Да, – соглашаюсь я, глядя на Джонса. – Не стоило сюда прилетать. Марсу мы не нужны.

Мы несем тело назад к ракете, и во мне пробуждается другой голос, и просит выпустить его. Зовет на помощь. Далеко-далеко, в потаенных кавернах тела. Там, внутри, в красных глубинах, слышится эхо мольбы.

На этот раз припадок настает раньше, и он куда сильнее. Я плохо контролирую себя.

– Капитан, уйдите с солнца, вы плохо выглядите.

– Хорошо, – отвечаю я. – Помогите!

– Что вы сказали, сэр?

– Я ничего не говорил.

– Вы только что звали на помощь.

– Разве я звал на помощь, Мэттьюз?

Тело лежит в тени ракеты, а внутри, в катакомбах, среди костей и красных волн, кричит голос. Мои руки дергаются. Мой пересохший рот разинут. Мои ноздри раздулись. Помогите, помогите, на помощь, не надо, не надо, выпустите меня, не надо, не надо.

– Не надо, – говорю я.

– Что, сэр?

– Неважно, – отвечаю я. – Мне нужно освободиться. – Я зажимаю рукой рот.

– Что это значит, сэр? – кричит Мэттьюз.

– Все на борт, возвращайтесь на Землю! – раздается мой вопль.

В моей руке пистолет. Я поднимаю его.

– Сэр, не надо!

Взрыв. Бегут тени. Крик оборвался. Я слышу, как что-то со свистом рассекает воздух.

Как хорошо вновь познать смерть через десять тысяч лет. Как приятно внезапно ощутить свежесть и отдохнуть. Как приятно чувствовать себя рукой в растянутой перчатке, чудесной прохладой обволакивающей тебя среди жарких песков. Как прекрасен тихий, неотвратимый смертный мрак. Но медлить нельзя.

Щелкает спусковой крючок. Слышится выстрел.

– Боже милосердный, он застрелился! – Я слышу свой собственный крик, открываю глаза и вижу капитана, лежащего у ракеты: череп расколот пулей, глаза навыкате, меж белыми ровными зубами – вывалившийся наружу язык.

Из его головы струится кровь. Склоняясь над ним, я касаюсь его рукой.

– Безумец, – говорю я, – зачем он это сделал?

Мужчины объяты ужасом. Они стоят над двумя трупами и смотрят на пески Марса и колодец в отдалении, где в глубокой воде качается тело Риджента. Хриплые стоны и всхлипы срываются с их пересохших губ: они как дети, что ищут выход из кошмарного сна.

Теперь они повернулись ко мне.

Один из них первым нарушает долгое молчание:

– Значит, Мэтьюз, ты теперь командуешь.

– Знаю, – медленно отвечаю я.

– Теперь нас всего шестеро.

– Боже, как внезапно все случилось!

– Я не хочу здесь оставаться, надо улетать!

Я слышу их громкие крики. Я направляюсь к ним и касаюсь каждого с такой уверенностью – словно песнь, она готова вырваться наружу.

– Послушайте, – говорю я им, касаясь их плеч, локтей, ладоней.

Все мы умолкаем.

Все мы – одно целое.

«Нет, нет, нет, нет, нет, нет!» – так кричат голоса внутри, глубоко-глубоко в темнице нашей плоти.

Мы смотрим друг на друга. Мы – Сэмюэль Мэттьюз, Рэймонд Мозес, Уильям Сполдинг, Чарльз Эванс, Форрест Коул и Джон Саммерс – просто молчим, и наши взгляды прикованы к нашим побелевшим лицам и дрожащим рукам.

Мы оборачиваемся вместе, все, как один – туда, где стоит колодец.

– Идемте, – говорим мы.

«Нет, нет!» – кричат шесть голосов, сокрытых в глубинах, где останутся навсегда.

Наши ноги ступают по песку, и со стороны кажется, что гигантская рука двенадцатью пальцами шарит по жаркому морскому дну.

