Текст книги "Olè, Ороско! Сикейрос, sí!"

Рэй Брэдбери
Olè, Ороско! Сикейрос, sí!

Сэм Уолтер ворвался в мой кабинет, пристально оглядел все коллекционные постеры на стенах и спросил:

– Каких ты знаешь знаменитых мексиканских художников?

– Ривера, – ответил я. – Мартинес. Дельгадо.

– А как насчет этого?

Сэм швырнул мне на стол яркую папку.

– Прочти-ка!

Я прочел то, что было написано большими красными буквами:

– Сикейрос, sÍ, Ороско, olè.— И дальше: – Галерея «Гамбит». Бойл-Хайтс. У них на том берегу что, выставка Ороско – Сикейроса?

– Читай то, что мелким шрифтом. – Сэм ткнул пальцем в брошюру.

– Выставка, посвященная памяти великого художника Себастьяна Родригеса, наследника величайшего искусства Сикейроса и Ороско.

– Беру тебя с собой, – сказал Сэм. – Посмотри на дату.

– Двадцатое апреля. Черт, это ж сегодня, в два. Черт, через час начало! Я не могу…

– Можешь. Ты ведь эксперт по живописи, верно? Это не открытие, а закрытие. Похороны.

– Похороны?!

– Художник, Себастьян Родригес, будет присутствовать, но только мертвый.

– Ты хочешь сказать, что…

– Это поминки. Там будут его мать с отцом. Придут братья и сестры. Кардинал Махони заскочит.

– Боже правый, неужто он был таким талантливым художником? Какие люди!

– Изначально предполагалось устроить вечеринку, но он упал и расшибся насмерть. И вместо того чтобы все отменить, они притащили туда тело. Так что теперь это будет что-то вроде заупокойной мессы со свечами и хористами в кружевах.

– Боже мой! – произнес я.

– Вот именно, можешь повторить это еще раз.

– Боже мой. Заупокойная месса по неизвестному художнику в третьеразрядной галерее где-то в мексикано-испано-еврейском районе Бойл-Хайтс?

– Листай дальше. Ты увидишь на этих страницах дух Ороско и Сикейроса.

Я перевернул несколько страниц и ахнул:

– Ничего себе!

– Вот именно, – сказал Сэм.

Мчась по автостраде, ведущей к еврейско-испанскому району Бойл-Хайтс, я постоянно твердил себе:

– Этот парень гений! Где ты его откопал?

– В полиции, – ответил Сэм, ведя машину.

– Где?

– У копов. Он нарушил закон. Провел несколько часов в КПЗ.

– Несколько часов? А что он натворил?

– Что-то ужасное. Невероятное. Но не настолько, чтобы засадить его в кутузку. С одной стороны, ужас, с другой – ничего особенного. Посмотри наверх!

Я поднял глаза.

– Видишь этот пролет наверху?

– Мост? Но мы его уже проехали! А что?

– Вот оттуда он и упал.

– Спрыгнул?

– Нет, упал. – Сэм нажал на газ. – Больше ты ничего не заметил?

– Где?

– На том пролете. На мосту.

– А что я должен был заметить? Ты ехал слишком быстро.

– На обратном пути. Увидишь.

– Место, где он погиб?

– Место, где он пережил свой звездный час. А потом погиб.

– Место, где в него вселились духи Ороско и Сикейроса?

– Ты попал в самую точку!

Сэм свернул с автострады.

– Приехали!

Это была не художественная галерея.

Это была церковь.

На всех стенах были развешаны яркие картины, каждая из которых была настолько потрясающа в своем радужном великолепии, что казалось, они взвиваются в небо языками пламени. Но они уступали место другому огню. Две или три сотни свечей горели огромным кольцом вокруг просторной галереи. Они горели так уже несколько часов, и от их пламени веяло таким летним зноем, что вы сразу забывали о том, что только что пришли с апрельского холода.

Сам художник тоже находился там, но был занят своим новым делом: наполнял вечность тишиной.

Он лежал не в тесном гробу, а на покрытом белоснежной тканью облачном возвышении, которое, казалось, парит вместе с ним среди созвездий огней, всколыхнувшихся от дуновения из боковой двери, в которую только что вошел служитель церкви.

Я сразу узнал лицо священника. Карлос Хесус Монтойя, пастырь огромного стада латиносов по обе стороны пересохшего русла реки Лос-Анджелес-Ривер. Священник, поэт, путешественник по тропическим лесам, разбивший сердца десяти тысяч женщин, герой журнальных заголовков, мистик, а ныне критик в «Арт ньюс квотерли», он стоял, словно капитан на носу утопающего в огне корабля, окидывая взором стены, на которых были развешаны еще никому не известные фантазии Себастьяна Родригеса.

Я взглянул туда, куда смотрел он, и тихо присвистнул.

– Что такое? – шепнул Сэм.

– Эти картины, – сказал я, повышая голос, – вовсе не живопись. Это цветные фотографии!

– Тс-с-с! – прошипел кто-то.

– Замолчи, – прошептал Сэм.

– Но…

– Так и задумано. – Сэм нервно оглянулся по сторонам. – Сначала фотографии, чтобы возбудить любопытство зрителей. Потом настоящие картины. Двойная премьера выставки.

– Однако, – сказал я, – как фотографии они просто великолепны!

– Тс-с-с, – прошипел кто-то еще громче.

Великий Монтойя уставился на меня через море знойного огня.

– Блестящие фотографии, – прошептал я.

Монтойя прочитал это по моим губам и величественно кивнул, как тореро перед корридой в Севилье.

– Постой! – сказал я, что-то смутно припоминая. – Эти картины. Я их уже где-то видел!

Карлос Хесус Монтойя снова устремил взгляд на стены.

– Уходим, – прошипел Сэм, подталкивая меня к двери.

– Подожди! – сказал я. – Не сбивай меня с мысли.

– Идиот, – чуть не закричал Сэм, – тебя же убьют!

Монтойя прочитал это по его губам и подтвердил едва

...

конец ознакомительного фрагмента