Склонившись над краем колодца, мы смотрим вниз. Шесть лиц смотрят на нас, отражаясь в холодных глубинах.

Один за другим мы тянемся вниз, теряя равновесие, падаем в разверстый колодезный зев, где ждет свежесть, и сумрак, и холод вод.

Солнце садится за горизонт. Звезды кружат по ночному небу. Там, вдалеке, что-то сверкает. Другая ракета оставляет в космосе красный след.

Я живу в колодце. Живу словно дым, словно пар в каменной глотке. Вижу над собой холодные ночные звезды и звезды утренние, вижу солнце. Иногда пою древние песни этого мира – песни тех дней, когда он еще был молодым. Как я могу сказать, что я такое, если и сам не знаю? Не могу.

Я просто жду.

Tyrannosaurus Rex

Он открыл дверь в темноту просмотрового зальчика.

Раздалось резкое, как оплеуха: «Закройте дверь!» Он скользнул внутрь и выполнил приказ. Оказавшись в непроглядной тьме, тихонько выругался. Тот же тонкий голос с сарказмом произнес:

– Боже! Вы Тервиллиджер?

– Да, – отозвался Тервиллиджер.

В более светлом пятне справа угадывался экран. Слева неистово прыгал огонек сигареты в невидимых губах.

– Вы опоздали на пять минут!

«Велика беда, – подумал Тервиллиджер, – не на пять же лет!»

– Отнесите пленку в проекционную. И пошевеливайтесь!

Тервиллиджер прищурился, привыкая к густому сумраку зала.

В темноте он различил в креслах пять шумно дышащих и беспокойно ерзающих фигур, исполненных чиновничьего ража. В центре зала с каменной неподвижностью сидел особняком и покуривал подросток.

«Нет, – сообразил Тервиллиджер, – это не подросток. Это Джо Клеренс. Тот самый. Клеренс Великий».

Теперь маленький, как у куклы, ротик выдохнул облачко дыма.

– Ну?

Тервиллиджер суетливо кинулся в сторону проекционной, сунул ролик в руки механику; тот скорчил рожу в сторону боссов, подмигнул Тервиллиджеру и скрылся в своей будке.

Вскоре раздался зуммер.

– Боже! – вспылил гнусавый голосок. – Да запускайте же!

Тервиллиджер пошарил рукой в поисках кресла, обо что-то ударился, шагнул назад и остался стоять.

С экрана полилась музыка. Под звуки барабанного боя пошли титры его демонстрационного фильма:

TYRANNOSAURUS REX: ГРОЗА ДОИСТОРИЧЕСКИХ ВРЕМЕН

Снято автоматической камерой для замедленной съемки. Куклы и анимация Джона Тервиллиджера. Исследование жизни на Земле за миллиард лет до нашей эры.

Коротышка в центре зала с иронией тихонько похлопал детскими ручками.

Тервиллиджер закрыл глаза. Смена музыкальной темы заставила его посмотреть на экран. Титры заканчивались на фоне ядовитого ливня в доисторических джунглях, полускрытых за пеленой дождя. Камера наплывом пошла сквозь тропический лес к подернутому утренним туманом морскому берегу, по пути встречая на земле и в воздухе бегущих и летящих чудовищ. Покрытые массивными треугольными костными шипами, что были разбросаны по коже цвета зеленой плесени, рассекали ветер птеродактили, сверкая алмазами глаз и показывая частокол огромных зубов. Эти смертоносные летучие змеи пикировали на свои не менее страшного вида жертвы, а затем стремительно взмывали ввысь с добычей, которая визжала и извивалась в их пасти.

Тервиллиджер зачарованно следил за происходящим на экране.

У самой земли пышная растительность кишела рептилиями. Ящеры самых разных размеров, закованные в панцирь, месили лапами жирную грязь. Воссозданные воображением Тервиллиджера, они олицетворяли для него злодейство во плоти, от которого бросается врассыпную все живое.

Бронтозавры, стегозавры, трицератопсы… Легко сказать, но трудно представить себе эти многотонные махины.

Исполинские динозавры передвигались как гигантские уродливые танки, сеющие ужас и гибель. Мшистая почва ущелий сотрясалась под ними. Тысячи цветов гибли под очередным шагом чугунной лапы. Ноздри уродливых рыл вбирали туман, и джунгли оглашал рык такой силы, что небо раскалывалось пополам.

«Мои красавчики, – думал Тервиллиджер, – мои лапочки! Крошки ненаглядные!»

Скольких трудов они ему стоили – создания из разных видов резины, с крохотными подвижными стальными суставами. Придуманные в бессонные ночи, воплощенные сперва в глине, а затем сформованные из пенорезины или из губчатой резины, они двигались только благодаря его рукам. И большинство было не крупнее кулака. Остальные – не больше той головы, в которой они зародились.

– Господи! – восхищенно ахнул кто-то в темноте.

А ведь когда-то это было снято кадр за кадром, и он, Тервиллиджер, создавал стремительное движение своих фантастических образов из неподвижных картинок. Самую малость изменив позы и положение зверушек, он делал снимок. Потом опять продвигал их на волосок – и фотографировал. Этот кропотливый труд продолжался часы, дни, месяцы. И вот теперь восемьсот футов отснятого материала – а именно таков был скромный результат – будут просмотрены за считаные минуты.

«Смотри-ка, они живут, они двигаются», – радовался Тервиллиджер. Он никак не мог привыкнуть, что на экране его создания совсем как живые!

Кусочки пористой резины и латекса, глина, стальные детальки, стеклянные глаза, каменные клыки – и все это вдруг превращается в хищное зверье, терроризирующее континенты, царящее в джунглях задолго до появления человека, миллиард лет назад! Эти чудища дышат. Эти чудища сотрясают воздух своими громовыми голосами. Какое сверхъестественное преображение!

«Пусть это и нескромно, – думал Тервиллиджер, – но вот он – мой райский сад, и вот они – мои гады земные, о коих могу сказать в конце Шестого дня, что они хороши, и назавтра, в день Седьмой, почить от дел своих».

– Господи! – повторил в темноте тот же восхищенный голос.

Тервиллиджер, войдя в роль Творца, чуть было не отозвался: «Да, я слушаю».

– Замечательный материал, мистер Клеренс, – продолжил дружественный голос.

– Возможно-возможно, – отозвался гнусавый мальчишечий голосок.

– Мультипликация высшего класса.

– Видал я и получше, – сказал Клеренс Великий.

Тервиллиджер так и обмер. Кровавая бойня в джунглях из папье-маше продолжалась, но он теперь отвернулся от экрана, чтобы посмотреть на зрителей. Впервые он мог толком разглядеть своих предполагаемых работодателей.

– Восхитительный материал!

Похвала исходила от пожилого человека, сидевшего в дальнем конце небольшого зала. Его голова была запрокинута, и он наблюдал за доисторической драмой с несомненным увлечением.

– Фигуры двигаются толчками. Посмотрите вон на того! – Странный мужчина с фигурой мальчика даже привстал, показывая что-то кончиком сигареты, торчащей изо рта. – А вот еще никчемный кадр. Вы обратили внимание?

– Да, – как-то сразу сник пожилой союзник Тервиллиджера. И даже съехал пониже в своем кресле. – Я заметил.

У Тервиллиджера кровь застучала в висках.

– Толчками двигаются, – повторил Джо Клеренс.

Белый экран, мелькнули цифры – и все. Музыка закончилась, монстры пропали.

– Уф, слава богу, – раздался в темноте голосок Джо Клеренса. – А то время ланча уже на носу. Уолтер, давай следующий ролик! Спасибо, Тервиллиджер, вы свободны. – Молчание. – Тервиллиджер! – Опять молчание. – Кто-нибудь скажет, этот оболтус еще в зале?

– Я здесь, – отозвался Тервиллиджер. Его руки, висящие у бедер, сжались в кулаки.

– Ага, – протянул Джо Клеренс. – Знаете, неплохая работа. Однако на большие деньги не рассчитывайте. Вчера здесь перебывала дюжина ребят, и они показывали материалы не хуже вашего, а то и получше. У нас конкурс для нового фильма под названием «Доисторический монстр». Оставьте моей секретарше конверт с вашими условиями. Выход через ту же дверь, через которую вы вошли. Уолтер, что ты там копаешься? Давай следующий ролик!

Тервиллиджер двинулся к выходу, то и дело натыкаясь в темноте на стулья. Нащупав ручку двери, он вцепился в нее мертвой хваткой.

А за его спиной экран взорвался: землетрясение рушило здания, сыпало на головы жителей горные валуны, обрушивало и уносило мосты. Среди этого грохота ему вспомнился диалог недельной давности:

– Мы заплатим вам тысячу долларов, Тервиллиджер.

– Да вы что! Одно оборудование обойдется мне в эту сумму!

– Послушайте, мы даем вам шанс войти в кинобизнес. Или вы соглашаетесь, или увы и ах.

На экране рушились здания, а в нем самом – надежды. Он уже понял, что согласится. И возненавидит себя за это согласие.

Лишь когда на экране все дорушилось и отгрохотало, в Тервиллиджере отбурлила ярость и решение стало окончательным. Он толкнул от себя многотонную дверь и вышел в слепящий солнечный свет.

…Насадим на гибкие сочленения шеи череп, натянем на него матерчатую морду, приладим на шарнирчиках нижнюю челюсть, замаскируем швы, и наш красавец готов. Tyrannosaurus Rex. Царь тираннозавров. Тиран доисторических джунглей.

Руки Творца, омытые светом «юпитера», нежно опустили монстра в миниатюрные джунгли, занимающие половину небольшой студии.

Сзади кто-то грубым толчком распахнул дверь.

В студию влетел крохотный Джо Клеренс – один хуже ватаги бойскаутов. Быстрым и цепким взглядом он обежал все помещение, и его лицо перекосилось.

– Черт побери! У вас еще ничего толком не готово? Мои денежки за аренду утекают зря!

– Если я закончу раньше срока, – сухо возразил Тервиллиджер, – вы мне лишних денег не заплатите. А дело пострадает.

Джо Клеренс мелкими шажками бегал от одного конца макета к другому.

– Ладно, не спешите, но поторапливайтесь. И сделайте этих ящеров действительно ужасными!

Тервиллиджер стоял на коленях у края джунглей из папье-маше, поэтому его глаза были на одном уровне с глазами босса.

– Сколько футов крови и ужаса вы желаете? – спросил он Клеренса.

Тот хищно хохотнул:

– О-о, по две тысячи футов каждого!.. А это у нас кто?

Он шустро схватил самого крупного и самого страшного динозавра и поднес его поближе к своим глазам.

– Поосторожнее!

– Что вы так паникуете? – огрызнулся Клеренс, ворочая хрупкую игрушку в своих неловких и равнодушных ручонках. – Мой динозавр – что хочу, то и делаю. В контракте огово…

– В контракте черным по белому сказано, что вы имеете право использовать моих ящеров для рекламных роликов до завершения съемок, а затем куклы остаются в моей полной собственности.

– Размечтались! – Размахивая динозавром, Клеренс фыркнул и сказал: – Не знаю, какой дурак вписал в контракт такой пункт. Когда мы подписывали его четыре дня назад…

– А мне кажется, что не четыре дня назад, а четыре года. – Тервиллиджер потер воспаленные глаза. – Я две ночи провел без сна, заканчивая этого зверюгу, чтобы мы могли приступить к съемке.

Клеренс прервал его нетерпеливым жестом:

– К чертям собачьим контракт. Плевал я на юридические штучки. Эта зверюга моя. Вы с вашим агентом доведете меня до инфаркта. То вам нужен больший гонорар, то лучшее финансирование, то более дорогое оборудование…

– Камера, что вы мне дали, – сущий антиквариат.

– Не говорите мне, если она сломается. У вас есть руки, чтобы починить. Когда на фильм тратится мало денег, люди лучше работают: они начинают шевелить мозгами, а не уповать на технику. Что же касается этого страшилища, – Клеренс опять тряхнул динозавром в своей руке, – то это мое детище. И зря это не прописано в чертовом контракте.

– Простите, я никому не отдаю созданные мной вещи. – Тервиллиджер прямодушно стоял на своем. – Слишком много времени и души я в них вкладываю.

– Хорошо-хорошо. Мы накинем вам пятьдесят долларов, плюс забирайте после съемок эту камеру с причиндалами. Но зверюга останется мне. Ведь с этой аппаратурой вы можете открыть собственную студию и конкурировать со мной – утереть мне нос, используя мою же технику! – Клеренс хихикнул.

– Если ваша техника до той поры не развалится, – пробормотал Тервиллиджер.

– И вот еще что. – Поставив ящера на пол, Клеренс обежал его кругом, приглядываясь с разных сторон. – Мне не нравится его характер.

– Вам не нравится что? – Тервиллиджер с трудом сохранил вежливый тон.

– Вялая морда. Нужно добавить больше огня в глаза, больше… Ну, чтоб сразу было видно, что это крутой парень, что ему пальца в пасть не клади… И добавьте ему понта.

– Чего-чего?

– Ну, типа: «Кто тут на меня? Пасть порву!» Глаза покрупнее. Ноздри с выгибцем. Зубы с искрой. Язык лопатой. Да что мне вам объяснять, вы же мастер. Зверюга не моя, а ваша – вам и карты в руки.

– Моя, – с готовностью согласился Тервиллиджер, поднимаясь с пола.

Теперь на уровне глаз Джо Клеренса оказалась металлическая пряжка его ремня. Несколько секунд продюсер, словно загипнотизированный, таращился на блестящую железку.

– Черт бы побрал этих чертовых юристов, – наконец бормотнул он и засеменил к двери, бросив через плечо: – Трудитесь!

Дверь за ним захлопнулась, и в ту же секунду о нее шмякнулся тираннозавр.

Рука, запустившая любимым детищем в дверь, бессильно упала. Плечи Тервиллиджера поникли. Он добрел до двери, подобрал куклу и прошел к рабочему столу. Там он отвернул тираннозавру голову, стащил с черепа матерчатую маску и поставил череп на полку. Потом размял кусок глины и принялся лепить новый вариант морды.

– Побольше крутизны, – яростно бормотал Тервиллиджер, – побольше понта…

Неделей позже состоялся первый просмотр материала с участием главного героя – тираннозавра.

Когда короткий ролик закончился, Клеренс одобрительно закивал в сумраке просмотрового зала:

– Уже лучше. Но… Надо бы пострашнее. Чтобы от него кровь в жилах застывала. Пусть зрительницы в зале визжат и падают в обморок. Итак, начнем с нуля еще разок.

– Но теперь я на неделю отстаю от графика, – запротестовал Тервиллиджер. – Вы то и дело прибегаете – велите поменять то одно, то другое. И я меняю. Сегодня хвост, завтра лапы…

– Наступит день, когда мне будет не к чему придраться, – сказал Клеренс. – Но для этого надо попотеть. Итак, к рабочему столу – и разогрейте как следует свою фантазию.

В конце месяца состоялся второй просмотр.

– Уже почти то, Тервиллиджер! Вот-вот будет то! – констатировал Клеренс. – Морда близка к идеалу. Однако надо попробовать еще разок.

Тервиллиджер поплелся обратно к рабочему столу. Теперь его динозавр ругался в кадре последними словами. У того, кто умеет читать по губам, могли бы волосы встать дыбом, приди ему в голову пристально следить за ртом тираннозавра. Однако обычная публика, обманутая звуковой дорожкой, услышит только рев и рык. А в одну из бессонных ночей Тервиллиджер внес дополнительные изменения в физиономию зверя.

На следующий день в просмотровом зале Клеренс едва ли не прыгал от радости:

– В самую точку! Великолепно! Теперь я вижу перед собой настоящего монстра. Бр-р! Какая мерзость!

С сияющим выражением лица он повернулся к своему юристу, мистеру Глассу, и своему ассистенту, Мори Пулу:

– Как вам нравится моя зверушка?

Тервиллиджер, набычившийся в последнем ряду, такой же ширококостный, как и созданный им ящер, заметил, как пожилой законник передернул плечами:

– Все страшилища одинаковые.

– Ты прав, Гласс. Но это особенное страшилище, – радостно гундосил Клеренс. – Даже я готов признать, что наш Тервиллиджер – настоящий гений!

Затем все сосредоточились на экране, где в чудовищном вальсе кружил по поляне исполинский ящер, кося своим острым как бритва хвостом траву и вытаптывая цветы. В какой-то момент зверь успокоился и, показанный крупным планом, задумчиво уставился в туман, грызя окровавленный кусок ящера помельче.

– Этот монстр мне кого-то напоминает, – заметил мистер Гласс, напряженно щурясь на экран.

– Кого-то напоминает? – весь напрягся Тервиллиджер.

– У зверюги такое выражение… – задумчиво сказал мистер Гласс. – Где-то я подобное видел.

– Быть может, в Музее естественной истории?

– Нет-нет.

– Гласс, – хохотнул Клеренс, – вы наверняка читали книжки с картинками про динозавров. Вот и застряло в памяти.

– Странно… – Не смущенный репликой шефа, Гласс спетушил голову набок и прикрыл один глаз. – Я, как детектив, никогда лица не забываю. И с этим тираннозавром я где-то определенно встречался.

– Да плевать! – гаркнул Клеренс. – Зверь получился на славу. Всем монстрам монстр. А все потому, что я постоянно стоял у Тервиллиджера над душой и помогал советами. Идемте, Мори.

Когда за продюсером закрылась дверь, мистер Гласс пристально посмотрел на Тервиллиджера. Не сводя с него глаз, он крикнул в будку механика:

– Уолт! Уолтер! Пожалуйста, крутани пленку еще раз.

– Как скажете.

Во время нового просмотра Тервиллиджер беспокойно ерзал в кресле. Он чувствовал сгущающуюся в зале тревогу. Ужасы в доисторических лесах казались ему детской игрой по сравнению с опасностями, которые поджидают его в стенах этой студии.

– Да-да, совершенно точно, – рассуждал вслух мистер Гласс, – я точно помню его, прямо перед глазами стоит… Но кто?

Гигантский хищник развернулся в сторону камеры и, словно собираясь ответить на вопрос юриста, глянул сквозь миллиард лет на двух людишек, прячущихся в темной комнате. Тираннозавр открыл пасть, будто хотел представиться, но вместо этого сотряс джунгли бессмысленным ревом.

Когда через десять недель черновой вариант фильма был готов, Клеренс собрал в просмотровом зале человек тридцать: управленцы, техперсонал и несколько друзей продюсера.

Примерно на пятнадцатой минуте фильма по залу вдруг прокатилось что-то вроде общего удивленного вздоха.

Клеренс озадаченно завертел головой.

Сидящий рядом с ним мистер Гласс вдруг выпрямился и окаменел.

Тервиллиджер с самого начала просмотра нутром почуял опасность, встал, прокрался к выходу и остался там, почти распластавшись по стене. Он понятия не имел, чего именно он боится. Просто напряженные нервы подсказывали, что лучше быть поближе к двери.

Вскоре зрители снова хором ахнули.

А кто-то, вопреки кровавым ужасам на экране, вдруг хихикнул. Какая-то секретарша. Затем воцарилась гробовая тишина.

Потому что Джо Клеренс вскочил на ноги.

Маленькая фигурка пробежала к экрану и рассекла его надвое своей тенью. На протяжении нескольких мгновений два существа мельтешили в темноте – тираннозавр на экране грузно метался, разрывая зубами птеранодона, а рядом Клеренс размахивал руками и топал ногами, будто хотел включиться в доисторическую схватку.

– Остановите пленку!

Тираннозавр на экране застыл.

– В чем дело? – спросил мистер Гласс.

– Это вы меня спрашиваете, в чем дело?

Клеренс подскочил вплотную к экрану и маленькой ручкой стал тыкать тираннозавру в челюсть, в глаза, в клыки, в лоб. Потом он развернулся лицом к залу и, ослепленный светом проектора, прикрыл глаза. На его щечках отражалась шкура рептилии.

– Это что такое? Я вас спрашиваю, это что такое? – провизжал он.

– Динозавр, шеф. Очень крупный.

– «Динозавр»! – передразнил Клеренс и злобно шлепнул кулаком по экрану. – Черта с два! Это я!

Одни зрители озадаченно подались вперед, другие с улыбками откинулись на спинки кресел. Двое вскочили. Один из вскочивших был мистер Гласс. Он нащупал в кармане вторые, более сильные очки, посмотрел на экран и простонал:

– Боже, так вот где я его видел!

– Что вы хотите сказать? – заверещал Клеренс.

Мистер Гласс затряс головой и закатил глаза:

– Я же говорил, что это лицо мне знакомо!

По комнате прошел ветерок.

Все взгляды устремились в сторону выхода. Дверь была открыта.

Тервиллиджера и след простыл.

Тервиллиджера нашли в его студии – он проворно собирал свои вещи в большой картонный ящик. Тираннозавр торчал у него под мышкой.

Когда толпа с Клеренсом во главе ввалилась в студию, Тервиллиджер затравленно оглянулся.

Продюсер заорал с порога:

– Чем я заслужил такое?

– Я прошу прощения, мистер Клеренс.

– Он просит прощения! Разве я вам плохо платил?

– Да не то чтобы хорошо.

– Я приглашал вас на ланчи…

– Только однажды. И счет за двоих оплатил я.

– Вы ужинали в моем доме, вы плавали в моем бассейне. И вот ваша благодарность?.. Вы уволены! Вон отсюда!

– Вы не можете уволить меня, мистер Клеренс. Последнюю неделю я работаю за так – вы забыли выдать мне чек…

– Плевать! Вы уволены в любом случае. Вы уволены решительно и окончательно. Ни одна студия в Голливуде вас не примет! Уж я об этом позабочусь! Мистер Гласс! – Клеренс обернулся в поисках юриста. – Мы завтра же возбуждаем судебный процесс против этой змеи, которую я пригрел на своей груди!

– А что вы можете у меня отсудить? – возразил Тервиллиджер. Ни на кого не поднимая глаз, он сновал по студии, собирая в ящик остаток своих вещей. – Что можно у меня отнять? Деньги? Вы мне платили не так много, чтобы я что-то откладывал. Дом? Никогда не мог позволить себе. Жену? Я всю жизнь работал на людей вроде вас и, стало быть, содержать жену не имел возможности. Я все свое ношу с собой. Вы меня ни с какого конца не прищучите. Если отнимете моих динозавров – ладно, я укачу в какой-нибудь городок в глуши, разживусь там банкой латекса, ведром глины и дюжиной стальных трубок и создам новых рептилий. Пленку я куплю дешевую и оптом. Моя старенькая камера всегда при мне. Времени уйдет больше, но я своего добьюсь. Руки у меня, слава богу, золотые. Так что вам меня не уесть.

– Вы уволены! – заорал Клеренс. – Не прячьте глаза! Вы уволены! Ко всем чертям уволены!

– Мистер Клеренс, – негромко вмешался мистер Гласс, выступая вперед из группы сотрудников, – позвольте мне переговорить с Тервиллиджером наедине.